Для меня зажги звезду

Джэджун проверил все углы трёх тюрем из пяти. Всю ночь он бродил по камерам, высматривая Сэми в каждом спящем заключённом. Он мог бы просто понадеяться на удава, который сразу подсказал бы, где его малыш, но боялся, что использование скорости света и ИК-лучей могло сбить это чутьё. А полная уверенность нужна была, чтобы не пришлось по новой всё обыскивать. Проверены были все подвалы, туалеты, кухни, и другие корпуса, где даже и людей-то не было, кроме охраны. Можно сказать, что ночь прошла впустую. Вернувшись тихо в свою комнатку уставшим и разочарованным, Джэджун упал на выделенную ему постель. Хозяйка даже заботливо оставила кружечку чая, который, конечно, к утру уже остыл. Мужчина в два глотка осушил кружку, не особо даже замечая вкуса. Совсем не хотелось сейчас просто лежать и ждать следующей ночи, но энергия ему может пригодиться, когда найдётся малыш, поэтому он решил не продолжать поиски на износ. Дав земному генератору небольшой отдых длительностью в четыре часа, Джэджун привёл себя в порядок, плотно пообедал и отправился на поиски Саймона уже по открытым местам Лондона. Он, конечно, в курсе, что стражники перерыли все злачные места, церкви, больницы, ведь, насколько они знали, плечо парня было разорвано в аварии, и шанс, что кто-нибудь обращался с такой травмой за помощью, был. Но всё впустую. Стражники уже отправились по другим странам, где ранее были замечены сектанты, для сбора информации, но Джэджун всё ещё был уверен, что его малыш где-то рядом, возможно, за городом, но рядом. Настолько была сильна его надежда или что-то внутри него подсказывало это? Даже если это и так, Ким боялся, что опоздает, боялся, что найдёт лишь тело, его разрывало на части от мысли, что его Сэми сейчас где-то страдает. Каждый час так и подмывало кинутся на город уничтожающим палом, а потом пройтись по серому пеплу этих Помпей и спокойно отыскать своего малыша. Джэджун так тосковал, что изредка слышал свой стон, совсем тихий, но с такой силой выдавливающий слёзы на глаза, что он еле сдерживался. Мужчина смотрел на толпу людей, среди которых мелькали синтяне, и понимал, что он их ненавидит. Всех. В каждом он видел угрозу, каждого подозревал, каждого готов был убить. Но именно в этой толпе ему и нужно было затеряться, прикрыться их телами от зоркого глаза стражников, слиться с этим конфетти. Для начала Ким поменял свою одежду: надел лёгкое шерстяное пальто и шляпу тёмно-синего цвета для тепла. На тело были водружены различные гаджеты: смарт-кольцо, смарт-часы, гарнитура, биосенсоры, даже темные очки, скрывающие глаза, были умными. Все эти технологии, в рабочем состоянии должны были сбить с толку стражников, которые сейчас так же искали и его самого. Чувствование энергии первозвезды перебьётся работающими датчиками и запутает все ощущения. После закачивания маскировки Джэджун двинулся в сторону Лондонского Тауэра. Это, конечно, сейчас не действующая тюрьма, но тёмных подвалов там оставалось много, к тому же, Джэджун мог спокойно затеряться в толпе туристов и не привлекать большого внимания. А так как сектанты действуют издавна, есть шанс, что они базируются до сих пор в этой страшной тюрьме. Утренний туман сменился мелким дождём, что только сыграло на руку Джэджуну, скрывая его личность ещё больше и разгоняя, нелюбящих такую погоду, синтян. Осматривая крепость, Ким задержался в часовне, том месте, которое сейчас ему было так необходимо. Капелла Святого Иоанна сияла, словно величественное божество, что так трепетно успокаивало душу, обещая, что всё разрешится наилучшим образом. Джэджун не был верующим какой-либо религии землян, у них было своё божество, и, хоть капелла была построена католиками в честь своего святого Иоанна, Ким всё-таки здесь чувствовал себя ближе к Солнцу, чем где-либо. У каждого есть своё божество, даже атеисты поклоняются или судьбе, или силе воли, или инопланетянам, хоть и не называют их богами, но верят в их мощь, что изменит мир к лучшему. А такие места, как эта часовня, приближают людей к своему покровителю, разрешают раскрыться здесь, выговориться, попросить о благоденствии, помощи, ответе на вопрос "что делать?" На улице было пасмурно, но искусственная подсветка каменного строения, словно насыщала его тёплым светом надежды, что казался духом, готовым выслушать твою боль. А мужчине так хотелось высказаться, поделиться своими сомнениями и переживаниями, хотелось выругаться на бессмысленность всей этой вселенской системы, что мешает ему жить спокойно, забирает у него любимого человека, не спрашивая на то разрешения. Слышит ли Солнце его мысли сейчас? Слышит ли просьбы о помощи? Почему бросило свою искру на расправу