Безобразная фея

Это ловушка. Тебя здесь сожрут. Беги. Где же ты оступился, Хан Джисон? Очередная наивная попытка найти выход терпит сокрушительное поражение. Не будет никакой правды, даже если придется выиграться сотни тысяч партий в крокет. Обдумывая текущую ситуацию, парень всё-таки смог уловить подвох: мать никогда бы не раскрыла правду о своем прошлом, коим являлись Хан и его отец и, также, не допустила бы расползтись сплетням о своём неудавшемся первом браке и любви, символом которой стал Джисон. В первую минуту близости с сыном Е Сыль действительно была счастлива так, как никогда, потому что она не помнила дня, когда в последний раз могла улыбнуться, но её мрачная перемена в лице заставила Хана почти заплакать. Мать не искала с ним встречи. Е Сыль наказывала его одним лишь взглядом, сея сплошное разочарование в парне. Эта безмолвная ссора стала видимой на радость всем зевакам. Самые приближённые к семье премьер-министра люди собрались за отдельным столом. Также Джисон приметил наискось от себя Минхо, тот буквально смеялся ему в глаза из-за абсурдности разворачивающейся драмы. - Госпожа Хан, вы никогда не говорили, что у вас такой красавец сын!  Но постойте… Они ведь с Сонхва ровесники? Неужели?! – распиналась женщина, округлив от удивления глаза. - Нет, что вы, - проговорил сам премьер, вмешиваясь в её монолог, радушно улыбаясь. – Е Сыль всего лишь боялась навредить парню, так как он предпочитает тихую, мирскую жизнь со своим отцом. Так ведь? В улыбке премьера не было ни грамма искренности, зловонная подлость так и сочилась из его рта. - Минхо, мальчик мой, почему ты здесь? Ёнбок захворал? – задумчиво спросил мужчина, проведя пальцем по краю стакана, как будто огорчаясь отсутствием Феликса. Минхо продолжал наблюдать за Ханом. Джисон неуверенно пользовался сервизом: едва не уронил нож со стола и оглядывался вокруг себя, пытаясь подстраиваться под этикет. Ли подставил кулак к губам, приглушая вырывавшийся из него смех. Эта картина маслом раззадоривала парня так, как будто сейчас случится очередной приступ безудержной эйфории, как тогда – на гонках. Но ко всему прочему, он оставался сдержанным и весьма настороженным, словно готовился ко всем возможным непредвиденным обстоятельствам. - Боже упаси! – буркнул Минхо и нехотя оторвал взгляд от Хана, уставившись на премьер-министра. - После скандала на аукционе возникли трудности, и сейчас он занят, пытаясь ликвидировать финансовые потери фонда. Мужчина выпучил глаза. Его щёки постепенно надувались, брови тянулись вверх, от чего морщины на лбу становились выразительными. И, не выдержав, засмеялся так, что несколько капель слюны попали на скулу Е Сыль, прикрывшей от отвращения глаза. Женщина вынула белый шёлковый платок с вышитыми на нём жаворонками и с остервенением протерла лицо. Е Сыль попыталась дотронуться до ладони мужа, однако чуть не получила пощечину от своей же, так как мужчина неожиданно ударил по столу и резко поднял руку. - Тэун, - женщина окликнула его по имени. - Как хорошо, что Граф моей супруги не оказался подделкой, а то я и представить боюсь, что случилось бы со мной, - премьер-министр перетирал пальцы между собой, оглядывая с улыбкой блюдо. - Как секретарь господина Ли Ёнбока я приношу свои извинения от лица всего фонда, - пролепетал Минхо и учтиво склонил голову, поймав на себе ошарашенные глаза Хана. - Впредь наша работа будет намного тщательней, как говорится: семь раз отмерь - один раз отрежь. У Джисона закружилась голова. Каждое сказанное за столом слово давило со всех сторон. Стоявший перед ним пудинг Фаберже расплывался, превращаясь в уродливую смесь. Хан хотел подняться, но тело будто приклеили к стулу, а стопы прибили насмерть к земле. И закричать не получится, яростно перевернув стол, иначе позора не избежать. Джисон почувствовал, как чужая рука мягко легла ему на колени, поглаживая. И, повернув голову, парень столкнулся с улыбкой Сана. Его глаза говорили «верю» и безмолвно советовали терпеть. Хан неосознанно кивнул ему, набрав в лёгкие воздуха, и откусил кусочек десерта, смакуя его на кончике языка. - Он же ушёл с поста гендиректора, - Тэун покачал головой, - всегда говорил, что ему не хватает должного ума, представляю, как отцу жалко потраченного на мальчишку времени. В этом мы с ним похожи, - и усмехнулся себе под нос. Сонхва, державший в руках вилку и нож, сдавил их, слизывая шоколадный крем с губ. Очевидно, что отец в очередной раз захотел всем напомнить, какой он безнадёга. Светская беседа постепенно перерастала во взаимные упрёки. Впрочем, ничего особенного. У элиты это нерушимая традиция – предавать огласке всякую херню, но только не наслаждаться самим вечером, тематику которого они словно забывали, начиная плести бесконечные интриги, злорадствуя над неудачами других. Вот только Минхо, наоборот, улыбался. Он старался не выдавать себя до последнего, но столь глупое изречение мужчины его выводило на скрытый смех. Ибо смешно слушать такое от заведомо проигравших, безмятежно пребывая на стороне победителей. А Феликс победитель. Он жертвует всем на немыслимых ставках и все равно упивается триумфом над поверженными врагами. Так будет и с теми, кто сидит сейчас за этим столом. - А давайте выпьем! – внезапно вмешался Сан, осознавая патовость идущего разговора. - За госпожу Хан, чтобы она всегда оставалась красавицей и радовала нас каждым своим присутствием! Сан попытался сгладить ситуацию и не прогадал, так как остальные любезно поддержали его порыв и тоже подняли в воздух бокалы. Хан без явного энтузиазма тоже присоединился к тосту. Он делал всё то, что делали другие, лишь бы не опростоволоситься. Его неуклюжие попытки стать частью этого общества были для Минхо забавными и даже очень милыми. И смешными, потому что он чувствовал, какой хаос творится в душе Джисона, и, как он против своей воли пыжится, стараясь кому-то что-то доказать, хотя всем здесь глубоко на него насрать. Таковы уж реалии – делаешь все правильно и в твою сторону даже носом не поведут, стоит оступиться, сразу тыкают пальцем. А после скандала с наркотиками Хан вообще стал слишком чувствительным к общественному мнению, хотя и старался убеждать себя в том, что ему плевать. Минхо просто упивался этой борьбой самим с собой. Ему действительно интересно, чем это закончится и в какой момент Джисон перестанет заниматься самообманом и протянет руку к своему «я». В какой момент птица, запертая в самолично возведённой золотой клетке, запев, взмоет ввысь. Когда-нибудь режим пай-мальчика иссякнет и Хан наконец-то посмотрит в зеркало иначе.                  - Джисон, - обратился Тэун к парню со сморщенным лицом, сплёвывая в салфетку кусок пережёванной еды, - слышал, что ты учишься в академии вместе с Сонхва? На чём специализируешься? - Скрипке, - сухо отрезал Хан, запихивая в себя через силу пудинг. Он ведь далеко не был глупым, а потому более уверен в том, что мужчина и так знает об этом, только непонятно для чего необходимо прикидываться дураком. - Так, может быть, вы вместе с Сонхва сыграете для всех? – выпалил Тэун как можно громче, неутешительно для Джисона, вызывая у остальных столиков интерес. - Послушайте…. - попытался возразить Хан, с грохотом бросив вилку на стол. - С удовольствием бы вас послушала, - Е Сыль буквально умоляла Джисона подчиниться, неожиданно обхватив запястье сына, всем видом показывая, что не стоит раздувать конфликт. Все молчали. Смотрели на мать и сына, которые переглядывались друг с другом так, словно обсуждали взглядами нечто интимное, о чём никто не должен знать. Хан пытался найти хоть каплю понимания в материнских глазах, но всё оказалось бессмысленным. - Простите, но как вы видите, инструмента при мне нет, - внезапно улыбнулся Джисон. - Не проблема, - мужчина подозвал со сцены двух скрипачей, которые обступили Хана и Пака, протягивая им скрипки. - Просим! – кто-то воскликнул за одним из столиков. - Да, просим! - Просим! Просим! Просим! Хан смотрел то на скрипку, то на Сонхва, который продолжал сидеть с ядовитым выражением лица, ковыряя ножом десерт. Сейчас ему меньше всего хотелось играть, а отвращение к и так нелюбимому делу только усилилось. Пак понимал, что отец в очередной раз пытается его с кем-то сравнить, чтобы потом также в