Для меня зажги звезду

Цзюнь долго, не мигая, почти не дыша, смотрит на белый потолок. Там всё хорошо, там прекрасная жизнь, там спокойное течение времени, нет боли или переживаний. Там море, мощное, огромное, глубокое, тихое и такое… безмолвное. Оно молчит, а это сейчас так важно. Просто помолчать, просто отдохнуть, просто не думать ни о чём, чтобы набраться сил. Для чего? Поплавать? Он же не умеет плавать. Может, чтобы идти домой? А может, чтобы полетать? Цзюнь так хочет полетать, когда-то он уже пробовал, он помнит свободное падение, помнит ветер в ушах, помнит СТРАХ… Где-то вдали, может за стенами, слышится мужской крик, перебивающий всё умиротворение Цзюня, и парень вздрагивает. Сердце бьётся чаще, вынуждая и лёгкие поработать уже наконец. Неохотно он переводит взгляд с белого потолка на стены кремового цвета, абсолютно пустые, не носящие в себе никакой информации, которая могла бы объяснить, что это был за крик. Наступившая тишина вновь уносит вверх, к морю, но взгляд вдруг цепляется за солнечного зайчика на стене, который, казалось, заигрывает с ним, весело улыбаясь тёплым светом. Солнечный зайчик. Где-то Цзюнь видел его уже. Они знакомы? Снова слышится крик мужчины, бестолковый, непонятный, словно исходящий от мартовского кота на крыше, мешающий сосредоточиться на очень важных мыслях. Цзюнь зажмуривает глаза, чтобы вспомнить, где он находится, но организм выдаёт лишь боль от инъекции в шее. Он пытается проверить, правда ли это, да руки не поддаются. — Хватит уже кричать, — недовольный женский голос слышится совсем рядом. — Ты же не в лесу. Сэми плохо понимает не родную речь, но смысл сказанного до него всё-таки доходит. Хорошо хоть не в лесу. А где тогда? Цзюнь спускает взгляд ниже, видит, что рядом стоят два стула; да, в лесу этого не могло бы быть. И больше ничего, даже дверей, он словно в нише глубокой находится. Первый человек, которого он видит — это уборщица, протирающая полы. Цзюнь снова тянет руки, стараясь встать, но те так и не поддаются, лишь немного приподнимаются. Тоже самое с ногами. Его движения становятся более резкими, он с силой тянет руки, дёргает ногами, когда понимает, что конечности зафиксированы. За стеной опять слышится скрипучий вскрик, который уже режет по ушам, и на этот раз, он словно заставляет очнуться от забвения. Цзюнь приподнимает торс, опираясь на локти, чтобы лучше осмотреть обстановку. Голова кружится, дышать тяжело, глаза болтаются, но всё-таки различают картинку. У стены напротив пост с молоденькой медсестрой, которая в данный момент тихонько разговаривала с уборщицей, изредка хихикая. Та же, в свою очередь, уныло поддакивала, оперируя шваброй по полу, словно тема беседы ее не особо волновала и она лишь делала вид, что слушает. — Простите… — голос Цзюня звонко прорвался в гнетущем шорохе других звуков, привлекая к себе внимание женщин, -… где я? Всё это унылое здание, с отскакивающим эхом от пустых стен, с дрожащими от порывов ветра стёклами где-то под потолком, а также необъяснимым редким вскриком за стеной пугал парня, поднимая в его мирном море забвения панику. Человека пугает неизвестность и чаще всего, когда непонятная ситуация разъясняется, вызывает улыбку от собственного детского страха. Но почему-то, находясь в таком положении, Цзюнь сильно сомневался, что после внесения ясности, он успокоится и улыбнётся. Женщины молча смотрели на него, то ли соображая, что ответить, то ли ожидая, что будет дальше. — Вы не могли бы меня развязать? — попросил Сэми, не дождавшись ответа на первый свой вопрос. Медсестра берёт трубку стационарного телефона и набирает номер, только сейчас Цзюнь понимает, что они говорят на английском. Он вспомнил, что с ним произошло, вспомнил аварию, вспомнил седого, а, самое главное, вспомнил Джэджуна. Ещё бы вспомнить английский. — Помогите мне, пожалуйста. — Это самое подходящее сейчас, из того, что вылезло из памяти. — Мне надо домой. Вы понимаете? Я из Кореи. Но уборщица лишь продолжила мыть полы, а медсестра взяла в руки мобильный и, скорее всего, потерялась на просторах интернета. Цзюнь раздраженно выдохнув, пал обратно на подушку. Вместе с активностью мозговой деятельности сердце начало гонять кровь, поднимая градус в теле, иссушая горло и наращивая панику. Но бояться больше не хочется, надоела до