Соmраnу Маn

“Доброе утро, Марк.” Директор Кобел всегда немного напоминала Марку киборга. Это не столько из-за её лица, хотя её лицо часто выглядело настолько безэмоциональным, что вызывало тревогу, с глазами загадочного голубого цвета компьютерного интерфейса — сколько из-за того, как она говорит, как она двигается. Её осанка всегда прямая, её голос всегда идеально ровный, и она ходит так, будто кто-то запрограммировал её ходить по-армейски прямо, раз-два-раз-два. Иногда, Марк не мог перестать смотреть на неё, выглядывая все маленькие несовершенства, доказывающие, что она человек: морщинки вокруг глаз, зажившие отверстия от второго прокола ушей, искривлённый резец, который она пытается скрыть, улыбаясь с закрытым ртом. Мисс Кобел заставляет его нервничать. Он до сих пор помнит последний раз, когда он был приглашён в её офис. Я могу лишь сожалеть, и я сожалею. “Доброе утро, мисс Кобел,” говорит он, безуспешно пытаясь сохранить голос бодрым. “Рад вас видеть.” Мисс Кобел игнорирует это, как она всегда делает с тем, что непосредственно не связано с работой, и вместо этого переключается на вторую страницу папки перед ней. Похоже, на этой встрече нет места для любезностей — она вся занята делами и ещё чем-то, что он не может точно определить. “Пристальная” — так лучше всего он мог её описать. “Вы подали рапорт вчера о какой-то…” — она медлит. «Несанкционированной деятельности в отношении отдела микроданных. В отчёте конкретно указан ваш коллега, Джон Г., как виновник». Мисс Кобел смотрит на него. "Это так?" У Марка в ладонях покалывает, верный признак того, что он скоро начнёт потеть. Год в Люмон сделал его очень восприимчивым, как стрелку научного прибора, который чувствует малейшие колебания, считывая показания о надвигающемся конце света. В этот раз, ничто не намекало на наказание — ни жёсткого блеска в глазах мисс Кобел, ни зловещего жужжания из двери комнаты отдыха сбоку от офиса, — но он не мог отделаться от ощущения, что вот-вот произойдет нечто страшное. “Да, мисс Кобел. Это так." Мисс Кобел снова смотрит на страницу, тщательно выверенная попытка выглядеть непринуждённо, и слегка поправляет стопку. «Что ж, мы разобрались с этим. Мы разобрались, и проблема оказалась серьезнее, чем мы могли себе представить. Если бы кто-то не предупредил нас, это могло бы распространиться на главные серверы. Это могло нанести неисчислимый ущерб». Марк сглатывает, боясь заговорить. «Я была обеспокоена, узнав, что это происходит уже довольно давно, и никто об этом не сообщал», — продолжила она. «Я была еще больше обеспокоена, осознав, что многие из твоих коллег знали об этом и ничего не сказали. Но не ты. Ты показал… — она делает паузу, словно смакуя слова. «Верность компании». “Я просто делал то, что сделал бы любой руководитель, мисс Кобел”. Мисс Кобел кивает, эти холодные голубые глаза прикованы к нему, слегка прищурены, словно она хочет содрать кожу с его лица и проанализировать содержимое его черепа. “Я знаю”, — говорит она секунду спустя. Затем, её рука скользит ему в штаны. Марк делает резкий вдох, но не отшатывается — его инстинкты говорят ему не двигаться, даже несмотря на то, что каждый нерв в его теле горит, кричит, в ужасе. У него что-то крутит в животе. “М-мисс Кобел?” Он заикается, и его голос звучит странно для него; горло сдавило, лицо пылает. “Совет очень доволен, что ты проявляешь инициативу, Марк. Они считают, у тебя есть темперамент для управления.” Инициатива. Темперамент. Управление. Марк изо всех сил пытается сконцентрироваться на этих словах, потому что в любой другой день они наполнили бы его радостью, но мисс Кобел так близко к нему, и он чувствует ее запах: дезинфектор для рук, духи и ромашковый лосьон, который она иногда наносит на руки, оставшись одна за своим столом. Это кажется непростительно интимным, и от этого у него мурашки по спине. “Спасибо,” с трудом выговаривает он. “Я... Я рад... Рад помочь Люмон всем, чем смогу”. Мисс Кобел