Лишь руны ведают

На остров Линдисфарн медленно опускалась ночь. На песчаные берега с мягким шипением накатывали волны. В возведенном на острове монастыре св. Кутберта – центре христианского учения - монахи готовились вознести вечерние молитвы. Монастырь был широко известен и почитаем во всей Европе. Обитель славилась не только редкостным благочестием своих послушников, но и несказанными богатствами. Но эти места считались безопасными, поэтому особых укреплений на острове не наблюдалось. Разве что каменная стена, окружавшая монастырь, с незапертыми, впрочем, воротами. Да и кто бы посмел напасть на святой остров, Господом благословенный? Поэтому никто не заметил несколько драккаров, тихо причаливших к берегу. Почти никто. Юный послушник, готовящийся принять постриг, собирался уже пойти в церковь на мессу. Но что-то заставило его повернуться в сторону окна своей кельи, из которого простирался вид на берег и бескрайний океан. Взгляд юноши скользнул по темным силуэтам кораблей, не остановившись на них. Но тут же вернулся обратно. Корабли? Суда посещали Линдисфарн нечасто – разве что доставляли снедь, припасы и решивших принять постриг для пополнения братии. А эти корабли не были похожи на приходившие ранее. В неверном свете луны и звезд послушник разглядел щиты по бортам и голову непонятного зверя на носу. Но колокол отвлек его от созерцания, и юноша поспешил в церковь, успев лишь подумать, что обязательно доложит настоятелю о таинственных суднах. И он не заметил на корме еле уловимое движение и начавших спрыгивать на землю воинов. Голоса братьев гулко отдавались от высоких сводов церкви. От тысячи свечей исходил неяркий свет, все же недостаточный для того чтобы осветить просторный зал полностью. На высеченных статуях святых причудливо играли отблески огня, придавая каменным изваяниям величественность. В воздухе витал сладковатый запах ладана. Тут резные двери церкви с грохотом распахнулись. Пение прекратилось. Монахи начали недоуменно переглядываться. На пороге стоял воин в полном вооружении. Из-под длинных спутанных волос цвета вороного крыла диким блеском сверкали глаза. Настоятель монастыря поднял золотое распятие: - Кто ты, посмевший нарушить наши вечерние молитвы Господу нашему? Воин не ответил, лишь начал приближаться, пробираясь сквозь ряды замерших и растерянных монахов. Подойдя на расстояние пяти шагов к святому отцу, он остановился, и губы его тронула зловещая ухмылка. - Что…- начал настоятель, но не успел договорить. Викинг, а это был именно он, размахнувшись секирой, одним ударом снес ему голову. Из перерезанного горла захлестала кровь. Воин вырвал из ослабевших рук золотое распятие и легонько подкинул его в руке. - Неплохо бы переплавить. Глядишь, полезнее будет. – Пробормотал он. Монахи не успели опомниться от такого зверского убийства, как в церковь с дикими боевыми воплями ворвалось еще несколько десятков свирепых воинов. Они сметали всех, кто вставал у них на пути. Испуганные братья не смогли даже как следует защититься. Монастырь наполнился криками отчаяния и боли. Кровь лилась рекой, впитывалась в землю, лошади, зачуяв смерть, испуганно ржали и метались в своих стойлах. Воины врывались в кельи, сдирали ценное убранство, взламывали шкафы и сундуки, выносили святыни, золото и серебро. Разграбили и подожгли хозяйственные постройки. И согнали уцелевших монахов на середину внутреннего двора, нещадно избивая их рукоятками мечей и копий, словно тупую скотину. Теперь они ждали приказа своего вождя. Монахам помоложе и мастеровым они наверняка сохранят жизнь, оставив их при себе в качестве рабов, либо продав их на невольничьих рынках. А остальным перережут глотки. Кровавая бойня и грабеж длились несколько часов. Небольшая горстка уцелевших жалась друг к другу, словно овцы, окруженные стаей свирепых волков. Варвары грузили награбленное на судна, кто-то чистили оружие, кто-то просто повалился спать. Вдруг послышался шум. Один из викингов, рослый широкоплечий воин с обритой головой, тащил за собой пытающегося еще сопротивляться послушника. Того самого, который заметил судно викингов, причалившее к берегу. Когда этот берсерк ворвался