Невероятные приключения журналистов или ASK_АСК countryhumans

— Как хорошо-о-о! — потянулся Женя, прохрустев спиной. — Санаторий в Ялте это просто песня! Коллеги, а ваш отпуск как прошёл? — Я в Евпаторию съездил, — поделился Серёга, собирая камеру и протирая линзу. — Я в Юрмале целый месяц была! — радостно воскликнула Светка. — Ой, сейчас обзавидуетесь! — хихикнула Анюта, потирая руки. — Я две недели в Сочи была, а потом 2 недели каталась по ГДР и Югославии. На неё уставилась вся группа. — Это ж как у тебя так получилось? — А вы что, не слышали речь товарища Советского Союза? Где он говорил, чтобы советские граждане чаще путешествовали, потому что преград-то уже нет. И билеты стали дешевле! — Везёт же некоторым… а я ведь и не обратил внимание на неё! — А вот сам виноват! После небольшой ссоры ребята всё же отправились собирать вопросы. *** На этот раз снова понадобилась помощь очаровательной фройляйн Гертруды Мюллер. Дорогой читатель верно вспомнит эту юркую немку с финскими корнями правда никто так и не понял, почему корни у нее финские, если фамилия исконно немецкая, которую звали всякий раз, когда прилетали вопросы для крайне подозрительной фигуры по имени Рихард Эрих Рудольф фон Гайер.По крайней мере, при рождении он получил именно такое замысловатое имя. В простонародье же его просто звали Рихард Гайер. Или маленький хер с волосами, в зависимости от места проживания вашего собеседника. А поскольку в это время вовсю гремел Октоберфест, то решено было разместиться именно там: вместе с пивом, брецелями, сосисками и картофельным салатом. — Здравствуйте, герр Гайер, — улыбнулась Гертруда. — Рада вас видеть. Большое спасибо, что согласились на это небольшое интервью! — Да так уж и рады, — хмыкнул немец, но ухмыляться не перестал. Даже в шортах с подтяжками, гольфах и народном пиджачке Рейх ухитрялся выглядеть если не угрожающе, то как минимум настораживающе. Хотя в этом костюме в принципе невозможно выглядеть угрожающе. — Давайте всё же приступим к вопросам. Есть ли у вас любимое направление в изобразительном искусстве? — Мюллер откусила кусочек булочки. Нацист задумался. Лицо его перестало выражать некоторое высокомерие, улыбка спала, уступив место чуть надутым губам — он так частенько делал, когда задумывался. — Хороший вопрос… Я бы назвал социалистический реализм. Да и в принципе реализм, особенно, — теперь его лицо стало мягче. Перед глазами предстали собственные картины сражений на воде и на суше, времен средневековья и собственного опыта, — баталии и исторические сюжеты. Но это что касается выбора тем для личной работы. Если про посещение галереи, то я люблю всё и могу достаточно долго рассматривать произведение любого направления. — Работы каких художников нравятся больше всего? — Больше всего люблю Гвидо Рени, — Рихард отпил пива, — Джованни Бенаски и… о, конечно, Альбрехт Дюрер. — Как относитесь к современному искуству? — Смотря к какому, — уточнил Гайер. В этот момент к нему очень тихо подошёл ГДР, держащий ноты и дирижерскую палочку подмышкой. Мальчик аккуратно постучал папу по руке и указал на брецель. Отец, не останавливая рассуждения, дотянулся до угощения и отдал сыну. Счастливый от такой небольшой шалости, подросток направился обратно к оркестрантам. — Есть искусство ради позёрства, а есть ради выражениями себя и действительности. Последнее в любом проявлении имеет право на существование. *** — Зависит от иску-у-усства, — протянул Алексей — олицетворение СССР. — Например… фильмы наши люблю. А вот в картинах больше романтизм нравится. — А что по художникам? — уточнила Аннушка, стырив у товарища Ивушкина конфетку. — О, это