поглаживает его самыми кончиками своих острых ногтей, так невесомо, что он невольно вздрагивает. К нему никогда так не прикасались — даже он сам в ванной, — и это заставляет его вожделеть, кровь приливает между ног с ощущением нарастающего давления. “Просто расслабься, Марк”, — любезно говорит она. “Я хочу, чтобы тебе было комфортно.” Марк не знает, как можно чувствовать себя комфортно в таком положении. Его внутренности скручиваются в узел, на шее проступает румянец, и у него стояк, что кажется ужасно непрофессиональным. Мисс Кобел не делает ситуацию лучше. Вообще, кажется, она хочет спровоцировать его на это — ее движения медленны, в них чувствуется сила и расчётливость, ее взгляд прикован к нему, словно чтобы зафиксировать каждое изменение выражения его лица. Это только усиливает его напряжённость и делает давление между ног ещё более предательским. Он хочет извиниться за то, как его тело реагирует на её ласки, но боится открыть рот, чтобы не вырвалось что-нибудь непристойное. “Всё хорошо, Марк. Это не проверка.” Это его немного успокаивает. Марк чувствует, как натяжение покидает его плечи, но он всё ещё держит ноги широко расставленными и напряженными, и мисс Кобел награждает его улыбкой — не совсем настоящей улыбкой, но улыбкой достаточно широкой, чтобы был виден её искривлённый резец. Хороший мальчик, читается в ней. Марк никогда раньше не видел такой улыбки в свой адрес. Её ногти всё ещё очень нежно царапают его по всей длине, и этого достаточно, чтобы у него вырвался стон, короткий и нервный. “Я... Я сожалею, мисс Кобел, я не хотел...” Мисс Кобел обхватывает его пальцами, теперь полностью и без предупреждения. Ощущение её обнаженной кожи на его невероятно и вызывает эйфорию — она теплая и очень мягкая, и Марк издает звук, будто она прострелила ему живот. “Не нужно извиняться”, говорит она ему. Марк едва слышит её. Бархатистая текстура её ладони — ромашковый лосьон — не похожа ни на что, что он когда-либо чувствовал раньше, находится за пределами его самых смелых фантазий. Ему почти больно. Он набухает и пульсирует в её руке, будто готовый вот-вот взорваться, как чернильный картридж, и вокруг него, и внутри него сияет белый свет, горячий, близкий и прекрасный. Ему приходится закрыть глаза, чтобы не вцепиться в её руку, не потянуться за ней, потому что какая-то часть его знает, что всё закончится, если он пошевелит хотя бы одним мускулом. Он не хочет, чтобы это заканчивалось. Он хочет остаться в этом непонятном блаженстве на всю оставшуюся жизнь. Кобел сжимает его, медленно, нежно, осторожно, и Марк кончает с жалобным мычанием. Это неописуемо — полная перегрузка ощущений. Марк пытается подумать о чём-то сравнимом — свежей пачке изюма из автомата, завершённый информационный модуль, блестящий новый значок с надписью Глава отдела — и всё это сгорает дотла в пылу того, что он чувствует сейчас, этого животного, постыдного, всепоглощающего удовольствия. Она делает это для всех? Вот каково это — быть хорошим? О, Марк так сильно хочет быть хорошим, он хочет быть хорошим для неё, и при этой мысли он содрогается еще раз, два, и потом замирает. Он задаётся вопросом, испытывал ли его наружник когда-нибудь нечто подобное раньше. Он задаётся вопросом, испытывал ли кто-нибудь когда-нибудь нечто подобное раньше. Я могу лишь сожалеть, и я сожалею. Мисс Кобел быстро отпускает его обмякший ствол, хотя она, кажется, больше заботится об эффективности, чем о санитарии, и вытаскивает свою липкую руку из его брюк — вида его семени на её руке почти достаточно, чтобы у него снова встал, но он оцепенел и потрясён, едва способный на связную мысль. “Молодец, Марк”, — говорит мисс Кобел, вытаскивая салфетку из коробки на своём столе и вытирая пальцы один за другим, будто это тонкие инструменты. “Я надеюсь, ты будешь продолжать в том же духе?” Её голос поднимается в конце, как при вопросе, поэтому Марк реагирует инстинктивно: “Да, мисс Кобел.” “Можешь быть свободен.”