Безобразная фея

Грудь стянуло удушливой хваткой. Ободранные колени зудели от боли. Под ними скапливались лужицы крови. А в глазах всё плыло, кроме языков пламени, которые выжигали слова ужаса и шока. Страдания тлеющим пеплом уничтожали рассудок. Джисон сгребал под ладонями землю. В ушах гудело, и только потрескивание бушующего огня вызывало у него истерику. Хан попытался подползти поближе, но от внезапного взрыва его отбросило ударной волной, и парень проехался лицом по асфальту. А затем в глазах начало темнеть, тело ослабевало и даже пошевелить пальцами стало целым испытанием. По щекам текли слёзы, на лбу проступили капли пота, которые чернели от сажи на лице. Всё самое светлое в один миг сгинуло. Несколько дней назад. Все попытки Хана сосредоточиться на прослушивании лекции, последней в этом семестре, оканчивались провалом. Он успевал записывать некоторые отрывки, но, тут же терял все мысли между строк, отдаляясь от реальности. Ему удалось вернуться обратно в академию. Декан сам умудрился отыскать его номер в общей студенческой базе и пригласить на приватную беседу. На удивление она прошла без лишней нервотрёпки, и Джисон даже получил шанс снова попасть на ежегодный фестиваль. Однако отбор, который ему все еще предстояло пройти, несколько осложнился. Хотя проблему с видео и удалось разрешить, в обществе все ещё царил хаос сплетен, а потому многие жаждали увидеть крах одного из лучших студентов, чтобы не упустить возможности вытереть ноги. Попасть на фестиваль искусств – самая желаемая мечта студента академии. В первую очередь, это возможность показать свои выдающиеся таланты непосредственно настоящему зрителю, почувствовать себя настоящим артистом на сцене. Но есть еще один не маловажный фактор, ради которого ученик академии стремится оказаться на фестивале – стать замеченным агентом по поиску талантов. Поэтому фестиваль искусств – одна из возможных дорожек на пути к личной славе. Волнение же Хана заключается в том, что на отборе будет действовать система двойного голосования – часть оценок конкурсант получит от профессионального жюри, за что Джисон никоим образом не переживает, а другая будет зависеть от зрителей, которые и будут стараться его утопить после произошедших событий. Еще одна проблема, что одним из конкурентов должен был стать Сонхва, который также специализируется на скрипке, и, несмотря на свой скотский характер, играет ничуть не хуже самого Джисона. К тому же, их возможное противостояние уже всячески подогревалось со стороны общества, кто-то умудрился даже вывесить баннер с их лицами, нечто похожее на рекламу самого ожидаемого поединка на ковре. А без хорошего мордобоя начавшаяся вражда и вовсе не сулила закончиться. Хан не выдержал и под непонимающие взгляды аудитории покинул лекционку. Надо проветрить голову, иначе бесконечный поток размышлений сведет с ума. Джисон плёлся по кампусу. У некоторых уже успели закончиться пары, поэтому коридоры были забиты студентами из других групп и курсов. Внимание парня привлекла необычайная активность около студии для игры на фортепиано. Люди чуть ли не лезли на чужие головы, чтобы на кого-то посмотреть хотя бы краем глаза. Хану тоже стало любопытно, поэтому он с лёгкостью поддался всеобщему искушению и умудрился протиснуться в первый ряд. Хотя за стеклянной витриной и практически не было ничего слышно, однако это не помешало Джисону уловить звуки мелодии, как будто он стоял в одном шаге от исполнителя. Ёнбок, словно почувствовав присутствие Хана, радостно хмыкнул себе под нос, облизывая слегка пересохшие губы. Он бросил в сторону парня короткий приветственный взгляд и с большей страстью отдался игре, бегая красивыми тонкими пальцами по клавишам, периодически извиваясь всем телом над фортепиано. Ли откинул голову назад, морщась от вырвавшегося из него стона, но продолжал играть. Сейчас вокруг него не было никого. Только он, музыкальный инструмент и единственный зритель - Хан Джисон, на фоне которого все остальные попросту растворились в глухом мраке. На специальности фортепиано Ёнбоку не было равных. Он заведомо считался победителем везде, где только принимал участие. Только все эти дети ущемились бы, если бы узнали, что его никогда не интересовал пьедестал почёта. Всё что он делал, лишь отдавал дань уважения матери, которая всему этому научила его. Он хорошо помнил, как на индивидуальных уроках она била его по рукам за каждую грубо допущенную ошибку. И Феликс не обижался, ему нравилось играть, поэтому он старался дотянуться до представлений материнского идеала всей душой, и в то же время стремился найти идеал собственный, который смог бы радовать других. Когда Ёнбок закончил играть, Хан растолкал первые ряды и зашел в студию, чувствуя себя на мгновение привилегированным. Он подбежал к Ёнбоку и повис на его шее, крепко обнимая. - Я рад, что ты наконец-то вернулся к занятиям, - Хан скользнул пятернёй в волосы Ли, и сжал того в крепких объятиях. - Мне тебя очень не хватало, боялся, что не выдержу. Ёнбок улыбнулся, всматриваясь в лица тех, кто стоял за стеклянной стеной учебного класса, и, приобняв Джисона за плечи, ревностно прикусил губу, пугая всех озлобленным взглядом, от чего все зеваки тут же быстренько разбежались по своим делам. - Ты хорошо справился, - Ёнбок присел на подоконник, упираясь лопатками в приоткрытое окно. - И не такой уж ты беспомощный, каким кажешься на первый взгляд. Я восхищен. Джисон облокотился рядом, протягивая Ли квадратик горького шоколада. - С мятой, - принюхался парень, улыбчиво покачивая головой, - может тебе открыть ферму по её выращиванию? - Да ну тебя, - Хан ударил друга в плечо, заметив, как напряжен блондин, стараясь быть до тошноты дружелюбным. У него есть несколько состояний, и каждое из них Джисон успел хорошенько изучить за годы общения с Ли. Он знает, когда Ёнбок злиться, когда ему что-то не нравится и хочется раздолбать весь мир, и знает, когда он проявляет присущую ему, словно материнскую, ласку и заботу, в которой так нуждается Хан. А до банального простых слов поддержки Ёнбока, хватает, казалось, на всю оставшуюся жизнь. И даже если это всё ложь. Пускай. Главное он рядом и поможет выбраться из ямы, в которой Джисон привык валяться, задыхаясь от тишины. Он перестал чувствовать себя живым окончательно. Согласие прийти на юбилей матери, которая несколько лет не вспоминала его, а сейчас внезапно начала строить мосты, обломки которого давно сгнили под толщей вод, уже кажется ошибкой. Разговор с Саном был не то что бы напряженным, скорее непозволительно удивительным и шокирующим. Мысль о том, что Минхо был выходцем из гетто и сводит теперь некие счёты с Ёнбоком, не давала покоя. Хан снова побоялся спрашивать что-либо напрямую. То ли побоялся спугнуть, оттолкнув Ли от себя окончательно, ведь для него он кажется сплошным недоразумением, то ли узнать то, что может окончательно поломать всё то, что не хочется сейчас терять. Хотя бы, пусть Ёнбок назовет свое настоящее имя не из-под палки, а сам, преисполненный искренностью. Хан готов подождать, сколько потребуется, лишь бы не потерять его. Он услышал разговор с Минхо дома, и как тот назвал его. Феликс. Очень красиво. Тот кто дал ему это имя, да ещё и воспитал таким, явно решил поиздеваться над остальным миром. Но в данный момент только Хан всячески издевается над ним со своими капризами и жалобами на жизнь. - Слышал, ты отказался от управления в фонде. - Такое трудно не услышать – включи любой новостной канал и увидишь моё имя на всех заголовках. - Ли рассмеялся, ерзая спиной по окну, а ноги свёл крестиком, беззаботно тряся ими в воздухе. - Смотрю, ты не особо расстроен, - усмехнулся Хан. - Я рад и, что бы ни случилось, поддержу. - Разумеется. Теперь нет необходимости подхалимничать перед всеми, решать распри между директорами, фонд в надёжных руках, - Ёнбок спрыгнул с подоконника и снова уселся за фортепиано. - Мой брат справится, а нам тем временем необходимо думать об отборе, - он повёл пальцами от высоких к более низким по звучанию клавишам, - ты ведь еще не передумал поехать в Италию? Ла Скала по-прежнему ждёт, когда на его сцене зазвучит мелодия скрипки одного очень обаятельного парнишки. Из всех, кого Ёнбок знал или знает, Джисон заслуживает получить шанс. Заслуживает исполнить свою мечту. Только он не становится зверем, только он до сих пор борется за идеалы человечности. Любовь, уважение, снисходительность и понимание – он сочетает в себе это всё. И если Хан проиграет, то и надежды Ли будут развеяны ничтожным прахом. Надежды на то, что в этом мире остается проблеск, не испорченный