***
— Лёха, задержись на минутку! — Сабуров буквально силой удерживает Щербакова перед чёрной лестницей, когда тот откровенно надеется поскорее сбежать незаметно для всех. Три часа ночи, съёмки позади, и Лёша отыгрался по полной за свой предательский стояк двумя часами ранее. Теперь казах держит его за локоть, не давая уйти и ища зрительного контакта. Делать нечего, Алексей мысленно прощается с таким уже почти реальным шансом сбежать, останавливается и всем телом поворачивается к другу. Будто пытаясь доказать что-то самому себе, Лёха бесстрашно встречается с Сабуровским взглядом. — Ты чё устроил, блять? — Твёрдо и, кажется, спокойно произносит Нурлан. Но за этим спокойствием точно скрывается сокрушительная буря, которая лишь ждёт своего часа. — Побесился немного, — русый незаинтересованно пожимает плечами, — а что? Первый раз, что ли? — Я знаю, когда ты просто бесишься, — не отступает брюнет, — а то, что ты только что устроил, это, блять, какая-то твоя личная вакханалия. Что и кому ты пытаешься показать? На самом деле Нур абсолютно уверен, что Лёшин фонтан энергии был направлен исключительно в его адрес, потому что он не первый раз замечает непонятное поведение друга, его странные реакции на какие-то сказанные в его адрес слова или брошенные взгляды… — Не бери на себя так много! Если ты ведущий, это не значит, что все концерты я устраиваю для тебя одного… — Всё ещё «незаинтересованно» отвечает Щербаков, но Сабуров его прерывает. — Так всё-таки для меня? Я спросил, кому ты пытаешься показать, я ничего не сказал о себе, ты сам это сказал. Алексей сбивается с мысли и неосознанно прикусывает нижнюю губу. Нурлан продолжает: — Окей, с этим разобрались. Теперь вторая часть вопроса: что ты пытаешься показать? — Голос всё ещё кажется спокойным, но заметно, что буря уже близится, отчего у Лёши постепенно начинается маленькая внутренняя паника. — Да ничего я не пытаюсь тебе показать! Не еби мозги, 3 часа ночи, блять, я иду домой! Щербаков пытается резко развернуться и в идеале уйти, но твёрдая рука Сабурова всё ещё держит его за локоть: — Нет. Мне нахуй не нужны твои концерты, они мешают работать всем. Если у тебя какая-то проблема со мной, давай решать. Опять это властный тон, и Лёха уже держится всеми силами, чтобы случайно не встретиться с таким же властным взглядом. А внутренняя паника тем временем концентрируется в области паха, медленно стягивая всё живое в узел. Нур не отпустит, Лёша это знает. Единственный способ избежать крайне ненужного сейчас стояка — играть по правилам Нура, чтобы тому не пришлось до конца проявлять свою доминирующую над всем и вся натуру. — Хорошо, убери руку, давай нормально поговорим, — произносит Алексей уже совершенно другим тоном, мягким и будто успокаивающим. Тем не менее, он всё ещё не рискует смотреть в карие глаза. Сабуров слегка настороженно поднимает одну бровь и отпускает Лёхин локоть. Но вместе с этим он спокойно обходит друга, занимая место между ним и лестницей, то есть на всякий случай преграждая русому путь к отступлению. — Говори, — очень уравновешенно произносит казах. Щербаков едва заметно ёжится, ощущая на себе взгляд, с которым ему прямо сейчас лучше не встречаться, и решает говорить как есть. Ну, почти как есть. — Я не люблю, когда на меня кричат. Поэтому иногда веду себя как гиперактивный умственно отсталый долбоёб. — Блять, что за чушь? На тебя кричат именно потому, что иногда ты ведёшь себя как гиперактивный умственно отсталый долбоёб. Не наоборот, Лёш. И что-то я не помню ни одного раза, вот, блять, ни единого, чтобы тебя напрягали чьи-то срывы в твою сторону. Скорее тебя это веселит. — Ладно, — Лёше совершенно не нравится, в какое русло ведёт этот разговор, но с живого Нур теперь не слезет, пока не получит удовлетворяющий его ответ, — я не люблю, когда ты на меня кричишь. Взгляд карих глаз теперь становится скорее заинтригованным, чем подавляющим, что Лёха буквально чувствует кожей, поэтому наконец решается посмотреть в эти глаза. Фух, там и правда теперь безопасно. А через несколько секунд Нурлан, не скрывая своей заинтересованности, спрашивает: — Чем же мой крик для тебя отличается от всех других? Он какой-то… особенный? О, Щербаков мог бы в красках описать, каким особенным для него стал крик Сабурова за то время, которое они знакомы. Однако тот факт, что этот крик, ещё и подкреплённый фирменным властным взглядом, снова и снова пробуждает в Лёхе безотказного пассивного пидораса, русый решил пока не озвучивать. — Я не знаю, — как можно естественнее пожимает плечами Лёша, — но могу я тебя попросить? Просто не ори на меня. Это же несложно? Ты не будешь орать, а я не буду перегибать палку. Нурлан недоверчиво смотрит на своего друга. Его первая реакция на услышанные слова — «что за бред он несёт?!». Но Алексей