очередной раз напомнить какой он убогий и что ничего не умеет. И только из-за желания доказать обратное, парень откинул нож на тарелку и вырвал из рук скрипача музыкальный инструмент, направляясь к сцене. Джисон же, наоборот, надеялся найти поддержку в Паке, понимание, что не стоит этого делать, но в какой-то степени осознавал весьма эмоциональный порыв сводного брата, став невольным свидетелем ссоры с отцом, а потому взял скрипку и пристроился на сцене следом. Хан с досадой осмотрел инструмент, подмечая насколько безалаберен тот, кто настраивал струны. При этом руки из-за чувства отторжения опускались вниз. Потому что скрипка чужая, следы пальцев на ней чужие. Джисон словно вторгался в чей-то мир, который своим присутствием мог разворошить. У каждого музыкального инструмента есть душа, принадлежащая лишь одному исполнителю. И захватывать её не было никакого желания. Да и предателем своей души, что лежала сейчас в его комнате, он не горел становиться. Однако все смотрели, поэтому играть всё равно придётся, за что Хан мысленно извиняется. Никто из присутствующих не сможет понять его чувств, так как для них это всего лишь развлечение, а для Джисона – целая жизнь. И Сонхва не поймёт, поэтому искать в нём поддержки глупо, но надежда всё-таки присутствовала. И чтобы хоть как-то не ощущать себя виноватым, Хан решил сосредоточиться лишь на одном человеке. Джисон злился на самого себя, вернее на свой мозг, выбравший Минхо из массы возможных вариантов. «Слушай и ничего не говори. Не смейся. Не моргай. Просто смотри своими красивыми хитрыми глазами и внимай» Сердце бешено забилось. Обещал ведь не думать, забыть нелепое знакомство. Забыть нелепый поцелуй. И почему советы Сана начали действовать – всё вокруг сплошная галерея с зрителями, и сейчас они с Ли займутся сексом, только чертовски безбожным. Не жалко было перепробовать все позы камасутры, а желание побыстрее закончить эту нелепость переходило на ненавязчиво бредовую мысль – пусть всё идёт как можно дольше. А Минхо только повод дай. Он в мыслях уже обхватил Хана за талию, обжигая его шею касанием губ. Джисон почувствовал его тело, плотно сжимая между собой ноги, слегка подгибаясь в коленях. Хан дрожащими пальцами обхватывал плечи Минхо, льнув к нему так тесно, что ощущал на себе каждый грёбаный миллиметр его тела.   «Только не отпускай, прошу» «Не отпущу» Они услышали друг друга. Вербальная прелюдия усилилась, и Джисону было не до игры. Хотелось большего. И страх, что кто-то может узнать об их грязных помыслах, не сковывал, а, наоборот, воодушевлял. И когда очередное касание пальцев Минхо довело до предела, Хан чуть не сорвал последнюю ноту, задыхаясь от возвращения в реальность. Он вспотел. Кожа заблестела от направленных на него софитов, а губы стали пухлыми настолько, словно их все искусали в девственных поцелуях. Звуки раздававшихся хлопков влепили сильную пощечину. Хан изначально даже и не понял, что происходит, пока не заметил, как стыдливо Сонхва отошел в тень, а все аплодисменты предназначались лишь ему. Не этого он хотел. Забивать очередной гвоздь в крышку гроба Пака в планы не входило. Вина обрушилась, откуда Джисон совсем её не ждал. Голова закружилась. Парень растерянно оглядывал людей. Их возгласы, аплодисменты – всё вокруг становилось беззвучным, как грёбаный сон, в котором ты, лишённый дара речи, всего лишь наблюдаешь за произошедшим, а все попытки проявить эмоции, превращаются в диалог немого с глухим. Но затем следует резкое обострение любого звука, прилив эйфории и что-то там глубоко в груди горит, приподнимает на носочки и кричит – лети. Вот как выглядит минута славы? Понятно. Ой. То есть… Хан едва не забыл где он, что он и зачем притащился. Едва опомнившись, он развернулся, чтобы увидеть, как Минхо с особой чуткостью держит Сонхва за руки в тени сцены и целует его в щёку, перехватывая скрипку. - Позволишь? Джисон, вздрогнув от неожиданности, обернулся на голос, сталкиваясь с улыбающимся взглядом Сана. Помост был высоким, а Хан, будучи не от мира сего, мог с лёгкостью грохнуться. Да и рост не позволял дотянуться. И в сторону лестницы, возле которой стоят они и тискаются, идти не было никакого желания. А Чхве ещё и назло читал рвущееся наружу его недовольство и… ревность? У Джисона от осознания жгучего неприятного ощущения, из-за которого хотелось надуться и, как маленький ребёнок, отвернуться, скрещивая на груди руки, вспыхнуло лицо. - Конечно.  Хан протянул с улыбкой руку, второй опираясь на плечо Сана. - Это было восхитительно, впрочем, как и тогда, – он склонился к уху Джисона и, незаметно для других, чмокнул того в мочку уха. Хан зажмурился и с ошеломленным видом отступил назад, хватаясь за затылок. Снова накатила злость: думать об одном парне, пока целует его другой - невыносимо. И достаточно глупо, поскольку говорить одно, а на деле испытывать другое – лицемерие в чистом виде. Становилось холоднее, и Хан, потеряв над собой контроль, воспринимал любое колебание температуры болезненно. Он прорывался сквозь столпившихся гостей, каждый из которых напевал ему вслед хвалебную оду, пока снова не оказался в стенах дворца. В уборной. Закрывшись в одной из кабинок. Его одиночество оказалось кратковременным. Кто-то едва не снёс с петель дверь, и Хан, притаившись на унитазе, вслушивался в стоны и последовавший за ними шум от падения флакона с мылом, который парень приметил через дверную щель под ногами. Последовавший за этим дребезг раковины, как будто на её край сильно упёрлись, а потом резко отстранились, немного напугал Хана. Он решился тихонько приоткрыть кабинку, чтобы убедиться, что никому не стало плохо, однако… заметив полуголого Сонхва, вжатого спиной в зеркало и сидящего на краю раковины, а между его раздвинутых ног нависавшего Минхо, парень покрылся мурашками и прикрыл ладонью рот, снова закрываясь в кабинке. - Блядь. Слишком узко, - прорычал в изгиб шеи Пака Минхо, прижимая с треском парня напористыми толчками внутрь к зеркалу. - Конечно, - всхлипывал на каждый слог Сонхва, сжимая пальцами волосы Ли, - мы давно не трахались, - и подался вперёд, чтобы насадиться как можно глубже, посылая на три буквы ноющую боль ниже живота. - Иди сюда, - Минхо подхватил Пака под ягодицы и, терзая его губы, ключицы и плечи поцелуями, прошел в кабинку, соседнюю от Хана. Джисон испытывал одновременно и стыд, и злость. И грусть, и смятение. Все эмоции смешались в вихрь надвигающейся катастрофы. От хлопка и последовавшего за ним стона, Хан немного сжался. Сейчас появилась хорошая возможность свалить, но парень продолжал сидеть на крышке унитаза, без зазрения совести вслушиваясь как другая за стеной, заглушая соприкосновение бёдер, гремит от ритмических прыжков Пака на нём. Минхо после того как шлёпнул по заднице Сонхва, оставив яркий след, обхватил двумя руками талию парня, по-прежнему не решаясь взглянуть на него. Взгляд Ли забвенно уведён в сторону, все мысли были не тут. Они остались на сцене. Минхо видел, как Чхве любезничает с ним, как целует его в ухо. И вообще сейчас Ли должен прижимать к себе его, целовать его и втрахивать до потери пульса тоже его, срывая с уст своё имя. И Минхо знал про невольного слушателя в соседней кабинке. Потому что специально пришёл сюда, начав новый раунд их ненормальной игры в чувства. **** Чонин выкуривал четвертую сигарету кряду. На парковке по-прежнему оставалась глухая темень, за исключением единственного, периодически мигающего фонарного столба почти что над головой. Холодный ветер по обыкновению выл, нанося на лицо Яна тонкий слой снежинок, который моментально таял на его, разгорячённых от стресса, щеках. Он присел на капот машины, обводя кончиком стопы кромку подмёрзшей лужицы. Глаза, что до недавнего времени горели от пытливой жажды увидеть любимого, заволокло бесноватой дымкой. Кажется, прошел уже час с того момента как матовый Лексус покинул парковку, а Ян все еще сидит на холоде и перебирает мысли в голове. Телефон пришлось поставить на вибрацию, так как восемь входящих не было сил ни слушать, ни терпеть. И когда Чонин докурил последнюю сигарету, он спрыгнул с капота, развернулся лицом к машине и яростно ударил в левую фару. Обошлось без трещин, но сигнализация завопила на всю стоянку, вынуждая некоторых