гнусностями. Хан подбежал к Ёнбоку, и присел рядом, пихая его по-дружески в бок. Он положил свои пальцы на клавиши и выдохнул. В последний раз он так нервничал, когда впервые приложил смычок к струнам. Ли, затаив дыхание, наблюдал за действиями Джисона, не смея нарушить его серьёзные побуждения сыграть для него на фортепиано, к которому парень никогда даже не притрагивался. И был крайне удивлён, когда Хан, хотя и очень плохо, сыграл для него кусочек из балета Чайковского. И когда Джисон прекратил играть, они оба рассмеялись. А Ли, в порыве чувств прижал Хана к себе, поцеловал в лоб и слегка потрепал за волосы. И даже если их сейчас разделяет ложь, они все равно останутся верны. Они понимают, что есть причина лгать, но боятся сделать первый шаг к признанию. **** Michael Bublé - Feeling Good - Посмотри сюда. Вот так, хорошо, - парень со щетиной склонился практически до самого пола, не выпуская из рук фотокамеру, - приподними голову, я хочу видеть пожар в этих глазах! Люди возле аппаратуры для съёмок переговаривались друг с другом, обсуждая полученные минутами ранее снимки. Они активно жестикулировали руками, некоторые даже спорили друг с другом, но всё было относительно спокойно. Всего лишь активный рабочий процесс. Несколько визажистов отстранённо стояли неподалеку от остальных с палитрами, как можно ближе к модели. Они с точностью до миллиметра подмечали, как подсыхал блеск на губах парня, который позировал, как от капелек воды растворялся консилер, являя всем на его лице естественные морщины и бугристости на коже. И Чонин жутко хотел дотронуться до лица. Оно неистово зудело, однако игра на камеру должна продолжаться во чтобы то ни стало. Нельзя потерять настрой, особенно когда наконец-то получилось сосредоточиться и отбросить все стеснения и тяготы мыслей. Он послушно выполнял все просьбы фотографа, меняя позы на фоне стен пастельных тонов. Щелчки фотокамеры бессовестно терзали барабанные перепонки. Весь посторонний шум притуплялся. Вспышки ослепляли глаза сверхновой. Он и объектив. Неведомая сила начинала подхватывать Чонина под руки, возвышая его над землей. Он фанатично сгорал от всеобщего внимания, доносившиеся радостные отклики стягивали от удовольствия кожу. Сам того не осознавая, Ян неожиданно повернулся к парню спиной и приспустил пиджак, оголяя с едва уловимым для глаз рельефом мышцы лопаток. Они тут же покрылись мурашками, от чего коленки Яна стали трястись от нахлынувшего озноба. Чонин повернулся к публике, вздёргивая подбородком, и отодвинул края пиджака, оголяя пресс. Парень прикусил губу, прищурил и без того узкие кошачьи глаза, и выставил правую ногу вперёд, лишь немного отклоняя тело в сторону. Однако этого было достаточно, чтобы на его животе проявились кубики. - Что он творит? Затем Чонин, опьянённый бесстыдством, присел на стул из тёмного дерева, свесив руки на его спинке, и склонил голову к шее, посмотрев в объектив исподлобья. - Да! Да! Господи, у меня вспотели ладони, клянусь! - фотограф приблизился к Чонину и продолжил нажимать на кнопку с жадным рвением, не желая ни с кем делиться подобной красотой. Ян откинулся немного назад и расстегнул на брюках пуговицу, обнажая резинку нижнего белья от Tommy Hilfiger. Он поддался вперед плечами, одну руку положил на бедро, ближе к паху, а вторую на колено, и приподнял кверху голову, лишь немного приоткрывая глаза. Полумрак ложился на его оголённый торс, создавая иллюзию естественного загара кожи. Грудная клетка расслаблено поднималась и опускалась вниз. Всем уже было все равно, в каком состоянии грим, наоборот, некоторые стали склоняться к идее оставить всё как есть, подчеркивая натуру. Когда фотограф закончил съёмку и приступил к обсуждению полученных работ с остальными, Чонин еще несколько мгновений не мог выйти из образа, продолжая позировать для невидимого объектива уже не одной, а сотни камер. И даже попытки визажистов донести до него, что всё закончилось, были тщетны. Лишь когда в студии раздался телефонный звонок, Ян резко вытянулся и с ужасом посмотрел перед собой. Стало невыносимо тяжело в лёгких. Чужое неведомое дыхание коснулось его шеи, от чего на голове хотелось начать рвать волосы, а на пальцах рук сгрызать под корень ногти. Спину скрутило от судороги, потому что кто-то заламывал сзади руки, а любая истерика Чонина тут же подавлялась звонким ударом по щеке. Визажистка приблизилась к Яну, касаясь его ресниц кисточкой. Он вздрогнул от неожиданности, возвращаясь с мыслями в студию, но в глазах все ещё носились тёмные круги. Чонин посмотрел на фотографа, который принял вызов и с улыбкой на лице что-то обсуждал с собеседником по ту сторону экрана, и, оттолкнув руку девушки, резко поднялся и удалился в гримёрку. Нежеланный мужской голос шел следом. Чонин забежал за штору, прижимаясь к зеркалу. Становилось тяжело дышать. Ян яростно начал скидывать с себя одежду, в надежде избавиться от невыносимой удушливости, пока не остался в одних брендовых боксерах чёрного цвета. Стало легче. Чонин присел на край пуфика и спрятал лицо в ладонях, о чём-то размышляя. Чувство что тебя сдавливают никуда не ушло, а стало более реальным, от чего попросту уже невозможно было абстрагироваться. - Ты такой красивый, - мужчина сдавил ягодицу Чонина, оставляя на ней яркий бордовый след от удара, - какой же ты красивый, Ян Чонин, - хриплый, далеко уже немолодой мужской голос продолжал наносить увечья по сознанию Яна. Старое тело нависло над ним, продолжая с дикостью вдалбливаться внутрь. Боль в анусе постепенно становилась неощутимой, однако неприязнь сохранялась, попытка заблудиться в мыслях не приводила к успеху. - Оно принадлежит исключительно мне, - грубые ладони ходили по изгибам Чонина, лишая возможности впасть в полное беспамятство. Внутри он метался из стороны в сторону с криками, а сам продолжал насаживаться на ненавистный член, ощущая скопление волосков на заднице. Он улыбался, игриво прикусывал губы и постанывал, обхватывая шею с немного обвисшей кожей. - Ударь меня, - прохрипел Чонин, - ударь меня! Лицо вспыхнуло от звонкой пощечины, из глаз чуть не хлынули слёзы, но Ян сумел удержаться, заглушая их стоном наигранного удовлетворения. - Ты просто нечто, - мужчина обхватил бёдра Чонина, делая остервенелые в него толчки. Яна буквально разрывало, живот начинал болеть, сознание расходилось по швам. Веки тянуло вниз, но Чонин продолжал смотреть в глаза напротив себя, срываясь на стоны с каждым жестким в него вхождением. Пока не почувствовал, как по стенкам внутри начало всё стекать и становиться мокрым. - Вы правда собираетесь участвовать в президентской гонке, председатель? – Чонин взглянул на возвышающуюся статуэтку льва над кроватью, сжимаясь в конечностях. - Правда, - мужчина завалился рядом, обхватывая Чонина за талию, и вдохнул запах корицы с его ключиц, - и когда я въеду в Голубой дом, то хочу видеть тебя там чаще, чем обычно, - поцеловал Яна в плечо, царапая щетиной. - А как же наказ премьер-министра заботиться о конгломерате? И кто вас поддержит? - Ты слишком любопытный, Ян Чонин, - провёл пальцами вдоль бедра парня, наслаждаясь каждым ощущением близости на их кончиках, - когда я стану президентом, никто не будет командовать мной; я заберу всё, что принадлежит этому старому бесу. Чонин в очередной раз вздрогнул от входящего звонка. Твоя любовь спасает душу. Он прочитывал имя абонента несколько раз, прежде чем ответить на звонок. - Mon renard*, – прошептал Сынмин, вгоняя в краску Чонина, - как там съёмки? Снова заставил всех умереть? Ян усмехнулся под нос, вышел из кабинки и уселся перед личным столиком. - Скажи это ещё раз, пожалуйста. - Mon renard mérite une rècompense*, - промурчал Ким в динамик, от чего тело Чонина свело приятной судорогой, - ты что-нибудь узнал? Чонин задумчиво оглядел лицо в зеркале, которое хоть и оставалось привлекательным, но совершенно не годилось для следующих съёмок. Он тщательно следил за своей внешностью, в том числе и за пределами площадок. Выработалась привычка – всё должно быть идеально независимо от места, времени и ситуации. В конце концов несколько лет стажировки не могли не оставить свой след в характере Чонина. Теперь даже появление маленького прыщика на лице может стать для него приговором, поэтому он быстро выработал план здорового образа жизни, правильно питается, занимается такими физическими нагрузками, которые не превратили бы его в тупого качка с огромными банками. Лишь пару раз у него проскакивало желание бросить всё, однако то был результат эмоционального выгорания. А так Ян доволен тем, что имеет, и весьма любит свою работу. Ведь своим