людям? Благоговейную тишину единения Джэджуна со своим сознанием разрывает вибро-звонок. Рука интуитивно тянется за гаджетом, а мозг ещё продолжает зависать на обозрении каменных сводов часовни и рассеивании своего отчаяния этим светом под ними. — Добрый день. Простите, что отвлекаю. Ким Джэджун? — номер был неизвестный Джуну, но, как оказалось, его самого уже знают. Ответить «да» и продолжить разговор или нет и бросить трубку? — Да, он самый, — Ким заметил, что голос хрипит и кашлянул, чтобы прочистить горло. — Кто вы? — Мне звонил Чон Юнхо, вы его знаете? — если это какая-то игра сектантов, чтобы завлечь ещё и его в ловушку, то не хотелось бы, чтобы туда попал и его друг. — … ? — У меня есть кое-какая информация по сектантам, расположившимся в Лондоне. Вы можете сейчас говорить? Я знаю, что вас разыскивают, поэтому… — Да, могу. Рядом никого нет. — Джэджун спешно осмотрел часовню, заглянул за колонны, прислушался и включил чуйку, правда, все эти гаджеты на его теле путали и его самого. — Что вы знаете? Мне сказали, что о сектантах нет никакой информации уже давно. — В прошлом году агенты NCA обнаружили некую группировка людей, занимающихся нелегальным производством якобы вечного двигателя. Предлагали покупателям аккумуляторы заряженные огромным количеством энергии. Никаких лицензий они не имели, а посыпавшиеся жалобы покупателей на опасную продукцию, что могла наносить ожоги в какой-то момент, сподвигли полицию прикрыть эту лавочку. Конечно, учёные на эту историю дали пояснения, что вечного двигателя пока ещё не изобрели и до этого очень далеко. Люди успокоились, а вот мы присмотрелись к этой группировке. Да, они не похожи на сектантов, которые существовали раньше, образуя сборища дьяволопоклонников и прикрываясь идеей за свободный от божества мир. Если раньше они лишь пытались безуспешно избавиться от нас, то теперь они намерены использовать энергию первозвезды в своих интересах. — Откуда вы всё это знаете, и почему об этом не знает совет? — что-то странное звучало в представленной истории, этот мужчина был настолько знаком даже с замыслами сектантов, хотя о них уже давно никто не слышал. — Сейчас не это важно. Главное, что я могу предположить, где находится искра. Дело в том, что им не справиться с синтянином, вы это понимаете, а вот человек, содержащий внутри себя ещё бОльшую энергию, чем в вас — находка для них. — Они хотят заполучить энергию искры для себя? Напичкать ею свои аккумуляторы? Хм, она же разорвёт их. — Сумасбродная идея людей, наверное, могла бы сейчас вызвать смех у Джэджуна, если бы не было так тоскливо от жестокости этой задумки. — Не так давно группа учёных представила миру свои разработки по управлению протонами, не просто поймать их в цилиндр и взорвать, разрушая всё вокруг, а именно управлять, чтобы вся эта мощь послушно питала человеческое существование. Если у них получится всё, как они задумали, то будет даже возможность запускать эту энергию в мёртвое тело человека, где она, под их управлением, вернёт его к жизни. Ведь это будет жалкое подобие души. — Для них искра — это и есть вечный двигатель? И что они собираются делать с ней? — ещё более тревожные мысли разгорались в мозгу Джэджуна, рисуя картины, как люди пытаются вытащить из Саймона искру, а та из чувства самосохранения сжигает всё вокруг. — Они собрали какую-то машину в подвале одной тюрьмы, пока её не пробовали, раз не на ком, но думаю, что ваш Саймон будет первым испытуемым. Пока стоит затишье, как я понял, заканчивают мелочи. Но вам нужно торопиться. Скажу сразу, у меня нет точной информации, что это именно ваш питомец, это лишь моё предположение после звонка Чон Юнхо. Я туда не смогу проникнуть, а вам, как я понял, уже терять нечего. В какой именно тюрьме, не могу сказать с уверенностью, сам не знаю. — Я проверил в первую очередь Фелтем, почему-то подумал, что среди подростков его легче спрятать. Но там пусто. Здесь же, на юго-западе, проверил Уандсворт. Посчитал, что в большой тюрьме тоже легко затеряться. И Белмарш. Тут было сложнее всего, чересчур много охраны, камер слежения и охранных устройств, но всё-таки удалось пролезть везде. Пришлось немного подпортить им решётки. Из известных мне остались Уормвут-Скрабс и Вилль. — Ммм. Ну тогда загляните в Вилль. Там мы чаще всего видели их. А недавно туда приезжал японский учёный под видом исследования психологии арестантов. Возможно, он не психологию там изучает вовсе, а как раз-таки эту машину. — Хорошо. — Джэджун помолчал, раздумывая, стоит ли говорить это. — Спасибо за подсказку. — Если что-то нужно будет, просто скиньте звонок. Новая надежда с большой вероятностью верного пути влила в Джэджуна волну адреналина, хотелось прямо