людей выглядывать из окон своих домов и браниться, потому что парень на протяжении нескольких минут не выключал её. В конце концов, Ян сжалился. Вырубил. И уселся за руль, давая по газам. Циферблат на панели показывал одиннадцать вечера. Романтический ужин давно должен был закончиться, а Чонин начать прогибаться под телом Кима. Сейчас от этой мысли становилось мерзко. При входе в квартиру Чонин заметил мужскую обувь. Значит ждал. Ян неторопливо повесил пальто, прошел в ванну, оглядывая в зеркале лёгкий макияж, и, как будто нарочно, долго вымывал после улицы руки лавандовым мылом. В квартире было темно. Ну, почти. Сынмин расставил свечи, и некоторые из них уже успели догореть, источая противный запах воска. Чонин прошел на кухню, приметив неподвижного Кима, сидящего за столом и уставившегося взглядом в одну точку. Возможно, Ян принёс бы извинения, но не при нынешних обстоятельствах. Он практически бесшумно сел за стол, взял вилку и обкрутил на неё остывшую карбонару в два оборота. - Где ты был? Чонин промолчал. И когда ощутил на языке холодные, слипшиеся макароны, взял тарелку и скинул её с грохотом в раковину. Он подошел обратно к столу, схватил бутылку португальского вина и сделал пару глотков из горла. Сынмин же, не выдержав игры в молчанку, выхватил алкоголь и с удивительным спокойствием отставил. - Дышал свежим воздухом. С Бан Чаном. Ян выдвинул стул и уселся рядом. Ким вздрогнул, хватая Чонина за запястье, и с опасением оглянул парня, словно пытался отыскать следы побоев. - Нормально всё со мной! – Чонин вырвал руку, поправляя спавшую на глаза чёлку. - Скажи, пожалуйста, разве мы по-прежнему остаёмся чужими друг другу? Разве мы не переступили границу рабочих отношений? Сынмин хоть и сохранял хладнокровие, но глаза всё выдавали. Зрачки подрагивали, потому что Ким боялся такого Чонина, боялся его вспыльчивости, которая с лёгкостью заканчивалась непредсказуемыми действиями. - Я ради тебя трахаюсь со старым ублюдком, у которого деньги и жадность вместо мозгов, занимаюсь незаконной съемкой частной жизни Ёнбока, думая, что всё это помогает тебе покончить с преступностью в городе, а ты копаешь яму влиятельным людям из личной мести! - Чонин резко поднялся и смёл все что стояло на столе, создавая невыносимый гул бьющегося сервиза. - Я… - И только не затирай, что беспокоишься обо мне, что пытался отгородить от проблем, ни слова об этом! – Чонин обошел Сынмина и сел ему на колени, поправляя прядь его волос. - Ты мог мне сказать, назвать настоящую причину, но получается, что всё это время ты играл с моей жизнью, рисковал ей, а ведь я пребывал в абсолютном неведении, и даже не подозревал насколько всё серьезно, даже  не задумывался о том, что в любой момент мне могут пустить пулю в лоб, или скрутить где-нибудь на улице, и бросить изувеченным в канаве за городом, настолько, что никто и не узнал бы. Ты думал только о себе. И том, как удачно у меня получается везде преуспевать до сегодняшнего вечера. А ты, словно сыр в масле катаешься, и с напыщенной уверенностью пальчиком грозишь взрослым дядям, как будто у тебя в рукаве все козыри этого блядского мира! - Ян бросил взгляд на лицо Кима, пытаясь найти хоть какой-то вразумительный для себя ответ. Единственное, что пришло Сынмину в голову, так это перехватить руки Чонина, и накрыть его губы. Ян пытался вырываться, отталкивал и яростно бил в плечи, но чем дольше длился поцелуй, тем больше тело парня становилось обмякшим и податливым. Чонин заплакал, смешивая на кончике рта солёный привкус упавшей слезы с утешающей теплотой губ Кима, вжимаясь ему в бежевую рубашку пальцами. - Когда мы начали работать вместе, я и подумать не мог, сколь глубоко ты засядешь у меня до одури в голове, насколько я стану зависимым от этих, казавшихся мне поначалу нелепыми, чувств, - Сынмин уткнулся носом в щёку Яна, смахивая ладонями с его лица слёзы, - я действительно использовал тебя, пока не осознал, насколько ты мне дорог, - Сынмин приоткрыл глаза, всматриваясь в Чонина, щурящегося от боли в собственных, но готовых его безропотно слушать и подчиняться каждому слову, - поэтому я побоялся тебе всё рассказать, раскрыть риски, с которыми придётся столкнуться, ибо я не смог бы вынести твоего страха, твоих мучений совести и сраных переживаний, что разъедают меня каждый раз, когда вижу тебя таким. - Сынмин, - Чонин до дрожи обнял Кима, услышав его сдавленный стон и громкое сердцебиение. - Мы поможем твоему дяде, они все получат своё, слышишь меня? К тому же теперь мы знаем, кто стоит за председателем Lion – Бан Чан. Он предложил ему помочь занять Голубой дом. – Ян прижался к шее парня, вдыхая древесные ноты любимого одеколона. - Но теперь мне придется жить с чувством постоянной опасности вокруг тебя, - едва ощутимо поцеловал Чонина в лоб Ким. - Бан Чан теперь не оставит в покоя, это было предупреждение. - Мы что-нибудь придумаем. Главное придумать прежде, чем оказаться в гробу. **** Погода ухудшилась. Феликс старался ехать как можно медленней и быть аккуратным на крутых, слепых поворотах, однако суперкар, что бешеным зверем пытался скинуть с себя цепи, не поддавался, стремясь к отметке двести. Кожаные перчатки скрипели всякий раз, а кольца грохотали, когда парень ловко поворачивал руль. И если бы при иных обстоятельствах Феликс без сожалений промчался мимо полицейского патруля, вдавливая до упора педаль, то сейчас он нарочно прикинулся самым законопослушным водителем. И весьма улыбчивым. Потому что на соседнем кресле, оглядывая всё в салоне типичным ментовским взглядом, сидел Хван. Его присутствие расслабляло, потому что каждая поездка в семейный дом становилась для Феликса невыносимым испытанием и даже издевательством. Никто его там никогда не жаловал. И не собирался. Ведь как можно полюбить ребёнка тех, к смерти которых приложил руку, что называется, в первых рядах? Он был всего лишь страховкой на один раз, и если что-то произойдёт, семья Бан без колебаний воспользуется им, как свидетелем преступления, что сразу утащит всех на дно. - Как это романтично – знакомство с семьёй, - хмыкнул Хёнджин, лениво поворачиваясь к Феликсу. - Остановился бы что ли возле ювелирного, разве можно без обручального просить руки и сердца? - Я думаю, что пистолет и парочка гранат в кармане вполне хорошее подтверждение намерений, - посмотрел Ли на Хёнджина в ответ, останавливаясь на перекрёстке. - Если почувствуешь что-то неладное – стреляй, - Феликс не шутил, Хван в очередной раз пугался от его уверенности, на его памяти ему уже давно никто прямо не говорил быть готовым убивать. Это вдохновляло. Хёнджин словно вернулся на два года назад, когда риск и опасность были синонимами ударной для него наркотической дозы. Даже дышать становилось легче. Можно сказать лучше, чем могло быть. Но главное не вестись на провокацию своего же мозга. Хватит. Проходили. - Мои люди будут следить за ситуацией вокруг периметра, но внутрь сможешь войти только ты, так что готовься к очередным ошеломительным знакомствам, - Феликс подмигнул Хвану, выворачивая спорткар на выезд из города. - Слышал, вилла семьи Бан тянет на неприступную крепость – огромный штат наёмников из охранных корпораций, один вход, один выход… - Хёнджин смутился от удивлённого выражения лица Ли, который чуть не смеялся. - Я не боюсь. Уже ничего не боюсь. Но если что-то случится, живыми мы оттуда не выйдем. - Не переживай, если что у тебя будут две руки в помощь. - Ты сам сказал мне, что любой звук стрельбы тебя дезориентирует и ты ничего не можешь сделать, - недоуменно  вскинул брови Хван. - У каждого из наёмников в арсенале оружие с глушителем, потому что если в доме захотят кого-то убрать, то сделают это максимально тихо, а поэтому, - Ли нагнулся к Хёнджину, на мгновение перестав следить за дорогой, - ничего не случится, а о моей болезни знает только господин Бан, который, к счастью, наконец-то решил любезно отбросить копыта. - Не жалуешь, - риторически озвучил мысль Хёнджин. - Убийцу моей матери? Да. - Ну, конечно, - цокнул Хван на себя от злости, можно было и догадаться или хотя бы вспомнить файлы, любезно предоставленные Сынмином. При въезде в элитный посёлок всё как обычно: высокие шлагбаумы с несколькими охранниками, которые крайне подозрительно осмотрели