колибри в клетке, ворон на ветке

Голографический экран, с легкой зеленцой, показывал трансляцию с камеры в Резиденции: ничего примечательного, всего лишь две девушки, длинноногие грации, сплетничающие на скамейке в саду. Одетые по вычурной моде Великого Гарема, они бренчали, шелестели и щебетали — нотки звона тонких серебристых цепочек, драгоценных ушных гарнитур и девичьего смеха сплетались в музыку, похожую на пение тропических птиц. Никак не на человеческую речь. — У тебя и правда получилось, Сергей. Я горжусь всеми служащими Гарема, которые этого добились, — Пятый правитель Олег отозвался со своего кресла, не отрывая взгляда от экрана, — потрясающе. И все это на чистой механике? — Исключительно на частоте звона их украшений, — Настоятель коснулся спинки кресла пальцами, укрытыми серебристыми футлярами, — малейшего движения хватает, чтобы звук нужной частоты превратил любую запись звука в непригодную. Криптографы уже на последних стадиях проверки обратного кодирования, но я уже уверен, что алгоритма восстановления чистого звука не будет. В кадре появился силуэт в зеленом: служащий остановился за спинами девушек и что-то недовольно высказал им, сложив руки на груди. Его голос звучал словно задушенный вороний клекот. Девушки, поначалу обернувшиеся на него из-за плеча, прыснули, склонив головы к друг другу — неприятный высокий звук заглушил всё. Строго одетый служащий с клекочущим голосом только всплеснул белыми, как снег, кистями, и спешно удалился. — Конечно же, технология двойного назначения, документы по линии производства уже готовы. Нам понадобятся, может быть, пятьдесят таких изделий для всех служащих, но с этой же методикой резонанса мой отдел придумал как минимум три направления для сельского хозяйства. Ты обещал, — Сергей проскользнул вокруг кресла и осел к правителю на колени, — что если мы интегрируем производство, то одобришь смету со всеми тратами на ювелиров. — Я заверил это обещание печатью? — рука Олега привычно придержала его за спину. Длинный подол темного винного кафтана захлестнул и укрыл его ноги пологом. -Своим честным словом! — Сергей уперся острым напальчником Олегу в грудь, — Идея в том, чтобы сделать глушитель неочевидным. Все будут искать и пытаться испортить какие-то устройства в стенах, вентиляционных шахтах и кадках с цветами, ломать пустышки — и им будет невдомек, что одного присутствия служащих Гарема достаточно, чтобы никакая аппаратура не писала звук. Полная анонимность. Ценой пары грамм редкоземельных металлов и скрывающих истинное назначение побрякушек. — он наклонился вперед, и тяжелый локон соскользнул на лицо — Подумай только, как это скажется на образе служащих. Душу страны представляют существа настолько могущественные, что своим колдовством подчиняют тонкую технику. — Ты единственный, кто додумался украшать жемчугом и камнями то, что должно быть скрыто, — Олег отнял его руку от груди и переплел их пальцы, — а как же чтение по губам? И разве вы действительно не зачаровываете металл на одном из этапов? Я прочел промежуточный отчет, ты заставил дополнительно оплатить транспортировку десяти килограмм сырья в нижние лаборатории. — Так много вопросов, так мало чтения сопроводительного письма, — Сергей изогнулся лозой и коснулся пальцем экрана, смахивая видеотрансляцию, чтобы открыть документ, — я еще в предыдущей сводке по техотделу показывал, что мы очень дешево запустили вот этих, — он пролистнул несколько файлов и открыл изображение головного убора, больше всего похожего на редкую кольчугу, — красавцев. Коллекция украшений Мурада Кобалии, в столице сейчас на каждом втором такая. Для Великого Гарема они улучшены, облегченная разведывательная технология интерполяции света. Не скрывают все, но на видео слишком плохо видно мимику. Протокол заседания по технологии подписал, а сам не читал. — Первейший Настоятель, моя душа, совесть моя, прости своего правителя за слабую память, — Олег коснулся увитых металлом пальцев губами, и Сергей притворно закатил глаза, — я всего лишь человек перед твоим светлым ликом, перед твоим тонким станом, под твоим неумолимым взглядом. Прости меня за то, что когда ты говоришь о красоте, я думаю лишь о тебе, — он коснулся края высокого ворота костяшкой указательного пальца с черным кольцом, и магнитная полоса начала расходиться, открывая взгляду прикрытую тонким кружевом ключицу, — и увлекаюсь