колибри в клетке, ворон на ветке

— Даже сейчас ты прекраснее всех в этом проклятом месте, — тихо проговорил Володя, развернувшись к жениху, — позволь мне смотреть только на тебя, пока всё это не кончится. Пашино лицо, скрытое зеленой вуалью, не изменило своего выражения. Тот словно превратился в прекрасную мраморную статую, и только вуаль, спадающая из-под сороки на лбу, прятала ото всех тоску в его взгляде. Володе скрыть лицо не позволили. — Это всё равно настоящая свадьба. Ты станешь моим мужем и ради этого… — Помолчи, ради всех богов, — едва слышно выдохнул Паша и вуаль задрожала. Белые пальцы сжали до хруста ткань изумрудного камзола. — Помолчи. Тебе не понять, что я теряю, пожалей хотя бы себя. В зале, полном гостей, сидели они одни — высаженные на платформу в центре зала, словно короли. Шутовская свадьба, подумал Павел, и первую брачную ночь Настоятель отправит их проводить в ледяной дом на замерзшей Неве. Праздник был шумным, многолюдным — каждый служащий явился проводить коллегу в семейную жизнь, и почти все их любовники присоединились к торжеству. Оранжерея Гарема была на пике цветения, но самые красивые её цветы сейчас кружились в танце, переливаясь шелком и атласом в холодном электрическом свете. Снующие между ними журналисты в темном, сверкающие очками-камерами напоминали тлю. Так много лиц для светской хроники, и главное из них — Володино. — Ты хотя бы любишь меня? — спросил он, и Паша хотел бы, чтобы его голос окончательно потонул в тяжелых битах, но нет. — Я стану твоим мужем через два часа в любом случае, — он спрятал дрожащие руки под вуаль, — спроси меня тогда. Павел сам танцевал на таких мероприятиях, как любой служащий — в первый раз ему не хватало этого. Хотелось встать, оставить за столом этого дурака, мучающего бокал шампанского, сбросить с головы сороку и закружиться с другим дураком, влиятельным и богатым, увлечь его смехом и жарким взглядом — но ему оставалось только сидеть и привыкать к роли наблюдателя такой жизни. Он переживет потерю роскоши — этого Настоятель у него даже не собирался отнимать, присвоив щедрое приданое и пенсию — но никакие бриллианты, никакие уникальные технологии не могли восполнить служащему гарема потерянной власти. Кто-то из дурных молодых птиц уже начал носить зеленый, он видел в толпе летящий шифон цвета шартрез. Володина рука было потянулась к его колену, но замерла на полпути. И верно. Среди хищных птиц и медлительных насекомых появилась фигура в темном бархате — его камзол как будто поглощал весь свет, и в пестром многоцветии Настоятель выглядел разлившимся нефтяным пятном. Павел почувствовал открытой кожей неприятную липкость. Настоятель приблизился к ним с мягкой улыбкой, и глаза его сияли так же, как аметисты в укрывающей его волосы серебряной сети. Мертво, холодно. — Я надеюсь, что этот праздник достоин тебя, — обратился он к Павлу, — Великий Гарем не скупился для лучшего служащего. — Я вижу, вам удалось убедить Пятого в том, что вуали необходимо запустить в производство как можно быстрее, мои поздравления, — сухо ответил Павел, — эти образцы работают так же безупречно, как и прототип? — Разумеется, — тонко улыбнулся Настоятель, и Павлу показалось, что в темноте как-то ярче заблестели его зубы и серебряные когти на руках, — должен сказать, что если бы твоя сеть вербовки, привлечь правильные кадры было бы гораздо сложнее. — Превосходно, Настоятель. Тогда слушайте, — Павел наклонился вперед, — я готов был смириться с тем, что зашел слишком далеко и проиграл, я мог смириться, что заигрался и был наказан за свою гордыню. Но сегодняшнее унижение, — он оправил волосы под вуалью, — меня, моего мужа, унижение — я не прощу. Настоятель прищурился.