автомобиль, но, приметив Феликса за рулём, начали улыбаться и часто кланяться; а ещё чуть дальше липовые сады с маленькими фонтанчиками, в центре которых возвышались среднего роста статуи, напоминающие ангелов. Вода, правда, не лилась, а кое-где и вовсе замёрзла от резкого похолодания за последние дни. И только одна дорожка вела на возвышенность, где и раскинулись владения семьи Бан, укрытые расписными металлическими воротами и высоким, охватывающим огромный участок забор из тёмного кирпича. - И кому только в голову пришло их сюда поставить, - Феликс оглядел с отвращением каменные фигуры на колоннах, нависшие над краями ворот, в виде Давида. - А, я уже и успел забыть, что мать Бан Чана поклонница Высокого Возрождения, - он помотал головой, с сожалением принимая то, во что превратили семейный дом, пока глава семьи тяжело болеет, а теперь и вовсе собрался на тот свет. Когда ворота распахнулись, никто их не встречал. Хвана это порядком насторожило. Он накрыл рукой пистолет, осматривая возвышенности по периметру, и подмечал наиболее лучшие точки обзора и пути отступления. Хотя как он сказал ранее – один вход и один выход, но попытаться стоило. На обширной территории также ни единой живой души, разве что, лающие попеременно собаки, создавали видимость хоть какого-то бытия. Свет на вилле горел. Может время старика пришло, поэтому все сейчас в доме оплакивают утрату? Феликс проехал немного дальше, равняясь с бампером лимузина. Только у членов семьи имеется такой, а тот, что принадлежит супругам Бан, всегда стоит в гараже, ибо уж очень они не любят засорять лужайку и газоны видом на кучу металлолома. - Помни, о чем я сказал, не колебайся, считай это эдакой миссией, за прохождение которой сможешь получить ответ на любой вопрос, - Феликс накрыл ладонью руку Хёнджина, державшую пистолет наготове. – Идём. Хёнджин не спешил, он уставился Ли в спину, приметил с каким страхом парень осмотрел терассы дома, хотя и пытался его всячески спрятать, и, на удивление, Хёнджин заметил, как Феликс застегнул пуговицы на рубашке и проверил запонки перед входом. Пытается быть сильным, проявлять уважение. И с каким трудом? Кажется, что лицемерие убивает Феликса. Хван видит это. Видит, как парню противно от самого себя, но он ничего не может сделать, беспомощно отползает и упирается в самый край в попытке защититься от надоедливых чёртиков. Он вовсе не такой, каким позиционирует себя. Всё это ложь. Но она отталкивает, потому что мерзкая. И всё что происходит между ними мерзко, хотя Хёнджин начинает проникаться, за что корит себя. Хван проверил количество патронов. Двух не досчитал. В кого интересно принцесса успела пошмалять? Они без лишнего шума вошли через центральный вход, немного продвинулись внутрь, всё также подмечая отсутствие людей. До тех пор, пока свет везде не погас. И стук каблуков не раздался на лестнице. - Берегись! – Феликс оттолкнул Хвана, когда перед их лицами пролетела со свистом пуля. - Оставайся на месте и не вмешивайся. Феликс быстро сменил позицию, уворачиваясь от пуль, и, ловким движением рук, выбил у спустившейся вниз девушки оружие. И пока она возилась в темноте, пытаясь нащупать пистолет, что был выбит у неё из рук, Феликс снова ловко переместился к ней и подставил к горлу кастет, в центре которого тянулось острое лезвие. - Бан Чан множество раз говорил всегда держать при себе холодное оружие. Помнишь? - улыбнулся Феликс. - Да, нож или мачете быстрее, и с легкостью переломит ход поединка. Похоже ты поймал меня на ошибке, - усмехнулась девушка. - Вот засранец. - Однако я не прощу тебе пули в самом начале, - свет снова вспыхнул в помещении. - Ханна. Из всех возможных вариантов, которые всплыли в голове Феликса, когда он приметил семейный лимузин во дворе, один оказался самым безошибочным. К тому же по такому случаю – ухудшение здоровья отца. Сестра Бан Чана по-прежнему оставалась статной. И эта стать погибала в таившейся в ней хамовитости и от того что тяжело приписать девушке из высшей лиги. Это, наверное, и привлекало Феликса, с ней хотя бы можно быть собой и не придерживаться каких-то строгих норм воспитания семьи Бан. К тому же, если Ли не изменяет память, она перестала общаться с семьей несколько лет назад, как только переехала в Манилу. Но Ханна также, подобно Феликсу, всё-таки приехала, чтобы отдать долг и больше никогда не чувствовать себя виноватой, а даже, наоборот, стать свободной от обязательств ребёнка. Потому что провожать родителей в последний путь – это обязанность всех детей, независимо от сложившихся проблем. - Хватит дурачиться, - Бан Чан сложил руки на груди, угрюмо уставившись на брата с сестрой, а затем с толикой интереса взглянул на Хвана, лицо которого на мгновение показалось знакомым, но картинка почему-то не складывалась воедино. - У меня голова раскалывается от вашего цирка. - Опять ворчит, - хмыкнула Ханна, поправляя синее с белыми пионами платье, едва доходящее до колен. Гавайская прическа девушки с тонкими вьющимися прядями немного растрепалась после дружеского столкновения с Феликсом. - Впрочем, ничего нового. Чани приехал вместе со мной, однако уговаривать пришлось так долго, что я бы с удовольствием так бы и врезала. Феликс улыбнулся сестре, но, столкнувшись с глазами Бана, побелел. Ему казалось, что он сделал всё возможное, чтобы рассорить брата с семьёй, чтобы он никогда тут больше не появлялся. И боялся он больше за Хёнджина. Никто не должен узнать, что он сын покойного Чон Иля. Иначе проблем не избежать. А ещё одна ошибка, и Бан Чан без предупреждений удушит Феликса. Хван не находил себе места. Он не знал, как вести себя, в какой угол запихнуть свои метр восемьдесят, чтобы не чувствовать себя неловко. И в то же время ему надоело быть просто наблюдателем, поэтому: - Сэм, - Хёнджин учтиво склонил голову, складывая руки по швам, он хорошо знал об особенностях этикета в доме, всё-таки годы работы над делом фонда не прошли даром. - Телохранитель господина Ли, приятно познакомиться.   Внутри Хвана всё скручивалось в узел, до невозможности противно прикидываться идиотом, но разве не так постоянно делает Феликс? Хёнджин решил сыграть тоже. Бан Чан бесстрастно всмотрелся в его лицо, однако, несмотря на проявленную вежливость, не проявил снисхождения. - Позаботься о нём хорошенько, а то он любитель встревать во всякого рода неприятности, - Бан Чан снова взглянул на брата с сестрой затуманенными глазами. Он уже скорбит, знает, что времени осталось мало, - отец хотел видеть тебя, - и обратился к Феликсу, поворачиваясь спиной в обратную сторону. Никто не был счастлив. Вроде бы Феликс и должен был ликовать, упиваться долгожданной кончиной, но нет, внутри терзающая пустота. И очередной виток сомнений, разрывающий подкорки разума. Феликс сделал всё, чтобы старый зверь остался один. Чтобы мучился от презрения к себе, наблюдая за тем, как рушится всё вокруг, а сам он ничего сделать не может.  Победа, но такая горькая, что хочется кричать. Феликс взглянул на Хвана, с улыбкой склоняя голову в знак признательности, и поднялся следом за братом. - Это всё из-за тебя! Ненавижу! Ты всё уничтожил, сукин сын! – госпожа Бан накинулась на Феликса с кулаками, не стесняясь в выражениях, однако позже, удерживаемая Бан Чаном, медленно осела на пол, рыдая, словно побитая собака. Хёнджин обхватил Феликса за плечи, оттаскивая его в сторону. И парень неосознанно прильнул к Хвану. Это была не провокация, а попытка найти в нём поддержку. Хёнджин ощущал лёгкую дрожь в хрупком, но сильном духом теле. - Пойдёшь со мной? Хёнджин впал в ступор. Он действительно предлагает или в очередной раз играет? Столь неожиданная просьба сбила Хвана с мысли. Либо у Феликса начинался очередной приступ, либо он действительно нуждался в ком-то, кому доверяет. А Хёнджину он начинает доверять, несмотря на всю свою неприступность и блядский характер, просто, когда занавес опускается или поднимается, Феликс меняет маски – одна, которую видят мимолетные незнакомцы, а таковыми являются чуть ли не все, и вторая, та что блистала на крыше, и та что мучилась средь кровавых лепестков джакузи и от страха вжималась в игральный стол во время варварского налёта. Тяжело, конечно, разграничивать эти две личности, но Хёнджин, к счастью, начинает