сейчас броситься на осмотр, ворваться в тюрьму, уже не используя ИК-лучи, забрать своего малыша и сжечь всё вокруг. Вилль. Он отправляется прямо туда. *** Опять эта смирительная рубашка, стягивающая всё тело до боли в суставах. Сэми неловко поворачивается на кровати и ударяется головой о стену, тихо матерится и замирает. Нет возможности даже приложить руку к больному месту. Очередному больному месту, так как тело и так разукрашено объяснениями от санитара, что прижигать кожу других арестантов — это плохое дело. Его дубинка ясно дала понять, что в той ситуации Сэми был не прав, хотя извиняться его так и не смогли заставить. Промучившись всю ночь с боку на бок, тщетно пытаясь уснуть, а потом наоборот разбудить в себе энергию искры, Сэми лежал на кровати свернувшись калачиком. Он очень устал, понимал, что это из-за нехватки энергии хёна Спарки страдает от голода, но он всё это чувствует на себе. Помимо усталости сердце сжимается от безысходности. Всё больше Саймон склоняется к мысли, что здесь и умрёт, всё ярче становятся картинки с его безжизненным телом. В голове образовался мыслеворот: он страдает, а оттого так хочется прижаться к Джэджуну, спрятаться в нём, чтобы никого больше не видеть, и при этом желании становится ещё хуже, ведь хёна нет рядом. Опять. Снова. Каждую прошедшую секунду его нет, а это единственное, что нужно Саймону. Даже жизнь не так нужна, как этот ангел. «Найди меня, Хённи. Пожалуйста. Прямо сейчас, я жду. Не могу больше. Приди и поцелуй меня, я прошу», — шепчет горестно Сэми себе под нос, словно молитву читает. На улице уже были слышны голоса разводимых по рабочим местам арестантов, работа двигателей машин, а в коридоре — психов повели на завтрак и прогулку. Но к палате парня никто не подходил, никому не было дела, что он голоден и замёрз, так как элементарно даже одеяло не мог на себя накинуть, сквозь ткань рукавов просочилась кровь из разорванного шва, а губы ссохлись от жажды. Уже ближе к обеду пришёл санитар, но, как понял Сэми, это был лишь визит вежливости. Он осмотрел палату, оценил визуально состояние парня, двигается и ладно, и также молча ушёл. Похоже, что Саймона решили наказать ещё и голодом, помимо насилия. Переворачиваясь в очередной раз на другой бок, парень сваливается с кровати. Всё, терпение кончилось, он сдаётся, весь этот идиотизм, творящийся вокруг, добивает сознание. Цзюнь не шевелится, так и валяется на спине, глядя в потолок, ему уже не хочется бороться, не хочется ждать, не хочется жить. Голодание искры так же сказывается на таком депрессивном настрое, сводящим с ума. Что случится, если он просто сейчас закроет глаза и остановит это долбанное сердце, которое заставляет жить и терпеть всё это? На каменном полу ещё холоднее, тело начинает сотрясать озноб, дыхание становится рваным, но Саймон продолжает лежать, не мигая глядя в потолок. В послеобеденное время, когда большинство персонала, распределив пациентов по камерам, ушли на свой законный обед, Сэми слышит приближающиеся шаги к своей палате, но голову не поднимает, продолжая «умирать». В скважине скрипит ключ, решётка стонет в области навесов при открывании и громко захлопывается. — Ты упал? Может тебе помочь, детка? — после заботливых вопросов Тома слышится чирканье зажигалки и шорох выдыхаемого дыма. — Так и собираешься лежать? — Том подошёл ближе и не сильно пнул парня по стопе. — Неужели решил копыта откинуть? — Так и собираюсь. Тебе какое дело? — Саймон перевёл взгляд с потолка на гостя и искривился в презрении. — Что тебе вообще здесь надо? Решил покормить? Том садится на кровать и склоняется прямо над Саймоном, выдыхая в его лицо партию дыма. Едкий аэрозоль заставляет парня закашляться, спасая свои, не привыкшие к такому, лёгкие. — Мне нужна сатисфакция. Не в моих привычках прощать такое хамство. — Том показывает пальцем на перемотанное бинтами горло. — Тебе не стоило вредить мне. Не знаю, как ты это сделал, только вот следы останутся на всю жизнь. — Он посмотрел в окно, о чём-то размышляя. — И каждый раз, они будут вызывать кучу вопросов от окружающих. Понимаешь, мне же нужно им будет ответить что-то такое, чтобы меня не перестали уважать за трусость и слабость. А врать я не люблю… — Сам виноват. Нечего было ко мне лезть. — Том спускается с кровати, одним коленом жмёт на живот Сэми, где были перекрещены руки, а вторым упирается в пол. — И сейчас не стоит лезть. Не смотри, что руки связаны, — шипел парень угрожающе, имея лишь малую толику надежды, что это отпугнет Тома, ведь на самом деле он ничего не мог сделать против него. Он пробовал снова развести Спарки на помощь, но ничего не получалось, та спряталась и молчала. Парень ладонью жмёт на щеку