Два к одному

      Странно. Люди странные. Их осуждающие лица тоже. Деку — герой номер один. И его личность должна быть непорочной, чистой и сияющей. Говорить с плакатов о пользе воздержания и поиске истинной, вечной любви. Герой омега или подает пример, или снимается для обложки эротических журналов. Третьего, вроде, не дано. Герой с приставкой «омега» совершенно точно не должен светиться в обществе сразу с двумя альфами. И уж тем более — целовать обоих. Давать обоим. Но Деку, кажется, глубоко наплевал не только на эти паттерны, приличия и запрет многомужества. Он плюнул в рот каждому, кто, воздев руки к небесам, кричит о моногамии омег. Плюнул, зажал челюсть рукой и заставил глотать. Никто не запретит Мидории Изуку пробовать на вкус не только жизнь, но и своих возлюбленных. Двух. Иногда разом. Потому что Деку не любил делиться. Но еще больше — ненавидел выбирать. Как можно хотеть кого-то одного, если голова плывет разом от обоих? О каком таком выборе идет речь? Руки то у него две. И они позорно потеют, стоит Кацуки боднуть его утром в спину. Сонно и горячо потереться носом о темный загривок, рыком пресекая попытки ущипнуть за узкую задницу. А если Эйджиро захочет куснуть за ухо? Вторя Бакуго рыкнет на ушко, и Изуку больше ничего на этом свете не будет нужно, кроме горячей, быстрой случки на кухонном столе. Главное чтобы Кацуки смотрел. Неотрывно, пристально. Кусал сухие губы и не давал отвести взгляд. Держал за потные ладошки и улыбался, глядя как закатываются глаза их общей омеги на первом за день узле. Жестокие, грязные игры от которых кровь кипит. Целую неделю Изуку исполнял все их прихоти ради одного особого вечера. От альф несет жженым сахаром и горьким гранатом. Киришима горит нетерпением. Бакуго — глухим раздражением. Бунтарь смотрит на Изуку двумя темными провалами глаз, как преданный, хороший альфа. Дергает крыльями носа, не скрывая возбуждения, ведь вся комната полнится омежьим, кисло-яблочным феромоном. Окна и двери закрыты. От концентрации запахов у альф плывут мозги. Эйджиро лижет руки с черным ошейником в руках. Этот его любимый — с шипами и сердечком. Гравировка с ласковым сокращением «Джи» блестит в полумраке. Он красиво смотрится на мощной шее Бунтаря, что трется щеками о предплечья и голую грудь омеги. Следит своим запахом всюду, пока позволяют. — Сидеть. — и он садится. Невозможно отказать Изуку с таким выражением лица. Второй ошейник — грязно-рыжий, без адресника. Зато с выбитой на искусственной коже надписью «Сучка». У Изуку сегодня не было любимчиков, только большие планы. И намордник бы на лицо этому плохому, плохому мальчику, но он воротит нос. Стыдится, краснеет и молчит. Согласился на все это только потому, что Изуку довел его просьбами до ручки. Наивный Каччан. Он правда надеется, что ему не понравится? Изуку ненавидит делиться. Поэтому даже в постели его мальчики не могут приласкать друг друга без команды. Все что Киришима может сейчас — это сидеть перед лицом лежащего Бакуго, раздвинув ноги, и осторожно, медленно растягивать себя двумя пальцами. Не больше, не меньше. Нельзя трогать член, сжимать узел. Нельзя просить, только скулить по-собачьи. — Ты же хороший мальчик? — Изуку прикусывает его нижнюю губу и милосердно делится феромоном. Киришима только кивает, сглотнув. Боже, блядский, адский Господь! Изуку отводит в стороны его руки. Не мешай ему, дай насладиться видом возбужденного, горячего члена альфы, с которого от нетерпения течет предэякулят. На голую, нетронутую сегодня омегу стоит так, что от живота не отогнуть. Изуку плюет на свои пальцы. Касается уже немного разработанной чистой дырочки. Размазывает слюну по колечку, давит фалангами, чтобы втереть немного в слизистую внутри. Если омег так прет с феромона альфы внутри, кто сказал что