чёртиков вся эта охота, в которой ему отведена роль добычи. Лучше уж умереть, чем жить в постоянном страхе перед ненормальными, трястись, как осиновый лист при их появлении и умолять судьбу спасти его. Спасти для чего? Чтобы опять вляпаться ещё во что-то? Этот круговорот идиотизма, сопровождавший его в течение всей жизни, только сейчас начал бесить. Раньше каждая проблема в отдельности вызывала негодование, переживание или боль, и по решении, казалось, что сейчас всё наладится, всё станет вокруг розовым и пушистым. Но шестерня бед продолжала крутиться, вонзаясь очередным зубчиком в воздушный шарик спокойствия, раздутый самим Цзюнем. Бесполезно бороться с зубчиками, а шестерню ему не одолеть в одиночку. Сейчас у него есть Джэджун, с которым, казалось бы, море должно быть по колено, но тот сам, как загнанный зверь, вынужден постоянно подчиняться сложившимся условиям вокруг него, не в силах переломить эту череду неудач. Им повезло лишь однажды, лишь тогда, когда они нашли щель в этом тёмном коридоре и пошли не прямо, как надо, а наперекор традициям, осуждениям, законам и планам завистливого окружения, пошли навстречу друг другу. Саймон тянет за манжеты, но те очень крепко держат, рассчитаны на буйного пациента. Он в психушке, это понятно по решёткам на окнах, по раздающимся до сих пор неадекватным крикам за стеной и по светлому, успокаивающему цвету стен. Хотя краска уже крошиться начала, плитка на полу потрескалась, повсюду пахло хлоркой от только что промытого пола, вокруг всё же аккуратно стояли напольные кашпо с цветами, а на стенах висели дешёвые картинки уголков природы. Цзюнь видел не всё, но понял, что это больница, а не тюрьма, или какая-то испытательная лаборатория, правда легче от этого не стало. Тело уже затекло от долгого лежания, а Сэми только и мог, что головой вертеть, растягивая хотя бы мышцы шеи. Его рука ныла от разорванной раны на плече, которую, по всей видимости, заботливо перевязали. Тяжёлое состояние от затяжного сна туманило мозг, но память всё-таки восстановилась полностью, навевая тоску и горечь, от которых ком в горле набух. Сейчас, как никогда, хочется прижаться к своему хённи, укрыться объятиями, спрятаться от всех и услышать его голос совсем рядом, так, чтобы горячим дыханием щёку обожгло и разогнало счастливых мурашей по телу. К нему подходит медсестра с поильником, как для маленьких детей, подносит его к подсохшим губам Цзюня, говорит, что это только вода. Парень с подозрением принюхивается, но жажда берёт своё и он присасывается к кружке, большими порциями сглатывая воду. Девушка подталкивает его за плечо обратно на подушку, когда Сэми всё допил, и уходит. Просить её о помощи он уже не видел смысла, да и объяснить что-то вряд ли она сможет. В коридоре громко хлопнули двери, а затем послышался глухой топот нескольких людей, словно произошёл обвал камней над головой, что заставил сердце выпрыгивать из груди. Чувствовал Цзюнь, что по его душу так торопятся эти ноги, его мышцы моментально напряглись до предела в ожидании приближающихся людей. Трое санитаров и двое врачей в белых халатах, одним из которых был седой похититель, сопровождали высокого, полного мужчину, азиатской внешности, похожего больше на японца. Цзюнь не сводил глаз с него, пока тот ответно изучал его. Раскосые глаза прищурились, теряясь между век, он задумчиво потирал подбородок, что-то спрашивая у седого, и явно сомневался в его ответах. Весь разговор проходил на японском, как и предполагал Цзюнь. Мужчина кивнул санитарам и один из них стал расстёгивать ремни манжет, а второй подошёл ближе, держа наготове смирительную рубашку. Кожа на позвонках закусалась при виде нового наряда. Когда ремни были расстёгнуты, санитар помог Цзюню встать на ноги, а японец с врачами опасливо отошли назад. Сэми вспоминает ту фразу, которую произнёс седой, когда сделал ему укол в шею. Они боятся не его, а Спарки, они знают про искру, знают про её возможности, но, видимо, сомневаются, что перед ними человек с искрой внутри. Было бы неплохо сейчас действительно испробовать её силы, но Сэми не знал как. Сопротивляться сейчас нет смысла, в верхнем карманчике халата одного из врачей, Цзюнь видит шприц, быть накачанным непонятной химией, сейчас уже не хочется. Перед ним держат рубашку в ожидании, санитары, похоже, не