собственной слабостью. — Тогда мне следует удалиться от всех государственных дел и запереться в башне Великого Гарема до старости, господин Пятый, — Сергей прикрыл рукой разошедшуюся ткань, — дабы не отвлекать вас от долга. Олег, неужели и ты поддаешься иллюзии, что служащие Гарема не опаснее певчих птиц? — Я знаю, что ты вырастил своих подчиненных по своему подобию, а это значит, что они птицы хищные, — Олег откинулся на спинку кресла и запрокинул голову, вглядываясь в нахмуренное лицо настоятеля с нежностью, — не подумай, что я недооцениваю важность твоих дел. Но планы Гарема — это кружево на твоих рукавах, их переплетения для меня непонятны и декоративны до тех пор, пока миллионы стальных нитей не оплетут шеи моих врагов. Сергей вдруг изменился в лице, и стек с колен Пятого на пол, стукнув каблуками. — Ты напомнил мне о весьма неприятном деле, — сказал он, оправляя бархат тугого, как кокон, кафтана, — требующем моего личного участия. На прощание Олег поцеловал его запястье. Путь до Резиденции от этажей Правителя был очень долгим — много километров вверх даже до первых этажей башни. Острая стеклянная игла над городом была только пиком айсберга государственного дворца, скрытого под землей и водой залива. Великий Гарем и его прекрасные лица, Душа страны, был на поверхности. Дипломатия и политика цвела в его подвесных садах и огромных залах, в кулуарах и спальнях служащих, с начала государства — но Великим Гарем стал только при Настоятеле. Он возник при Первом Правителе, и имел все то же назначение, что и несколько веков спустя — государственные деятели пребывали в обществе верных государству же людей. Настоятель пришел сюда юношей, равным среди других — и возвысил всех. Проезжая на лифте этажи Резиденции над землей, Сергей всегда невольно окидывал взглядом всю панораму города: кроме Гарема, власть он имел всего над одним человеком, но обозримый мир все равно покорялся ему. Из пары десятков наложниц штат вырос до сотни, вместо унизительной покупки бедных, прикрытой заключением пожизненного контракта он стал отбирать лучшие умы и лица, превращая бордель в гуманитарное представительство. Проститутки служили в храмах. Игла возвышалась выше любого собора города. Со времен Первого, они жили в безверии — и только пришедший к власти Пятый поддержал грандиозную глупость своего тогда еще наложника. Если бы не Олег… Пусть тот до сих пор говорил, что его идеи безумны, что не понимает их сути — Олег верил, как человек, и гарантировал свою поддержку, как правитель. Сергей был благодарным. Он вырастил для него разведку, гумкорпус и цифровых аналитиков в одном месте, умных, властных гарпий, верных тому, кто их возвысил. Других держать не следовало. Сергей пересек белый мраморный зал Резиденции в тяжелых мыслях. Он плыл над зеркально гладким полом в своем темном одеянии, словно туча, тревожа увидевших его служащих, но совершенно этого не замечая. Их это не касалось — ожидавший его виновник такого поганого настроения уже должен был ждать в кабинете. Стук стальных каблуков раздавался гулким эхом среди высоких стен, и с ним затихали голоса и шепотки спрятавшихся между пышной зеленью служащих и гостей. Павел ожидал его, вытянувшись струной на краешке жесткого деревянного стула. Худощавый, острый чертами и повадками, в залитом закатным солнцем кабинете он как будто был предвестником наступающей темной ночи. Среди всех служащих, только Павел стремился одеваться подобно Настоятелю — во всем гареме только они скрывали под плотным и темным одеянием шеи и ноги, мода была на невесомые ткани, которые держались на теле, как вторая кожа, длинные шлейфы и газовые накидки. Павел держал дистанцию — черного, как Настоятель, не носил. Но глубокий изумруд был только его оттенком. Среди всех служащих, к себе Настоятель подпускал Павла чаще всего. — Я полагаю, что вы вызвали меня не для того, чтобы сообщить радостные новости. — белые пальцы Павла впились в жесткий бархат на коленях. — Верно, — Сергей опустился на свое кресло и от Павла его отделял тяжелый стол редкого дерева, — не стану терзать. Я отстраняю тебя от всех текущих операций начиная с этого момента. Павел взвился на месте, как обычно, потеряв все терпение быстро. — Как вы можете, как — зачем? — и даже его чистый голос походил на клекот, — Разве я когда-то подводил Гарем? Я в самом разгаре решения вопроса по образовательной миссии на