оно не работает в обратную? Кто сказал что тяжелый взгляд Киришимы не станет еще чернее, пока пальцы омеги проникают в него по слюне и смазке? Альфа ничем не связан. Его держит только крепкое мужское обещание отдаться Деку, если тот позволит взять его в два узла. Деку свое обещание выполнил. А Бунтарь отдает долги. Он шумно, глубоко дышит, комкая простынь в руке. Поджимая в нетерпении пальцы на ногах, потому что руки Деку все наглее, увереннее. Изуку заставляет его раздвинуть колени шире. Полностью сесть на жопу и довериться омеге, которая, кусая тебя за сухие, треснутые губы — вводит третий мокрый пальчик. Эйджиро еще никто не брал сзади. Альфам, вроде как, не положено, да? Но что может быть более мужским, чем утоление желаний своей омеги? Пусть даже хочется прямо сейчас повалить его на грудь Кацуки, и выебать все человеческое, пока голос не прекратит кричать. Нельзя, не сегодня. Джи вывалил язык, чтобы его тут же поймали зубами. Слегка прикусить до легкой крови, всосать губами. Замычать так что в ушах у альфы от жажды засвистит. Слюна потечет по подбородку, придавая альфе грязный, развратный видок. Пальцы Деку не жалея мажут по простате, быстро-быстро потрахивая мокрую и чавкающую дырочку альфы. Не такую мягкую как у омеги. Но такую сладкую в своей невинности… — Чей ты хороший мальчик? — Т-твой! — Джи с трудом давит желание податься бедрами вперед. Потереться членом хотя бы о живот Изуку, хоть как-то приласкаться! — Блядь, кончайте уже лизаться! Бакуго зол, рассержен и совсем не настроен ждать дальше. Изуку дергает ухом, недовольный перебивкой настроения. Почти готовый дойти до ручки Эйджиро выглядит глубоко разочарованным, когда пальцы покидают его неудовлетворенную задницу. Мидории нужно всего то несколько процентов своей силы, чтобы уложить Бакуго на живот, бедрами на плотную, высокую подушку. О да, он рычит. Взбрыкивает, но ничего не может сделать. Связанный тем же обещанием что и Киришима. — Альфа не берет слов обратно, верно Каччан? — верткий язычок Изуку обжигает ушную раковину. Кацуки нетерпеливо трется возбужденной плотью о подушку и рычит. Надеется, что от его рыка у Мидории перегорит мозжечок и он сам передумает? Изуку только ухмыляется. Придвигает его ближе, теснее ко все еще сидящему с разведенными коленями Хорошему Мальчику — Джи. Который жадным, поплывшим взглядом смотрит на приоткрытые, мокрые губы Кацуки. Свободный, не занятый ничем полезным рот. Нельзя. А может.? Киришима решается поднять взгляд на Изуку и тут же жалеет об этом. Взгляд у омеги горит как полная демонов бездна. — Хорошенько вылижи его изнутри. Руки на бедра и ничего больше не трогай. Кацуки дергает носом, как разозленный пес, и хватает Киришиму за жесткие бедра. Подтягивает еще ближе к себе, так что второму альфе приходится завалиться на поясницу, опираясь руками о матрас. Горячий язык Кацуки не церемонится. Альфы никогда не ласкались друг с другом, но Динамит хочет поскорее закончить со всем этим. Поскорее натянуть штаны и забыть эту унизительно-приятную экзекуцию. Стыдно признать, когда тебе нравится носить грязно-рыжее погоняло «сучка» на шее, да? Бакуго раздвигает мягкие стеночки чужой задницы пальцами, смотрит как сжимается, «мигает» кольцо и плюет со злости. Каково будет Эйджиро, в чьей крови сейчас намешается два чужих феромона? Изуку хочет знать. По крайней мере, пока Кацуки занят чужой мягкой жопой, можно приватизировать его собственную. Изуку достает из-под кровати распорку. Каччан бы никогда на нее не согласился, если бы знал заранее. А сейчас уже поздно! Бакуго лежит, обнимая задницу Джи и тихо, глухо мычит. То работая языком, то кусая мягкую кожу бедра. Распорка сдерживает даже его тяжёлые порывы сомкнуть колени или боднуться. Изуку кажется, ему сейчас идеально бы подошел