Худший друг

Несмотря на вынужденный переезд в другой район города, мурчащего круглосуточно под боком Тишку и ощущение отпуска, я чрезвычайно быстро начинаю скучать по Арсению. Он часто пишет и просит хотя бы позвонить, чтоб дать ему возможность объясниться, но я не готова вновь слушать его голос. Всё во мне отрицает необходимость этого разговора, потому что я снова провалюсь в Арса, как в зыбучие пески, и позволю его властвовать над моими чувствами и эмоциями. Это неправильно, так не должно быть. В мою голову закрадывается первая мысль о том, что эту историю нужно заканчивать. Это нужно сделать здраво и адекватно, без битья посуды и истерик; просто встретиться и поговорить. Мне страшно до слёз и ужаса, потому что это хуже, чем лишиться одного органа — я вынуждена буду самостоятельно избавиться от целой части себя. Он пишет такое надрывное: «Я так скучаю по тебе. Как никогда и ни по кому» в ночь на субботу, и я не выдерживаю. Срываюсь с места и принимаюсь измерять шагами комнату, торгуюсь сама с собой: делать или не делать. Хотя очевидно, что здесь всего один правильный ответ, и все доводы я давно уже знаю. Я вся соткана из любви к Арсению, из его привычек и запаха его любимых моих духов — я не смогу без него. Не умру, разумеется, не обращусь в пепел, но жить не смогу. Разве что существовать. И позволять себе дальше умирать под каждым взглядом — это настоящее самоубийство. Ещё хуже позволять Арсению жить в боли и неведении. Я ведь на самом деле желаю ему только счастья, поэтому должна спасти хотя бы его от себя. Я набираю знакомый номер, собравшись с мыслями, и знаю, что Арсу наплевать, что уже давно за полночь. — Арс, — я вкладываю в эти три буквы, в простое обращение столько всего, что это уже может сойти за полноценное признание в любви, за всепрощение и беспросветную, тёмную, гнетущую тоску. — Мира! Мируш, я… — я слышу в его голосе радостную улыбку, и улыбаюсь в ответ. — Дотерпишь до шести вечера? Сходим в нашу кофейню, — я останавливаю Арсения на половине глубокого вдоха, потому что не люблю объяснения по телефону. — Очень постараюсь, мышонок. Спасибо за шанс. Прямо сейчас тогда завалюсь спать, чтоб время поскорее прошло, — голос Арса искрится теплом, и мне так хорошо, как никогда прежде. — Сладких снов, чудик. На следующий день я не нахожу себе места вплоть до пяти часов, до самого момента выхода из дома. Теперь, из квартиры моего детства, до привычного места встречи добираться куда дольше, но это спасает — дорога умиротворяет. Я упираюсь виском в стекло и наблюдаю за пролетающим мимо городом под тихую музыку в наушниках и продумываю, что сказать Арсению. Город затапливает ливнем, прохожие спешат по домам, таксист старается объезжать лужи и извиняется за тряску. Я полагаю, что этот разговор с Арсом обязан расставить все точки в наших отношениях, потому что дальше жить вот так просто невозможно, и мне просто плевать на погоду и обстоятельства — я мысленно прощаюсь с самым важным человеком. Наверное, мне придётся переехать или сменить замки, чтоб Арсений по привычке не ввалился ко мне пьяненький и весёлый, наверное, придётся выстраивать себя с нуля, стерев подчистую ту личность, которая вся состоит из любви к Арсу, но я больше так не могу, и надеюсь, что он меня за это когда-нибудь сможет простить. — Мышка! — Арс встречает меня на пороге, как будто не верил, что я приеду. Подаёт руку, когда я выхожу из такси, придерживает дверь и светит своей невозможной улыбкой настолько ярко, что само солнце меркнет. — Привет, — я останавливаю Арсения, несильно потянув за