Худший друг

— О, привет. Какими судьбами? — Стас очевидно заработался, потому что накануне Арсений ему же и скидывал мои данные для внесения в списки. Я хмыкаю. — Шла мимо и решила зарулить на пару моторов, а ты? — краткое объятие как ритуал каждой встречи. — Тоже что-то в этом духе, — хохотнув, Стас привычным жестом поправляет кепку и делает шаг в сторону, позволяя мне пройти дальше по коридору. Несколько лет назад я бы ни за что не поверила, что однажды в моей жизни случится абсолютно судьбоносный переезд, благодаря которому я теперь имею доступ в закулисье проектов Импрокома. Сложно сказать, что я была хоть когда-нибудь писающейся кипятком фанаткой шоу и парней, но никогда не переключала, если натыкалась на выпуски по телевизору. Знакомство с Арсением перевернуло мою жизнь, хотя непосредственно в момент знакомства я его и не узнала даже — как бешеная собака с языком на плече я таскала вещи, периодически ругая грузчиков за неосторожность, и в конце концов влетела в Арса, ударив его по лбу веткой мандаринового деревца, на сегодняшний день давно почившего, светлая ему память. С Попова слетела кепка и, соответственно, конспирация, но он не особо испугался, потому что я просто буркнула «Сорян» и побежала вслед за грузчиком, у которого в руках была коробка с посудой — ситуация крайне опасная. Спустя неделю, когда с перевозкой и раскладыванием вещей было покончено, я вышла во двор, чтоб подышать свежим воздухом, и на этот раз уже Арсений врезался в меня. Точнее — упал в мои руки, нелепо запнувшись. — Чёрт, простите! Я столько раз планировал поменять эти шнурки на менее скользкие… — Попов присел на корточки, чтоб завязать шнурки на кроссовках, и на протяжении всего процесса бухтел: на кроссовки, шнурки, неудобные дворы и что-то ещё. — Око за око, — я хмыкнула и продолжила наблюдать за мужчиной, щурясь от солнца. Уже тогда я узнала его, но это не вызвало никаких эмоций. Все эти звёзды — обыкновенные люди, и истинный восторг с визгами и истерикой я бы испытала только при встрече с Колином Фёртом, что мне не суждено. Тем более, тогда ещё «Импровизация» не вышла на столь высокий уровень. Как же это было давно… — А, так это ты! Девушка с деревом! Я Арс, — Арсений протянул руку, и я на автомате пожала её. — Любомира, но лучше просто Мира. — Красивое имя, Мира! Заходи в гости как-нибудь, — после этого он продолжил пробежку, а я ещё долго пялилась на его силуэт, шёпотом сообщив: — У тебя тоже красивое. В лучах зенитного солнца, с бисером пота над верхней губой, в сырой футболке, запыхавшийся от бега и ворчащий, он показался мне самым прекрасным человеком на планете. И остался таковым до сих пор. По съёмочному павильону быстро снуют люди, в зале поднимается гомон голосов первых зрителей, и я всегда ощущаю какую-то детскую радость, наблюдая за этим всем изнутри. Через полчаса я тоже усядусь на такое же кресло, как остальные гости, но пока мне позволено побродить среди коридоров и комнат. Чувствуется напряжение и предвкушение, как перед большим и долгожданным праздником — ребята долго готовили новый сезон «Историй», если я, конечно, правильно помню то, что рассказывал Арсений, пока я опять раздевала его взглядом. Кажется, я плохой друг. Он говорит, что я лучшая его подруга, а я на самом деле худшая его подруга, но сообщать Арсению об этом я не стану даже под дулом пистолета. Он ненавидит девиц, которые притворяются, будто не знают его, а сами так и норовят подловить Арсения около дома, сфотографировать исподтишка даже во время секса; Арс говорит, что его слава отобрала у него всю искренность. Исключения — это я и Серёга Матвиенко. А если начистоту, то у него есть только Серёжа; он хотя бы Арсению не врёт каждый божий день, как это делаю я. Выйдя из уборной, я вижу Арса, который эмоционально беседует с кем-то по телефону. Когда мужчина замечает меня, он быстро