в курсе, раз так уверенно стоят рядом, без опаски выполняя свои обязанности. Один из них даже улыбается, то ли пытаясь изображать дружелюбие, то ли просто насмехаясь, что просто выбешивает парня, хочется плюнуть каждому в рожу и припечатать в носы. Сколько людей уже вот так надсмехательски смотрели на него, чувствуя за собой окончательную победу, а потом вдруг всё срывалось, все планы разрушал Джэджун, стремительно уничтожая эти ухмылки. — Чего ты скалишься? Всё равно тебе не жить, — прошипел Сэми, волком глядя на санитара, и получил удар в плечо от другого амбала, что подсовывал рубашку. Они, конечно, были не хилыми, но и Саймон не малым вышел. Этот удар взорвал его и, выхватив рубашку, он бросил её на голову санитара, а ухмыляющемуся врезал от всей души больной рукой, стараясь попасть именно в нос, чтобы запомнил это веселье надолго. — Вы пожалеете, что связались с нами. — Хруста кости не было, но кровь тут же хлынула, полосуя руки, прижатые к носу. Третий амбал среагировал недостаточно быстро, видимо, они всё-таки не ожидали такой прыти от накачанного снотворными мальца, и Сэми даже удалось пнуть в пах первого, что расправлялся с тряпкой в руках. Но всё это пыхтенье было заранее проигрышным вариантом, хотя Сэми сам сейчас довольно ухмылялся, глядя на кровавую морду санитара. "Держите, как психа, так и получайте психа", - пока рукава фиксировали сзади, а спереди натягивали впритык ремни, Цзюнь ещё умудрился укусить одного санитара. Ответный удар был нацелен в живот, что сложил парня пополам, но улыбка всё равно держалась, хотя её тоже прикрыли аутенритовой маской. Собственную одежду с парня сняли ещё во время отключки, сменили её на больничную пижаму, а вот на ногах так ничего и не было. Босиком, с перекрученными руками, сдавливающие лёгкие, а также кожаным намордником, его повели по больнице. Первое впечатление какого-то спокойствия от цветочков и картин на стенах тут же пропало. Видимо, это был райский уголок в адском чистилище. В соседнем закутке Сэми увидел орущего мужчину, так же зафиксированного на кровати, больше никого не было. За дверями раскрылась вся красота больницы: железные скрипучие решётки вместо дверей, огромные унылые палаты, вместимостью до десяти человек, охранники в формах, камеры в каждом коридоре, перекрытые между собой замками. Сэми сразу припомнил Сару Коннор, что пыталась пробиться через все эти кордоны. И тогда ей помог лишь терминатор. Не стоит надеяться, что его «терминатор» найдёт здесь, да и это жизнь, а не кино, хоть и покруче фантастического фильма. Они спускаются в подвал, где проходят тепловые трубы, этот лабиринт коридоров под землёй, видимо, соединяет разные корпуса, так как встречаются двери с названиями разных отделений. Опять же все входы под наблюдением, но их никто не проверяет и не осматривает, при том, что "самурай" здесь явно не свой. Двери просто распахиваются перед их делегацией, пропуская в неизвестность. Как успел заметить Цзюнь, если он правильно понимает X-ray, то его ведут на рентген. Логично предположить, что это всего лишь проверка искры в его теле, ведь инфракрасное покрывало снять сможет лишь сам Джэджун. Смирительную рубашку снимать не стали, рядом оставались санитары, пока врачи с японцем охали и ахали, стоя возле монитора и, вероятно, разглядывая вжившуюся в Цзюня искру. Они удостоверились, они счастливы, и японец хитро улыбается, уже глядя на Саймона. Убивать они его точно не собираются, похоже, что им нужна именно Спарки. Взросшее чувство ответственности о беззащитном существе внутри себя, разбудил в парне раненого зверя, опасного, готового на всё. Настоящая мать за своего ребёнка сможет остановить разъярённого быка, бросившись под копыта или прикрыв дитя от рогов безумия. Излучения рентгена приятно подпитали Спарки и в душе Саймона засела уверенность, что он сможет их спасти. После рентген-кабинета его уже не вернули к молодой медсестре в наблюдательную, а закрыли в одиночной камере, убрав лишь душную маску с лица и слегка ослабив ремни. Комфортного пребывания в психушке, Цзюнь уже не ожидает, поэтому довольствуется даже тем, что его хотя бы в покое оставили. Он осматривается, в этой палате большое решётчатое окно, которое выглядывает во двор тюремной зоны, где на данный момент, прогуливались