Сэми, тем самым отворачивая его лицо в сторону, и прижимает к полу его голову. — Тебя вчера хорошо этот санитар отделал, не понаслышке знаю, что такое дубинка. — Он проводит пальцем от мочки уха, по пульсирующей венке, до яремки. — Но мне этого мало. — Он берёт сигарету и тушит её в области вены, прижигая нежную кожу, ещё сильнее прижимая бьющееся тело к полу. Цзюнь взвыл, пытается сжимать зубы, но боль всё равно прорывает горло в крике, он тщетно пытается сбросить с себя мучителя, но сил совсем нет. Том в абсолютном спокойствии берёт новую сигарету и опять прикуривает. С упоением смотрит на чёрный от сажи ожог, расплывающийся красным пятном дальше. — Красиво получилось. — Том разворачивает лицо Саймона, раскрывая другую область шеи. — Для равновесия с этой стороны тоже надо сделать, чтобы всё по фен-шую было. — Отстань, Том, — задыхаясь кричит Цзюнь. — Я не хотел травмировать тебя, это вышло случайно. — Том втягивает глубже дым и так же прижигает сигаретой под изгибом челюсти. — Не надо… Арестант со злорадной улыбкой вдавливает окурок, а потом расточительно выбрасывает его в дальний угол. — Теперь ты понимаешь, насколько мне было неприятно это чувствовать? Даже если ты выберешься отсюда, на счёт чего я сомневаюсь сильно, так как ты даже не числишься в списках, шрамы, оставшиеся от этих ожогов, будут напоминать тебе обо мне. Насколько я знаю, в Корее весьма критично относятся к красоте тела, тебе придётся замазывать эти отметины на протяжении всей жизни. Не думаю, что тебе хватит денег на операцию. — Том, перестань, сволочь. Слезь с меня сейчас же. — Цзюнь захлёбывается своим же лихорадочным дыханием, боль и злость разрывают его мозг, отчаяние от полной беспомощности накачивает глаза слезами. — Но тут плохо видно. — Парень абсолютно не обращает внимания на приказы Саймона. — Тем более, они какие-то маленькие кажутся, не то, что у меня. Так что, можешь ещё поблагодарить меня. — Том обхватывает подбородок Саймона и поворачивает его лицом к себе. — Но если поставить на лице… — он задумывается в поисках подходящего места для нового ожога. — Может здесь? — гладит подушечкой пальца небольшую родинку на скуле. — Том, хватит уже. — Саймон пытается его остановить или хотя бы время оттянуть, может, тот всё-таки одумается. — Зачем тебе это надо? Это же не месть, а простой садизм. За что ты попал в тюрьму? За издевательство над кем-то? Том уже садится верхом, устраивается поудобнее, прикрывает ладонью рот Саймона, наклоняется ближе, почти ложится на него и заглядывает в тёмные от злости глаза. — Тише, детка. Ты мешаешь мне думать. Не могу никак решить: левый глаз или правый прижечь? — Цзюнь зажмурил глаза и завертел головой, но Том сразу задействовал и вторую руку, удерживая его голову. — Тебе страшно? Ты боишься боли? Ну же, ты ведь не маленький ребёнок, можешь потерпеть. Наверное, правый глаз больше подходит по фен-шую, раз ты прижёг мою шею правой рукой. Руки твои я не смогу достать, так что «зуб за зуб, глаз за руку». Том весело подмигивает дёргающемуся Саймону и достаёт очередную сигарету. Он вновь поворачивает голову парня на левую сторону и прижимает к полу, фиксируя его положение одной рукой. — Том, я не трогал твои глаза. Это очень опасно, перестань, пока не поздно. — Знаешь что? — Том опять наклоняется к нему, выпуская дым прямо в лицо. — Ты же не хочешь, чтобы твои глаза пострадали? — он подводит сигарету к правому глазу парня, ещё больше стращая. — Нет. Не хочу. — Паника Саймона уже плескалась через край, а тело дрожало от чрезмерного напряжения. Ещё немного и он сорвётся в позорных мольбах. — Значит, — Том убирает сигарету, — тебе дорого твоё спокойное существование здесь? Изукрасив мою шею такими травмами, ты тем самым отвратил от меня многих моих ухажёров. Так что… Я остался без любви, можно сказать. — Он отпускает голову парня и с улыбкой смотрит в глаза. Проводит пальцами, между которыми зажата сигарета, по веку правого глаза, плывёт ниже, по щеке, по овалу лица и подводит к губам, вставляет сигарету фильтром в его рот. — Затянись, — спокойно приказывает он. — Я не курю, — отворачивается Цзюнь. — Затягивайся, — кричит недовольный Том, но Цзюнь лишь крепче сжимает губы и мотает головой. Том зажимает пальцами ему нос и держит, пока Саймон не расслабляет губы, чтобы вдохнуть. Арестант затягивается и тут же впивается в его губы, выпуская дым прямо ему в рот, всё ещё зажимая нос. Саймон давится дымом, пытается откашляться, из глаз брызжут, назревавшие всё это время, слёзы, а Том лишь задорно смеётся, упиваясь такой реакцией. Цзюнь успокаивается, рычит, теребя першащее горло, сглатывает тошноту, подступившую от никотинового опьянения. — Ты ненормальный, Том, — хриплым