сворачивает разговор и наскоро прощается — меня это безумно трогает. — Здравствуй, чудик, — я тянусь за своим привычным чмоком и подставляю щёку. — Привет, мышка, — я до сих пор не могу вспомнить, почему ко мне прилипло именно это прозвище, и Арсений тайну не выдаёт. Он целует меня в подставленную щёку, обдав едва уловимым запахом лосьона после бритья. — Я пиздецки нервничаю, поэтому давай поболтаем после, ладно? — Конечно. Всё пройдёт отлично, даже не сомневайся, — обещаю я и провожаю мужчину взглядом, опершись плечом о стену. У меня наверняка глаза-сердечки, но я никуда не могу деть чувства любви, гордости и восхищения. Мимо вихрем проносится Шастун, даже не заметив меня, и за ним летит шлейф запаха одеколона. Я улыбаюсь, зная, что у нас ещё будут возможность поздороваться и поболтать, а пока хочется ещё немного понаблюдать за последними приготовлениями. После съёмок я возвращаюсь в мир закулисный. После очень душного зала оказаться в помещении с открытым нараспашку окном приятно, я подхожу ближе к подоконнику и опираюсь о него руками. Парни и команда гудят, обсуждая моторы, Стас отмечает косяки и хвалит за особо удачные шутки. Я практически не вслушиваюсь, но про себя подмечаю, что Арсу Шеминов не делает ни одного замечания — ещё один повод гордиться Поповым, хотя таких и без того сотни тысяч. — Мира, иди к нам! — зовёт Серёжин голос, и я с трудом отрываю взгляд от летающей на уровне глаз бабочки. Я всегда с удовольствием прилетаю в Москву и провожу время в компании коллег Арса, но сегодня хочется уединения и отдыха от социальной активности, поэтому проболтав всего несколько минут с парнями, я сливаюсь под предлогом болящей головы. Уже на улице на пешеходном переходе меня ловит чужая рука; я так пугаюсь, что выскакиваю на дорогу на красный, эта же рука затаскивает меня обратно на тротуар, не давая попасть под машину. — Куда это ты лыжи навострила? На тот свет? — ироничный голос Арса заставляет радостно вздохнуть: он предпочёл мою компанию посиделкам с коллегами. — Лыжи, — я фыркаю. — Прогуляюсь пару часиков и на вокзал. У меня в половине восьмого «Сапсан». Арсений гладит меня по плечу, задумчиво глядя куда-то в сторону. — А билеты на этот «Сапсан» еще остались? — спрашивает Попов, когда я уже собираюсь его встряхнуть и напомнить о своём существовании. Не дожидаясь ответа, он достаёт из заднего кармана джинсов телефон и открывает сайт РЖД. — Во, даже рядом со мной место ещё свободно, — подсказываю я, тыкая пальцем в экран. Арсений выкупает этот билет и подмигивает, протягивая мне один беспроводной наушник. Там «Пора возвращаться домой» в исполнении Би-2, и я не могу сдержать улыбки. Арсений не убирает тяжёлую и тёплую ладонь с моего плеча до самого приезда такси, где его плечо уже становится моей подушкой. Я доверяю этому мужчине, мне спокойно и комфортно с ним, а в наушниках уже какой-то усыпляющий джаз, и я всё-таки проваливаюсь в нежную дремоту, окутанная запахом Арсения и его теплом, как мягким пледом. — Мышка, — шёпотом зовёт Арс, и я открываю глаза, тут же щурясь от луча солнца, бьющего прямо в лицо. — Пошли хот-догов пожрём в парке? Как романтично. Мне и больно, и хорошо, не хочу и хочу ещё, — об этом Рита Дакота пела надрывно и очень точно, и сейчас, глядя на то, как лучиками расходятся морщинки у глаз искрящихся, как ветер едва не срывает панамку с чужой головы при выходе из салона авто, я испытываю аналогичные чувства. Моя Мишель тоже о таком пели: целовать нельзя, за руку не взять, мы же лучшие друзья. Я напоминаю, что я не иронично слушаю музыку про любовь и примеряю каждое слово на себя. Чем больше боли в песне, тем прочнее она в меня попадает, застревает внутри осколком, прокалывает раскалённой иглой. — Пошли пожрём, — со смешком говорю я и беру Арса за руку — просто оступилась, ничего криминального. Арсений не протестует — пальцы наши переплетает и улыбается, мурлыкая себе под нос слова песни, играющей у нас в наушниках. Каждый раз, когда я, хотя бы мысленно, говорю о себе и Арсении «мы», я чувствую, что эта боль однажды станет такой же огромной, как и моя любовь, невыносимой, и меня действительно разорвёт на клочки. Очень важно и волнительно говорить о ком-нибудь «мы». Пока Попов стоит в очереди к фуд-траку за хот-догами, я просыпаюсь и прихожу в себя после дремоты в неудобной позе, нежась в лучах рыжего солнца и вытянув ноги. Ко мне подходит какой-то незнакомый паренёк: — Привет, не против познакомиться? Ты очень красивая, — он весьма хорош собой, смотрит смело и немного нагло — я таких люблю, то есть любила до Арсения, потому что быть более язвительной сучкой, чем он, никто не умеет. — Привет. Нет, не ищу знакомств, — возможно, мой голос может прозвучать довольно грубо, но я верна своему выбору, даже если он ошибочен. Ни к чему давать людям ложные надежды. Конечно, я пыталась Арса заменить кем-нибудь, но они все не те, они касаются не так, они смотрят не так, они просто не те. Я не знаю, как можно любить кого-то другого, я не представляю себя с другим, я всех бывших будто и на сотую процента не любила так, как я люблю Арса, мать его, Попова. Ладно, про мать было лишнее, она меня любит. Кавалер желает хорошего дня и по-быстрому отходит куда-то в тень крон деревьев, мало расстроившись моему отказу — такое я тоже в людях ценю. — Почему ты его отшила? Почему ты вообще всех отшиваешь, мышка? — Арсений как всегда оказывается в нужном месте в нужное время. Смотрит вопросительно и протягивает хот-дог в бумажной обёртке. — Потому что. А почему ты вечно спрашиваешь одно и то же? — отвечаю я, вызверевшись. Лучшая защита это нападение, и я бросаюсь на Арса из-за невинного вопроса. — Мира, слушай, мы же близкие люди с тобой… Ты не хочешь ничем, ну, поделиться? — Попов слизывает с уголка губ соус и смотрит на меня пронзительно. На меня накатывает паника и тошнота — где и как я проебалась? Может, кто-то рассказал? Ноют и пульсируют виски, и я чувствую, что мне не хватает воздуха; всё безнадёжно проёбано, и теперь я буду послана на хуй без обратного билета. У меня перед глазами всё плывёт, и я начинаю мелко дрожать — со стороны незаметно. — Мир, скажи честно, — продолжает Арс, и у меня звенит в ушах от страха, — ты лесбиянка? Я всё пойму и приму, ты же знаешь, и я… На меня накатывает такое безумное облегчение, что я заливаюсь хохотом, привлекая внимание всех прохожих в радиусе километра как минимум. Девочка на розовом самокате вздрагивает и едва не падает от моего смеха, но я никак не могу захлопнуться. От нас отсаживаются люди с соседних скамеек, прохожие крутят пальцем у виска, а мне легко и смешно до колик. — Боже, блять, Арс, что ты несёшь? — эти слова даются мне с безумным трудом, потому что от смеха и нехватки воздуха в груди печёт, а во рту пересыхает. — Ты целовалась с девушкой, когда мы тусовались в «Молодости», — Арс поднимает палец, и для полного образа ему не хватает очков, которые можно поправить с заумным видом. — Я ей же потом наблевала на брюки, Арсений, я была в ноль пьяная. Я не лесбиянка, честное пионерское, — я вновь не выдерживаю и начинаю ржать, уткнувшись лбом в грудь Арсу. Он обиженно сопит. — Прости, — сконфуженно лепечет Арсений, и я кусаю его за плечо, отсмеявшись. Попов фыркает. — Тогда тем более не понимаю, почему ты всех отшиваешь. Я от тебя ни разу не слышал ничего, что касалось бы твоей личной жизни, и это как минимум странно. Тебе так не кажется? Дело пахнет писюнами. Он вот-вот меня разоблачит. Продолжаем нападать: — Я не такая, я жду самурая, — я отмахиваюсь и, чтоб не продолжать разговор, откусываю хот-дог. — Не доверяешь? Ладно, имеешь право, — Попов пожимает плечами и тоже отвлекается на еду. Штирлиц ещё никогда не был так близок к провалу.