заключённые. Он не просто в больнице, а в тюремной психушке, наполненной невесть кем. И ему сейчас очень повезло, что он в одиночке закрыт, если нахождение в тюрьме с перекрученными руками и босыми ногами вообще можно назвать везением. Холодный пол заставляет парня залезть на кровать и спрятать грязные стопы под себя, он прислоняется спиной к каменной стене, пытается расслабиться и закрывает глаза. *** Оставили в покое лишь на пару часов, этого хватило только лишь немного вздремнуть, забыться на часик, просмотреть последние новинки счастливых снов. Гулкий звук поворачивающегося ключа в скважине проник даже сквозь тёплую, домашнюю атмосферу хрустального замка, в котором на этот момент пребывал Цзюнь. Не открывая глаз, но усиленно прислушиваясь к звукам шагов, он так и оставался в позе эмбриона, не собираясь лишний раз разгонять накопившееся тепло. Но за решёткой звучит родная речь и парень тут же вскидывает голову. У дверей стоит санитар с подносом в руках, а рядом какой-то заключённый, молодой парень, может, немногим старше Сэми, побитый жизнью, ну и людьми, наверное, раз зияет несколькими прорехами в зубах. — Ты из Кореи? — спрашивает он. Санитар в это время ставит чашку с едой на небольшую платформу, приваренную к решётке. — Подойди, это обед. Сэми поднимается с кровати, возле двери он брезгливо смотрит на странную кашу. — Это то, что собаки не доели? — спрашивает он принюхиваясь. — Открой рот, я тебя покормлю. Меня зовут Том, попросили, побыть переводчиком для тебя, — парень берёт ложку, подчерпывает жижу и ждёт. — Что им нужно от меня? — Каша выглядит весьма не привлекательно, но Сэми тянется к ложке. И не такое ел в детстве, голод спуску не даст, а ему нужны силы. На одном рентгене не проживёшь. — Вопросы здесь задают они, а ты только отвечаешь. Сейчас тебе нужно лишь поесть, после этого тебя выведут на прогулку, если будешь хорошо себя вести. — Том подавал кашу, успевая при этом ещё общаться с санитаром. Как Сэми понял, парню обещали сигареты за свои услуги. Ему нужно будет объяснять все правила нахождения в тюрьме и переводить все диалоги. — Тебе лучше делать, что говорят, иначе накажут. С психами здесь не особо и любезничают. — С чего ты взял, что я псих? Если я тут, это ещё не значит, что у меня диагноз. Меня похитили и силой удерживают тут. — Да, да, я так и понял, — с большой долей скептицизма и равнодушия отвечает Том, подсовывая очередную порцию каши. — Чего ты понял? — возмущается Цзюнь. — Я гражданин Кореи, они не имеют право держать меня здесь, обязаны депортировать. — Они имеют право на всё, это ты должен усвоить прямо сейчас. И лучше тебе не доказывать им, что они тебе чем-то обязаны. Сэми смотрит на санитара, что скрестил руки на груди и внимательно наблюдал за ними. Вот ведь человек стоит перед ним, такой же как и он, не король, не президент, не даже мелкий чиновничек, простой рабочий, почему ему надо обязательно быть уёбком? Дали немного власти, а корона растёт, как на дрожжах, сдавливая при этом основанием лысый череп. Люди жалуются, что в мире много насилия и несправедливости, поливают грязью действующую власть, а сами, общаясь с другими людьми, всеми силами пытаются унизить других, показать, что сами умнее и сильнее, почему нельзя относиться по-человечески? Хочешь идеальный мир вокруг, начни его строить с себя, если все включат свои мозги, а не алчность, жадность, похоть, возможно, что-то и получится. — Я что, по-твоему, похож на психа? Эти сволочи ещё получат своё. — Сэми заканчивает обед, и Том убирает чашку. — Все мы похожи на психов, когда в смирительных рубашках, — философски отвечает парень. — Через час мы вернёмся. *** Джэджун облазил весь интернет за ночь, разузнал расположение всех тюрем Лондона и близлежащих районов, хотя предполагал, что малыша могли увезти и гораздо дальше. Возможно, его уже и в стране нет, и все труды напрасны, но это зацепка, которую надо обязательно проверить. Он достал даже планировки нескольких тюрем, что облегчит поиски малыша. Во время обеда тренькнуло, наконец, сообщение от Ларкинс. Какая бы бредятина там не была написана, он знал, что это означает лишь одно. В способностях этой женщины он уже не сомневался, поэтому идёт в туалет ресторана, в котором обедал на данный момент, пробовать дозволенные лучи инфракраса, было