намордник с собачьими ушками. И кольцом для пасти, чтобы вымазал своей слюной всю простынь под собой. Порочное, грязное животное. Изуку пришлось пережить целых три вязки в публичном месте, рискуя быть пойманным! Только ради того, чтобы Каччан согласился. У него нет двух часов мучительного, но приятного фингеринга. Пол часа — максимум что позволит собственное терпение сейчас. Изуку не трогает себя спереди, и абсолютно пуст сзади. По бедрам стекает смазка. Можно ли себе позволить мазнуть ею носогубную складку Киришимы и крылья носа Бакуго? Мидория чувствует себя самым счастливым суицидником на свете. Пять, десять, пятнадцать минут. Он вдумчиво разминает его тугую девственную задницу пальцами. Месит перемежая с собственной смазкой, пока оно не превратится в мягонькую, готовую дырочку. Феромон стреляет в голову очень быстро, если втирать его старательно. — Если бы у меня был узел, ты бы принял его, Каччан? — Изуку шепчет на красное от стыда ухо альфы, но смотрит при этом в глаза Киришимы. Плавленное черное стекло. — Пошел к черту, сраный.! Пальцы Изуку сжимают узел, не дают закончить такое обидное, но совершенно пустое обзывательство. — Ты хотел сказать «задрот», Каччан? — Гребаный ботан, просто давай уже.! Принял бы. И узел, и гребаный кулак. Юлил задницей, рычал, но позволил бы. Сцепив зубы. Каччан такой негибкий когда дело касается секса. Но такой податливый, если подобрать ключик. Стонет, выгибается. Пытается дрочить о руку Изуку, только вот она очень быстро исчезает. Каково это, получать пальцы в жопу, при том что в мозг ебет запах собственной омеги? У него уже с конца сочится, пачкает подушку, когда он пытается о нее тереться. Развратный грязный пёсик, в котором пошло чавкают два пальца в ароматной, горячей смазке. Он не такой послушный как Джи. Но гнуть по своему приятно. Альфа тихонько рычит, смущение жрет его так же как и Изуку в их первый раз. У омеги рука вся в подтеках смазки чуть выше запястья. Вся задница альфы — розоватая от ласк, выглядит ещё далеко не такой же гостеприимной как омежья, но уже достаточно приветлива. Как и зад Киришимы, впрочем. Изуку хочет поиграть подольше. Вся мошонка в смазке, она стекает вниз под ноги. Альфы с красными от ласк задницами, блестящими и липкими. Видок одурительно приятный. Становится трудно дышать в этом котле из пота, феромона и желания. Изуку берется обеими руками за ягодицы Кацуки. Чтобы развести в стороны и просунуть внутрь верткий, горячий язык. Правая ладонь вся скользит, когда он хочет зацепиться. Оставляет синяки. Бакуго может собой гордиться! Так стойко терпит, хрипит, рычит. И поскуливает тихонько, уже не работая языком, а просто уткнувшись лицом в бедро Джи. Горячего, неудовлетворенного Киришимы, у которого пульсирует все, что только можно. Стоит языку обвести анальное колечко по кругу… Поиграться с краями самым кончиком… Таким шершавый, в слюне и феромоне. Одно дело смазка, другое — коктейль из желания и возбуждения, который стекает вместе со слюной в твою прямую кишку. Бьёт в голову не хуже, чем гон, да? Изуку лижет ему. Лижет и трахает языком. Мокрой ладонью сжимает, гладит и трёт яички. Только плоть альфы останется без внимания почти до самого конца. Жаль что Изуку сегодня можно многое, но не все. Единственное «нельзя» — это кусаться. Укусы быстро приведут альфу в бешенство, поэтому мокрые, красные ягодицы и бедра — чисты и нетронуты. Можно попробовать дотянуться и подразнить сосочки. Они у альфы всегда были такие чувствительные. Каждый раз Кацуки быстро натягивал майку и удирал из душа. Не давал поиграть. А сейчас он сам уже трётся грудью о подушку, думая что Изуку ничего не заметит, пока занят растяжкой? Не заметит как он, краснея, прикусывает чужое бедро чтобы скрыть смущение? Опасные игры. Сейчас он не станет