Багратиана

Очередной день, полный бесчисленных хлопот, клонился к исходу. Заходящее солнце золотило бескрайнюю степь, тянувшуюся до самого горизонта, оживляло выгоревшую, сухую траву. Уже совсем скоро опустятся сумерки, и ворота крепости затворятся до первых разъездов казаков на заре. Однако, далеко не всех её обитателей благоразумие удерживало у своих очагов. Занятых исполнением привычных обязанностей взрослых мало заботил одинокий мальчишка, пробиравшийся по узеньким улочкам поселения. Дети солдат гарнизона, обосновавшихся на месте службы вместе с семьёй, зачастую оказывались предоставлены сами себе и со временем привыкали к пограничному образу жизни, усвоив местные порядки и обычаи. Впрочем, никто и не подумывал вмешиваться в детские игры, чем порой пользовались с большой охотой самые прыткие и озорные ребята, мало задумывавшиеся о последствиях своих неосмотрительных выходок. Проплутав ещё малость, мальчуган, наконец, очутился у самых ворот и вскорости притаился, заприметив на пути двух казаков, едва слышно переговаривавшихся между собой. Переждав, пока оба не отойдут чуть поодаль, он выскользнул из укрытия промеж покосившихся хижин и рванул, что есть мочи, вперёд, надеясь на лучший исход. И когда его было охватила буйная радость – он смог, он прорвался, будто из вражеского плена на волю сбежал, – чужая рука крепко ухватила за шиворот платья, оттащив прочь под сень крепостных врат. Мальчик тут же забился в надежде высвободиться из крепкой хватки, но, украдкой взглянув на пленителя, обмер и виновато потупил глаза. — Ишь, пострел выискался! Куда путь держать вздумал, Петрушка, в неурочное время? – загорелое лицо казака озаряла улыбка, а густые седые усы вздёрнулись до самого носа. Намерения всерьёз бранить незадачливого разведчика у него не имелось, однако мальчишка всё равно зарделся от досады на собственную вопиющую невнимательность. — Деда Матвей, да я… — Пётр замялся, нахохлившись, точно крохотный воронёнок, но в конце концов со смущением справился. – Да я до речки всего лишь! День нынче славный, а солнце какое. Хотел на закат поглядеть, полюбоваться степным простором. Показалось Петру, что в ответ казак понимающе хмыкнул, после чего сразу нахмурился, смерив озорника с ног до головы пытливым взглядом. — Ну, малой, придумщик ты редкостный. Всё-то тебе надо да невовремя как. Небось, родители твои совсем сбились с ног. Заметив чужое раздражение, Пётр совсем поник головой. Старик Матвей был старым сослуживцем дедушки Александра: столько войн бок о бок прошли, столько приключений пережили на своём долгом веку. Надо же было попасться в руки давнего друга семьи, который, прекрасно зная о том, как волнуются Багратионы за судьбу старшего сына, теперь-то уж точно его никуда не отпустит… Тут мальчик почувствовал, как ослабла чужая железная хватка. Очутившись на свободе, он отряхнулся и вновь уставился — теперь уже поражённо — на выпрямившегося во весь рост великана. На лице казака не осталось и следа прежнего неудовольствия: заметив вопиющее детское удивление, он лишь хитро Петру подмигнул. — Знаю, знаю, дружок, как в твои годы хочется всем и каждому показать свою удаль, пускай она и выражается в малом. Всё ж не задерживайся. Туда и обратно, ты меня понял? Назидательно погрозив пальцем и дождавшись в ответ благодарного взгляда тёмных глазок из-под угольно-чёрных кудрей, Матвей развернулся и зашагал в крепость, бросив через плечо напоследок: — Буду ждать тебя, сорванец! Нынче я в дозор выхожу, так не подведи же старика своей выходкой. Не веря в собственную удачу, мальчик постоял ещё с минуту в задумчивости, а затем, радостно улыбнувшись, со всех ног помчался по пустынной дороге, вскоре свернув в редкий кустарник на обочине. Трава доставала ему до самого пояса, а сухие колосья то и дело хлестали по носу, но