голосом заключает Сэми. — Зачем это нужно было делать? — Хах, просто решил развлечься. Это было смешно. — Он убирает улыбку с лица и с серьёзностью смотрит на парня. — Ты должен мне отсосать, чтобы удовлетворить мой моральный ущерб, детка. Ты готов сохранить свои глазки? Минет — не такое уж растратное дело, тебе даже понравится. У тебя такой милый ротик. Том резко встаёт, цепляется за рубашку Саймона и поднимает его с пола. Тот даже дар речи потерял от предложения арестанта. — Ну же, детка, поднимайся, — кряхтит парень, дёргая Сэми за одежду. — Вставай на колени, так будет удобнее. — Я… Я не собираюсь делать тебе минет. Да я лучше сдохну, чем буду твой член сосать. — Саймон очухался, когда Том расположился на кровати, раздвинув перед ним ноги. — Правда? — наигранно удивился тот. — А вот глаз ты не хотел терять, я думал, что за него ты будешь согласен на всё. — Он хватает Сэми за шею и притягивает к себе ближе, подносит недокуренную сигарету к его лицу. — Я думал, что ты боишься боли. Поверь мне, детка, я предлагаю тебе сейчас оптимальный вариант расплаты. Не стоит быковать, я ведь могу и передумать. — Том подтягивает Сэми ещё ближе и упирается лбом в его лоб. — Если ты будешь вести себя хорошо, то больше не увидишь этой рубашки, а кормить тебя будут не баландой, а нормальной едой. Я могу это всё устроить. — Что ты можешь? — едко спрашивает Цзюнь, ни капли не веря в увещевания. Да даже если бы это было так, с чего ему продаваться за чашку супа. — Ты же просто шлюха продажная. Том звереет, хватает парня за волосы и запрокидывает его голову, второй рукой тушит сигарету о подбородок, после чего впивается пальцами в кровоточащую рану на плече. — Похоже, тебе нравится боль. — Парень со злостью сжимает пальцы рук, сквозь ткань просачивается очередная порция крови. — Может, тебе повезло, что ты связался с таким садистом, как я. Сквозь дикую боль, раздирающую тело, сквозь страх и панику, что заполняют всё нутро, Саймон чувствует нагревание воздуха вокруг. Возможно, это просто глюк на фоне издевательств Тома, но Сэми всё-таки надеется, что его Спарки не бросит в такой беде. Тело нагревается и воздух душит своими градусами, полуобморочное состояние от нескончаемой боли угнетает всю волю к свободе, в голове всё чаще тикает мысль, что если он даст Тому что надо, то всё закончится, но тут же голос разума продолжает эту мысль, что закончится всё ненадолго, такие уёбки не отстают просто так. — Детка, знаешь, какая боль самая страшная? — Том уже отпустил стонущего Цзюня, оттолкнул от себя и расслабленно устроился на кровати, наслаждаясь видом коленопреклонённого парня у своих ног, что уже и дышал-то с трудом. — Не болезненная, а именно страшная. Когда понимаешь, что с ней ты ничего не сделаешь и придётся терпеть до последнего. Когда мне пришлось продаться впервые, я испытывал такую боль, она была не только в заднем кармане, но и в сердце. Приходилось продаваться снова и снова, и со временем я привык, только вот та боль запомнилась мне надолго, и её не вылечит уже никакой врач. Хочешь испытать на себе эту боль? В конце концов, не уходить же мне без подарка. — Тебе нужен хороший психиатр. — Цзюнь едко улыбается, насколько позволяет ожог на подбородке. — Хотя он тоже не сможет тебя вылечить, но чувствую я, что рубашка эта сейчас не на том персонаже надета. Том вновь звереет и бьёт парня на отмашь за дерзость, за всё ещё имеющиеся силы сопротивляться, на бесящую упрямость, что только тратит его время. Сэми разворачивается уже с окровавленными губами и вновь натягивает их в улыбке, за что получает удар ногой в грудь, от которого падает на пол. Том от бешенства дышит с трудом, хочется уже снять повязку с горла, которая, кажется, душит. Он встаёт с кровати, подходит к окну и раскрывает форточку, ища хотя бы там свежий воздух. Но в горле уже начинает першить от сухости, даже какое-то жжение чувствуется внутри носа, куда затягивается воздух. Он смотрит на Цзюня, что всё также, улыбаясь окровавленными губами, пытается подняться. — Чего смешного увидел, детка? Или понравилось? Хочешь ещё? — Том подходит ближе, прикрывает носоглотку ладонью, ощущая, что воздух начинает обжигать слизистую. — Тебе не жарко, ДЕТКА? — театрально ставя наглый тон, спрашивает Цзюнь, но наблюдая, как Том прикрывает лицо рукой, понимает, что у него получилось. У них получилось. Спарки смогла выпустить свою энергию, с помощью которой защищала и самого Цзюня и при этом раскаляла окружающий воздух. Том вдруг понимает, что это не его злость нагревает тело, не трубы, что еле тёплые, и дело даже не в солнечных лучах, что пробивались из-за рассеивающихся туч. Всё дело в этом чудаковатом психе, что ещё вчера