легко! Брюллов, Айвазовский, Тропинин, Венецианов. Боровиковского тоже люблю, — взгляд Алексея упал на папку с делом какого-то чекиста, превысившего в далеком 1937-м году свои полномочия и перестрелявшего пол Москвы. Теперь вот, хотят расстрелять. Да, он мёртвый. Да, хотят расстрелять мёртвого, вы всё верно поняли — Делакруа, в конце-концов. — Что насчет современного искусства? — Мне стыдно это признать, — замялся Союз, — но я его совсем не понимаю… *** Настя уже чувствовала себя во дворце Британии очень приятно. Ей нравилась атмосфера, угощения, ей нравилась королева Камилла, а Камилле нравилась милая русская девушка, ей нравилась улыбка Британии! О, и ещё ей нравилось, как Британия ходит, чуть опираясь на трость. Это было так… так… необычно! Одновременно веяло духом аристократии, властью! Это так… так… так сексуально! — Ваше Величество, расскажите, есть ли у вас любимое направление в изобразительном искусстве? — Анастасия мягко улыбнулась. — Безусловно. Больше всего люблю ар нуво, бидермайер и барокко, — Британия снял монокль и принялся его протирать. — Какие работы вам больше всего нравятся? — Хм, думаю, портрет принцессы Мари Франциски фон Лихтенштейн, фон Амерлинга, один из наиболее любимых, — монокль был прицеплен назад. — Безусловно, я восхищён работами Леонардо да Винчи. О, конечно, Артемизия Джентилески! «Юдифь, обезглавливающая Олоферна»! — Я из этого богатства только да Винчи знаю, — подумал Марк, но виду не подал. — Надо посмотреть, что ли. — Что скажете по поводу современного искусства? — Я холоден к нему, — коротко отозвался король. *** — Ник, расскажите, — теперь наша знаменитая парочка снова отправилась в Америку и снова за адовые деньги! Что не сделаешь ради фильмов, — есть ли у вас любимое направление в искусстве? — Наскальную живопись люблю! — выдал Америка, заставив парня-оператора вытаращиться на него. — А что? По моему, очень здорово. — А если по картинам, то какие художники? — сгладила углы Настя. — Ой, ну… Мэри Кассат наверное… я не знаю. — Что скажете по поводу современного искусства? — Обожаю! — глаза американца засияли, и флаг, до этого мирно светящийся на щеке, запульсировал, выдавая эмоциональность Ника. *** — Дорогой Шарль, вас мы рады видеть особенно! — теперь пара сидела в дорогом французском кафе. Француз сидел напротив них в модной одежде собственной разработки. Андре старался поддерживать прозвище «Страна моды», поэтому львиная доля времени и средств уходили на салоны красоты, домашние дни красоты, маски, сыворотки, массажи и прочие приблуды. Зато результат был в прямлм смысле на лицо — красавец француз сразу привлекал внимание женщин и мужчин. — Благодарю вас, — сдержанно улыбнулся парень. — Давайте начнём. Какое ваше любимое направление в искусстве? — Я люблю модерн, экспрессионизм, футуризм, — Шарль отпил кофе и добавил. — Люблю динамику и буйство красок. — Есть ли у вас любимые художники? — Луи Мажорель и Примо Конти, — Республика аккуратно поправил локон. — А если говорить о современном искусстве? — Именно в нём я черпаю вдохновение для своих костюмов. *** С Ираном всё было сложнее. Настя по личным причинам отказалась ехать туда, а потом и вовсе закатила истерику. Марк сначала хотел было ей сказать, мол, успокойся, ничего не будет, иначе дипломатический скандал, а потом махнул рукой, купил ей шоколадку, и они вместе запросили встречу на нейтральной территории. — И к вопросам, пожалуй, — сказал Большаков, который теперь был и журналистом и оператором. — Есть ли любимое направление в изобразительном искусстве? Иран немного стушевался и поправил волосы. — Как бы так сказать… я не знаком с искусством настолько, чтобы выделять