Увидимся в самом конце

Малиново-красный закат сегодня не напоминал инфернальные глубины преисподней, несмотря на то, что это был день казни настоящего демона, день, когда Когами придётся отобрать чужую жизнь по своему желанию. По справедливости и по законам собственной души, он должен был бы провалиться в ад вместе с Макисимой, потому что мало чем теперь отличался от него, разве что чистотой своих помыслов, но судить о подобном никто не может в отношении себя. Когами шел уверенным шагом, ступая по проложенной тропинке в смятых колосьях, словно ищейка, бегущая по следу тёмных пятен крови на земле, и смотрел за горизонт, туда, где за бескрайними полями по небу размазали густое варенье. Тонущий за горами огненный шар слепил глаза. Когами не чувствовал былой жар и адреналин погони, ему было отчего-то спокойно, будто усталость после хорошего трудового дня накатывала на него мягким прибоем. Он не сомневался, что сможет поднять оружие и выстрелить, пускай этот выстрел не то же самое, что перестрелка в погоне за убегающим преступником или стрельба ради защиты собственной жизни. Ему ни раз доводилось быть палачом, и выстрел «Уничтожителя» куда более походил на варварское деяние, но теперь всё было иначе. Словно с чужой жизнью он должен был отнять и частичку своей. Поле гиперовса здесь заканчивалось у холма, круто переходящего в лес, там, пожалуй, можно было бы затеряться и сбежать, но у Макисимы на это не хватило уже сил. Когами нашёл его чуть выше на холме, обессилено упавшего на колени, словно тот хотел забраться повыше, чтобы попрощаться с миром, который любил, несмотря ни на что. Но Макисима не смотрел назад, где закатное солнце обливало жидким золотом его неудавшуюся попытку уничтожить систему, где чёрной громадиной возвышался обесточенный сельскохозяйственный комплекс. Он смотрел в лес, что шелестел приятной тьмой и неслучившимся спасением. Его белая ещё недавно одежда была наполовину чёрной от крови и липла к телу, а волосы трепетали на ветру невесомыми перьями. Он не обернулся, даже услышав шаги за спиной. — Как думаешь, Когами, — тихо произнёс Макисима, и в его словах обнажилась улыбка, — ты сможешь найти мне замену? — Прости, но я надеюсь, что нет. Револьвер в реальности весил меньше, чем внушительный доминатор, но в этот момент его металлический вес в руке наливал всё тело свинцовой тяжестью. Однако держать его было удивительно легко. Когами взвёл курок и выстрелил без раздумий. Звук выстрела разнесло по округе, пугая редких лесных птиц, и в тот же самый момент солнечный диск, вспыхнув напоследок, скрылся за мрачной скалой. Небо всё ещё было налито густой малиновой краской, но в миг стало как-то холодно и темно. Тело Макисимы лежало лицом в землю, потеряв разом всё то, что делало его образ прозрачным и недосягаемым. Когами не испытал чувства удовлетворения или чувство торжества, сожалений или угрызений совести тоже не было. Внутри лишь тихо звенело понимание, что он поступил правильно, что любые сомнения не стоили никаких «если бы». Дальше всё было просто: вернуться к брошенному на обочине мотоциклу, надеть шлем, что всё ещё мог скрыть его от глаз «Сивиллы», и бежать так далеко, как успеет за эту пару дней, что у него осталось в запасе, но Когами не двигался. Не потому, что его придавило к земле осознание своего наконец оконченного боя и полученного отмщения — его останавливали чужие шаги, карабкающиеся на холм за его спиной. Он услышал знакомый механический звук, с которым доминатор перестраивал своё тело, переходя в режим «Уничтожитель». — Сдавайся, Когами, — произнёс Гино решительно, он дышал шумно и будто через боль. — Инспектор Цунемори сказала, что если ты сдашься, начальство готово тебя помиловать. — Пожизненное заключение вместо смерти? — усмехнулся Когами, поворачиваясь к нему. — Всё могло бы быть по-другому. Гино выглядел измученным: плащ безнадёжно испорчен, волосы растрёпанны, а левую руку он аккуратно держал на весу, видимо, перелом. Он выглядел так, будто ему было больно просто стоять. И наверное, это было немудрено, ведь Гино даже раненый пытался догнать Когами и помешать ему, но дело было не только в этом. Дело было в отчаянии, что горело в его глазах голубым светом прицела доминатора. Когами не хотел бы стать узником тюрьмы для особо опасных преступников до конца своих дней, но в случае несогласия его ждала бы немедленная ликвидация. Он не имел права взваливать на Гино и этот груз. Но и просить его отпустить тоже не мог, ведь это было прямое неповиновение, кто знает, что за это «Сивилла» сделает с ним. Во всяком случае, работать исполнителем Гиноза больше не будет. Хотелось сесть на землю и закурить, сидеть до темноты, пока ночь не скроет их лица и мысли друг от друга, но Когами не мог позволить себе и эту вольность, когда Гино напротив стоял так твёрдо и упрямо. — Делай, что должен, Гино. Гиноза нервно хохотнул. — Ты сейчас предлагаешь мне убить тебя? Ты же знаешь, что я не смогу! На самом деле Когами не был в этом до конца уверен, но знал, что даже если Гино нашёл бы в себе силы на это, он бы не стал. Гиноза опустил доминатор, и голубой искусственный свет в его глазах потух, делая их почти чёрными. Сейчас