рычать, если склониться над ним, прикусить за красное ушко. не станет же? — Хороший мальчик. Опасный клац зубами где-то впереди. Киришима рычит, глядя на то как развлекаются с кем то другим. Им обоим полагается награда! Деку давит одновременно и на простату, и на узел, имитируя свою же задницу, при этом с лёгкими «покачиваниями». Именно так, как Бакуго любит. Когда его туго сжимают и не дают уйти. Умоляют дать побольше. Словно омега просит остаться, заполнить до краев. А ещё он любит шлёпнуть Изуку по жопе, да? Смотреть как покачиваются ягодицы омеги на узле. Ни одна адекватная омега не примет узел вне течки. А Надежде Мира такое нравится. Нравится это болезненное, на грани с феерическим удовольствием, ощущение. Можно поделиться. Бакуго зарычал. Задышал, завозил ногами. Поджал пальчики. Изуку вынимает пока пальцы, зная как может быть неприятна сверхстимуляция, глядя как Кацуки пытается оплодотворить подушку с громким, протяжным стоном. Шлепок. Ещё один. Альфа недовольно взбрыкивает. Но не настолько сильно, чтобы остановиться от желания сделать его ягодицы такими же мокрыми и грязно-алыми от ударов, как его потроганный зад. — Каччан так ярко кончил с пальцами внутри, наверняка ему не терпится сделать это ещё раз, да? Изуку, в отличии от прочих омег, не слишком обделили размером. Он и рядом не стоит с альфой, но этого достаточно чтобы Кацуки кончил ещё раз. Теперь уже от настоящего хуя в своей початой заднице. Член альфы и не думает опадать. Слишком мало чтобы он притомился. Все трое — молодые и здоровые, с зашкаливающим либидо и бесконечной тягой к темным переулкам во время патрулей. У Мидории все сводит от желания оседлать одного из них. Но нет, нельзя! Черт возьми, чего ему стоило уломать их обоих на этот реверс? На что он пошел, чтобы увидеть доведенного до края Джи и кончающего на пальцах Каччана? Волосы налипшие на лоб, пот что катится по шее вниз. Бакуго слизывает то что стекает с кожи другого альфы. Ему вставляет? Еще как. Изуку снимает с Бакуго распорку, и пальцем подзывает к себе Эйджиро. Ебучая страсть бьет в голову так сильно, что альфе приходится придерживать омегу за талию, чтобы не упасть. Так тяжело! Чертовски тяжело удержаться. Он опускает взгляд на истекающий недостатком внимания член альфы. Короткий черный «ежик» на лобке привлекает. Изуку «чешет» его ногтями, прежде чем обхватить плоть рукой. — Встань поближе к нему. Вот так. Я сам все сделаю. Что делают на ферме с хорошими производителями? Доят. Звонкий шлепок заставляет Кацуки немного прийти в себя. Изуку берет его за ладони и укладывает ему же на ягодицы. — Разведи в стороны. Вот так. Умница. Держи пока не скажу. Куда еще унизительнее, чем стоять подняв задницу, пока твоя омега дрочит твоему лучшему другу прямо сейчас? Целует, позволяя языку Эйджиро наконец, похозяйничать! Трет быстро, мокрыми от своей же смазки ладошками, пока член не начинает дергаться перед финалом. Изуку Сжимает узел в кулак, приставляет голову к раскрытой, гостеприимной жопе Кацуки, и кажется сам кончает глядя как один его альфа спускает в другого. Кацуки дрожит. Непонятно, плачет или перевозбудился. — Вот так, ты хороший мальчик. Собери своей омеге побольше спермы, — пальцы Эйджиро уже в нем. Кацуки не видит как, закусив губу, Изуку сам насаживается на них. Черт, ладно! Киришима заслужил свое угощение. — Можно, — Заговорщический шепот и игривое подмигивание. Изуку убирает руки Кацуки с ягодиц. Те словно задеревенели, вцепились мертвой хваткой до синяков. Даже немного жаль. Но они уже так далеко зашли! Омега целует его в шею, ласково и приятно. Трётся о него так же, как делают все альфы перед вязкой. Мягкая, готовая дырочка сияет от смазки, и продолжает выталкивать лишнюю влагу. Изуку не удержался. Лизнул напоследок, широким мазком