выжег на его горле свой автограф, а сейчас, когда горячий кислород сжигает лёгкие, глупо смеётся. Парень не собирается разбираться сейчас, что к чему, быстро выходит из палаты, оставляя за спиной смеющегося придурка. Он закрывает решётку на ключ и почти выбегает из коридора туда, где такой родной комфортный воздух и бросает ключи санитару, зарекаясь больше не связываться с этим психом. Сэми расслабленно лежит на полу, атмосфера вернулась в нормальное состояние, разве что небольшой подогрев остался, только чтобы тело не мёрзло. Болезненные отметины ныли, сиреной возвещая о том, что там нужна помощь, мозг посылал все имеющиеся ресурсы, чтобы заглушить эту боль и затянуть раны. Мышцы непроизвольно вздрагивают, не в силах до конца расслабиться, но парень всё ещё улыбается, дискомфортно перекрещенные руки сейчас, словно обнимали своё чадо, что спасло Цзюня от издевательств и сейчас согревает своим теплом. Сэми кажется, что это тепло его мужчины, что через Спарки их связь с Джэджуном остается физической даже на больших расстояниях. Он ведь не останется здесь навсегда? Он ведь не умрёт здесь? Спарки не даст такому случиться. А значит, в скором времени Цзюнь сможет вот так обнять Джэджуна, обнять и забыть весь этот ужас, как забыл износилование, утонуть в его объятиях и послать всех на хуй. Он вцепится в его тело и больше не отпустит никогда и никуда. Улыбка на лице сменяется расстроенной гримасой, тихий скулёж тянется из глубин горла, Сэми, как брошенный щенок на улице, сворачивается клубочком и покорно ждёт своего хозяина, готовый ждать хоть всю жизнь. *** В коридоре слышатся шаги, не одного человека, а нескольких, что напрягает Саймона и он старается подняться с пола, где лежал уже два часа, «наслаждаясь» фрустрацией. Конечно, надеяться, что это госпожа Ларкинс наконец выяснила, где находится незаконный пациент и сейчас идёт его забирать, прежде устроив взбучку всему персоналу тюрьмы, не стоило, но мысль о такой возможности всё-таки сидела в его голове. Но нет, ни госпожа Ларкинс, ни Ким не посетили его, всё та же троица из врачей и самурая, в сопровождении троих санитар, нарисовались у решётки. Японец с недовольным видом осматривал побитого парня, что сейчас усиленно поднимал своё тело. Его возмущенные вопросы, обращенные к врачам, тот час же выяснялись у санитара, что находился это время рядом с пациентом. Тот объясняет, что произошло чп, пациент взбунтовался, покалечил другого арестанта, накинувшись на него и после этого ещё долго вел себя неадекватно, поэтому пришлось его усмирить. А травмы на тело он нанёс себе сам в неконтролируемом приступе, и только недавно успокоился. Цзюнь лишь ехидно улыбается, слушая дурацкие оправдания санитара, который, по всей видимости, не ожидал данного визита и сейчас, торопясь, перебивая собственную ложь, объяснялся перед начальством. Думается, что японец не поверил таким оправданиям, но промолчал. Его недовольное лицо нахмурилось, он бросил какой-то приказ врачам и ушёл, седой последовал за ним, а второй врач отдавал указания санитарам. Опять эта кожаная маска на лицо, хотя Цзюнь уже покорно следовал за ними, надеясь, что это будет лишь очередное обследование. Они тем же маршрутом спускаются в подвальные тоннели, но госпиталь они проходят мимо. Грязный тоннель сменяется коридором, выложенным белой плиткой, становится гораздо прохладнее, так как тепловых труб тут нет совсем, и что замечает Саймон, охраны тут тоже нет, так же как и решёток, словно они и не в тюрьме уже. Это уже больше походило на больницу. А когда коридор вывел их в огромное помещение, в центре которого располагался изолированный купол, то ноги парня стали ватными. Лаборатория, напичканная различными приборами и устройствами, которые пикали, тикали, что-то печатали, измеряли, соединенными между собой несметным количеством проводов, была похожа на штаб терминаторов или армии машин, что собираются уничтожить Зион. Несколько человек в белых халатах, проверяли эти приборы, что-то меняли в настройках, вводили свою информацию и записывали данные. Многие из этих машин стояли отключенными, перепутанные между собой провода в конце концов все сходились к поликарбонатному куполу, под которым находились другие механизмы. По периметру помещения стояли охранники с автоматами. Также двое охраняли именно вход под купол. Именно туда и перевели Саймона. Самурай, уже в белом халате, изучал поданные ему графики, но всё также продолжал хмуриться. Когда санитары ввели Саймона в купол, японец вдруг громко крикнул, привлекая к себе внимание окружающих. Он, как лидер какой-то группировки, сейчас громко агитировал их на что-то, люди в белых халатах подходили к нему ближе, при этом с