он был в уязвимом положении, раненый и заведомо проигрывающий Когами по силе, но Когами решил, если Гино его ударит, попытается вырубить или схватить, то он поддастся — позволит надеть на себя наручники. Это означало конец, конец возможности любых дальнейших отношений, окончательный и бесповоротный, но точка ведь была поставлена ещё тогда, когда Когами сбежал из Бюро, а живой он по крайней мере не сломает Гино навсегда. У него-то всё ещё было будущее. — Почему с тобой всегда так? — спросил Гино зло. — Почему я полюбил именно тебя? Гиноза почти никогда не говорил слова любви так просто и легко, как это делал Когами, и теперь было неподходящее время, чтобы радоваться подобному, но Когами не смог сдержать улыбки. — Прости, — только и ответил он. — Да чёрт возьми! — рявкнул Гиноза. — Перестань извиняться! Только и слышу от тебя «прости»! Что мне с этим «прости» делать? Уже слишком поздно. Чёлка упала Гино на глаза и явно мешала ему, но он не мог двинуть раненой рукой, чтобы убрать её, и Когами ступил к нему навстречу, делая это за него. Гино смотрел в его глаза растерянно, в последних затухающих лучах солнца их было уже трудно разглядеть. — Ну ударь меня, — подсказал Когами. — Или отпусти. Я попрошу Аоянаги стереть данные о том, что я попался в твой прицел. Думаю, она не откажет. — И на этом всё? Когами пожал плечами. — Жизненные пути непредсказуемы, может, мы увидимся когда-нибудь ещё, и тогда ты точно сможешь мне врезать. — Ты обещал, что вернёшься, — потерянно пробормотал Гиноза, будто и сам не верил в свои слова. Они оба знали, что то обещание было о возвращении ради прощания. — Я постоянно обманываю твои ожидания. — А я постоянно верю тебе. Они молчали. Когами стоило уходить, потому что за ними теперь вполне могла увязаться Аоянаги или кто-то ещё, но ему как будто требовалось разрешение. Хотелось поцеловать Гино, но и это Когами сделать не решался. Но Гино решился первый. Он разжал пальцы, позволяя доминатору грохнуться на землю у их ног, скользнул горячей ладонью Когами на шею и поцеловал. Поцелуй этот не был отчаянным и молящим, но и ядовито прощальным не был тоже. Он был похож на самый обычный поцелуй, как целуют утром, просыпаясь в одной постели, и вечером, оставаясь наконец наедине только друг с другом, отделавшись от всех будничных дней. Так целуют, когда не виделись несколько часов из-за работы или встретились спустя много лет, ожидая эту встречу каждый день. Гино давал ему свободу, Когами понял это по его дыханию и взволнованному стуку сердца. — Я не могу больше делать то, что должен, — сказал Гино, отступая на шаг и бросая мимолётный взгляд назад, туда, откуда пришёл. — Я не могу больше верить тебе и ждать. И теперь я хочу держать своё слово: я сказал, что не отпущу тебя. Ты можешь идти на все четыре стороны, но я пойду с тобой. — Гино, ты понимаешь, что ты говоришь? Это побег. Это значит противостояние системе и приговор от «Сивиллы». — Ну я же не идиот! — огрызнулся тот. — Конечно, я понимаю. — Я не могу просить тебя жертвовать своим будущим ради меня. — Я так уже делал разок, начинаю осваиваться. От его язвительного тона Когами стало смешно. — А что будет с Даймом? — спросил он. Гино потёр недовольную морщину между бровей. Эта тема действительно была болезненной для него. — Отец за ним присмотрит. Они неплохо ладят, надо сказать. Гиноза впервые назвал Масаоку отцом, и Когами стало от этого грустно. Спустя долгие годы разбитого сердца Гино начал потихоньку налаживать связь с отцом, становился терпимей к нему, внимательнее. После всего, что произошло, им бы теперь навёрстывать годы разлуки, но Когами и это у него отнимал. Столько жертв ради любви Когами было не нужно, но выходило всё так, что Гино раз за разом отрывал от себя что-то важное ради него. Когами чувствовал себя ужасно, думая об этом, но всё равно не мог отказаться от возможности начать всё заново ещё раз, на пепелище. Начать всё по-другому. Он тоже должен был принести что-то в жертву, чтобы это стало возможным. — Гино, — Когами взял его за руку, сплетая их пальцы, — я знаю, что часто нарушаю свои обещание, но это обещание постараюсь выполнить: с этого момента ничего в этой жизни не может стать для меня важнее тебя. Даже если мир покатится в ад, я буду рядом, обещаю. Гино уставился в землю, пряча лицо за волосами, его до сих пор иногда смущали подобные заявления. — Не давай несбыточных обещаний, — пробормотал он. — Тогда я обещаю любить тебя каждый день, до самого конца. В это ты веришь? — В это верю. — Хорошо, тогда пойдём, пока совсем не стемнело и мы не заблудились в лесу. — Куда мы пойдём? — живо поинтересовался Гино, поворачивая вслед за Когами. — Я оставил мотоцикл к западу отсюда. Шлем у нас только один, поэтому разумнее сейчас будет спрятаться в Огисиме, тут недалеко. — А дальше? Когами пожал плечами, пытаясь сориентироваться на тропинке. — У меня есть кое-какие связи, можно попытаться уехать из страны. Может, в СЮВАС или как повезёт. Гиноза тяжко вздохнул. — Надеюсь, в этой твоей Огисиме есть какой-нибудь подпольный врач, — проворчал он недовольно. — Мне нужен гипс и обезболивающее. — Хорошо, — пообещал Когами, крепче сжимая его руку.