колечко. Сперма Киришимы на вкус горчит, а запах бьет в голову. Время пришло. Деку пристроился меж разведенных ног альфы, не веря своему счастью. За все эти извращения ему наверняка будет стыдно потом. Но не сейчас. Сейчас он придерживает член у основания и толкает внутрь. — Бляя-яять… — физическое удовольствие едва ли догоняет ментальное. Трахнуть своего альфу, так чтобы он при этом кончил? Звучит как вызов. Задница внутри по ощущениям такая глубокая, горячая, жадная. Как будто только его и ждала. Просто, блять, бездонная дырища, которую он сам же и распечатал пальцами. Заставил соответствовать и хорошенько смазал. Теперь скользит прямо как омежий поебаный зад. Только намного более тесно. Пальцы шли куда проще. Изуку утирает пот со лба и начинает движение. А Кацуки дышит тяжело, сопит, но не сопротивляется. Сам ещё боится двигаться, только расслабиться никак не может. — Родной, расслабься. Дыши глуб.же! Мх.! — Не дают ему закончить. Не дают приласкать своего Каччана. Эйджиро трется мокрой, горячей плотью о сочащуюся желанием омежью попку. Толкается разом, придавливая Мидорию к телу Кацуки. И дальше просто невозможно остановиться. Невозможно контролировать то, как сильно один альфа втрахивает тебя в другого. То как тело трется о спину Кацуки, как горит чертова грудь, потому что альфа кипит. Почти буквально! Можно наклониться. Опустить руки под его сочную грудку и подразнить, отвлечь, сжимая чувствительные сосочки. Перетереть между пальцами, мокрыми от смазки, выдавить не первый стон. — В тебе так хорошо, Каччан. Ты охуенный. Вот так… Да! Мокрые шлепки яйцами о чужие звучат пиздец как грязно. Бакуго впервые под ним такой беззащитный и смущённый. Все ещё старается делать вид что ему это не нравится, будто терпит. Терпит все то, что происходит на его спине. Тяжелое и громкое дыхание Эйджиро, что не стесняясь сношает их омегу прямо, блять, на нем! И в нем тоже. Изуку скулит, царапая грудь альфы. Сжимает слишком сильно. Джи рычит ему прямо в затылок. Мурашки табуном проскакивают по телу. В животе все стягивается и крутит, одуревшее от удовольствия. Он пережимает омегу поперек пояса, инстинктивно сжимая, «массируя» живот. — Изу! Черт, прости. — толкается, продолжает брать даже пока узел разбухает. Не дает твердо сцепиться, словно хочет отомстить Изуку за свою еще не поруганную честь. Черт, здесь всего слишком! Сильно, много, горячо, порочно. Внутри него горячей лавой растекается сперма. Омега буквально скулит в спину Кацуки, скулит и кончает на растущем узле. Сливает, наконец, в своего драгоценного Каччана. Его засасывает. Пиздец. Бакуго все равно непроизвольно зажимается. Устроил здесь игры, кто быстрее кончит? В них он уже проиграл. Изуку трахает их обоих. Прямо в мозг. Так что они текут и сжиживаются, чтобы в пустых красных глазах ничего не осталось кроме мысли и просьбы «трахни меня». Возьми. Лиши последнего рассудка. Поставь на четвереньки и залей с ног до головы. — Кажется, он отрубился. Джи легонько тормошит впавшего в транс Кацуки, но Изуку прерывает его. Шлепает по бедру, едва узел внутри опадает и можно, наконец, вытащить. Вытащить и любоваться как тонкая струйка семени стекает по бедру. Никто из них не предохраняется вне течки или гона. Это чертовски заводит. У Изуку все еще, мать его, стоит. Сложно быть до конца удовлетворенным, когда два альфьих феромона попеременно насилуют твою бестолковую голову. Киришима все же падает на спину. На мягкие подушки рядом с Кацуки, который смотрит на его красное лицо с развязной, пространной улыбкой. Коктейль из двух видов спермы хорошенько пробил ему мозг? Выглядит это завораживающе охуительно. — Эй, Бакубро. Ты в порядке? — Ммгм. Изуку меж его ног выглядит слишком довольным и бодрым для омеги «с узла». — Ему хорошо. И тебе тоже будет.