севере, вы не сможете решить логистику без меня, за что- — Это недопустимо для служащего с таким опытом — оставлять дела в таком состоянии, что их нельзя передать кому-то еще, — холодно отрезал Сергей, и весь запал Павла как будто потух. Тот осел на стул, словно осенний лист. — Выслушай меня. Дело не в твоих делах, а в том, что у тебя на душе. Сядь, не перебивай, я поступаю, как лучше для всех, — Настоятель жестом указал Павлу не вскакивать с места снова, — о твоей связи известно всем, от служащих до гостей. — Уставом это не запрещено, — Павел поджал губы, — это просто секс. Как мое желание по-настоящему удовлетворить относится к какому-то душевному состоянию? — Как может быть просто секс у служащего? Твои оправдания звучат так глупо, потому что ты боишься. Потому что ты знаешь, в чем твой просчет. Я не обвиняю тебя в предательстве, я не отстраняю тебя за ошибки, — Сергей наклонился через стол, — но ты не можешь быть частью Гарема и иметь в виду чужие интересы. Выходи за него замуж или уходи из Резиденции вовсе, но служить ты больше не можешь. Павел все же приподнялся. Опираясь на стол, на непослушных ногах, встал — уже не как несгибаемый, устремленный в небо шпиль, но увядающий цветок в каменной пустыне. Подошел к окну и коснулся стекла, словно ища опоры в последних солнечных лучах — и шумно выдохнул. — Проклятая Мессалина, лжец, как я мог подумать, что не буду обманут, — слова Павла сочились тихо падающими каплями яда, — мы отдали тебе все за обещание лучшего мира. За обещание признания, ты сказал — редким цветам не гоже пробивать асфальт. И что теперь? — он обхватил себя руками, — использовав, выкидываешь обратно? — Ты не первый служащий, которого я прошу вступить в брак, — Сергей не изменился в лице, — и знаешь, что без поддержки тебя не оставят. Всё, что ты заработал — твое. Но я не могу допустить тебя к работе. — Да, ты принуждал к браку фаворитов, я знаю, — Павел дернул головой, — как будто это выбор. Как будто многие хотели такого — потерять свободу, власть в обмен на то, чтобы еще несколько лет прожить в роскоши. Но там я мог понять — их любовники обладали хоть какой-то властью. Ты выгоняешь меня из-за того, что я полюбил — я не стану отрицать, не буду врать и позориться — я полюбил человека, который о власти даже не мечтает. Он же учитель, Настоятель, — всплеснул руками Павел, — житель города, каких сотни. — И о его профсоюзной деятельности тебе, конечно же, ничего не известно, — Сергей сложил подбородок на руки, — ради нашей долгой дружбы, всего, через что мы вместе прошли — остановись сейчас. Не оскорбляй меня ложью. У тебя есть три месяца на то, чтобы заключить брак и получить для вас обоих право на особое положение. Зная тебя, ты провернешь это за две недели. — Он согласится хоть завтра, — Павел повел плечами, — дай мне хотя бы время передать дела, потом лишай доступа. — Я разрешу тебе подготовить преемника, — кивнул Сергей, — но доступ ограничу все равно. Тебе будет позволено общаться с твоим будущим мужем и с коллегой, все остальное время тебе следует проводить в покоях. Надеюсь, что твоего опыта и разума хватит, чтобы не пытаться попрощаться со службой на эксцентричной ноте. Павел поднял на него покрасневшие глаза — и Сергей вдруг подумал, что возможно, свое дело тот любил сильнее, чем кого-то живого. — Ты такой лицемер, — глухо ответил тот, — я знаю, что ты собирался сделать. Я знаю, что тебе не хватило духа — и ты смеешь рассказывать мне о верности. Впрочем, кому, как не тебе знать, как легко предать убеждения в постели мужчины, даже если убеждения обрели форму ножа под подушкой… Мне не место здесь, и ты прав. Пошатываясь, Павел побрел к выходу, по дороге оправляя рукава, убирая с лица растрепавшиеся волосы — словно собирающая сама себя после детской игры сломанная кукла. У самой двери он сделал глубокий вдох, выпрямляя спину и возвращая себе царственную осанку. — Игла. — Что? — Павел обернулся, и на его лице можно было прочесть только отрешенность. — Это была игла, а не нож. — Сергей махнул кистью в сторону двери, — ты свободен. Двери раздвинулись, и Павел выплыл в коридор. Там его уже встретило обеспокоенное щебетание, но тот не удостоил никого даже кивка. Провожая взглядом его худую спину, Сергей задумался о том, что, возможно, казне следует расщедриться на свадебное путешествие, школьный ремонт и разбившийся на трассе электромобиль.