телом тоже надо уметь торговать. - Похоже, он действительно собрался участвовать в выборах, - нанёс блеск на губы Чонин, - извини, я не смог узнать о его покровителе, однако он сказал, что собирается отобрать всё, что должно принадлежать ему, -  вытащил сигарету со вкусом сорокапроцентного рома, с насыщенным ароматом ванили, в который вплетаются деликатные коричные ноты, - ты не знаешь о чём это он? Алло? – сжал между губ фильтр, поджигая кончик. Сынмин молчал. Только его участившееся дыхание вызывало у Чонина волнение, заставляя несколько раз переспрашивать, слушают ли его. Последние несколько дней с Кимом что-то происходит, и Чонин не мог оставить этого без внимания. - Конгломерат всегда принадлежал министру, но когда у него началась ошеломительная политическая карьера, встал вопрос о прозрачности доходов и, чтобы быть, как говорится, ближе к народу, он буквально вскормил мужика собственной грудью и сделал из него марионетку, - Сынмин на секунду прервался, отвлекаясь на посторонний шум, который также и услышал Чонин. - Все управленческие вопросы, в большинстве своём, решает премьер-министр, а все остальное лишь формальности для публики. Ян сжал кисточку, инстинктивно оглядываясь по сторонам, как будто кто-то его подслушивал и ждал подходящего момента выпрыгнуть из-за угла. Пепел едва не ошпарил ему пальцы, парень вовремя успел среагировать и потушил бычок, размахивая руками, чтобы дым не достиг сигналки. Они познакомились два года назад. Чонин только становился восходящей звездой. Ему предлагали перебраться на учёбу в Париж или Милан, чтобы освоить искусство модели, погрузиться в многогранный мир моды и постоянно формирующихся в нём трендов, которые за тем перерастали в понятие люкса, то есть для узкого круга людей, где всегда крутились большие деньги. Однако все мечты о высокой моде и красных дорожках канули в лету. У Чонина появились массы поклонников, и получать от них многочисленные подарки со словами поддержки плёвое дело для любой публичной личности. Но среди всех невзрачных конвертов от обычных работяг, что находили в нём утешение, затесался волк в овечьей шкуре. Сперва это были букеты редких сортов за четыре тысячи долларов, затем лимитированные аксессуары и билеты на заграничные путешествия с перелётами в s-классе. Столь щедрое покровительство никого не оставляло равнодушным, возникали споры и предположения. Ненавистная зависть. Чонину становилось неловко. А волнение от неизвестности росло с каждым днём, пока однажды Ян не стал оглядываться на пути в студию, в надежде, что его никто не преследует. Угроза кралась за ним по пятам, и он не мог избавиться от чувства, что его могут заломить, надеть мешок на голову и привести кому-то на растерзание из-за одержимости. В то время и произошло знакомство с Сынмином. Да и встреча со злободневным покровителем. Парня пригласили на закрытую вечеринку после выпуска очередной с ним коллекции. Знакомство, мягко говоря, выдалось не очень, если исключить тот факт, что Яна едва не изнасиловали, а Ким, что проник на вечеринку по заданию, спас его от расправы. К слову, целью Сынмина по совпадению оказался тот самый покровитель, которого в тот же день и повязали. Однако это не избавило Чонина от проблем, а лишь подкинуло новых. Из-за него Ким рассекретил себя во время миссии, после чего вокруг национального агентства едва не разгорелся скандал, в котором службу обвиняли в охоте на влиятельных людей. Таким образом, Чонин из модели с мечтой оказаться на большой сцене, превратился в информатора федералов непосредственно в подчинении Сынмина, о чем только он и знал. Жизнь, как говорится, потрепала знатно. Лишь за одно Ян был благодарен такому стечению обстоятельств – вскоре их отношения с Сынмином вышли далеко за пределы делового партнерства. После этого Чонин даже узнал, что Ким большой любитель искусства, втайне спонсирует некоторые художественные музеи, выделяя щедрые средства на продвижение картин и необычных инсталляций, которые выходят далеко за грань типичного восприятия. Лёгкой рукой Чонин сначала подписал контакт Кима как загадочный меценат, а уже после, когда любовь окончательно сокрушила его, назвал тем, чья любовь спасает душу. - Может на ужин закажем карбонару? – Чонин задумчиво водил пальцем по столику, а глаза пылали от предвкушения услышать утвердительный ответ. - Кажется, у меня где-то завалялась бутылочка полусладкого из Лиссабона. - Я ведь обещал награду, поэтому как я могу отказаться? – Сынмин перешел на низкий успокаивающий голос. - Je t'aime mon renard*. - Et je t'aime encore plus, - прошептал Чонин с улыбкой, завершая вызов. Следующие несколько раундов съемок прошли без особой суеты. Ян с нетерпением ждал сегодняшнего вечера, который мог закончиться чем-то большим, чем романтический ужин. И когда фотокамера ослепила его в последний раз, он радостно побежал переодеваться и поспешил на стоянку, где стоял тёмно-бордовый макларен. Он заработал на него самостоятельно, и от этого Чонину было еще приятней. Независимость личности для него превыше всего, пускай сейчас Ян и находится на коротком поводке и играет в прямом смысле со смертью. Но отношения с Сынмином перекрывают все эти недостатки. Любовь не дает Чонину назвать себя рабом. В какой-то момент ему даже начала нравиться новая сфера деятельности. Когда Чонин подошел к машине и снял блокировку с дверей, ему стало не по себе. Было подозрительно тихо, фонарные столбы выключены, а ветер мучительно завывал. Внезапно Ян оказался в свете фар матового лексуса, что стоял всё это время напротив. Бан Чан покинул водительское место, жестом оставляя позади себя двух близнецов в масках, и подошел практически вплотную к Чонину, который буквально прирос к земле и к своему ужасу не мог пошевелиться. Однако и на поджилках осознавал, что стоит двинуться и поймает череду пуль в спину. Он предчувствовал, что нечто подобное его ожидает, главное сохранять спокойствие и не паниковать, хотя выходит это сейчас крайне херово, учитывая то, кто перед ним стоит. - Вы сделали всё великолепно, - Бан провёл тыльной стороной ладони по щеке Чонина, поджимая в улыбке губы, - едва не навредили моему брату, заставили его пойти на попятную, - он стёр остатки блеска с губ Яна. - Ёнбок, конечно, не стал вас трогать, однако я, в свете последних событий, не могу не преподнести свой подарок. Бан Чан наносит ответный удар. Если кто-то думал, что сможет его так подло шантажировать, играя на чувствах, что делают его беспомощным, то этот кто-то глубоко заблуждается. Часто врага приходится мочить его же оружием. **** Хёнджин не появлялся на работе с того момента, как начал негласно сотрудничать с самим дьяволом. Жестоким, морально изничтожающим до мыслей суицида. Феликс – нечто неживое, главный герой фильма ужасов, который смотрит за всеми со стороны, пока они наконец-то не прикончат друг друга в устроенной им же игре на выживание. И Хван не может не отрицать, что является частью этой игры, хотя до сих пор не понимает, какое положение занимает в сюжете. Последний разговор в Стратосфере выдался весьма эмоциональным. Сынмин настаивал, что использовал Хёнджина только во благо, и что теперь им необходимо помочь друг другу в достижении поставленных целей. А цели заключались в том, чтобы окончательно расшатать преступную личину гетто. Хотя прочие детали и были второстепенны, но для Кима, в конечном счете, они превратились в первопричину, и это совершенно не радовало Хвана. Он надеялся, что хоть кто-то сохранит здравый смысл и не будет выводить амбиции на первый план. На практике все оказалось иначе. Хёнджин до смерти боялся, что Сынмин, сам того не понимая, начнет идти по болезненной дорожке Хвана, за избрание которой, он уже несколько раз поплатился и продолжает стоять на грани гибели. И вот теперь, чтобы как-то отвлечься, он снова развлекается с очередной шлюшкой. На этот раз у себя дома, что не могло не вызывать удивления. С одной стороны, он позиционировал себя до недавнего времени как ярого борца с незаконной проституцией, а с другой, при первой же возможности потрахивает эскортниц, на которых сам и объявил охоту. Не это ли лицемерие в чистом его проявлении? Хотя и говорить тут особо не о чем, когда Хван и так поймал себя на мысли, что лжёт самому себе по-крупному. И прямо сейчас, когда подался в грёбаного философа, он грубо долбил на столешнице рыжеволосую девушку, которая вцепилась ему в ягодицы ноготками, оставляя мелкие царапины. Как из непосредственного начальника он умудрился превратиться в пешку подчинённого? И вправду говорят, что эгоисты дальше своего носа ничего разглядеть