Его очаровательность

Белые перья, не спокойно, Свисали с неба головою. Смерть твоя была причастна, Горю, развалу семьи нашей. Убил, пытал тебя не осознавав, Уберечь тебя не получилось мною Помню яркие глаза, Что с теплотой, любовью, Смотрели только на меня. Гнев и ярость появлялась, Когда друзей ты заводил. Голова кружилась, сердце болело, От любви к тебе, одному, Свободы не было, любовь погасла, Остался с народом ты один Детей своих, моих растил, Чистоте и свободе учил, Отдавать мне не спешил. О любви былой ты вспомнил, Когда набеги начались, Когда беспомощным остался, Когда народ тебя молил. Теперь у себя я вопрошаю, Правда ли ты меня любил? Зачем так нежно гладил мои шрамы? Зачем в висок меня целовал? Зачем, зачем, зачем? Было ли это лишь притворство? Так зачем так похолодел? Зачем лишь за детьми смотрел? Обо мне не вспоминал, Не знал я даже облик твой, Такой красивый, белоснежный, Что от ярости не спас. Плакал ты, тихо и спокойно, Смерть свою мирно ожидал, Оторванные крылья, украденное сердце, Всё это-я! Я натворил! Яростно, больно избивал! Столько же, сколько раз сердце ты мне калечил, Но последние слова, тихо и дрожа, Были: «Я люблю тебя» Душа империи кричала не меньше его детей, он совсем не мог понять, что он натворил. Но он знал, что он больше даже посмотреть на лица своих детей не сможет, да и в рай ему с самого начало не светило, а потому до конца ждал и ходил с маской «спокойствия», да и Алаша не смог вырастить. Вот и ходили казахи с союзом, а тот в свою очередь убил отца. Но тот последний миг, когда его искалеченное, вялое тело обнимал хан, а далее указал на степи, было не последним. Империя всё так же ходил по замку, время от времени наблюдая за сыном и внуками. И каждый раз, когда скучал по хану, ходил в сад или в те степи, где они встречались и проводили своё прошедшее время вместе.