рукав, и тянусь за поцелуем в щёку. Арс очень охотно прижимается к моей коже и глубоко вздыхает. — Я соскучилась. — Я тоже очень. Как ты? Простой разговор о недавних новостях позволяет закрепиться на этом плацдарме — мы вновь можем разговаривать друг с другом и делиться чем-то, даже неважным. Я чувствую, будто потихоньку захожу в прохладную воду и даю себе пообвыкнуться с каждым шагом. Страшно бросаться в омут с головой и вываливать всю правду с порога. Арсений с удовольствием слушает меня и вставляет свои комментарии, но я чувствую, насколько сильно он напряжён и взвинчен. Наверняка он хочет обсудить всё произошедшее между нами, но тоже даёт себе и мне шанс немного отдышаться, собраться с силами и мыслями. — Как обычно? — Арсений даже не смотрит в меню, потому что всегда заказывает одно и то же, но сегодня я боюсь не справиться без дополнительного допинга, поэтому мотаю головой. — Вина, — Арс удивлённо поднимает бровь, но ничего не говорит и подзывает официантку жестом. Пока он делает заказ, я пытаюсь успокоиться хотя бы с помощью дыхания, потому что с каждой секундой я всё ближе к тому, чтоб изменить свою жизнь насовсем. Наверное, я близка к тому, чтоб свою жизнь сломать. Я так жадно рассматриваю Арсения, надеясь впитать каждую чёрточку, чтоб ни одна деталь не утаилась от меня и не посмела потом забыться. — Я не знаю, с чего начать. Наверное, следует извиниться, я понимаю, что… — Стой. Не надо, — я устраиваюсь поудобнее на мягком диванчике и скрещиваю руки на груди. — Начни с того, почему я всё-таки мышка, потому что… — потому что сегодня наша чёртова дружба закончится, и я не прощу себе, если ты утащишь эту тайну в могилу. — Потому что мне очень интересно, и ты обещал однажды рассказать. Арсений выглядит сбитым с толку, но не начинает со мной спорить, а лишь делает большой глоток кофе и смотрит куда-то поверх меня, наверное, в окно. Собирается с мыслями и улыбается каким-то воспоминаниям, лишь сильнее подогревая мой интерес. — Помнишь, как ты впервые приехала в офис? Мы тогда снимали рекламную интеграцию в «Громкий вопрос», а после праздновали день рождения Дрона. Ты ещё волновалась перед знакомством, тараторила что-то постоянно… Тебя пригласили к столу, и ты первым делом пошла таскать сыр. Ты больше ничего за весь вечер не съела. Напилась пива и съела почти весь сыр. — Боже, — воспоминания мелькают кадрами плёнки, и я ещё ни разу прежде не видела себя его глазами. — Так вот, что ты запомнил… Подожди, и это всё? Слишком просто для тебя. — Нет, потом ты приглашала меня к себе познакомить со Светой, и тоже трескала один сыр. Тогда, правда, уже с мёдом. В заведениях, где ты раньше не была, ты заказываешь жареный сыр с брусничным соусом, из Британии я привёз тебе какой-то невероятный выдержанный сыр, и ты радовалась больше, чем любому другому подарку… — Какой кошмар, — я заливаюсь смехом и, кажется, краской. — Я нахожу это очаровательным, Мир, — Арс подмигивает. — Теперь, конечно, уже не так интересно. Главная тайна раскрыта. — Главная тайна ещё не раскрыта, — тихо вздыхаю я, и Арсений как-то странно вздрагивает. Я это игнорирую и припадаю к бокалу, чтоб немного расслабиться и дать себе небольшую отсрочку. — Ладно, я всё равно должен объясниться. Мне становится всё сложнее с тобой общаться, Мир, — я поднимаю глаза на Арсения и смотрю затравленно. Он всё знает, он уже сам всё знает. — Ты всегда рядом, но при этом мы с тобой лучшие друзья, и… Моя личная жизнь покатилась по пизде после той истории с Мариной. Я очень много думал, задавал себе разные вопросы и практически ни