бы неплохо получить и гамма-излучения, но такое даже Солнце не позволит и трактат не выдаст. Джэджун растягивает свои волны, ограничения действительно нет, и он достигает нужного максимума, растворяется в нагретом от этих действий воздухе. Внутрь тюрьмы проникать нельзя, но понаблюдать со стороны никто ещё не запрещал, и в течении дня Ким перебежками осматривает несколько адресов. А точнее, пытается прочувствовать. Нигде его удав не даёт о себе знать, не чувствует свою половинку. Но ночь близится, а мужчина готовится к более тщательному осмотру корпусов. *** На следующий день с Сэми сняли, наконец, рубашку, дав рукам отдохнуть, но из клетки не выпустили. Санитар всё так же приходил в сопровождении Тома, который кормил его и продолжал знакомить с правилами местного быта, хотя Сэми не раз ему уже говорил, что не собирается здесь задерживаться. Днём ему позволили выйти на улицу в сопровождении этих двоих, даже выдали сланцы на такой случай, и он смог снаружи разглядеть местность. Сбежать из тюрьмы вряд ли получится, особенно ему, никаким местом не сведущем в таких делах. — У тебя есть кто-нибудь на воле? — интересуется Том, вычерчивая на песке веточкой незатейливые узоры. Их вывели на прогулку, и сейчас они сидели на лавочке рядом со спортивной площадкой. Цзюнь сел поперёк скамейки, опёрся сзади на руки, подставляя тело солнцу. Спарки из-за волнений и недостачи питания совсем пала духом. Им обоим жизненно был необходим Джэджун. Осеннее солнце, конечно, даст только небольшую частичку того, что даёт Ким за один раз, но Сэми уже, как наркоман, бросается на все кусочки предложенной энергии. Он бы и в розетку, наверное, полез, лишь бы подпитаться, будь она в его камере. — Зачем тебе это знать? — Цзюнь щурится от солнца и млеет. Он словно чувствует, как световой поток его наполняет, подтягивая расплывшееся состояние души. — Просто интересно. Кто-то ждёт тебя? — Том пытается добиться ответа, изучающе разглядывая загарающего под слабым солнцем парня. — Ждёт? — Его ищут, он не сомневался, заглядывают под каждый камень, в каждую нору, и казалось уже, что вот-вот ворота раскроются перед делегацией госпожи Ларкинс. Но Цзюнь был уверен, что Ким появится раньше всех и не будет ждать, когда ворота раскроются. — Да, — отвечает с уверенностью Сэми. — Жена, подружка? А может… парень? Цзюнь поднимает запрокинутую голову и смотрит прямо в глаза Тому, который забыл про свой рисунок и не отводит взгляд, ожидая ответа, словно это было очень важно именно для него — Ты слишком любопытный для зека, тебе не кажется? Много будешь знать — скоро состаришься. — Успеваю расспросить. Ты же сам сказал, что скоро откинешься, — Том нисколько не смутился, лишь улыбнулся дырявым ртом. — Чего тебе стесняться? Если гей, то не волнуйся, тут любят таких. Можно даже подзаработать. Никто не скупится на плату таких услуг, а если ещё фаворитом стать, так вообще в шоколаде будешь. — Похоже, что ты преуспел в этой индустрии. С чего ты взял, что я гей? — Вообще Саймон и сам до конца не понимал свою ориентацию. Просто бисексуал? Или это энергетическая связь, которая не разбирается в ориентациях, она просто есть. Любовь ли между ними? Однозначно. Только это не простая любовь, которая может определить гей или гетеро, это любовь к своей родной душе, к родному сердцу, любовь к глазам, именно с серой радужкой, любовь к пухлым губам, именно такой формы, это любовь к одному определённому человеку, а не к мужчине или женщине. — Приходится прогибаться под этот мир. Тебе ли не понять меня, ты ведь тоже не из богатеев, иначе не жрал бы с таким аппетитом эту баланду и кишки бы уже выплевывал с непривычки. — Цзюнь даже улыбнулся такой проницательности парня. — А гей? Ничего я не решил, просто считаю, что ты мог бы достичь успеха в этом. Говорю же, здесь таких уважают. — Мне плевать, кто и кого здесь уважает. Я не такой и не вижу смысла достигать успеха в тюрьме. — Саймон поднимается с лавочки, чтобы размять замерзшие ноги. Смотрит на ворота, вновь ожидая, что они раскроются прямо сейчас. В принципе, он приврал, конечно, ещё недавно он продался Киму за залог и ему лишь повезло, что всё это обернулось вот так. А что, если бы это был действительно какой-нибудь псих, который мог натворить неизвестно что? А что, если бы тот поразвлёкся и