детской прыти помехи сии не убавили ни на йоту. Запыхавшийся, с парой обломанных стебельков в волосах, он остановился только тогда, когда под самыми ногами забурлила водяная стремнина, шуршавшая прибрежной галькой и бурлившая меж валунов. Неукротимая, хоть и не казалась на первый взгляд смертоносной. В закатные часы Терек преображалась, становилась внушительнее, поблёскивала своей гладью, словно панцирем из драгоценных камней. Пётр любил проводить время на её берегах, играя со сверстниками, такими же неугомонными ребятишками, как и он сам. Со временем полюбил он не меньше подобные одинокие вылазки, пускай и рисковал быть пойманным и сурово наказанным. Так и теперь, вдоволь побродив по округе, посидев в задумчивости на необъятных булыжниках, согретых солнечным жаром и зачерпнув студёной водицы, Пётр собрался в обратный путь, памятуя об обещании, данном престарелому казаку. В последний раз оглядев окрестные земли, он вдруг замер, как вкопанный, напряжённо вглядываясь в чёрную точку, медленно ползшую по противоположному берегу и в конце концов спустившуюся к самой воде. Одинокий всадник, приведший коня на водопой, замер у речной кромки, отчего мальчик даже дыхание затаил. С такого расстояния было трудно что-либо различить, и всё же маленький Пётр догадывался: ничего хорошего подобная встреча не могла ему посулить. Предвкушение чего-то захватывающего полностью овладело им на мгновение. Не в силах справиться с наваждением стоял он неподвижно до тех самых пор, пока чужой оклик не вывел его из раздумий. Разом опомнившись, Пётр отступил на пару шагов и, развернувшись, помчался навстречу голосу, такому родному, хоть и внушавшему трепет. И всё же оглядывался он то и дело, провожая взглядом загадочную фигуру, насторожившуюся, а затем рванувшую прочь от реки. Спотыкаясь на ровном месте, мальчик упрямо на шаг не переходил и вскоре бросился в объятья взволнованного отца, прижавшего к себе дрожащее детское тельце. — Вот ты где, душа моя! Повезло же Матвею столкнуться с тобой, а то ведь поди тебя, свищи. Весь дом на уши поднял... Широкие ладони обхватили его, повернули из стороны в сторону раскрасневшееся от быстрого бега лицо. Иван всё ещё опасался за благополучие сына, однако, не заметив ничего подозрительного, успокоился, выдохнул с облегчением. Несмотря на потрёпанный вид, в глазах Петра читалось искреннее восхищение, а также довольство собой, которое ни с чем нельзя было спутать. Накрепко вцепился он ручонками в алую ткань отцовской черкески, и во всём его виде читалось взволнованное нетерпение — желание по возвращении рассказать в красках о том, что ему удалось повидать. Долго сердиться на подобное своеволие, которое, казалось, было у ребёнка в крови, отец бы явно не смог. Ласково потрепал он Петра по кудрям и, наклонившись, взял на руки, чему тот и сопротивляться не стал. — Ну, великий герой, пора и честь знать! Матушка за тебя беспокоится сверх всякой меры, а дедушка пообещал рассказать очередную историю. Неужто совсем позабыл? Выразительно хмыкнув, направился Иван быстрым шагом в сторону укреплений Кизляра, певучим голосом и мелодичной речью убаюкивая утомлённого сына, обвившего его руками за шею. Впереди ждала Петра материнская забота и ласка, тихое сопение годовалого брата в колыбельке в углу и удивительная быль из уст мудрого старика, чьи рассказы о далёких странах, могущественных правителях и великих героях всякий раз разжигали детское воображение до небывалых высот. В такие моменты Пётр искренне верил, что когда-нибудь собственными глазами увидит всё то, о чём поведал ему дедушка Александр, сам станет свидетелем и участником не менее великих событий. А пока мирно дремал на плече у отца, погрузившись в мечтания о грядущих вылазках и новых открытиях. Алый диск солнца, наконец, закатился за горизонт.