интересом разглядывая Саймона, всё это было похоже на хищническое приближение стаи к забитой туше, горящие глаза словно нашли желанный объект для своих машин, на котором можно ставить опыты. Пока японец громко объяснял им что-то, к Саймону подошёл человек с аптечкой. Набрав в шприц непонятного лекарства, мужчина, сдвинув брови, искал место на теле Саймона, куда впиться сейчас иглой. Парень опасливо отпрянул от врача, но санитар, находящийся сзади, предупредил его бегство, а ещё двое помогли удержать, когда вводили инъекцию в сонную артерию. Точное попадание и тело парня словно налилось жидкой сталью, он не терял сознание, не засыпал, но тяжёлое бессилие атаковало весь организм. Словно со стороны, он сейчас наблюдал, как снимают маску, рубашку с его тела, а за ней и верх пижамы, врач обрабатывает чем-то его ожоги на горле, чистит и перевязывает шов на плече, смазывает синяки на торсе. Такая забота, вкупе со вколотым наркотиком заглушают страх, боль чувствуется также, но реагировать на неё совсем не хочется, дикая усталость сковывает все движения, безразличие растекается по телу. Санитары помогают парню встать с кушетки и ведут его на лежанку в центре купола. Это больше похоже на операционный стол, ему скобой фиксируют голову, поперёк тела, в области груди и коленей, протягивают ремни, одна рука вытянута в сторону, где сейчас врач, вставлял капельницу в локтевую вену. Цзюнь смотрит вверх, прямо над ним завис тёмный экран, похожий на солнечную батарею, в гладкой поверхности которого он видит своё отражение, ему думается, что это Спарки смотрит на него сверху и он улыбается своему чаду, а тот улыбается в ответ. А раз улыбается, значит всё хорошо. Люди, находящиеся рядом, постоянно сменяются, Цзюнь уже не обращает на них внимания, ему не интересно, зачем теребят его тело, цепляя на него какие-то датчики, не интересно, что добавляют в капельницу, не интересно, что говорят эти люди, склоняя свои лица над ним. Он так пристально смотрит в своё отражение, что начинает казаться его самовольное движение, еле уловимый взмах руки, которая отведена в сторону, подмигивание, кокетливое отворачивание лица, Саймон восхищался Спарки, радовался его улыбке, млел от его света, даже не понимая сейчас, что это всего лишь его собственное отражение. Молодой человек уже не отображал, где он находится, когда он находится, с кем он находится и вообще находится ли он, или только теряется. Тёмный экран, размером во весь человеческий рост, притягивают ближе к телу, японец вводит в капельницу что-то белое и тело потихоньку разгорается, словно по венам пустили лаву. Выдыхаемый воздух начинает тошнотворно вонять то ли спиртом, то ли лекарствами, отведённую в сторону руку фиксируют крепче, из купола все выходят и закрывают вход. Необычная тишина, без гула работающих машин, отвлекла Сэми от любовного созерцания самого себя, он огляделся по сторонам, пытаясь сообразить, что происходит, но уставший мозг не выдавал никаких ответов. Вдруг раздался щелчок и экран загудел, внутренности тела словно магнитом тянуло к нему, чуть не разрывая плоть; медленное нарастание притяжения и сопутствующей боли, заставило Цзюня закрыть глаза, так как даже они выдавливались наружу. Очередной щелчок прекращает эту пытку, в купол вваливаются несколько человек, с японцем в числе, и осматривают что-то поверх экрана, судя по напряжному выражению лица самурая, они не получили того, что хотели. Саймон из глубин мозга вылавливает воспоминания, как Джэджун хотел получить от него душу, и в то время ему это именно так и представлялось: мучительное разделение души и тела, и последующее поглощение бедной души. Цзюнь вдруг запускает своё уставшее сердце адреналином, он начинает понимать, что сейчас происходит, почти то, что он и представлял, у него хотят высосать Спарки. Похоже, что на первый раз у них не получилось и, скорее всего, второй опыт не будет таким щадящим. Парень начинает шевелить телом, но жалкие попытки хоть как-то освободиться из плена не увенчаются успехом, лишь раздражают ещё больше. Один из врачей подходит, проверяет на всякий случай ремни, после чего все уходят из-под купола. Так и есть, следующий щелчок, запустивший машину, прозвучал как выстрел, от которого всё тело извело. Уже не понятно было, что шумело вокруг, машина или кипящие мозги в черепе. Цзюнь долго сжимал челюсти, но не выдержал и застонал от тянущей боли. Из него словно магнитом тянули кости и вены, он раскрыл глаза в страхе и тот же страх он увидел перед собой: Спарки словно протягивал в мольбах о спасении к нему руки. Цзюнь пытался также дотянуться до него, но ремни не давали. Всё резко, как и в прошлый раз, прекратилось, словно бросив тело с