справляться хотя бы с этой задачей, пытаясь понять… «принцессу», гнусную, дьявольскую, пускающую когти в сердце, разрывая его на куски. - Я ведь твой телохранитель, - улыбнулся Хван, подмечая дрогнувший взгляд блондина, хотя от слова телохранитель уже становится действительно смешно, потому что Хёнджин не делает ничего, что входит в его обязанности, а вместо этого, словно зритель, наблюдает за комической трагедией. - Обещаю, что буду рядом, - перекрестил грудь брюнет. Они прошли вглубь виллы, остановившись возле дверей в хозяйскую спальню, которую обступили несколько наёмников, приодетых в строгие смокинги - Если кто-то посмеет войти, я всем вам головы снесу, - охватил их холодным взглядом Феликс. - И это не угроза. Мужчины в ответ склонили головы, давая понять, что и муха не пролетит. Несмотря на крайнюю жестокость, Хёнджин видел, что парень совсем не тут, что он отстранённый и блефует, но решил подыгрывать и дальше. В попытке разрядить обстановку, он погрозил пальцем наёмникам, поджимая губы, мол, смотрите у меня, иначе я вас раком поставлю. Сама комната оказалась куда больше, чем Хван себе представлял. Она буквально охватывала в объеме несколько спален, так еще и выходила на улицу просторной лоджией, ведущей на балкон с видом на горящие огни сеульских высоток. Всё здесь было строго выдержанным, в тёмных бордовых тонах с чёрными потолками и полом настолько, что даже собственных ног, будучи в обуви, хрен заметишь. В центре, через небольшие промежутки, возвышались колонны с приглушённым свечением подсветок. На них были прикреплены плоские витрины с разным холодным оружием в азиатском стиле – дайто, сюрикэны, роскошная, с отлитой золотом рукояткой нагината, и кунаи – всё натёрто до блеска, без единого пятнышка или следов пальцев. А практически в центре комнаты находилось небольшое углубление вниз с низким чайным столиком и шёлковыми с серебряной филигранью серыми подушки. «Не хватает только Умирающего лебедя» - с усмешкой подумал про себя Феликс, вспоминая тошнотворный интерьер комнаты брата, здесь хотя бы есть на что поглазеть. Внезапно парни услышали раздирающий мужской кашель и, следовавший за ним, болезненный вой. Феликс нерешительно продолжил идти. Хван старался вроде бы и держаться на расстоянии, но следовал по пятам, оглядывая всё вокруг. Он дотронулся до расписной керамической вазы, что привлекла его внимание, и, нахмурившись, взглянул на усохшие в ней цветы. Алые пионы. Жизнь уходила отовсюду, а смерть удушающей хваткой вцепилась, не желая отпускать, пока не насытиться до беспамятства муками, что зовутся агонией. You Shall Never Have To Forgive Me Again - P.T Adamczyk - Оставь нас, - приказал сиделке Феликс. Он старался контролировать себя, проявлять хотя бы капельку сострадания, но всё без толку, ненависть была сильней. - Отец, - Ли осторожно присел на край кровати, и, намочив полотенце в воде, бережно промокнул побелевшее морщинистое лицо. - Я пришел, я здесь, - голос Феликса стал заметно тише, мягким, каждое его движение медленным, удивительно нежным и робким. Блондин осторожно дотронулся кончиками пальцев до шрама на глазу. Хёнджин молча наблюдал, облокотившись на край самой близкой к кровати колонне. Минутами ранее Феликс готовился плясать на еще неостывшем теле мужчины, а теперь проявляет чуткость как самый любящий сын. И Хван действительно не понимает - ложь это или же взаправду. Он старался делать вид, что не подслушивает, но любопытство давало хороший подзатыльник. - Феликс, - мужчина слегка повернул голову, улыбаясь, хотя кашель при этом не прекращался. - Это правда ты? - Да, конечно, - вздрогнул парень, хватаюсь за руку господина Бана. - У тебя глаза Даны, - мужчина сдавил ладонь Феликса в своей, словно хватался за последний клочок уходящей жизни. - Её доброта, справедливость, - господин Бан вытянул в стоне голову, - её душа все ещё жива, - и ткнул пальцем Феликса в грудь, - она здесь. - Прошло столько лет, а ты все ещё не забыл, - прохрипел Ли. – Помнишь то обещание, что дал на смертном одре? Ты поклялся, что я выживу, чтобы узнать правду, чтобы покарать тех, кто так жестоко обошелся с нами, - Феликс прикусил щёку, напрягая глаза. - Этим я занимаюсь, и, как и было обещано, провожаю тебя в ад, где она давно ждёт тебя – ничего не забыто, я всё помню. До мелочей, - процедил парень. Мужчина лишь улыбнулся. Только за это Феликс хотел удушить его, окончательно добив. - Отрадно, что ты не сдался, - очередной приступ кашля охватил Бана старшего. - Тебя не сломили, я всегда завидовал вашей несгибаемой воле – твоей и её – это впрочем, мне всегда и нравилось. Но есть то, чего никто не мог тебе дать, кроме меня – верность своим принципам – ну, конечно, кто как ни родной отец может удостоить таким качеством? - мужчина громко прокричал от снова нахлынувшей боли. Феликс аккуратно убрал простынь, оголяя старое тело, и дотронулся до раскрывшегося шрама, пачкая пальцы в крови, Хёнджин, упираясь всё это время лопатками в косяк колонны, обомлел, в шоке отрывая от неё спину. Ему мерещиться. Это просто дурацкая игра слов. Мужчина просто бредит. - Я знаю. Охуеть. Хван не верил своим ушам. Но если подумать, он никогда и не слышал, чтобы Феликс упоминал отца. Везде и всегда госпожа Ли была центром воспоминаний и причиной любых действий до этого момента.  Дважды обманут, или же неправильно задавал вопросы, на что и получал пустые ответы. А ведь Феликс заранее предупреждал - задавать их с умом. - Я всё знаю, - улыбнулся Феликс, прикладываясь ладонь к лицу мужчины, и делал он это не из светлых побуждений, - ведь поэтому ты бросил Оливию и Рэйчел и спас только меня, не мог позволить своему ребёнку сгинуть в огне. Мужчина, затаив дыхание, внимал словам сына. Его выражение лица стало более тяжелым, мышцы напряглись. Он пытался что-то сказать, но не мог промолвить ни слова, будто язык отрезали. - Я знаю, что мать изменила дяде Шиндэ, и не виню её за это, ведь любовь не спрашивает, - Феликс склонился к самому уху отца. - В конце концов, эта же любовь сгубила и тебя, - его губы задрожали, эмоции в привычной манере стали истерично выраженными. - А знаешь, кто тебе сказал, что Бан Чан сын любовника твоей жены? Это был риторический вопрос, Феликс попросту перестал себя сдерживать и начал откровенно глумиться. - Бан Чану рассказал об этом я. Не лично. Я хотел, чтобы он медленно убивал себя сомнениями и пытался подняться в твоих глазах, - Ли отодвинулся, широко улыбаясь. - Поэтому вы в конечном счете поссорились, я сразу рассказал ему, а затем тебе, чтобы совесть и на тебя обрушилась нескончаемым потоком страданий, - и он не собирался останавливаться, видя, как отцу с каждой секундой становилось хуже, - я знал, что ты ничего не расскажешь ему. Не осмелишься. поэтому я играл в долгую и, таким образом, я оставил тебя в одиночестве, заставил презирать всех вокруг из-за мнимого предательства. Феликс разразился приглушённым басистым смехом, бегая по контору морщинистого лица глазами дикого зверя. - Хотя предателем был только ты, - Ли снова обхватил ладонь мужчины, переминая её пальцы, - я позаботился о том, чтобы ты ничего не забыл и бесконечно мучился. Поэтому, оставив тебя в одиночестве, я всегда был рядом, слушался тебя, пытался любить, только чтобы ты всегда думал о ней, - а затем бросил её, снимая от омерзения перчатку вместе с кольцами, которые с грохотом покатились по паркету, от чего даже Хёнджин вздрогнул, не осмеливаясь вмешаться, - мы в расчёте. Я совершенно искренен. Мужчина в последний раз в ужасе набрал воздуха в лёгкие и попытался дотянуться рукой до Феликса, но парень как будто специально отодвинулся подальше, смеясь тому в лицо. Мужчина знал, что так будет, когда решил исполнить последнюю просьбу любимой женщины. Да и сына он бы не убил ни под каким предлогом. Сделал бы всё возможное, чтобы защитить. Но, однако, и не думал, что будет настолько ужасно и … стыдно. Его рука, тянущаяся в последний раз к сыну, обессиленно рухнула на кровать и сползла с неё, повиснув в воздухе. Он заслужил его ненависть. И заслужил эту месть. А Феликс заплакал. Он медленно опустил голову на грудь отца, прислушиваясь к последним стукам сердца, которое безжалостно только что вырвал, измазав щёку в крови. Такой тёплый. А теперь его