любимый жанр… Простите, я не смогу ответить на этот вопрос. — И про художников и современное искусство тоже? — Современное искусство видел — не понял и не понравилось. Спасибо за вопросы, _Eleo_ *** — О, в Казахстане мы еще не были, — Марк поставил камеру. — Вот, заодно повидаете мир, — Анвар, он же Казахстан, потянулся, хрустнув спиной. — Как вам у нас? Уже походили, освоились? — У вас всяко приятнее, чем в компании Ирана, — нервно хихикнула Колесникова. — Да ладно тебе, всё прошло, успокойся, — Большаков похлопал подругу по плечу. А Казахстан выставил вообще всё съестное, что было в его уютной квартире. — Давайте начнём? — Я только за, — Анвар уселся поудобнее. — Камера! Мотор! — Большаков щелкнул пальцами. — Что ж, Анвар, мы рады, что вы приняли приглашение, — мягко начала свою речь девушка. — Вам спасибо, что позвали. — Вас часто изображают с золотыми крыльями за спиной, подстать вашему флагу. Как вы к этому относитесь? — О, это, конечно, приятно, — рассмеялся Республика. — Их у меня к сожалению нет, но очень бы хотелось. Большие крылья, чтобы летать когда захочешь… мечта! Так что очень положительно! — Что думаете по поводу памятника коррупции, который начали достраивать? — Цирк да и только, — фыркнул Анвар. — Ну, или детский сад. Особенно, учитывая, что они зашевелились только, когда жители предложили оставить всё, как памятник коррупции. Посмотрим, что выйдет, — парень вздохнул. — Какого это было, выходить из состава СССР на 4 дня позже? Казах сразу погрустнел, опустил взгляд и ушёл в себя. Флаг чуть потускнел, выступая индикатором далеко не положительных эмоций. — Я… меня… меня в те дни держали на корвалоле и уколах с успокоительным. Я… мало… мало, что помню, — он поджал губы, прикусив нижнюю. — В те дни страна управлялась целиком и полностью людьми, а я не был готов ещё. Вы, наверное, знаете, что у умирающей страны есть последняя обязанность — присниться детям, сказать, что всё хорошо, что он сейчас в лучшем месте, на другом свете, но… поймите, на ЧАЭС мы потеряли нашу маму. А через 5 лет, в 91 осиротели полностью. Я… я не хотел бы об этом говорить, — Ивушкин отвернулся, и по щеке скатилась невидимая для камеры слеза. Сделав небольшую паузу, он добавил. — Даже несмотря на тот факт, что я могу видеться со своим отцом во сне. — Простите нас, — тихо добавила девушка, положив руку на его руку *** Беларусь снова нашли на теннисном корте. Только теперь она играла с другой теннисисткой, ловко отбивая мячи. — Слушай, может, не будем мешать? — Ну… у нас вариантов других нет, — развела руками журналистка. — Подожди, а мы её предупреждали? — Ну, — засомневался оператор, — я ей отправил по электронке целый свиток. — Ну-с, тогда… — Колесникова набрала побольше воздуха и выкрикнула. — Вера Алексеевна!!! Мы с интервью!!! Вера Алексеевна отреагировала очень неоднозначно. Точнее никак. Точнее подала пас, дождалась своей очереди и поймала мячик. Прошло минуты 2. — Может, не услышала? Тем временем Верка кинула мячик обратно и развернулась к журналистам. — Чего? — Мы с вопросами, говорю! Беларуска накинула спортивную кофту со своим гербом, отложила ракетку и подошла к репортерам. — А, это вы писали мне? — Да-да. Марк, ставь камеру, —названный быстро скооперировался и собрал аппаратуру на скорость, как АК в армии. — И так, Вера Алексеевна, сразу вопрос, а как вы относитесь к стереотипам? — Смотря к каким, — девушка сняла напульсники и положила ногу на ногу. — Любовь к картошке? — Я её и так люблю, — Верка начала разминать болевшие кисти рук, — особенно жареную. — Шарфик с узором? — О, он у меня есть. Красивый кашемировый, ручной работы, Александр Григорьевич