перекинулся бы на другого, а Цзюнь просто остался бы продажным телом? Почему он тогда согласился? Неужели так надо было выпустить друзей, ведь через несколько дней их бесплатно бы отпустили? Он продажный, как и этот Том, даже хуже. Том из необходимости выжить прогибается, а Цзюнь лишь за карточкой повёлся, хотя в ней не было необходимости, да и ему она не сулила на тот момент ни счастья, ни богатства. Просто блажь, блажь которая легко может повториться. — Пойдём, уже пора. Сейчас рычать начнёт, — Том кивает головой в сторону санитара, что уже докурил и сейчас направлялся к ним. Прогулка была небольшая, но Сэми не расстраивался. Его тело замёрзло, тёплую одежду, похоже, выдавать так и не будут, а солнечные ванны приносили мало толку. После прогулки их повели в санчасть на перевязку. Даже странно, что проявляется такая забота о ране при том, что ещё немного и у Сэми схватится бронхит, но это как раз никого не волнует. Кожа была аккуратно прихвачена, мастерский шов уже подсыхал, лишь болезненное покраснение около шва ещё вызывало неприятные ощущения. Пожилая медсестра была явно не в духе в это время и церемониться не собиралась. — Она спрашивает, когда ты в последний раз мылся? — переводит недовольное ворчанье женщины Том, сам при том усмехаясь. Когда Сэми снял рубашку, чтобы удобнее было снять бинт, глаза парня с интересом осматривали его тело. — Дня три назад. — Цзюнь пытается вспомнить, но провал после укола неизвестно сколько длился. Потасканный в гонках, а после и по больнице, он был, как бомж, грязный и вонючий. — Мылся, ха. Мне даже зубы не дают почистить. — В его палате был лишь унитаз и мойка, из крана которой бежала лишь холодная вода. А в нынешних условиях, мыться под холодным потоком совсем не тянуло, лучше уж грязью обрасти, теплее будет. Полоская водой рот после еды, он немного снижал своё отвращение к себе. Медсестра гневно выругалась на санитара, теребя при этом со страстью рану Сэми, тщательно протирая шов спиртом. Парень зашипел от боли, отстраняясь из чувства самосохранения, но женщина грубо дёрнула его обратно и треснула по затылку. — Она говорит, что ты как маленький ребёнок, не можешь даже потерпеть. — Для Тома это представление казалось весёлым, а Сэми поджимая губы и заливаясь краской от сдерживаемой злости, покорно сидел, уже не нарываясь на подзатыльник. — Не злись на неё, она привыкла работать в мужской тюрьме, здесь не стоит сюсюкаться. — Я уже понял, что доброжелательности мне не дождаться, — Сэми ворчит, сжимая сильнее кулаки, когда очередной тычок проспиртованным тампоном впился в шов. — Как будто я по собственной воле им навязался. Им так-то деньги платят, как обслуживающему персоналу. — Саймон, ты же не в гостинице находишься. Закатай алые губки. — Сэми только сейчас заметил, что Том пристально его осматривает, и инстинктивно перекрещивает руки на груди, прикрываясь от настырного взгляда, чем вызывает очередное ворчание медсестры. Том заметил этот жест, посмотрел ему в глаза и сконфуженно отвернулся. — Странно, что твоя кожа такая светлая, когда ты, вроде любишь загорать, — произнёс он, пытаясь оправдать свой интерес. — Просто такая генетика, — он ограничился коротким непонятным ответом. Объяснять, что это досталось ему от мамы, кожа которой была почти прозрачной, нежной, как у ребёнка, этому зеку совсем не было смысла. Это немногое из того, что запомнил о ней Цзюнь, вся остальная память была забита новыми родителями, как и он сам, до встречи Джэджуна. Медсестра на этот раз накладывает лишь накладку, при этом, что-то поясняя санитару, указывая на адгезивные края. Мужчина недовольно вздыхает, но кивает в ответ. — Она сказала, чтобы тебя обязательно отправили мыться. Нацепила специальную накладку для этого, непромокаемую. Так что жди. Сегодня у психов банный день, тебя наверняка с ними отправят. *** Сразу после ужина за Саймоном пришли, как ни странно, Том тоже присутствовал. — Блять, мне придётся тоже с тобой тащиться, — сокрушенно произносит он. — Я уж хотел завалиться спать, а тут этот припёрся, обламывая все мои надежды на тёплую постельку. — Прости, что приходится тебя таскать. Но вообще-то по правде с тобой мне будет комфортнее находиться среди остальных. — Так уж и быть, окунусь в атмосферу сумасшедшей помойки. Но только ради