нет. Вокруг настала тишина с нарастающим гулом в ушах. Хёнджин тихо подошел к Феликсу и склонился над ним, погладив по спине. Ли приподнялся, обхватив талию Хвана, и уткнулся носом чуть выше пояса. Свеча погасла, стынет воск, Хрусталь во тьме - обычное стекло И с розы белой опадает лоск. **** Мы рождаемся с криком, с ним же и умираем. Но получается ли жить со смехом? Говорят смерть – не самая большая потеря в жизни, самое главное, как ты уходишь из этого мира. Либо покидаешь его в полном одиночестве, либо в окружении любящих тебя людей. Он ушел. Его больше нет. Он до последнего боролся за идеалы и честь семьи, но какую цену ему пришлось заплатить за это? Снег усыпал головы скорбящих. Они обступили свежую, присыпанную землей могилу и, в молитвенном забвении прятали глаза, отводили их в сторону и думали на отвлеченные темы. Феликс стоял впереди. Одетый в угольное кимоно он трижды кланялся, трижды вставал, волоча широкие рукава по снегу, смешанному с грязью после мелкого дождя. Ханна стояла возле надгробия и удерживала мать за руку, не давая ей обречённо упасть на землю. Собрались все. Все, кроме Бан Чана. Он покинул дом ещё до начала церемонии захоронения, пытаясь избежать голоса совести. Но его не заглушить. Сейчас самое главное не допустить краха фонда. После смерти Бана старшего, совет директоров, словно по команде, собрал внеочередное заседание. Поэтому для Бан Чана начиналась вторая война – в мире, скупых и алчных ублюдков, где власть – это деньги, а без них рот не позволено даже открывать. Однако он готов, не без очередного участия Феликса. Феликс снова победил, снова всё происходит так, как он хочет. Его невозможно повалить. Легче споткнуться об него, так парень ещё и руку помощи протянет с язвительной ухмылкой на лице. Когда некоторые из приглашенных хотели покинуть место погребения, кортеж из четырех машин с правительственными номерами въехал на кладбище, останавливаясь практически напротив собравшихся. Вооруженные, что называется до зубов, люди выстроились вдоль транспортных средств и по углам от плакальщиков, державших в руках тусклые огоньки. Премьер-министр, облачённый в чёрную двойку, вышел из третьего автомобиля. Когда он подходил к могиле, все учтиво расступались и почтительно склоняли головы, особенно, когда сталкивались с глазами мужчины. Тэун поравнялся с Феликсом, трижды преклонил колени, прижимая макушку к земле, и расправил плечи, пережёвывая собственные губы из-за сухости. - Жаль. Мог ещё пожить и заставлять всех сраться в штаны от произношения своего имени, - мужчина наклонил голову к левому плечу, поближе к Феликсу. - Но похоже теперь это призвание достанется другому. Ты и впрямь жестокий человек, господин Ли, или мне лучше называть тебя господин Бан? Феликс рассмеялся, вызвав недоумение у собравшихся. Его наконец-то раскрыли. Он и не прятался. Аукцион должен был расставить всё по местам. - Когда я снова увидел рубиновое колье, то не поверил своим глазам, -  министр сложил ладони вытянутых к паху рук в замок, - но подозрения сами заползли под кожу, поэтому я решил проверить, предложил сперва убить Бан Чана, а потом понял, что всё оказалось намного проще, - Тэун развернулся к Феликсу, который неотрывно смотрел на надгробие и выбитые на нём даты рождения и смерти, - Бан Иль Сон специально не стал менять твою фамилию, хотел спрятать тебя под самым носом, ведь зачастую приёмные дети из нашей лиги всегда носили фамилию Ли, дабы избежать наследственных тяжб, поэтому он думал, что никто не догадается. И он оказался прав, -  мужчина разочарованно выдохнул, - такой везунчик, шанс ведь один на миллион. Просто он знал, что люди слишком тупые, да и побоятся копаться в его грязном белье, иначе их, - стукнул челюстью Тэун, - ам, и всё. Вопрос только в том, как тебе удалось узнать столь шокирующее откровение. Феликс с насмешкой выдохнул, немного сгорбившись, прежде чем повернуться и столкнуться лицом к лицу с настоящим преступником. - Было не сложно, поспрашивал тут и там, так и докопался до истины, - Ли обхватил премьер-министра за плечи, заставляя всех заметно подсуетиться, траур стремительно перерастал в словесную перепалку, которая в любой момент могла для всех закончится весьма печально, - но самое главное, - красная точка появилась на груди мужчины, - что мне наконец-то удалось встретиться с заказчиком. Похоже это того стоило, ведь, - Феликс склонился к уху политика, переходя на одурманивающий шёпот, - сюда ты пришел только от отчаяния, потому что я всё растоптал – фонд больше не будет спонсировать возглавляемое тобой жалкое правительство, а самые приближённые люди, все, все до одного канули в преисподнюю, - парень с издёвкой щёлкнул Тэуна по носу, спровоцировав охраняющих мужчину людей нацелиться на себя. Министр резким движением руки остановил их, продолжая слушать. Глаза его не испытывали горечи, совсем наоборот, они радостно предвкушали к чему в конечном счёте всё приведёт. - Империя рухнула. Осталось дождаться, пока тебя растерзает народ, - Феликс поджал губы, приподняв плечи, а на лбу проявились морщины от приподнятых бровей, - извините, - перешел на формальности парень, - похоже, что я случайно вас раздавил, но, – и в ту же секунду громко воскликнул, чтобы все услышали, - мы собрались здесь, чтобы почтить память моего отца, отошедшего в мир иной. Надеюсь, небеса будут благосклонны, да упокоят они его душу. Плакальщики запели свою песнь, погружая всех в невыносимую тоску. Не сдержавшие слёз люди утирались платками, прижимались к своим родным, оберегая их от дыхания смерти. И Феликс запел, уставившись с улыбкой в пустоту. Из глаз сыпались искры, сжигая всё вокруг. Похоже, что теперь никто не в силах остановить вспыхнувшее вновь безумие.                                            **** Хёнджин уже никого и ничего не понимает. Брюнет с неким забвением сидит за барной стойкой, передвигая бокал красного полусладкого с одного места на другое, разглядывая в нём колеблющееся отражение Стратосферы. Утром клиентов не было, потому Хван чувствовал себя как дома, расстегнув несколько пуговиц на белой рубашке. Он опустился головой на лакированную стойку, немножко отрезвляя себя холодной поверхностью, но надолго абстрагироваться всё равно не получалось. Ещё чуть-чуть и Хван сведёт себя с ума. На секунду ему захотелось обернуть всё вспять и снова ограничиться прикрытием притонов, а теперь он находится в самом центре жопы вселенского масштаба, понимая, что спокойные дни сочтены. Вернее их никогда и не было, просто он не знал, что происходит в закулисье. А теперь знает, и хочет выкинуть мозг. При этом у Хёнджина складывается ощущение, что он знает то, чего не должен знать в помине. Подозрительное доверие Феликса не даёт растрепать что либо. Парню начинает казаться, что за ним следят отовсюду и докладывают о каждом шаге. Хвана настолько пугает эта мысль, что уже в богом забытом баре, напоминающем ему лишь одним названием город грехов, он лишен чувства безопасности. - Я думал, что ты не хочешь меня видеть, - Сынмин уселся рядом, перекладывая пиджак Хвана на соседний табурет. - Не видеть и не помогать в том, что меня не касается – разные вещи. - Но я же помог, - Ким отобрал бокал у Хёнджина, отпивая содержимое. - И какие у тебя новости? Узнал что-нибудь интересное? Хватит дуться, рассказывай, – Сынмин шутливо ударил друга в попытке привести в чувства. Хван очень хочет, но не может. Верность, которая стоит у него поперёк горла, превыше всего. Сейчас только она ему и помогает. Только с ней Хёнджин сможет узнать правду о смерти отца и, по возможности, убраться из этого чёртового города. Да и что сказать? Что отец принцессы вовсе не тот, что погиб восемнадцать лет назад, а тот, что коней двинул всего пару дней назад? В этот бред едва кто поверить сможет. А вот Хвану точно пиздец, если рот откроет. - Лучше расскажи, как ты оказался в рядах Бафомета, - ухмыльнулся Хёнджин, прокручиваясь на барном табурете. – Как смог узнать то, за чем агентство гоняется кучу лет? – кажется, что Хван начинает догадываться о причине успехов друга, но пока не торопится с выводами, и Хёнджин молится, чтобы его догадки не оказались верными. Ким призадумался, попросив бармена налить чего покрепче. Ему, также как и Хёнджину, трудно