выглядит серьёзным и искренним. — Давай ты не будешь перегибать палку, и я, конечно, тогда не буду орать, — говорит брюнет немного задумчиво, явно пытаясь выискать в этой ситуации подвох или, так сказать, нащупать подводные камни. — Давай оба постараемся держать себя в руках. И будем считать, что закрыли вопрос. На сегодня точно. Могу я теперь пойти домой? — В усталых серо-голубых глазах мелькнул вызов. — Лёх… в чём прикол? — Какой прикол, Нур? — Не любишь, когда я на тебя кричу?.. Это же бред какой-то… — С хуя ли бред? Какой нормальный человек любит, когда на него орут? — Блять, ты, Лёш. Ты любишь. Ты вечно выводишь всех на истерики. Что не так с моим криком? — Нур в абсолютно искреннем непонимании даже чуть разводит руки в стороны и поднимает вверх чёрные брови. — Ну вот так, блять! Почему-то. Не бери в голову. Мне нужно ехать, меня ждут. — Катя? — Аня. — А Катя? Теперь уже с абсолютно искренне скучающим взглядом Лёша неторопливо обходит друга, чтобы всё-таки добраться до лестницы, ведущей к выходу, и параллельно отвечая: — А Катя, честно говоря, не мой вариант. Так что теперь Аня. Щербаков уже без какого-либо напряжения протягивает руку на прощание. Сабуров пожимает её и провожает друга задумчивым взглядом. Он так толком ничего и не понял.***
На самом деле на сегодня у Лёши не была запланирована встреча с Аней. Посреди ночи — это было бы странно. Но именно сейчас ему хочется к ней. К ней в постель, если говорить точнее. До этого такие внезапные ночные визиты он практиковал с Катей. Ни одна из девушек отнюдь не была против, даже наоборот, но что с одной, что с другой, что с любой девушкой до этого на утро Щербаков едва ли чувствовал себя удовлетворённым. Каждый раз после прилива запретного возбуждения, связанного с Сабуровым, Лёша мчался к своей паре, уверенный в том, что сейчас он докажет сам себе, каким властным и доминирующим может быть он сам. Иногда, ударяясь в крайности, он даже собирался организовать грубый секс, собирался быть безжалостным и деспотичным. Но максимум, на что его хватало с его женщинами, это вполне допустимая, больше возбуждающая, чем пугающая, грубость. Лёша не умел быть безжалостным, никогда не умел. Это его желание возникало исключительно в те моменты, когда ему требовалось доказать самому себе, что у него нет потребности подчиняться и быть ведомым. В действительности же он предпочитал нежный секс. С женщинами, конечно. Ему нравилось просто обмениваться с ними ласками, доставлять друг другу чувственное удовольствие, дарить заботу, оберегать… И всё это не шло ни в какое сравнение с тем возбуждающим до боли безумием, которое он испытывал от ощущения власти над собой. Власти другого мужчины. Нура. Это не просто пугало, это вызывало панику. Потому что Лёша не хотел, чтобы его возбуждали мужчины, да ещё и таким странным образом. Иногда он думал, что возбуждает его вовсе не сам Сабуров, а идея быть в чьей-то власти. Но в минуты откровения с самим собой Щербаков признавался: нет в его окружении ни одного человека, которому было бы по силам заставить Лёху себя слушать. Кроме Сабурова. Сабуров не похож на других, в нём какая-то сила, и мощь, и власть… Которой хочется покориться. Но откуда эта нездоровая реакция? Почему Лёха, как подросток в пубертатный период, безотказно возбуждается до предела, стоит Нуру продемонстрировать свою силу и властность? Это ненормально. И есть ещё кое-что ненормальное, что Лёша всеми силами прятал в самом дальнем уголке себя, потому что стыдился этого больше всего на свете, — в детстве он замечал за собой тягу к мальчикам. Но когда осознал это, он не поверил сам себе. Он списывал это на приятельский интерес, на привязанность к своим друзьям, на что угодно, только не на это страшное слово на букву «г», только не на него. Уже в детском возрасте он пообещал себе, что будет нормальным, что никогда не позволит этой тяге к мальчикам развиться и перерасти во что-то большее, что докажет себе и всему миру, что он, Лёша Щербаков, самый настоящий мужчина-натурал. Он стал гомофобом. Он связал свою жизнь с военной службой. Он вступал в отношения с самыми красивыми женщинами, добиваясь их внимания любой ценой и «уничтожая» соперников. Он стал тем мужчиной, которым пообещал себе стать. Но с появлением в его жизни Сабурова что-то внутри, кажется, стало пробираться наружу. Прорываться без спроса. Просто нагло заявлять о себе. Как будто эта маленькая, забитая внутри себя самим Лёхой, его «голубая» часть вдруг зашевелилась и даже осмелилась сказать в голос: «Я всё ещё здесь. Я всё ещё часть тебя. Да, я существую». Но в ответ на это Лёха лишь делал вид, что ничего не произошло, и сломя голову бежал к очередной своей самой красивой женщине в поисках доказательства того, что он тот, кем хочет себя видеть. Тот, кем ему не стыдно быть.