тебя, детка. Надеюсь, они там не будут на стены прыгать. — Я тоже… В общей душевой было теплее, чем в палате, пар от горячей воды затянул весь коридор, вдоль которого расположились кабинки. Санитар вручил Саймону чистую пижаму и полотенце, а сам остался наблюдающим у порога. Раз уж одежда будет чистая, то Цзюнь решил не снимать пока с себя старую, прошёл к свободной лейке прямо в ней, опасливо оглядываясь по сторонам. Том же, не стесняясь, скинул одежду и уверенно прошёл по коридору, словно по подиуму дефилируя. Несмотря на то, что он молод и хил в теле, нагло выпихнул какого-то психа из кабинки, что располагалась по соседству с Цзюнем. — Братец, тут плохая вода бежит, — дружеским тоном обратился он к растерявшемуся мужичку. — Пойди в тот конец. — А когда тот всё-таки решил возмутиться, грозно прикрикнул: — Я сказал свали. — И тот быстро осёкся, покорно занимая другую кабинку. Действительно, чтобы выжить в таких условиях нужно иметь настоящий характер, а совесть и жалость запихнуть в одно место на хранение. Саймон снимает с себя пижаму, пока настраивает горячую воду. Из мыльных средств предоставлено только твёрдое мыло, но парень и этому рад, от пара, налипшего на тело, кожа вся начала чесаться, словно чувствуя помывку, требовала вышаркать её до скрипа. — Они совсем не похожи на психов, — говорит Сэми Тому, который с удовольствием нежится под потоком. — Ведут себя, как обыкновенные люди. — И поверь, чувствуют себя так же. Больше половины из них совершило преступление, не осознавая даже этого. Просто, как вспышка, которую они не помнят. А некоторые даже не знают до сих пор, почему находятся здесь, да и не задумываются. Их придуманный мир всегда с ними, хоть дома они, хоть в тюрьме. — Том ухватился за край разделяющего душ на кабинки бортика и весело посмотрел на Сэми. — Я же сказал, что психами выглядят только в смирительных рубашках. Ты тоже сейчас не похож на психа, а помоешься так вообще приличным гражданином станешь. — Я не псих, я же сказал, — ворчит Цзюнь, намыливая волосы. — Спроси здесь любого, ответ будет тот же самый. Сэми прикрыл глаза от щиплящей пены, с блаженством водя кончиками пальцев по коже головы. Когда-то Цзюнь про Ким Джэджуна думал, что тот конченый псих, хотя тот был и не в психушке, и не в смирительной рубашке. Как различать сумасшедших и нормальных? А может нормальных, как таковых и нет? Мужчина, которого Том так нагло выпизднул из кабинки, казался более нормальным, чем сам парень. Можно заключить итог, что весь мир ненормальный, скрытая шизанутость есть во всех. Вместо мочалок каждому выдается тряпка, которые потом кипятят и выстирывают в хлорке, чтобы избежать заражений. Такой много не натрёшь, приходилось скоблить кожу ногтями. — Давай помогу, — сзади подошёл Том и ловко выхватил тряпку из рук Цзюня. — Так ты ничего не добьёшься. На тряпке пена плохо взбивалась, приходилось постоянно нашаркивать мылом. Том обернул мыло тряпкой, нацарапал со стены мелкий порошок кирпича и посыпал его на тряпку. Саймон смущенно наблюдал за его действиями, но мочалку не пытался забрать. — Повернись, — командует Том, когда его творение было закончено. Он встал и прямо смотрел на тело Цзюня. — Что? Зачем? — такой уверенный приказной тон Тома немного смутил его. — Повернись, спину протру хорошенько. Сэми послушно разворачивается и вздрагивает, когда по телу скоблит самодельная щётка. Том с силой вдавливает мелкий песок в кожу и Цзюню приходится ухватится за край бортика, чтобы стоять ровно. Неприятное ощущение чужого человека так близко за спиной приходилось сглатывать, он напрягся от подступающей паники, стараясь не выдать этого чувства. Дыхание схватывало, когда Том голой ладонью придерживал его торс, пока второй проходился по рёбрам. — Я думаю, хватит, — Цзюнь резко разворачивается, не в силах больше терпеть это, и забирает тряпку. — Спасибо, за помощь. Том расслабленно улыбается и неожиданно шлёпает его по бедру: — Расслабься, детка. Сэми злится ещё больше от последнего жеста, но лишь молча провожает взглядом Тома, что вернулся в свою кабинку. Почему тот так резко сменился? Стал каким-то развязным, откровенно пялился на Цзюня, словно выпил алкоголя. Его прикрытые глаза светились хитростью, а усмехающиеся губы, словно были облизаны уже не раз в предвкушении. Сэми быстро заканчивает