не могут, иначе Хёнджин уже давно бы раскусил все хитросплетения вокруг себя. Его одержимость узнать правду не является чем-то ошибочным, но то, с какой ревностной тягой он захотел этой правды добиться, в конце концов сломало ему хребет. Как итог – на руках смерть невиновных и полная безрезультатность. Сейчас же появился второй шанс, и главное не просрать его. Хван подхватил девушку за бёдра и унёс в спальню, и тут же, сжимая в ладонях её грудь и соски между пальцев, оставил дорожку поцелуев на тонкой шее и выступающих ключицах. Нежные, немного смуглые руки блуждали по его телу, вычерчивая узоры на пояснице, а затем вдоль позвоночника. Хёнджин с улыбкой на лице принимал срываемое с пухлых губ собственное имя, усиливая напор, пока вплотную не сомкнулся с девушкой, от чего она едва не проткнула его плечи. Факт того, что у Феликса действительно есть сёстры, и что, скорее всего, он и стремится заполучить последние доказательства, связанные с фальшивыми свидетельствами о смерти, Хёнджин не стал афишировать Киму. Сейчас они оба гонятся за своим, задачи существенно разнятся, а поговорка враг моего врага – мой друг в их ситуации категорически неприемлема. Нет, Хван по-прежнему считает Сынмина верным товарищем, просто пока что они находятся на разных миссиях, и не стоит друг другу мешать. Главное, чтобы новая недосказанность, не превратилась для них в очередной разрушительный водоворот алчных страстей, которыми они сейчас нокаутированы. - Это было слишком… - Хорошо? Девушка прижалась к груди Хёнджина, чувствуя как по ногам стекала сперма. - Если ты рассчитываешь оставить мне свой номерок – не надейся, - Хван вдохнул запах лака с её волос. - Не люблю привязываться, это, в конечном счете, плохо заканчивается. В этот самый момент ненавязчиво мозг решил, что самое время напомнить чуточку о прошлом. Город грехов залез в голову, напоминая осевшему в памяти образу молодого ошалевшего от свободы Хёнджина, что где-то там, за океаном, средь пустынь находится оазис. Еще тогда Лас-Вегас научил его спускаться на моральные тормоза. Вегас давал возможность забыться, поддаться порокам с пониманием того, что ничего Хвану не сделается. Поэтому никогда он не был олицетворением нравственности, всё это театр одного актёра. Он хорошо помнит, как выкуривал с пацанами первую траву, играл в карты и блядствовал, будучи уже подростком. Стыдно разве что за первый секс, в прачечной, недалеко от родительского дома. Всему виной короткая мини юбка и розоватые капроновые чулки молоденькой работницы, которую ничуть не смутило, что Хван был младше неё на несколько лет. Повёлся по дурости на красивое тело, слишком сильно бушевали гормоны. И в какой-то степени все эти флюиды юношества не давали ему покоя лишь по одной причине – Феликс наверняка все знает. Он не может не знать. Такой предусмотрительный залезет в самое нутро. Нет ничего страшнее, чем человек, жаждущий мести. Такие пойдут на всё, даже нарушая границы частной жизни других людей. Надо поскорее разобраться с ним. Но что-то подсказывает Хвану, что скорее разберутся, в первую очередь, с ним, как только будет сделан опрометчивый шаг с его стороны. Поэтому, пока что лучше не спешить, присматриваться и делать соответствующие выводы, которые в дальнейшем уже и сыграют значительную роль в принятии решения. Сейчас Хван сам по себе, необходимо найти точку равновесия, чтобы остаться на плаву меж нескольких полыхающих берегов. Иначе свободолюбивому Сэму, как называли его приятели из города грехов, придётся уйти на дно. Долго понежиться в постели с очередной цыпочкой не удалось. Весь настрой сбил дурацкий телефон. А всплывшее на экране смартфона слово «принцесса» уже насторожило. Хван видел последние новости и прекрасно понимал, что это очередной акт пьесы, в котором он станет одним из ведущих актёров. Бесцеремонно, в свойственной ему манере, бросив несколько купюр рядом с девушкой, Хёнджин поднялся с кровати и скрылся в маленькой, но уютной гардеробной. Он, конечно, не богатый чиновничий сынок, но мог позволить себе содержать квартиру недалеко от центра Каннамгу. С гардеробной. Зарплата госслужащего это позволяла, ещё остались некоторые отцовские накопления. С матерью они не общались достаточно давно. Женщина была против, чтобы Хван пытался выяснять судьбу отца, поэтому отреагировала на его инициативу отъезда в Корею как обычно вспыльчиво. И бескомпромиссно. Когда-нибудь Хёнджин обязательно попросит прощение. А пока за окнами непроглядная темень и колющий нос холодок, Хван пытается отыскать косуху, запутываясь почти не затянутым галстуком об дверную ручку шкафа. И ухо подмечает щелчок в прихожей с доносящимся женским голосом: - Еще увидимся. **** Сколько он тут просидел? Практически сразу после занятий в академии Феликс дал парочку интервью поджидавшим его журналистам, подтвердил все слухи и в очередной раз попросил прощение за недостойное поведение, хотя и не обязан этого делать, и что будет стараться лучше, во благо процветания общества. Смешно и крайне унизительно для этого же общества. Люди слишком доверчивые и всё прощают, а затем снова злятся, когда кто-то допускает очередную аморальную выходку. А потом снова прощают. И молчат. И так по кругу. Крайне легко манипулировать стадом, в особенности в такое непростое для страны время. Люди готовы верить всему, и прощать всё в надежде, что завтра непременно станет лучше. Однако ничего не меняется и начинается новый хоровод страданий. Феликс часто задаётся вопросом – нельзя же быть настолько глупыми? Оказывается можно, что, безусловно, пугает. Почему-то у людей есть странная привычка: везде и всегда вопить о своих проблемах, но при этом палец о палец не ударить. И после этого они ещё и умудряются в удивлении разводить руками и сердито топать ножкой. По итогу получается этакая сансара, бесконечное хождение по кругу, в котором проблемы, казалось бы, лежат на поверхности, но при этом никто их не замечает, или же делает вид, что не замечает. Поразительно. И вот Феликс в очередной раз задумывается о том, что неужели ничего нельзя изменить? Что необходимо сделать, чтобы выйти из ненавистного круга и отчуждать все мыслимые и немыслимые пороки? Феликсу очень стыдно за то, что и сам он вынужденно блуждает, а вернее даже в какой-то степени руководит происходящим. Он старается максимально сохранить холодный ум, не поддаться искушениям, чтобы окончательно не пасть жертвой этой самой сансары, в которой богатым все мало, а бедным постоянно чего-то не хватает, но при этом они ничего не делают для того, чтобы им что-то хватало. Интересно как бы поступил отец? Феликс поймал себя на мысли, что ничего абсолютно не знает о нём. Как он помогал людям? Приносило ли это желанное счастье? И самое главное, как бороться со свалившимся на плечи почитанием? И Ли осознает, что ничего из этого не пытается понять. Ни помогает, хотя всякие отбросы из гетто – его отбросы, и понимает, что обязан занять место, которое по праву его. И, самое главное, уже сам чувствует, что ему все мало. Мало. Мало. Нет, денег у него достаточно, а вот жадность к страданиям, которые он приносит, пока, как ему начинает казаться, в бездумной мести, невозможно утолить. Ведь он мог поспособствовать примирению Бан Чана с отцом, которых сам же и рассорил. Но не стал. Мог спасти тех несчастных ребят, из-за которых Хёнджин готов жрать землю в фанатичном покаянии. Но не стал. Мог бы рассказать Джисону правду. Правду о том, какой он на самом деле человек. Бескорыстный. Лишённый высокомерия, с частичкой сострадания. Но не рассказал. Это не на его нервы. Всё настолько запутано, что Феликс начинает сам думать, что десятки раз жестоко проебался. Но, как говорится, не замечает проблему, лежащую на поверхности, или же делает вид, что не замечает, одержимый только одним, чем все прекрасно пользуются. Феликс тарабанил пальцами по столу, подёргивая от волнения скулами. Вокруг, за исключением давящего на лёгкие спёртого воздуха, так как система вентиляции под казино ещё не доведена до должного ума, шумели процессоры, доносились клацанья компьютерными мышками, быстрое перебирание чужих пальцев на клавиатуре. Периодически в зрачках парня сменялись картинки на большом количестве экранов, которые были закреплены на стене, примерно в восемь ярусов. Он внимательно следил за разворачивающимися на них событиями, иногда просил перемотать назад или поставить на паузу, рассматривая лица и обстановку. Его руки были по обыкновению скрыты за кожаными перчатками, на пальцах несколько колец. Волосы шторкой уложены без единого изъяна. Полупрозрачная с широким вырезом и немного мешковатая белая рубаха свисала на теле. Её края заправлены в обтягивающие чёрные брюки с короткими штанинами. Феликс, закинув одну ногу на другую, удручённо покрутился в половину оборота на кресле, оглядывая некоторых ребят. Фея и окружавшие её слуги Бафомета наконец-то вернулись домой. В преисподнюю. Всё идеально, за исключением: - Миссия выполнена, - разрушил гнетущую атмосферу Чанбин, - теперь мы имеем доступ ко всем излюбленным местам премьер-министра, даже в туалете ему не будет покоя, - склонился над Феликсом, целуя его в мочку, за которой выглядывала маленькая татуировка черепа Бафомета, - правда ключик пришлось оставить, - положил карту перед Ли, обдавая его шею горячим потоком воздуха, и в ту же секунду осыпая её поцелуями. Получилось. Теперь всё находится под контролем. И Феликс неосознанно улыбается, позволяя Чанбину пленить себя в сильных руках пока не надоест, дабы развеять смятение. - Да начнётся кульминация, - Ли поднялся со своего места, и не спеша подошел к экранам, - больше никакого антракта и полный аншлаг, - понизил голос Феликс, - я наконец-то закончил, дядя Чон Иль, - и перешел на неуловимый шепот, бормотание под нос, - надеюсь, ты видишь. - Браво! – хлопнул несколько раз в ладони Со, - всё во благо гетто! Феликс поджал в ухмылке губы, развернувшись к источнику шума, который слишком его бесит. А Чанбин радуется, ему только дай повод кого-то позлить, особенно когда речь идет о Феликсе, поэтому надо пользоваться моментом, но и не сильно наглеть. Ведь больше всего Феликс ненавидит фарс, и готов из-за этого разбить лицо. Его буквально выворачивает наизнанку, когда приходится самому строить добротную мину при плохой игре, и Со эту фишку сразу просёк. Потому и чувства Феликса трудно предугадать, он постоянно играет, остается на сцене центром всех желаний. Крайне трудно поддерживать образ того, кого все хотят и в прямом и переносном смысле. Но Феликс справляется с этим шикарно. Поэтому Чанбин даже в некой степени удовлетворен тем, что смог отыскать первый ключик к настоящему я этого искусителя. - Ну ты и скотина, Ёнбок-и, - Чанбин скрестил руки на груди, и, клацнув зубами, замотал головой, - как можно быть таким эгоистом? Минхо работает с персоналом наверху, в неведении, пока тут происходит самое интересное, - он сел на край стола, упираясь руками за спиной, - не кажется ли, что это нечестно по отношению к нему? «Вот он, этот взгляд» - подумал про себя Чанбин. Сейчас ему врежут. Но Феликс догадывается, что Со пытается вывести его на открытую агрессию, потому улыбается. И подходит к нему вплотную, поправляя с искренней заинтересованностью ворот тёмно-синего пиджака. - Надо следить за собой, ходишь как свинтус, – отплачивает ему той же монетой Феликс, разочарованно выдохнув, и опустим тот факт, что он проигнорировал вопрос. - Выведите пожалуйста на экраны, - развернувшись спиной к Чанбину, ощущая, как его ладони обхватывают талию, а подбородок парня ложится к нему на плечо, - итак, что мы имеем? – щёлкнул пальцами Ли, указывая на одного из сидящих слева мужчин за компьютерным столом. - После раскрытия трат директора Чхве, прокуратура провела рейды в конгломерате, выдала несколько ордеров на арест ряда директоров, - мужчина вывел на экраны фотографии, - среди них, как пособник, директор Пак, который был в тот вечер на встрече с итальянскими друзьями. Процессом, несмотря на отсутствие и занятость в штатах, руководит прокурор Чон Уён. Он уже пообещал в небольшом интервью, что вынесет самое строгое, но справедливое наказание, и что никто не избежит правосудия, даже если преступником окажется хозяин Голубого дома. Постфактум. - Какой суровый. Получается, председатель остался без рук? – выгнул бровь Ли, подпирая рукой щёку. Мужчина утвердительно кивнул. - Осталось только вырвать ноги, но, пожалуй, этим теперь есть кому заняться, - подумал о брате Феликс, сузив от предвкушения глаза, хотя после полученной записи разговора с этого же помещения, парень в курсе, что ниже пояса уже давно ничего нет, а Бан Чан вставил туда собственные имплантаты, воссоздав модель ручной собачонки, - главное, что сейчас деятельность конгломерата парализована, в стране неминуемо начнутся экономические проблемы, а правительство наконец-то увидит, до чего довело их бездействие, а где-то даже поощрение, в неконтролируемой монополизации. - Что ж, поздравляю, голова льва прямо у тебя на блюдечке,- выпалил Чанбин в ухо Феликсу, тот чуть не забыл, что нежился в его объятиях, - поистине королевский подарок. - Что по ситуации в гетто? –Феликс продолжил игнорировать Со, но и позволял дальше к себе липнуть, чему парень предпочел бы засохшие куски грязи на теле. - Продолжается уличная война, - фотографии сменились видео-отрывками с кровавыми расправами на обедненных улицах Сеула, - правда намного тише, чем в первый день, после вмешательства правительственных служб, - на экранах в увеличенном формате всплыло изображение людей из Трикомиссии, а также изображение Бан Чана с камер наблюдения, - несмотря на то, что все кланы озлоблены на объявленного ими общего врага, между ними происходят весьма интересные вещи – назовём это борьбой за влияние. - Продолжайте контролировать ситуацию, - Феликс всё-таки выпутался из цепкой хватки Со, выставив руки по бокам, - мы должны контролировать все происходящие действия так, чтобы никто из бродяг не пострадал, но при этом не мешать кланам убивать друг друга, пришло время избавиться от них, - Ли подошел к одному из столов, кидая папку, - распространите эти файлы между их ячейками, но будьте осторожны, Фокусник хоть и залёг на дно, однако по-прежнему отдает распоряжения в Благом рассвете, не стоит привлекать его внимания, - и съедаемый сомнениями прокрутил пальцем в воздухе, как бы приказывая открыть файлы, - здесь информация об отмывании денег в притонах и наркокартелях, и о том, как кланы воровали друг у друга, что никогда не афишировалось лидерами на общих собраниях, сделайте парочку вбросов, пускай доверие между ними окончательно рухнет, - ресницы Феликса дрогнули, а лицо растянулось от улыбки, когда парень неосознанно заострил внимание на фотографии Бан Чана, - самое главное, чуточку помочь ему, нам необходимо воссоздать безупречный, ничем неопороченный имидж, чтобы добиться цели. А наша цель – свержение действующего режима, - сухо озвучил он эту мысль, не его это желание, а желание людей, что пошли за ним, Феликсу же самое главное отплатить за пролитую кровь семьи, а прочее – небольшие шалости. И сейчас он близок к победе как никогда раньше. Время шло. Феликс продолжал раздавать указания, Чанбин же продолжал язвить и по возможности играть на натянутых, словно на грани разрыва струнах, нервах Ли. Один раз ему удалось выбесить Феликса своими комментариями, когда парень подошел к нему и специально со всей дури отдавил ногу. Уровень самообладания просто улетел в космос, так как вывести из себя Феликса – это еще надо умудриться и, как показывает практика, очень опасно и крайне вредно для собственного здоровья. Лучше не будить лихо, пока оно тихо, в особенности, когда налицо все признаки посттравматического синдрома, что балансирует между ремиссией и тяжелой стадией проявления. **** Хёнджину начинает нравиться это место. Ещё бы. Игровые заведения в Лас-Вегасе были для его компании вечерней развлекаловкой, куда они проникали по поддельным паспортам и зависали за игровыми автоматами. И только Хван осмеливался, не имея в кармане ни гроша, садиться за игральный стол и пропускать за парой рюмок несколько партий в семикарточный стад. Правда, потом по полной огребал от матери, возвращаясь домой в стельку пьяным. Так что влиться в коллектив Хёнджину не составит особого труда. У Феликса определенно есть вкус. Несмотря на беспорядок, устроенный во время налёта, всё по-прежнему выглядело как картина величайшего искусства. Оставалось только вставить в рамку и повесить в музее. Правда вряд ли кто-то из простых людей будет рад слышать, как чинуши развлекаются с их деньгами, вместо того, чтобы заняться делом и, к примеру, облагородить какой-нибудь городской квартал. - Эй, - Минхо протянул швабру Хвану и нагнулся за мусорным пакетом, который случайно уронил, - хватит всё разглядывать, ты не в цирке, у нас скоро открытие, надо привести всё в порядок. А твоё любопытство меня дико раздражает. - Ли приподнялся на носочках к Хёнджину, выплёскивая весь яд, что у него успел накопиться по отношению к отвратительной идее Феликса сотрудничать с федералами. - И не путайся под ногами, иначе глотку перережу. Ну да, с этим чудилой Хёнджину вряд ли удастся