в его келью, у юноши хватило смелости вонзить боевой нож ему в предплечье, ровно между пластинами доспехов. Лезвие застряло в звеньях кольчуги, а будущий монах поплатился за свою отвагу. Его лицо превратилось в заплывшую маску, а одеяние почернело от крови. Воин бросил избитого к ногам вождя и рявкнул: - Торин, это отродье - первый и последний, кто попытался оказать мне хоть какое-то сопротивление. Мальчишка отважен, я считаю, это он и есть. Как там в предсказании? Я немного его помял, но он очухается. А вот и его ножик. – С этими словами он бросил на землю небольшой скрамасакс с замысловато украшенной рукоятью, и продолжил: - Может, сломать его? - Двалин, нет. – Вождь предупреждающе поднял руку. Потом наклонился за оружием. Провел пальцами по тонкому лезвию, по резному узору на рукояти и клейму кузнеца. И сказал на неплохом саксонском, так, что бы юнец его понял. – Хм. Я так полагаю, это младший сын знатного сакса, который, следуя христианским обычаям, встал на путь церкви, ибо все наследство достается старшему. – Заметив, что пленник открыл глаза и смотрит него, Торин спросил: - Я прав? Юноша, прикрыл глаза, подтверждая слова викинга. Воин опустил нож рядом с его хозяином. – Пусть остается у него. Я думаю, это единственное, что у него осталось. - Как благородно, - буркнул Двалин и подопнул послушника. – Теперь ты пленник нашего вождя, Торина Дубощита. Он распоряжается твоей жизнью, и гордись, что он вернул тебе твое оружие, если это можно так назвать. Парень медленно, продираясь сквозь боль, разлепил разбитые губы и прохрипел: - Лучше убей меня, грязный язычник. Я предпочту умереть, чем быть рабом грязного пса! - Что?- не дав Торину ответить, приволокший его воин рывком поднял парня в воздух и встряхнул. – Как смеешь с вождем говорить, мразь? Парень от боли скрипел зубами, но не издавал ни звука. Лишь глаза, смотревшие прямо в лицо Торину, сверкали ненавистью. Торин бесстрастно оглядел его своими синими глазами и ответил: - Ты желаешь смерти, пленник. Но мои пленники никогда не получают того, чего хотят. Смирись. – Тут он внезапно снова подобрал скрамасакс и приладил себе на пояс. – А это затем, чтобы не вздумал глупостей наделать. Как твое имя, сакс? Пленник гордо ответил: - Бильбо, сын Бунго, наш род славится своей древностью и благородством, чего я не могу сказать о тебе, варвар. – Тут он попытался задрать голову настолько, насколько позволяла боль и рука Двалина, крепко державшая его за шиворот. - Опусти его. – Рука разжалась, и Бильбо мешком рухнул на землю. Торин незаметно ухмыльнулся в бороду. Бесстрашие знатного сакса вызывало уважение. «Что ж, возможно это он. Но судя по всему, все знаки указывают на него»,- подумал он. И велел Двалину: - Приведи Оина сюда. Затем он повернулся к кучке уцелевших монахов. Холодные глаза прожигали каждого насквозь. Потом он кивнул, подзывая к себе двух воинов, которые с готовностью подбежали. - Тех трех оставить, - кивнул он на сжавшихся молодых монахов. – Они молоды и за них неплохо заплатят. Вот этих двух, они мастеровые, сразу видно. Что касается остальных, перережьте им глотки. Воины одинаково тряхнули волосами, один – спутанной гривой цвета расплавленного золота, второй - темно каштановой – отошли передать приказ сторожившим пленников. Торин отвернулся. Сзади послышались стоны и мольба. Несколько минут и все кончилось. Оставшиеся в живых были оглушены и крепко связаны. Их подхватили и поволокли к кораблям. Вождь повернулся к подошедшему к нему Двалину и старому воину, заросшему косматой бородой. Тот оглядел потерявшего сознание пленника и через некоторое время возвестил: - Да, это тот, кто нам нужен. Я уверен, Один указывал на него. - Очень хорошо. – Торин, посмотрев на Двалина, указал на Бильбо, а потом в сторону берега. Тот кивнул и перекинул потерявшего чувства Бильбо через плечо. - Торин, - к вождю подошел еще один пожилой, но все еще крепкий воин с серебряной бородой и волосами, зажимая подмышкой шлем. – Я думаю, пора. - Да, Балин. Собрать всех. Уходим. Первые лучи солнца озолотили поднявший паруса корабль и пробивались даже сквозь густой черный дым, окутавший оскверненный остров.