подарил. Не сказать, что ношу часто, но вполне носибельный, с пальто неплохо смотрится. — Женский пол только из-за произношения? Беларусь свела брови и посмотрела на репортёра, как на дурочку. — Что бы это не значило, — поспешила добавить Настя. — А что, у нас есть еще одно олицетворение республики Беларусь? — резонно спросила спортсменка и добавила. — Никак не отношусь. Я есть я, я женского пола, я единственная Беларусь. — Давайте сменим тему, — Колесникова обтёрла потные ладони. — Расскажите о ваших музыкальных предпочтениях. — Джаз, этника. Иногда рок люблю, но чаще первые два, — девушка пожала плечами. *** — И всё-таки фигурное катание — это потрясающий вид спорта, — заметила Настька, наблюдая с трибуны за прокатом Ивана Ивушкина — олицетворения Российской Федерации. Нет, Ваня не катал программу, как можно было подумать. У него была стандартная тренировка с отработкой скоростных вращений и сводящих с ума своей высотой и длиной прыжков. — А сними кусочек, — предложила Настаська. Марк скооперировался, достал камеру и записал один из тройных акселей. Через пару минут Анастасия подловила момент и помахала спортсмену рукой. Тот жест понял и, оказавшись у бортика, запрыгнул на него и уселся поудобнее. — Доброе утро, — как ни в чем не бывало поздоровался Ванька. — Рядом с вами бутылка, подайте её, — журналисты заозирались. — Да синяя, рядом с вами! Наконец просящий получил немного живительной влаги, протер лицо салфеточкой и внимательно посмотрел на репортера. — А, да, вопросы, доброе утро, — очнулась девушка и достала блокнотик. — Как вы относитесь к тому, как вас представляют на артах, анимациях? Особенно, что касается образа «подростка-анархиста-депресиста, который ненавидит мир, но ради семьи жизнь положит и чересчур покорён селфхармом». Ваня ненадолго замолчал, начав отбивать лезвиями коньков какой-то коротенький ритм. — Я видимо от жизни отстал, — заключил фигурист и, закинув ногу на ногу, очистил сталь от снега. — Давайте по порядку. Вы серьезно считаете меня подростком? Я так молодо выгляжу? — А вам сколько? — вдруг спросила Настька. — Девятнадцать. — Вы мой ровесник?! — Ну видимо так. Едем дальше. Анархист? Ну… я, конечно, скептически отношусь к своему Правительству, но не настолько, чтобы отрицать фундаментальные законы, типа убивать это плохо. — А депрессия? На фотках вы часто выглядите депрессивным. — Это называется «Концентрируюсь на исполнение четверного прыжка», — хмыкнул русский, поправив рыжую прядку. — Просто такие элементы сложные, то есть ехать и поясничать очень непросто, даже опасно. А падать с четверных больно. Что там дальше? — Ненавидит весь мир. — Я вроде люблю его. — Ради семьи жизнь положит. — А вот тут правда, — кивнул Россия и добавил. — Такое воспитание. — Селфхарм. — Если вы про синяки, то это падения. Если про царапины на ногах — это я цепляюсь пяткой. Если про побить себя по ногам перед стартом, то это классика всех фигуристов. — Короче, вы крайне скептично к этому настроены. — Вы абсолютно верно подметили, я не очень понимаю эту шумиху вокруг меня. — Как прошло ваше детство? — Моё детсво было прекрасным, если не считать постоянных больниц, — русский усмехнулся. — В принципе оно состояло из встреч с друзьями, мороженого, катка, школы и больниц. У меня было очень много травм: я ломал руки и ноги; рвал мышцы; вдребезги разбивал мениск; сколько раз мне операцией собирали кости на штифты и пластины, я не помню. Но всё равно мне всё нравилось. — А были ли какие-то проблемы из-за правоприемничества? — Конкретно из-за наследничества проблем не было. Разве что повышенная ответственность по знаниям. То есть если кому-то тройки