найти общий язык. Хотя бы на тот период времени, пока он находится прямо в пасти тигра. Друзьями они в любом случае не станут, особенно когда Хван собирается всех находящихся здесь упрятать за решётку. - Я сюда уборщицей не заделывался. Минхо оскалился и проворчал под нос, словно дикий кот, вцепившись в воротник Хвана. - Все мы – одна большая семья. Поэтому неважно кем ты работаешь и чем занимаешься, - прошептал Хёнджину в ухо Ли, - у всех нас одна цель – процветание Рая. Так что не смей скулить и берись за работу. -Твою мать, Йа, - облокотился Феликс об косяк игрового автомата, покачивая головой, - иди проверь других, воспитанием этого я займусь сам, - и сопроводил взглядом Минхо до выхода в другой зал, - если хочешь здесь задержаться, и узнать то, что тебя интересует, то попытайся хотя бы чуточку соответствовать нашим правилам. - Иначе что, отшлёпаешь и поставишь в угол? – усмехнулся Хван, скрещивая на груди руки. - Представь себе, - подкрался к Хёнджину Феликс, изгибаясь бедрами, - только боюсь, что за непослушание придётся хорошенько отодрать тебя. - Я аж покраснел. - Отодрать до мяса, придурок, - Феликс нежно обхватил пальцами шею Хвана, улыбаясь, - думаю, что тебе понравится. - В следующий раз принесу плётку. Прости, не знал, что ты любитель подобного, - Хван схватил швабру, попутно снимая косуху, бросив её на ближайший игральный столик с барабаном, а глаза ненароком скользнули в широкий разрез рубашки Феликса. - Не торопи события, у нас еще будет время, обещаю, - подмигнул Ли и, выдвигая один из стульев практически в центр, уселся так, чтобы с любого ракурса была видно чем занимается парень. Феликс, въевшись глазами в спину Хёнджина, потянулся за стаканом виски, задев костяшками открытую бутылку на краешке стола. Разбилась. И хорошо, что пустая, иначе парень не пережил бы такое. Сложно выстраивать диалог с тем, против кого не имеешь ни малейшего рычага давления, а самое страшное, что это первый человек, в грязном белье которого нет особого желания копаться. Феликс манипулирует тем, жестоко обманув Хвана, что якобы знает всё, вплоть до того, когда он ходит справлять нужду. И самое забавное, что Хёнджин поверил и теперь мало того, что держится на расстоянии, так еще и сам пытается поиметь что-нибудь против него. А это уже вызывает смех и резонное ну ты и дурак. Ещё и личиком удался. Феликс честное слово пытается держать себя в руках, но взгляд сам невольно тянется к бёдрам и заднице Хвана, в особенности, когда тот щеголяет в плотно облегающих брюках. Впрочем, как и сейчас. - Везде постарался, дядя Чон Иль. - Что? – матюкнулся Хёнджин, вступив в побитое стекло, пока оттирал следы крови. - Что? – вскинул бровями Феликс, пихая язык за щеку, а стакан в руке раскручивался по спирали, унося оранжевую жидкость в маленькую воронку с кубиком льда. - А, прости, дурная привычка бубнить под нос. Образ черноволосого, с морщинистым лицом мужчины всплывал в голове. Парень хорошо помнил его улыбку. Доброта, что сопрягалась со строгостью, обескураживала. И даже когда он ругался, в этом не было высокомерия или злобы. Так выглядела справедливость. Так выглядела честность к близким людям без всяких преувеличений и замыливания глаз. Мой солнечный луч ушел навсегда. А станет мне лучше? Уже никогда. Губы дрогнули, и Феликс едва сумел сдержать слёзы, что даже в глазах болезненно защипало. Он обещал. На смертном одре поклялся, что защитит Хёнджина. Но мог ли он предположить, что, то чёртово письмо, отправленное в город грешников, втянет Хвана во всю неразбериху? Он обязан был знать, что случилось с отцом, но не должен был втянут в передрягу, из которой выхода нет. Только смерть. Феликс виноват. И Обещание не сдержано. - Господин, - старина Тхуан тихонько подошел к Феликсу со спины, приодетый в новенький бежевый фрак без единой не выглаженной смятости, - вам пора собираться, у госпожи Хан юбилей, - мужчина учтиво протянул пригласительное, что не осталось без внимания Хвана. А Феликс резко посмотрел на него в ответ, улыбаясь. Одна слезинка всё-таки умудрилась просочиться. И Хёнджин заметил, хмурясь, от чего брови свело к переносице. Ли подскочил, вырвал швабру из рук Хвана и шумно отбросил в сторону. Некоторые работники выглянули из другого зала. - Скажи Минхо отправиться от моего имени, - они смотрели друг другу в глаза, пожирали всё, что можно было сожрать, добираясь до самого сокровенного – души, - и пусть оденется приличней, сборище тупоголовых богачей как-никак, - Феликс неожиданно схватил Хёнджина за руку, - пойдём, на сегодня закончили. Тхуан  за главного, - крикнул блондин, чтобы все, кто находился на этаже, услышали. **** Хан сильно нервничает. Он долго рассматривает себя в зеркале. Прежде всего, свой махагоновый, немного блестящий на свету смокинг с чёрными запонками и воротом, коричневый галстук, сжатый в тиски серебряной брошью, оттенявшей угольную рубашку, сдавливающую шею Джисона в области кадыка. А на правом бедре свисала тонкая цепочка из тёмного железа. А когда парень вышел на крыльцо ресторанчика, то немного задрожал, увидев лимузин и шофёра, который любезно приоткрыл ему сзади дверь. Так еще он предложил Хану бокал белого и предоставил поднос с нарезанными фруктами. Всё это уже было дороже, чем его жизнь. К чему эта показуха? Джисон мог добраться и самостоятельно. Вечер обещает преподнести немало сюрпризов, главное суметь их принять, а самое главное осознать и не охереть от происходящего. В салоне играла тихая мелодия, приглушённый свет по задумке должен был настраивать на соответствующий лад, но Хан от этого только сильнее сковывался и, прикусив язык, продавил спиной мягкую обивку кремового сидения. Жуткий дискомфорт нашёптывал всякие гадости, перебегая, словно несносный ребёнок, с одного плеча на другое. Незамеченным остаться не получится. Сплетни начнут ползти, как только завидят машину. Не потому что личный водитель прибавляет очков статуса, а потому что у семьи премьер-министра есть дурацкая, по мнению Джисона, традиция – для горячо желанных гостей присылать автомобиль, который заедет прямиком с парадного входа безо всяких пригласительных, как член семьи. Что в принципе и происходит. Хан не успевает опомниться, как в тонированных стёклах сгущается толпа. Одетые в строгих элегантных платьях женщины сияли в окружении тёмных мужских смокингов. Становилось громко. Слышался смех и сигналы других водителей, что пытались выехать, казалось, из бесконечной плеяды автомобилей, отполированных, без единого изъяна, царапины или клочка грязи. - Останови здесь. - Но господин…. - Я сказал, останови тут, и не называй меня так! Можешь перестать играть в вежливость: я такой же, как и ты – жру вонючее кимчи и выпиваю дешёвое соджу. Шофёр послушно пристроился к бордюру, по другую сторону дороги, что вела прямиком к Дворцу Лучезарного Счастья – крупнейшему из “Пяти величественных дворцов”. Дважды разрушенному и дважды восстановленному. Ходит слух, что премьер-министр собирается превратить достопримечательность в новую резиденцию, но пока что общественные защитники памятников культуры и архитектуры не позволяют этого сделать. Всё-таки остались ещё люди, способные отстаивать собственные интересы. Хан вышел из лимузина, громко хлопнув дверью, и осмотрелся, пугаясь большого скопления людей. Ещё больше он пугался масштабов самого дворца, потирая себя за локти то ли от ужаса, то ли от колющего ноздри мороза. Джисон укутался в бежевое пальто, доходящее до икр, и, не успев сделать и шаг, обернулся на шум позади себя. - Как так можно! – кричала женщина, удерживаемая двумя полицейскими. Она волочилась коленями по газону, а по виску уже стекала струйка крови. - Наши дети вынуждены голодать, монополисты в это время свирепствуют и задирают цены, а они радуются, веселятся и давятся деликатесами! Позор! Позор. Позор. Позор. Толпа вторила ей. Скандировала безостановочно одно и то же слово. Посыпались многочисленные обвинения и проклятья. Хан развернулся к входу в Кёнбоккун, наблюдая за довольными физиономиями съезжающихся на праздник богачей и публичных личностей. Затем Джисон снова развернулся к полицейскому кордону, сдерживающему небольшую толпу протестующих. В руках некоторых из них были плакаты с антиправительственными лозунгами, испачканные красной краской. Все было, казалось, под контролем, пока отъявленные радикалы не начали применять силу, забрасывать камнями и тухлыми яйцами полицейских, вследствие чего получили с их стороны еще более мощный натиск, что заставило толпу постепенно отходить дальше. Хан хотел подойти к тем, кто держал женщину и один раз ударил её в живот, чтобы попытаться остановить насилие, однако чужая рука резко перехватила его за талию и развернула в сторону дворца. - Пойдём, нечего геройствовать, иначе уже завтра окажешься знаменитостью всех эфиров, - Минхо подталкивал Джисона, пока парень всячески оглядывался назад, - ты явно не этого хотел, когда отшил водителя. - Какого чёрта ты здесь забыл?