теперь что-либо говорить. Мысли, о том, что любое сказанное слово может навредить Чонину, пугали до жути. Пожалуй, быть заложником чувств самое отвратительное, но разум и тело не спрашивают разрешения, а берут то, без чего существовать не могут, обостряя инстинкты. А любовь и выбор партнёра – это инстинкт, не иначе, просто люди красиво всё с годами приукрасили фантазиями, пока не столкнутся с реальностью. - Когда меня вытащили из воды, я толком и не помню, что происходило с моим полудохлым телом, - Сынмин с благодарностью кивнул бармену и промочил сауэром горло. - Помню кучу красных фонарей, хорошую шумоизоляцию… и гудение, похожее на работу компьютеров или что-то в этом роде. И как несколько хирургов носились надо мной в присутствии Ёнбока, пытаясь вытащить с того света, - Ким несколько раз стукнул пальцами по лакированной поверхности, попросив повторить, - очнулся уже в мраморном особняке Ли, в котором меня держали как зверюшку в клетке – кормили, поили, но не выпускали. Хван отобрал второй стакан у парня, заплатив за напиток. Не самое лучшее решение набухиваться с утра пораньше. - Потом я узнал, что в обмен на мое спасение дядя пошёл на сделку и согласился не доставлять неудобств Бафомету, а даже, наоборот, стараться подчищать. - Вот почему фотография Фе… - Хван зажмурился, прикусывая язык, ещё немного и проёба не избежать, - Ёнбока. Фотография Ёнбока была засекречена на сборе. Это условие сделки, - Хёнджин прикусил нижнюю губу, упираясь подбородком в ладони, сложенные в замок, - как ты достал информацию? Не заложил же он по доброте душевной своих… коллег? - Так и сделал, - выпаливает к удивлению парня Ким, - в обмен на их головы он потребовал отдать ему те самые документы, после чего мы должны были раз и навсегда разойтись, однако… - Однако что? – вскинул брови Хёнджин, требуя всем своим видом продолжения. - Тогда я и узнал, что эти документы были страховкой дяди, благодаря которой он все ещё жив, - Сынмин поднялся, вжавшись поясницей в край стойки, - потеряй он их и всё – конец. Поэтому я обманул Ёнбока. - И меня тоже, - нахмурился Хван, - получается, ты никогда не работал на Бафомета, всё это сказка для идиота – меня. - Прости. Тогда я ещё не мог рассказать, - Сынмин отвёл взгляд в сторону, испытывая чудовищный стыд, настолько чудовищный, что хочется вскрыться, - так вот он понадеялся на мою доброжелательность, сперва слил информацию, а я ничего не предоставил взамен, - Ким с улыбкой на лице развёл руками, -  видимо Ёнбок думал, что уже выиграл, и видимо желание отомстить затуманило его голову, - и затем упёрся рукой об стойку, нагибаясь к Хвану, - удивительно каким слабым становится человек, когда чем-то одержим. И уязвимым. «И опасным», – подумал Хёнджин, на минуту посочувствовав Киму. Он даже и представить себе не может, с каким дьяволом вздумал играть. Кое-кому неслыханно повезло, и за такое везение надо минимум неделю не отлипать от бара. Однако второго шанса не представится, и лучше сразу вышибить себе мозги. За одно только Хван был благодарен Сынмину – его двухгодичные труды сейчас крайне спасают жизнь Хёнджину, позволяя в некоторых моментах быть на шаг впереди. И только за одно он извиняется перед Кимом – что рядом не оказался, заставив неосознанно переносить друга все тяготы в одиночку. - Я помогу тебе, если узнаю что-то важное, - сухо ответил Хёнджин, выпивая второй стакан соуэра залпом. - Но только один раз. **** Холодно. Хан дрожал от озноба, обхватив подушку обеими руками. Он свернулся калачиком, поджимая под себя коленки настолько, что ещё немного и его вырвет. Джисон? От раздирающего дребезга падающих бокалов парень приложил ладонь к вискам, пальцами остервенело скользнул в волосы, сдавливая их. Наливай ещё. В попытке разлепить глаза голова закружилась, а мозг пробрало смехом и мужским стоном. Эй, красавчик, угощайся! На языке Хана противный горьковатый привкус тяжелого алкоголя. В ушах эхом отдавало музыкой. Джисон приподнялся, пытался что-то нащупать, пока не шею не опустилось чужое дыхание, а ощущение дорожки мокрых губ сдавило грудную клетку. Он поднялся и тут же полетел на зеркало, хватаясь за его края. Мысли после падения постепенно начали собираться в кучу и давать чёткую картинку реальности. А реальность такова, что Хан мягко говоря прихерел, когда в отражении увидел того, кого меньше всего ожидал застать у себя в комнате. - Доброе утро, бельчонок, - Минхо по-хозяйски распивал у окна чашку кофе с ухмылкой на лице, с интересом разглядывая заметённые тонким слоем снега улицы, голые ветки деревьев и спешивших по делам прохожих. - Ты такой впечатлительный, мне даже неловко. И только сейчас головоломка потихоньку складывалась у Джисона в голове. Минхо опять играл с ним, причём достаточно жестоко. Удивительно, но когда отбрасываешь панику, начинаешь настолько хорошо думать, что поражаешься своим возможностям в области анализа. Сразу чувствуешь, где жопа, и где собака зарыта. И почему-то осенило Джисона, как обычно, после многочисленных потрясений и очередной попойки в клубе. И опустим за скобки, что причиной тому стал как обычно Минхо, который теперь довольствовался маленькой победой – он не безразличен Хану, как бы тот не старался скрыть. - Почему я чувствую себя так, как будто неделю заливал в себя алкоголь? – сгорбился Джисон, по-прежнему держась за зеркало. Осознание, что он в одних боксёрках приходит не сразу. По сути голый. - Ничего не помню.   - Обожаю такие моменты. Особенно с тобой, - Минхо отставил полупустую чашку, подошёл к кровати и сел позади парня. - Ну, если исключить тот момент, что ты всё-таки опозорился, опрокинув столы с шампанским, и проигнорировал мать, практически выбегая из дворца, то в целом ничего криминального, - Ли склонил к плечу голову, поджимая губы, и упёрся руками в простынь за ягодицами, - может теперь ты перестанешь быть королевой драмы и начнешь думать куриными мозгами? Хорошо если ещё и слышать голос. Вот здесь, - тыкнул себя в грудь указательным пальцем, - он буквально кричит тебе – остановись, хватит вытворять хуйню, угождать всем и быть послушным мальчиком. Не твоё это, – парень помотал головой, - вырабатывать из себя хер пойми кого, уже даже собственное тело посылает и не слушается.   - Всё, хватит! - Или продолжай прикидываться дурачком и кусать себя за хвост, который в любом случае увильнёт, - Минхо плюхнулся на подушку, заводя руки под затылок. Джисон выпрямился, приметив через полуоткрытый шкаф, что смокинг аккуратно сложен и висит на вешалке. С отвращением осмотрел синяки под глазами и пропал за дверью ванны. Минхо же продолжал лежать, вслушиваясь в шум воды. Он изучал комнату и сделал несколько выводов – первый, что Хан достаточно скромный и в какой-то степени строгий. Всё было обставлено в минимализме, ничего лишнего, где-то даже оставались пустые промежутки. Футляр, накрытый куском бархатной цвета тёмной вишни ткани, покоился на подставке под окном. А второй: что нигде не было фотографий, ни Джисона, ни семьи, хотя, казалось, что это обязательный атрибут любого дома, особенно тех, для кого семья не просто слово. Похоже, что для Хана просто. Минхо, встав с кровати, медленно подошел к столу, заваленному нотоносцами. И средь многочисленных известных произведений, пока Ли бессовестно перебирал листы, он нашел нечто незаконченное, с кучей исправлений, пометок и заново переписанных нот. - Фотографий нет, потому что все они навевают прошлым, которое сперва приятно согревает, а потом приносит пытку, потому что понимаешь, что больше никогда не сможешь снова почувствовать исходящее от тех событий, изображенных на них, тепло, - Джисон аккуратно промокнул полотенцем лицо, прежде чем подойти к шкафу и принарядиться. - Зачем себя мучить, когда можно избавиться от прошлого? Особенно когда знаешь, что ничего, как прежде, не будет. Молочные брюки бананы плотно обхватили талию и бёдра Джисона, а заправленная в них хлопковая персикового цвета рубашка идеально описывала контур его худощавой фигуры в виде перевёрнутого треугольника, что сильно гармонировало с внешним видом Минхо – его подкаченным телом, мышцы груди хорошо были видны даже из-под бордовой рубашки. На его ноги Хан старался не смотреть, а уж тем более на задницу, которую обтягивали