к чему не смог прийти. Кроме одного. — Ну? — я подталкиваю Арсения к краю какой-то непонятной пропасти. — Помнишь наш первый серьёзный разговор? Когда мы всю ночь просидели на кухне, до самого рассвета, и обсудили всё, от политики до творчества Кубрика? — Конечно, помню, — эти воспоминания вызывают неизменное тепло, потому что мы тогда впервые были настолько близки духовно — это невозможно забыть. — Ты говорила, что в дружбе неуместны чувства. Втихую любить другого и молчать, не говоря ему об этом — это предательство, потому что тогда очень нечестно получается. Один дружит, а второй любит и хочет. В дружбе оба должны дружить, а не… Не вот так. Я помню, потому что пыталась таким образом отвести от себя подозрения — я уже тогда в Арсения была по уши влюблена. Мне казалось, что если он меня застанет с поличным на месте, я лишусь его навсегда, и решила подстелить себе соломки. Но почему он вспомнил этот разговор сейчас? Хочет ткнуть меня носом в собственный проёб? — Ты это к чему, Арс? — Арсений здорово придумал, когда решил заказать бутылку вина, и она уже подходит к концу, поэтому я путаюсь в словах и буквах, а ещё вот-вот заплачу. Он меня поймал. Не дал признаться первой. Выставит меня из своей жизни теперь, потому что это действительно нечестно, это не даёт ему жить спокойно. — Я проебался, Мир. По всем фронтам. Тогда ещё, но думал, что пройдёт. Отпустит, сотрётся, забудется, а оно всё росло и множилось. Марина очень многое по местам расставила. Я решил, что наконец-то смог переключиться на другую женщину, а я просто нашёл пиратскую копию тебя же. Мне жаль, что так произошло, но я не могу тебе больше другом быть. На даже малейшие попытки как-то размыть границы дружбы и приблизиться ты ощеривалась, зарубала всё на корню, и я больше не буду пытаться, но и делать вид, что этой любви во мне нет, не могу. Прости меня, если сможешь. Он выглядит поверженным и раздавленным, пока трёт ладони друг о друга и прячет от меня взгляд. Я поражённо хлопаю глазами и пытаюсь сделать вдох, но не могу — грудь печёт так, словно я дышу над полыхающим костром и глотаю жар. Хочется сказать что-то, а все мысли разбегаются из головы, оставляя зияющую дыру. Как глупо, чёрт возьми, как глупо… — Я пойду, Мир, прости ещё раз. Меньше всего мне хотелось причинять тебе боль и быть мудаком, а о своём решении я наверняка ещё пожалею, но, умоляю, Мир, отпусти меня, — после долгого молчания Арсений поднимается со своего места и кладёт под опустевшую чашку деньги. Джентльмен даже сейчас, будь он неладен. Я смотрю на него, и в мягком освещении отчётливо выделяются его глаза, наполненные невыносимой болью. В моей голове рушатся здания и сгорают дотла целые города. Меня должно бы настигнуть какое-то сумасшедшее счастье, ведь Арс признался в том, что испытывал те же чувства, что и я, столько лет, но этого почему-то не происходит. Я чувствую тупое, бессильное отчаяние из-за проёбанного времени, из-за собственной трусости, да и его трусости тоже, чего греха таить. — Стой, — из меня вылетает это слово слишком резко и агрессивно, гораздо жёстче, чем я планировала. Я поднимаю опущенную голову и вижу, что Арсения здесь уже нет. Сидящие за соседними столиками люди смотрят на меня с осуждением, но обходятся без комментариев — и на том спасибо. Я несколько секунд держусь за голову, вплетя в волосы пальцы, и пытаюсь утихомирить нарастающую в висках боль. От абсурдности ситуации все показатели организма сбоят и летят к чертям. Когда я вылетаю на шумный проспект, Арса уже и след простыл. Я пишу Арсению сообщение за