–прохрипел от холода Хан, пытаясь сбросить руку Ли. - Отдуваюсь за Ёнбока. Джисон от неожиданного признания обомлел, практически оседая в руках Минхо. От удивления его глаза округлились, а желание дерзить тут же отпало. - Я в курсе, что ты слышал наш разговор, ты далеко не недоумок, уж я то знаю, - улыбнулся Ли, соприкасаясь со лбом Хана, - просто не дави на него, если ваша странная дружба хоть что-то значит, а сейчас, - Минхо остановился возле охраны перед входом, протягивая пригласительное, - он со мной. Хан молча наблюдал за его действиями. И если они проведут вместе хотя бы еще пару минут, то Джисон не сдержится, затащит его в укромное местечко и начнет с пристрастием расспрашивать. Или даже допрашивать. Охранник, как будто издевался, бесконечно долго проверял списки, поглядывая на них, и так же долго переворачивал листы бумаги. Хану захотелось ему врезать, но Минхо схватил его ладонь, надавливая слегка на запястье, при этом парень еще умудрялся улыбаться и терпеливо ждать, пока желанное «проходите» не прозвучало из уст охранника. Минхо не испытывал ни грамма энтузиазма, присутствуя здесь. Отношение к светским завсегдатаям у него особенное. Настолько, что даже преобладали мысли как он медленно потрошит их. Ему – ребёнку из гетто никогда не понять эту сторону медали. Для него она навсегда останется дикой и невыносимой, будет покусывать и оставлять клеймо на теле. Они никогда не поймут ребёнка, проданного за гроши. Никогда не поймут того, кто боролся за подачки, убивая тех, кто присутствует здесь. Если захочется жить, то и бешеным зверем станешь. Так работают инстинкты, прежде всего самосохранения. Какой идиот захочет умирать? Только тот, кто понял, за что собрался погибать. У Минхо, того за что надо было бы погибнуть, пока нет. - Не стоит нам приближаться друг к другу, Сонхва может наброситься и испортить всем праздник, - усмехнулся Хан, позабыв, как совсем недавно угрожал заявить на Минхо. - Его отец без понятия что он – гей. Так что не накручивай себя понапрасну, - они, не спеша, шли по дворцовым застенкам, и подмечали для себя знакомые лица. Джисон — богатеньких сокурсников, а Минхо —потенциальных врагов Бафомета. - Думаешь, они адекватные? - Не ты ли испугался, что праздник будет испорчен? - Ненавижу, когда отвечают вопросом на вопрос, - Хан подошел к столику, к которому присоединился Минхо, и почти незаметно сорвал со своего бедра цепочку, убирая в карман. - А ты забавный. Пойми, как бы громко ни кричали люди, власть имущие их никогда не услышат. - Минхо упёрся одной рукой об стол, подпирая кулаком подбородок. - Проще объявить всех радикалами, нарушителями конституционного строя и, через купленных проституток, с телевидения рассказать о том, как очередной полоумный из ассамблеи перевёл через дорогу бабулю, а она в благодарность расцеловала ему щеки, - он наклонился еще ближе к Хану и перешёл на шёпот, - только если этих криков не станет больше, а пока что все боятся оказаться за решеткой, да и люди слишком тупые, манипулировать стадом очень легко, поверь, просто надо проявить  немножко усидчивости, - Ли принюхался к бокалу и, сморщив нос, отставил находящееся в нём пойло; дорогое, зараза, но и глотка этой блевотины делать не хочется, которая только из-за сраной брендовой этикетки набивает себе ценник, а на деле ничуть не лучше разбавленного самогона. - С удовольствием поболтал бы с тобой ещё, но извини, - вздёрнул края пальто Хан. - Давай, иди попудри носик, ни то мама расстроится, что не оправдал ожиданий, - Минхо, словно школьный хулиган, поддразнивал Джисона, улыбаясь так широко, что у Хана рука зачесалась. Впечатанный кулак в этот красивый, но очень наглый нос, смотрелся бы весьма прозаично, - первая за долгое время встреча, а ты уже сплошное разочарование, бельчонок, - хмыкнул Ли, прищурив глаза. - Козёл, весело тебе? – усмехнулся Джисон в ответ, пока не схватил бокал и не выплеснул его содержимое прямо в лицо парню, - с праздником. Ему действительно захотелось в туалет, подержать под струёй холодной воды ладони. Атмосфера давила, всё здесь ничтожная фальшивка – эти фуршеты, подобранные со вкусом наряды, то, как они разговаривают, скалят в улыбке зубы, оголяя собственную важность. Хотя никакого достоинства у них отродясь и не было. С идеей высадиться и пройти, как остальные гости, Джисон не прогадал. Всем было плевать, несмотря на то, что одет он был в несколько раз дороже многих пришедших. Обращать внимание на бирку одежды – развлекуха для богатеньких, в особенности для их детишек. Услышав название бренда, они накидывают примерную стоимость и уже составляют соответствующий автопортрет, после чего решают отброс ли ты или мешок с деньгами, с которым даже очень выгодно завести разговор. А вдруг поможет в экстренной ситуации. Связи – дело святое. Хан бродил по коридорам Кёнбоккун в поисках туалета или хотя бы намёка на него, стараясь ни к чему не прикасаться. Он боялся ненароком что-нибудь сбить, ведь каждая деталь дворца – творческое безумие, которое не должно использоваться для чьих-то показушных вечеринок. Здесь необходимо просвещаться, не более, а не распивать алкоголь и устраивать убогие праздничные состязания и игры, никогда не заканчивающиеся положительно. Всегда что-нибудь да и произойдет. Закон подлости. И пока голоса с улицы становились все тише по мере продвижения Джисона вглубь дворца, впереди, наоборот, нарастала возня, прямо за следующим поворотом. Парень остановился, прислушиваясь, и на носочках подошел ближе, выглядывая из-за угла. - Почему ты такой тупой! Сонхва, с обжигающим чувством на щеке от пощечины, немного потрясывало, а глаза были красными от едва сдерживаемых слёз.  Губы растянулись в узкую трубочку, от чего скулы сильно напряглись. - Хватит позорить меня! – мужчина удручённо выдохнул, расправляя пиджак, - такой же убогий, как и твоя мать, почему мне вечно не везет, даже с сыном, - и развернулся в другую сторону от наблюдающего Хана, - давно пора взять всё в свои руки. Джисон хотел незаметно скрыться, но по случайности задел плечом на стене картину, пока пятился назад, и, слава богу, вовремя среагировав, поймал её, однако получилось слишком шумно. Надежда, что на это никто не обратил внимание улетучилась, когда рука Пака резко развернула его. - Какого хера ты здесь шатаешься? – Сонхва прижал парня лопатками в стену, и Хан ударился затылком, стерпев боль. - Искал туалет. - Я смотрю совести у тебя совершенно не осталось, - говорит тот, кто вертел её на одном месте, - вернее у тебя никогда её и не было. Что ты слышал? - Что ты тупой. Ну, и убогий, - съязвил Джисон, при этом прекрасно понимая, что поступает отвратительно, но не мог упустить шанса поизмываться над Паком. - Держи язык за зубами, иначе придушу тебя, - Сонхва резко отпустил его, и ринулся по тому же маршруту, по которому Хан сюда каким-то чудом набрёл. Теперь Джисон точно знал, что отношения между Паком и премьер-министром не самые тёплые. Раньше он мог лишь догадываться об этом, по словам самого Сонхва, но теперь увидел всё воочию. **** Когда говорят, что крокет – простая игра, историческая потеха для английской аристократии – то подобным утверждением, уж поверьте, оперирует недалёкий человек. Вроде бы ничего особенного: катаешь шар с помощью молотка через как попало расставленные воротики, но лишь немногие соревнующиеся могут сказать, что развивают чувство юридической ответственности, прежде чем нанести удар так, как будто сам начинаешь катиться по полю до заветной цели с поразительной точностью. Ведь обратной дороги уже не будет. А путь к ней долгий и кропотливый, но когда достигаешь, чувствуешь, как вокруг тебя захлопывается капкан энтузиазма. И начинаешь двигаться к следующей цели, спокойно, и бескорыстно. Ведь главное не победа, а то, как ты приходишь к ней, выбивая собственное имя на доске почёта. - Госпожа Хан, вы выигрываете чётвертую партию кряду, нам становится стыдно, - наблюдающие за игрой люди поддержали слова мужчины смехом. - Отстань, сегодня ей можно всё, даже звезду с неба, - игриво ударила его в плечо одна из наблюдательниц, прозвенев драгоценностями на шее. Е Сыль – красивая и мудрая. Госпожа Хан не была обделена. Редкое сочетание привлекательности и ума в этой женщине