неба на землю. Саймон, глубоко дыша, сканировал мысленно свой организм, укладывая на места всё, что было потревожено этой адской машиной. Вновь под купол вбежали учёные и принялись всё осматривать, японец проверил пульс Сэми и просветил глаза, его тревожный взгляд не обещал ничего хорошего на будущее. Скорее всего они не желали смерти парню, но чтобы достичь своей цели могли пойти и на крайние меры. С Цзюня снимают все датчики, убирают даже капельницу, руку возвращают к телу, сильнее поджимают скобу на голове, готовят, наверное, к финальному рывку. Словно тело рвётся на мелкие кусочки, Саймон уже и не пытается сдержать свой мучительный стон, это даже не стон, а истошный крик на сколько хватает сил. Кажется уже и ногти вытягиваются из-под кожи, лёгкие вжались друг в друга и не могут вздохнуть, кишки превращаются в желе, что так и норовит просочиться во все дыры, суставы словно переламываются, того и жди захрустят, зубы лезут из дёсен. Из носа потекло: то ли слизь, то ли кровь, то ли это то желе из ливера, глаза тоже защипало от чего-то вязкого. Сквозь кровавую пелену Сэми видит божественное свечение, исходящее из него. Спарки — это она, они вытягивают её, как бы она не держалась за человека, свет этот плотной массой затягивается в экран. Цзюнь видит своё несчастное лицо, видит боль и страх, не свой, а Спарки. Но что он может сделать, как может помочь? Дрожащие от боли губы, лишь безмолвно шепчут: «Потерпи. Скоро он спасёт нас. Я люблю тебя! И я рядом». А после через неимоверные усилия расплываются в улыбке, и Спарки, протянув на прощание руку к своему носителю, сдаётся, уходя в экран. Когда весь свет искры затягивает в холодную капсулу, что находится выше экрана, громкий щелчок успокаивает притяжение и Саймон расслабляется, уже не в силах пошевелиться. В комнату вбегают счастливые и ошарашенные учёные, экран отодвигают от парня, давая свободнее вдохнуть. Его тут же осматривают, так как датчики были сняты до этого, в глаза что-то капают, нос протирают, но в скором времени все забывают про него, устремив восхищённые взгляды на капсулу, наполненную искрой. Сэми не видит её из-за экрана, но чувствует все её эмоции. Люди в белых халатах, словно сумасшедшие, налетели на эту капсулу, пугая Спарки своим вниманием. Маленький совсем ребёнок, что был разлучен со своим носителем таким жестоким способом, метался в панике по капсуле в поисках выхода. Самое главное Цзюнь чувствовал, что Спарки действует, не распалась, не угасла, а вполне самостоятельно уже двигается, значит она сформировалась полностью. Эта маленькая звёздочка, что сейчас так восхищала жадных людей, что собираются продавать её энергию другим людям, хотя она могла дарить её всем без исключения бесплатно, она была творением Цзюня и Джэджуна, плодом их любви, вымученным результатом этой порочной связи и Саймон по праву пережитых бед считает её своей. Его чадо, его солнце, его искра, частичка вселенной, созданная им. Цзюнь всячески пытался успокоить Спарки, но у самого не было сил даже пальцем пошевелить, живой труп, что готов был провалиться в бессознательное состояние. После разделения он понял, насколько слаб был бы без поддержки искры всё это время, её живительная энергия питала его, как живая вода, а сейчас тело, истерзанное различными пытками, отказывалось работать, уставшее сердце пропускало удары, все больше замедляя ход, а лёгкие из последних сил закачивались кислородом, готовые вот-вот остановиться. Сэми уже видел море, тот горизонт, где оно плавно перетекало в небо, а в этом море — безмятежное существование для себя. Стопы, врывшиеся в песок, облизывал ласково прибой, робко приближаясь и щенком ластясь к ним. Сэми входит в воду, она нисколько не холодная, приятная теплота окутывает ноги, прибой толкает его, но потом наоборот пытается утащить за собой, уговаривая окунуться в пучину. Но Сэми медлит, ждёт, кто-то сзади так ласково зовёт назад, молодой человек оборачивается, но видит лишь яркий свет, слепящий глаза. Прибой затягивает, но Сэми делает первый шаг назад, сквозь свет прорывается голос, но он перекрывается уже тягучим воем сирены, пугающим и раздражающим. Парень стоит на самой границе: яркий свет с громкой страшной сиреной внутри, не обещающей ничего хорошего, и тёплое море спокойствия, что всю жизнь помогало ему в переживаниях, а сейчас… Сирена становится всё громче, вызывая всё большее смятение в душе, Цзюнь делает ещё шаг к свету. Там кому-то нужна его помощь, он не сомневается в этом, но свет так слепит, а тело начинает тяжелеть и болеть при приближении к нему, что парень начинает сомневаться. И он готов уже вернуться в море, но сквозь сирену слышится призыв: «Не уходи. Он пришёл за нами».