сообщением, но все они остаются без ответа. Он даже не читает мои просьбы вернуться и договорить по-человечески, и в этом весь Арсений: если он что-то для себя решил, иначе и быть не может. Я злюсь и пыхчу, когда вызываю такси до дома, я почти в гневе, когда стучусь в знакомую дверь и не слышу за ней ни звука. Я в ёбанном отчаянии, когда понимаю, что его там просто нет. Когда я пишу Арсению, что хотела сказать ему то же самое, я испытываю хтонический ужас, будто надо мной разверзается небо и мечет тысячи молний, но теперь уже не так страшно, как было в начале вечера, потому что Арс сказал, что любит меня, и может ли быть что-то важнее? Арсений читает все сообщения и молчит, а после — исчезает из сети. Как будто для него это ничего вовсе не значит. Я терпеливо жду ответа, сидя на своей кухне, даже не включив свет, но ничего не происходит. Я набираю номер, и Арс просто не отвечает. Я абсолютно не умею справляться с негативными эмоциями, но бить из посуды больше нечего, поэтому я заказываю такси на Думскую, чтоб заглушить орущую в голове тревожную сирену хотя бы алкоголем. Я заранее знаю, что эта затея обречена на провал, но продолжать сидеть в гнетущей тишине выше моих сил. *** Ароматный и липко-сладкий вермут почти плещется через край, но я задорно шлёпаю ладонью по барной стойке, прося ещё. Барвумен смотрит с сомнением, но не смеет ничего сказать, пока моя карточка у её терминала, как пистолет у виска. Я готова отвалить любую сумму, чтоб было очень пьяно, очень весело, очень хорошо. Чтоб было немного легче хотя бы — это сегодняшняя задача минимум. Думская гудит и воняет потными, пьяными в ноль телами, и пора бы сматываться, пока я не угодила в неприятности, но ведущий объявляет следующий раунд танцевального баттла — я беру бокал и пробираюсь поближе к сцене, чтоб потом и залезть на неё под вой одуревшей от спирта молодёжи. Это всё не помогает. Болезненное осознание скребётся в горле, не давая сделать следующий глоток, ещё более болезненное сознание агонизирует, отвращение превалирует над праздной истерией, и мне хочется бежать со всех ног отсюда. Домой, где тихо и пусто, домой, где всё по-прежнему. Люди без лиц и имён, с которыми я условно «познакомилась», пока танцевала на барной стойке, дёргают за локти, просят стрельнуть сигарету и обещают, что дальше будет круче, надо только остаться. Тошнота подкатывает всё ближе, я коротко мотаю головой без слов и скрываюсь из поля зрения. Телефон надрывается трелью; наверное, давно, но только в предрассветной тишине я это наконец слышу. Отвечать не хочется, хотя честнее сказать, что не можется. Одно слово, и меня стошнит прямо на асфальт, но судя по едва уловимому мерзкому запаху, я буду далеко не первой. И очевидно не последней — у кого-то веселье только начинается. Охранники на выходе из клуба смотрят с презрением и отвращением. Я не обижаюсь ничуть — если увижу собственное отражение, посмотрю так же. То и дело где-то хлопают двери других заведений, откуда вырываются отрывки треков, один попсовее другого, из знаменитого на весь город гей-клуба вываливается парочка целующихся ребят, а паренёк с оттопыренными ушами и ещё совсем подростковыми прыщами предлагает «угоститься». Я знать не хочу, чем. После поворота на Невский всё как по волшебству затихает, только изредка шуршат по асфальту шинами ранние троллейбусы. У метро скучковались уставшие тусовщики — ждут открытия. Я провожаю все события мало осознанным взглядом, не думая ни о чьей судьбе. Я вижу по книге вызовов, что звонит мне в основном Света, и общаться с ней сейчас