никогда не оставляли её без внимания. Скорее оно было излишним и где-то даже больше, чем к её мужу. Ранее одержимая сценой кабаре и мечтой о Мулен Руж, а теперь супруга самого ненавистного всеми политика, она вынуждена улыбаться и делать вид, что все происходящее – правильно. Женщина немного расставила ноги, готовясь к очередному удару. Холодный ветер огибал изгибы её оголённой спины. Широкий разрез доходил до начала поясницы. Чёрное из плотного бархата платье облегало её стройное тело, и закреплялось четырьмя пуговицами на бёдрах. Лицо практически лишено макияжа, а каре, заведенное к правому уху, завивалось кудрями. Е Сыль старалась поймать штиль голосов. Она считала до десяти, и как только вновь начинался смех, женщина считала заново. И так по несколько раз, пока посторонняя суета окончательно не улеглась. Тихий, практически неуловимый для окружающих удар. Блёклый розовый шар с шуршанием прокатился по газону, пока не достиг последних ворот, не ударился об левую штангу, и по траектории не пролетел сквозь них. Несмотря на аплодисменты, госпожа Хан лишь сухо приподняла в улыбке губы и вернула прежнюю невозмутимость. Она хотела сойти с игрового поля, однако: - Ещё одна партия, - Джисон остановился на противоположной стороне, сунув руку в карман, - проигравший исполняет желание, - ажиотаж значительно возрос, всё больше людей начали обступать площадку для крокета. - Хорошо, - и только в этот момент, впервые за весь вечер женщина улыбнулась, а глаза вспыхнули с новым рвением к жизни. Как существует несколько разновидностей игры в бильярд, также и существует несколько видов крокета. И когда кто-то говорит, что он умеет играть, Е Сыль первым делом спрашивает: “В какой вид?”. Без этого принципиального уточнения она считает дальнейший разговор бессмысленным. Но поскольку именно она научила сына в детстве играть в садовый на желание и постоянно поддавалась, то и детали становились неважными. Так женщина развивала в ребёнке целеустремлённость. И что за любую тяжелую, как игра в крокет, работу, должна быть заслуженная награда. И сейчас они сыграют за правду, без которой будущее навсегда может стать для них туманным и даже болезненным. - Ты наконец-то получила мой подарок. Премьер-министр неожиданно подошел к Хану, обхватывая его за плечи, чем вызвал недоумение остальных. - Я давно хотел рассказать вам правду, рассказать, как тяжёло было моей Е Сыль из-за невозможности видеться с родным сыном. Джисон, заметив быстро меняющееся выражение лица матери на откровенное разочарование и испуг в глазах, понял, что не она звала его, а приглашение было отправлено и… Хан посмотрел на мужчину, стоявшего рядом и распинавшегося в речах перед толпой. - Но благодаря моему упорству, они смогут всё обсудить, проложить путь к примирению и оказаться за одним праздничным столом, - мужчина посмотрел на трясущегося от волнения Джисона, надавив на него рукой, вроде бы успокаивая, и в ту же секунду захватывая в режущие тело сети. - Поздравляем! Поздравляем! Поздравляем! Свист. Многочисленные овации и радостные вскрики. И только для матери и сына разверзлась новая пропасть испытаний. **** Феликс крепко держал Хвана. Их пальцы сплелись, а ладони неприятно взмокли. Лифт невыносимо долго поднимался вверх, хотя этажей в здании словно кот наплакал. Хёнджин таращился на Феликса, а Феликс смотрел прямо перед собой, предпочитая безмолвное общение, в котором Хван сейчас выступает в роли бесполезного фикуса. Когда двери лифта разъехались, Феликс резко завернул за угол, отпустил Хёнджина и поднялся на лестницу. Он шерстил по карманам, вынув связку ключей. А Хван уже ощущал пробирающий до костей холод с крыши. Феликс отбросил замок и вырвался наружу, задыхаясь от холодного ветряного потока. Горло тут же обложило, а обнажённая сквозь разрез грудь заледенела, стесняя в движениях. Парень подбежал к краю крыши, запрыгнул на выступ и расправил руки. Хёнджин же не повёл и носом, но незаметно подошел как можно ближе. Мало ли что. - Когда меня впервые привезли в Корею, ощущение, что подо мной тлели угли никак не покидало, - Феликс присел на край, рассматривая горящие огни высоток, - вкус поганого пепла и запах горящего сибирского кедра буквально преследовал меня, - и Хёнджин заметил, как парня потрясывало и мышцы в теле неественно напрягались, - меня едва успели вытащить с горящего чердака, хорошо помню лестницу, пожарного, поднимающегося по ней, и как я извиваюсь от жуткой боли. - А дальше? – Хван сел рядом. - Дальше, - Феликс шмыгнул носом, всматриваясь в летящие по дороге машины, прислушиваясь к их сигналам и отдалённым звукам двигателей, - тяжелая форма парестезии и нешуточный страх перед любыми звуками, похожими на стрельбу, - Ли вскинул бровями, приподняв плечи, - курс лечения давно похерен, а потому шанс вернуться к нормальному состоянию ноль целых хер десятых. - Но он всё-таки есть, - Хёнджин неосознанно озвучил этот факт, он и подумать не мог, что начнёт сострадать тому, кого собрался наказать по букве закона. - На это уйдет слишком много времени, а у меня его остаётся с каждым днём меньше. - Так и скажи, что тебе просто наплевать на себя, - Хван упёрся руками в холодный бетон, выдыхая, - вот только твоя жертвенность нахер никому не сдалась, ты видимо перестал замечать, что давно стал костью в горле даже для самых близких людей, они будут только рады, когда ты коньки отбросишь. - Как и ты, - усмехнулся Феликс, стуча подошвами обуви друг об друга. - Разумеется, потому что я все ещё зол, и все ещё хочу придушить тебя, не думай, что что-либо изменилось. Но почему-то Хёнджин не ощущал этой самой злобы, он всё больше убеждался в том, что видит беспомощного и крайне одинокого человека, обрёкшего себя самостоятельно на муки. Ведь можно что-то сделать иначе, и эта мысль не давала Хвану покоя. - Когда я сделаю то, что должно, первым делом побегу к тебе, чтобы нырнуть в изолятор, okay? Michael Soul - Humanize Они резко замолчали, всматриваясь друг другу в глаза, пока Феликс не развеял пугающую тишину смехом, сражая Хёнджина низким баритоном. И Хван неосознанно приподнял уголки губ, после чего прохрипел, завертевшись по сторонам. - Как мой телохранитель ты обязан знать, что любое волнение, любой неспециальный скрип, который я не ожидаю, может вызвать у меня приступ, - Феликс положил ладонь сверху пальцев Хёнджина, - даже отношения с людьми могут стать причиной обострившейся чувствительности, которая может проявить себя как невыносимая боль, так и блаженной патокой обернуться. - И какие же отношения у нас? – вспомнил инцидент в ванне Хван, и Феликс его прекрасно понял. - Сложно сказать, - самое время подразнить в ответку, что помогает Феликсу избежать наводящего вопроса, - но когда я не могу контролировать себя, я купаюсь в холодной воде, или же просто сижу на холоде, как сейчас, - встрепенулся Ли, - так все ощущение притупляются. И парень обомлел, когда Хван перехватил его руки, сжимая в объятиях. Тепло. И Хёнджин сам шокирован от того, что делает, но подчиняется голосу внутри. - Так и заболеть можно, - Хван приложил ладонь к затылку Феликса, пока тот вслушивался в звуки его колотящегося сердца, - кто мне больничный оплатит? – застучал подбородком парень. - Да ты не только кайфолом, но еще и дикий мерзляк, - прохрипел Феликс, отстраняясь от Хёнджина. Может быть, ещё не все потеряно. Есть малюсенький шанс избежать катастрофы. Лишь на мгновение Феликс забылся, снова освободил того маленького мальчика, сидевшего перед камином, погрязшего в несбыточных грёзах и мечтах. Эта непринуждённость убивала. Рядом с Хваном, он почему-то чувствовал себя беспомощным и начинал неосознанно кричать на помощь. Каждый такой незначительный разговор, становился чем-то значимым. И Феликс сам не понимал, как оказался на месте Хёнджина, раскрывая свои секреты, вместо его, почему то уровень доверия только продолжал расти, и поэтому страх ляпнуть что-то лишнее также усиливался. - Господин, - Тхуан с мрачным лицом вышел на крышу, не решаясь продолжить мысль, на его щёку упала первая снежинка, которая моментально растаяла, а за ней ещё одна, и ещё, - ваш отец… при смерти. Феликс сперва долго смотрел на дворецкого под пристальным взглядом Хвана, затем поднялся и бросился бежать по краю, расправив руки. Он остановился на носочках на углу крыши и не заметил, как Хёнджин рванул следом, готовясь схватить его. Феликс прикрыл глаза, выгибая вперёд шею, и улыбнулся, хватая лицом снежинки. - С первым снегом, - обратился Ли к Хвану. Упорхнул, словно птица, в ад. А языки пламени послушно разбегались в стороны, прокладывая тропинку спасения.