серые в клетку брюки, иначе второго прилива он не вынесет. Да, Минхо ему не безразличен, но это не значит, что он кинется к нему на шею. Просто его давящая харизма обезоруживала без шанса что-либо сделать, только если подчиниться. Сильная и мужская. - Вряд ли эту работу ждёт продолжение, - уставился Джисон на нотный стан в руках Ли, - иногда лучше что-то выбросить и начать сначала. - И много у тебя таких? - Работ или то, что отправляется на мусорку? – призадумался Хан, - если работ, полноценно законченных, то две, а то, что ушло в утиль – прилично, - и он заметил в глазах парня, которые жадно впитывали сверху нот написанные мелким шрифтом слова, смятение, - лучше создать что-то действительно классное и уникальное, чем кормить дерьмом с лопаты во вселенском масштабе. - Разве тебе не важна только мелодия, зачем эти тексты? – Минхо, запомнив последовательность всех листов, вернул их на прежнее место, как будто и не касался, возвращая в комнату привычный порядок. И спрашивает он не из банального любопытства, а потому что хочет знать, чем живет этот человек, его взгляды и интересы. Хочется знать всё. Пускай он и убийца, но Джисону он никогда не сделает больно. И самое плохое в этом случае зарекаться. - Слова помогают понять, что я на самом деле пишу, и мелодия становится не такой уж бессмысленной, приобретает голос и разум, начинает говорить со мной, - усмехнулся Хан собственному абсурду. Ему точно требуется помощь психиатра. - Ты так чувствуешь, - Минхо подошел к парню и, едва касаясь, дотронулся пальцами до ладони Джисона, чуть ли не упираясь носом в его лоб, так как был на голову выше, - тебе не безразлично и это… прекрасно. Хан приподнял голову, сталкиваясь с карими глазами, что жадно осматривали его брови, ресницы, нос и губы. - Жизнь дана не просто для того, чтобы её прожить, а чтобы чувствовать, что ты действительно её проживаешь. Появляется смысл идти вперёд, - Минхо поддел пальцами подбородок парня, боясь лишний раз вдохнуть или выдохнуть, пошевелиться, причинить не специально боль. - Ведь так? Джисон дрогнул. Кажется от этого тихого, на грани шёпота голоса он распадается. Даже согласиться кратким кивком становилось препятствием. Ничего ведь не случиться, если он один раз его заткнёт? И в ту же секунду поддался вперёд, коснувшись чужих губ. Минхо, словно ждал и, получив отмашку, подхватил Хана за талию рукой, плотно прижимая к себе, и ответил, раскрывая рот парня языком, на что получил едва слышимый стон и обдавший после него горячий поток воздуха собственный нос. Джисон совершенно не умел целоваться, поэтому уже второй раз вся инициатива была в руках Ли, парню лишь оставалось вовремя подстраиваться. В какой-то момент Минхо подхватил Хана и усадил на стол, случайно сбивая лампу. Он продолжал обсасывать, искусывать девственные губы Джисона, вжимаясь пахом между его ног. И когда Хан почувствовал, как парень толкнулся вперёд возбуждённым членом, который даже через штаны ощущался большим и широким, он легонько оттолкнул Минхо, отворачивая голову. Оба тяжело дышали. Оба хотели продолжения, хотя у Джисона и присутствовал страх первого раза, но: - Давай остановимся, - отрезал Хан, - это неправильно. - Как и то, что ты едва не отдался в клубе первому встречному? - И это тоже, - щёки Джисона покраснели от стыда, - мы больные, понимаешь? - Пониимаю, - Минхо поцеловал парня в изгиб шеи, оставляя след. - Нет, не понимаешь, - Хан соскочил со стола и лишь на мгновение улыбнулся, касаясь метки. Теперь принадлежит ему, - у тебя есть Сонхва и вообще… - прикусил язык, - мне надо помогать отцу, - что вообще? Что? Джисон хотел в очередной раз нагрубить, оттолкнув, а на деле снова сохранил место для раздумий и несбыточных надежд. Снова убежал от себя. И быстро спустившись вниз, он от одной проблемы прибежал к другой. Посетителей было много, и все они старались сфотографировать женщину, сидевшую за самым дальним столиком и пробовавшую медовик. Его вкус пробуждал в Е Сыль забытые, а вернее, целенаправленно закрытые на сотни замков, воспоминания. Чтобы больно не было. Как сейчас, когда он посмотрела на сына, улыбнувшись. **** Бан Чан впервые за долгое время не в кресле водителя. Семейный, с тонированными стёклами лимузин, не издававший двигателем ни звука, величественно плыл по Сеулу. Ещё и бронированный. Куда без этого, когда с одной стороны дикари из преступного гетто, а с другой напыщенные индюки с золотом в зубах. Два фронта. Две войны. И Бан Чан собирался выиграть. По-другому и быть не может. На кону жизни, за каждую из них тело ноет в попытке ни одну не бросить на произвол судьбы. Главное одну не поставить выше других, потому что она с лёгкостью перевесит прочие. - Приехали. - Они уже здесь? – безэмоциональным тоном спросил Бан у секретаря Ха, будучи живым трупом. - Да. Все до одного. - Отец умер, а они поганой падалью налетели разрывать монолит, - посмотрел вверх Бан Чан, рассматривая логотип фонда на последних этажах небоскрёба. - Думают, что меня боятся не стоит, - уголки рта приподнялись в улыбке. - Идём. Перед входом в здание, близнецы, уже как неотъемлемый акссесуар этого гнусного города, поравнялись за спиной Бан Чана, с, по обыкновению, прикрытыми эластичными чёрными масками лицами и характерным хвостиком на затылках. Поднявшись на тридцать четвёртый этаж, Бан Чан одним своим появлением заглушил активную дискуссию управляющих, безмолвно остановившись во главе стола. - Как это понимать? Где господин Ёнбок? – возмутился кто-то по правую сторону от Бана, но у него совершенно не было желания разбираться, кто там тявкает. - Похоже и впрямь не поверили, старые идиоты, - Бан Чан уселся в кресло, любезно отодвинутое от стола секретарём, с гордо выпрямленной спиной и сложенными ладонями на его поверхности, - прошу любить и жаловать – Бан Кристофер Чан, новый генеральный директор фонда Чан, и я не буду кланяться, потому что вы и сидеть то не заслуживаете здесь. - Взгляни на акции, щенок, у тебя даже права голоса здесь быть не может. - Вот именно, взгляните на акции, сегодня, на бирже полно сюрпризов, и да, - улыбка Бана сменилась мрачной злобой, с глубокой печалью в глазах, - вы уволены, за оскорбление начальства, и никто не будет возражать. - Как же так? - Это что шутка? Директора переговаривались между собой, уткнувшись в свои сотовые, изучая новый расклад распределившихся процентов. - Так уж получилось, что череда тянувшихся за моим братом скандалов опустила акции на самое дно, фактически обесценив фонд, - Бан Чан поднялся со своего места, поправляя чёрный на пуговицах жилет, - подумать только, какие отбросы могли растащить наше с вами достояние, поэтому я пришел на помощь и выкупил пятнадцать процентов, - задумчиво коснулся стакана, равняя его на бутылку с водой. В глазах немного потемнело. Папа, смотри! Смотри! Пальцы Бан Чана задрожали. Тяжелый ком подступил к горлу. Ни вздохнуть. Ни выдохнуть. Когда я вырасту, я стану самым сильным, никому не позволю плакать! Как на этом рисунке! Как на этом рисунке. Все счастливы. Живут в одном большом доме, наполненном любовью и семейным уютом, яркими цветами, окутаны ароматом распускающихся цветов. Теперь же все цветы завяли.   - Кроме того, - Бан Чан едва воздержался от крика, с которым бы он швырнул стакан куда-то в стену, -  Ёнбок-и от чистого сердца отдал мне свои двадцать два процента, а также он отказался от наследования и я, как единственный представитель по мужской линии и старший сын, унаследовал акции покойного председателя, - Бан Чан, выдохнув, убрал руки за спину, - и таким образом я владею пяти десятью семью процентами и являюсь главным акционером фонда, - он развёл руками, приподнимая кверху брови, прежде чем сесть обратно, - что касается вас, то опустим формальности. Я наслышан о шлейфе дерьма, который следует повсюду за вами, осведомлён обо всём, однако, - вскинул указательным пальцем вверх с улыбкой, - несмотря на то, что я должен потребовать у вас всех отставки, я буду великодушным и сохраню за вами насиженное местечко. Но если мне что-то не понравится, вас выкинут отсюда, словно бродяг, а теперь подняли свои задницы и бегом работать, - парень открыл бутылку воды и с раздражительным для всех плеском наполнял стакан, - пора очистить наш с вами монолит.