абсолютно не о чем. Звонков от Арсения по-прежнему нет, и это так тупо, что я буквально не могу поверить во всё происходящее. Я бреду по проспекту, пока не сворачиваю к набережной, которая забита трезвеющими и счастливыми людьми, которым я совсем немного завидую. Хочется помимо опьянения чувствовать ещё и это счастье, но пока не получается: опьянение тает негустой дымкой под гнётом прохладного ветра и благодаря быстрому метаболизму, а счастье моё чёрт знает где. Спит, наверное. Напринимался неправильных решений и спит, чтоб ему пусто было. — Девушка, у Вас телефон звонит, — говорит проходящий мимо парень, взглядом указав на мой карман, и я закатываю глаза. Наверняка рингтон успел всех подзаебать, тут, конечно, приношу глубочайшие извинения, тупанула — надо было поставить на беззвучный. Прохожий продолжает сверлить меня взглядом, будто уже ему интересно, почему мне так настойчиво звонят. Я почему-то решаю взять трубку, чтоб он отстал, и слышу голос Светы, под который сразу хочется рассыпаться на сотни кусков, расплакаться и признаться — Свет, всё пиздец. — Где твою жопу носит, мать твою? — вопит подруга сразу же, как я принимаю вызов. — Свет, мне так плохо… — Вот веришь, нет, мне сейчас абсолютно похуй, просто говори адрес. — Давай я тебе геометку пришлю, — мирно предлагаю я, чтоб подруга перестала кричать: её голос, когда она злится, хуже пароходного гудка. — Сидеть на попе ровно и никуда не рыпаться, услышала? — Да, — тихо говорю я и отключаюсь. Последующие двадцать минут я провожу в непринуждённой беседе с тем самым прохожим, который оказывается иногородним студентом, который приехал поступать в театральную академию и празднует знакомство с будущими однокурсниками. Выслушав его историю, я вкратце делюсь своей, и парень выглядит искренне поражённым, но бо́льшую часть истории он почему-то смеётся. — Если прям вкратце, то вы два идиота, которые просто не смогли вовремя поговорить словами через рот, я правильно понял? — В смысле? Нет, это вообще не так! — А как? — собеседник наклоняет голову и наблюдает, как я соображаю над сказанным. — Ладно, всё так. Но теперь-то какого хуя он просто не берёт ёбанную трубку? — я всплёскиваю руками. — Потому что он оставил телефон в такси, а сообщения твои прочитал с ноутбука и сразу поехал обратно, где тебя не нашёл. А потом поехал домой, и там тебя тоже не нашёл, — раздаётся за моей спиной, и я резко разворачиваюсь на пятках. — А потом провернул целую операцию с участием твоей лучшей подруги. Скажи мне, душа моя, как ты здесь очутилась? — Арс, — я падаю в его объятия, обессилев, и слышу, как мой недавний собеседник мямлит, что ему, кажется, срочно пора домой — я бы хихикнула, но руки Арсения так крепко меня обнимают, что все остальное затихает и утрачивает свою важность. — Мышка, так что ты хотела мне сказать? — с налётом иронии интересуется Арсений. Его, конечно, можно понять — он передо мной душу наизнанку вывернул, а я обошлась лишь эмоциональными сообщениями в мессенджере. — Я тоже проебалась, Арс. Ещё тогда, и всё это время старательно прятала свои чувства. У меня, оказывается, отлично получалось, — Попов смеётся, и я хихикаю тоже. Я отстраняюсь и делаю один шаг от него, наблюдая, как Арсения настигает осознание сказанного мной. — В это, конечно, верится с огромным трудом, Мир. Ты была крайне убедительна, — Арсений вздыхает. Я цокаю и закатываю глаза, делая снова шаг навстречу. Мир взрывается сверхновой, когда Арс отвечает на мой поцелуй и углубляет его, дорвавшись до запретного плода. Вселенная погибает, позволяя родиться новой.