водные процедуры и возвращается в начало душевой. Большинство арестантов уже ждали на выходе остальных, просыхая, перекуривая, тихо переговариваясь. Пара санитаров пошли проверять кабинки и подгонять отставших. С остальными подошёл и Том, раскрасневшееся лицо и довольнёхонький вид которого навевали мысли, что парень там не мытьём вовсе занимался. Но глаза всё также пьяно лапали Цзюня. Пока их санитар весело обсуждал что-то с коллегами, Сэми подошёл к Тому как можно ближе и тихо спросил: — Ты под наркотой, что ли? Ты с ума сошёл, тебя же засекут. — Кто? Он? — Том расслабленно улыбнулся. — Да он же сам мне её дал, за то, что я придерживаю твои нехорошие помыслы и слежу за тобой. Ему, — он по-свойски опёрся локтями на плечи Сэми и приблизился губами к его уху — видите ли, лень с тобой нянчиться. А я и согласился. — Он вдруг куснул его за мочку, а когда Сэми с матом оттолкнул его, лишь рассмеялся в ответ. Парень быстро вышел из душевой, санитар кинулся за ним, хватая за руку и останавливая прыть, на выходе крикнул что-то Тому, а Цзюня подтолкнул к стене, заставляя ждать. В комнате собрались остальные психи, в ожидании своих. Сэми наблюдал за этим странным сборищем, каждый словно был сам по себе, в своих мыслях, в своей реальности, немногие пары переговаривались, да и разговоры эти были ещё страннее молчания, ведь нет ничего нормального в обсуждении космических прыщей на лице собеседника, который отвечает, что это следы опытов инопланетян, которых он всех убил своим лазером. Мало того, что разговоры были полным бредом, так ещё и Сэми понимал через слово английский, что вообще путало весь фантастический сюжет. Если посидеть в палате с такими товарищами пару годков, можно спокойно рассказывать новые истории Стивена Кинга. Группу выпускают в следующий коридор, и тут же выходит и Том, но они втроём ждут своей очереди. — Спасибо, — всё так же глупо улыбаясь, произносит Том, вставая рядом с Сэми. — За что? — парень удивляется и хмурится от наглого взгляда. — Из-за тебя мне позволили лишний раз помыться, да и от работы освободили. — Это ему спасибо скажи, — Цзюнь кивает на санитара. — Интересно, он сразу предложил тебе обмен на наркотики или предлагал что-то другое? — Смекалистый. Он предложил мне секс… — Том пошло облизнулся, — но я отказался. Не в моём вкусе, знаешь ли. Вот ты мне бы подошёл, детка. — С каких пор я стал для тебя деткой? Не припомню, чтобы разрешал себя так называть. — Сэми, когда-нибудь тебе захочется этого так, что яйца готов будешь отрезать. Баб тебе тут всё равно не достать, — он наклоняется ближе, — а я самый лучший вариант из здешних мальчиков. Если хочешь, я ведь могу и снизу лечь. Сэми локтем отодвигает собеседника и брезгливо морщится от предложения. — По всей видимости, у тебя передоз. Ты несёшь какой-то бред. Не волнуйся за меня, мне недолго осталось. Том обернулся на санитара, который в данный момент наблюдал за удаляющейся группой, а после быстро прижал своим телом Сэми к стене, рука ловко скользнула к его паху и обхватила вялый орган. — Блять, Том, какого хрена? — зашипел Цзюнь, ответно сдавливая горло парня. — Отвали от меня, придурок. — Детка, я впервые за несколько месяцев вынужден был гусю шею ломать из-за тебя. Какого хуя ты быкуешь? — он поджал пальцы на члене и уже колено втискивал между его ног. — Я могу доставить огромное удовольствие, ты не пожалеешь, обещаю. Несмотря на то, что Том был очень худым и невысоким, наркотики придали ему немало мощи, и заставить отцепиться его от себя Сэми не мог, да и задушить он его тоже не сможет. Из глубин сознания пробился забытый страх, логически Цзюнь понимал, что эта возня ничем ему не опасна, разве что облапает его Том и всё, ведь рядом стоит санитар, да и камеры следят за ними. Но это бессилие его пугает, он уже готов со стоном позвать хённи и пустить слёзы. Но тут Том сам отпрыгнул в панике. — Ебать, ты чего делаешь? — вскрикнул он, держась за горло. На крик оглянулся санитар и подбежал к Тому, спрашивая в чём дело. Парень отнял руки от горла, показывая ожоги на коже, от вида которых всем стало не по себе, даже самому Цзюню, он посмотрел на свою руку, что оставила такие следы. Обычная рука, разве что дрожит малость от страха. Неужели Спарки показала себя?! Саймон в ужасе и восторге расширяет глаза.