***

— Он сделал предложение, — Павел сидел на краю стула в кабинете Настоятеля, и думал только о том, чтобы держать спину прямо, — все документы готовы, осталась только ваша подпись на разрешении вступить в брак и на моем заявлении об отставке. Настоятель открыл на экране папку с документами, проверяя содержание, и в зеленоватом свете голограммы его лицо выглядело каким-то болезненным. — Как всегда, четко и без нареканий. Вижу, всё в порядке, — пробормотал он, пробегаясь взглядом по строчкам, — хоть похвастайся кольцом. Павел подавил желание скривиться и протянул вперед руку. На безымянном пальце красовался скромный золотой ободок, тусклый по соседству с крупными изумрудами и хризопразами в изящных оправах. Настоятель бросил невпечатленный взгляд. — Тебе нравится? — ответом ему послужили взлетевшие брови, — Мда. Ничего, свадьбу Гарем возьмет на себя. Не переживай, хотя бы праздник будет тебе по статусу. Павел почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Он впился пальцами в бархат обивки стула, но обжегшее кожу прикосновение не помогло собраться с силами — чувствовалось, как к горлу подступает удушливая волна. — Ты хочешь… Вы собираетесь показать нас вдвоем публично, — в желудке стало горячо, — такая тонкая шпилька в адрес Владимира, и все отвернутся от него. Хотите сделать его парией, — Настоятель откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди, — и тогда мы будем полностью зависеть от милости Гарема. Твоей милости. — Паша, а чего ты ожидал? — покачал головой Сергей, — Его в любом случае перестали бы воспринимать серьезно после брака с тобой. Ты и сам это отлично понимал, когда скрывал ото всех ваши встречи. Ты рассчитывал на то, что выйдя из Гарема, сможешь полагаться на его людей? Нет, Паша, ты для них чужой. Как и твой будущий муж теперь. Сергей смахнул жестом экран и теперь кабинет освещало только низкое бледное солнце за окном, скрадывающее рассеянным сиянием из-за облаков все резкие тени. — Мы знаем друг друга много лет. Я больше не могу полагаться на тебя, как на служащего, но не оставлю умирать от голода из-за взглядов твоего любовника. Ты не предавал нас, — Сергей протянул руку, положив ладонь на стол, — и я не наказываю тебя. Я лишь не даю тебе совершить ошибку. — Ты хочешь выжать из меня все, до последней капли, — покачал головой Павел, — посеять разлад и смуту между противниками, вселить сомнения. После того, как Владимира увидят в Гареме, твои оппоненты начнут искать в каждом союзнике потенциального перебежчика. И найдут. Настоятель молчал. Павел попытался разглядеть в его лице хоть что-то от юноши, которого он когда-то знал. Сергей мог сколько угодно бороться со временем за свою молодость, но тяжелый взгляд мужчины, постаревшего сердцем, было не скрыть. Усохшая черная роза. — Ты поступил бы так же, — прошелестел он, — ты поступишь так же, пойдешь по головам ради любимого при первой же возможности. Эти розы цветут для того, чтобы прятать змей — мы с тобой в этом похожи. И поэтому ты уйдешь из Гарема, и сделаешь всё, как я скажу. Может быть, подумал Павел, если бы они были влюблены в друг друга, всё сложилось бы иначе. Их бы страшились не только в Гареме — во всем государстве. Но вещи, привязывающие Настоятеля к Пятому, были сильнее человеческих чувств, сильнее амбиций. Это пламя потухло когда-то давно и не имело шансов разгореться. — Так точно, Настоятель.

***

Серебряные напальчники зазвенели по тонкому хрусталю, и глаза Владимира расширились от удивления — но тот ничего не сказал. Настоятель опрокинул его бокал шампанского в себя залпом — и поморщился. — Перегрето, — он аккуратно опустил бокал на белоснежную скатерть, — Владимир, торопитесь наслаждаться прекрасными вещами, когда они в правильной кондиции. Провожая взглядом удаляющуюся фигуру Настоятеля, Павел ощутил, как низкий бас пробирает его до самого сердца, грозящегося выпрыгнуть из груди. — Эй, эй, послушай меня, — яростно зашептал Володя, вцепившись в его руку через вуаль мертвой хваткой, — я стану твоим мужем в любом случае, так? Значит, что бы ни случилось, мы пройдем через это вместе. Что бы ты ни чувствовал на самом деле, через два часа я поклянусь тебе в верности, и моя клятва будет настоящей. — Он нас убьет, — едва слышно ответил Павел, — отпусти руку, мне больно. Володя разжал пальцы, но руку не убрал. Ладонь тут же заныла. — И зачем я только увидел тебя на этом чертовом фестивале, — проговорил он, как-то осев на своем месте, — хотя что там — ну увидел, вспоминал бы тебя всю жизнь и был бы счастлив. Зачем подошел, зачем заговорил… — Потому что такова наша служба, дорогой, — вдруг Павел ощутил прилив необьяснимой силы, и цепко сжал пальцы будущего мужа, — прости меня, — он коснулся губами костяшек Володиных пальцев под вуалью, — моя клятва будет настоящей, но мрачной. — Я опять не понимаю тебя, — Володя покачал головой, и кажется, в зале стало чуть светлее, а может, перестало перед глазами темнеть от ужаса. — Достаточно того, что ты и правда меня любишь, — Павел прикрыл веки, — дай мне время вспомнить, как это делается по-человечески.