прощали, я должен был учиться только на 4 и 5. Спасибо за вопросы, Ykagushta *** Германию поймали после пробежки. Точнее на пробежке. К подобному вторжению в личное пространство она отнеслась не очень дружелюбно и предложила встретиться в ближайшей кофейне через 20 минут, когда она будет не в спортивном лонгсливе и шортах. Журналисты немецкий зырк оценили и встретились как и положено, через 20 минут. Фрау Катарина Гайер теперь была в красивом розовом платье, лаковых туфлях и с красиво накрученным светлым каре. — Катарина, вы прекрасно выглядите! — Марк показал палец вверх. — Это правда, — закивала Анастасия. — Что ж, начнем вопросы. Как вы относитесь к отцу? — Если не брать в расчёт его идеалогию, то я его люблю, — очень просто ответила немка. — Я была тогда совсем маленьким ребенком, но даже в условиях войны папа смог обеспечить нам защиту, даже если это был другой немец. Папу боялись, но так нам с Отто было спокойнее. Поэтому у меня к нему теплые чувства. К нему, но не к идеологии. Из-за идеологии меня и моего брата задирали, а его и унизить могли, хотя Алексей и его дети защищали его, как могли. Помню, Украина даже подралась с одним мальчиком из-за этого. — Сложно ли быть одной из самых главных в ЕС? — К нагрузке, создаваемой Европейским Союзом, я привыкла. Хороший тайм-менеджмент и можно успевать всё, — девушка отпила кофе. — Ещё в процессе воспитания Британия, на попечении которого я была с до 90-го года, смог развить выносливость по отношению к подобным нагрузкам. Так что нет, не сложно. — Бытует мнение, что ваши очки это очки ГДР, это правда? — У нас с ним разное зрение, — хмыкнула Гайер. — У меня минус четыре с половиной на оба глаза. У него — минус три. Все очки, которые ношу я, мною куплены. — Как относитесь к тому, что у вас стырили авторство бургеров? — Мне без разницы. У немцев и немок есть много других вещей, которыми можно гордиться. *** — И еще парочку вопросов, Герр Гайер, — принесли ещё пива. И даже будучи немного пьяным, Рейх ухитрялся сохранять идеальную осанку и немного надменный взгляд. — Жалеете, что начали Вторую Мировую? — Вы путаете теплое с мягким. Я ее поддержал, а предложение начать войну против всех было Адольфа, — немец тактично умолчал, что он первым поднял руку в согласии и именно ему принадлежат идеи некоторых наступательных операций. В том числе удачных, что удивительно, учитывая, что стратег из него крайне хреновый (со слов его бабушки Пруссии). — А вы хорошо рисуете? — Достаточно, чтобы портреты заказывали короли и королевы из Германии и других стран. — Какой ваш любимый литературный жанр? — Я не признаю никакую литературу, кроме научной, — отрезал Рихард, отломив кусочек брецеля. — И детей я также учил читать научную литературу. Год сказки почитать можно, но как только ребёнок овладеет беглым чтением, их надо забрать и вручить научный труд. Пусть и облегченный, написанный для детей. *** С Украиной встретились в кофейне. Как и брат, девушка чувствовала себя вполне сносно, но всё ещё пила горсть таблеток. Взяв салатики и чай, Марк, Настасья и Надежда уселись у окошка. — Надежда Алексеевна, прежде всего хотелось бы спросить, как самочувствие? — Средней степени паршивости, — хмыкнула украинка. — Не жалуюсь, хотя могло бы быть лучше. — Мы вам с Настькой желаем поскорее выздоровить. — Спасибо. — Как к отцу относитесь? — Прежде всего надо отметить, что я разделяю правительство и семью, — начала Надюша, предчувствуя возможную беду. — Вы наверняка знаете, что во многом именно правительство в своё время сделало папу психическим калекой и убило его. Я видела, как ему иногда было больно. Как-то я даже увидела его приступ — когда всё тело сводило судорогой, — украинка чуть опустила взгляд. Перед глазами моментально предстала их московская квартира, гостиная с мягким диванчиком, отец. Его руки начинают подрагивать. Не в силах больше держать ложку, они разжимаются, а столовый прибор летит на пол. Дрожь усиливается и переходит в настоящую судорогу, которая сковывает всё тело. Финальный акт — спину отца выгибает дугой. На помощь спешит мама: кладет руки на плечи папы, гладит, что-то нашепчивает. Судороги постепенно уходят. «Папа, всё в порядке?» — И это всё благодаря расстрельной команде Ипатьевского дома, Ежову, Сталину. Даже не сам развал стал причиной смерти. У него остановилось сердце из-за синдрома Ааре-Беркенсона, а синдром был получен из-за людей, — она задумалась и добавила. — Но я всё равно считаю его сильным человеком, потому что он смог вырастить нас, он помогал маме, пока она была беременна, он всегда был на нашей стороне, что бы не случилось. Всегда нас защищал. А еще частенько баловал мороженым, игрушками, походами в кино, театры, музеи, в зоопарк. Когда я танцевала в «Школьных годах», папа всегда делал мне прическу, и она держалась как прибитая. Даже сейчас во сне я прихожу к нему и к маме просто чтобы побыть рядом. Я люблю папу. Но не систему. А про причины я вам сказала выше. — Марк, можно паузу? — тихо попросила Настя и вытерла слёзы платочком. — Сейчас. Надя понимающе вздохнула и начала водить пальцем по своей руке. Журналистка же зажала рот рукой и постаралась пережить эмоции. Еще несколько слезинок скатилось по щекам, но как только девушка сжала кулаки, она смогла успокоиться. — Фух, кошмар какой… Ладно, продолжаем. С отцом понятно, а брат? Любите его, несмотря на весь кошмар, что происходит? — Конечно. Я вам уже сказала, что я разделяю политику и семью. Этот человек меня поддерживал, дрался за меня, — настроение сменилось, на лице заиграла легкая улыбка. — Один раз в больничное окно залез, чтобы передать мне конфеты. Почему я должна изменить мнение о родном мне брате, — последние три слова Надя выделила особенно, — из-за прихоти одного конкретного человека? Особенно учитывая, что люди-то сколько живут? Ну 100 лет максимум. А мы сколько угодно. Вон, Людовик почти 1000 лет прожил и ничего. — Классный ответ, кстати, надо добавить в цитатник. А какие ваши любимые цветы? — Лилии пожалуй. Я аллергик, так что на очень большое количество цветов я реагирую, а вот на лилии почему-то нет. *** — Иван, ещё пара вопросиков, но уже не самых приятных, — сконфуженно добавила Анастасия. — Просим прощения за них. — Валяйте уже, — вздохнул Россия и дотянулся до своих чехлов на лезвия. Их ему подарила семья, когда он вновь лежал с оперированной ногой году эдак в восемнадцатом. Специальная защита была сделана из туговатой резины, но самое главное, они были выкрашены в металические цвета российского триколора, что делало их единственными в своем роде, а Рос вспоминал довольные моськи своих братьев и сестер, которые вручали ему целый ворох подарков, каждый раз, когда надевал свои коньки. — Любите сестру, несмотря на войну? — А почему я ее должен не любить? — нахмурился Иван и натянул чехольчик на лезвие. — Не знаю. — Вот и я не знаю. Я за нее что в детстве готов был подраться, что сейчас, — лицо Федерации смягчилось. — На моей первой Олимпиаде она поддерживала меня сильнее всех, думаю… думаю, это одна из причин той победы. — А какое у вас любимое блюдо? Надевавший второй чехол Ваня остановился и задумался. — Ну… хороший вопрос… — защита щелкнула и полностью окружила лезвие. — Моя мама готовила вишневый пирог. Вот он был и остаётся самым вкусным блюдом на свете. Особенно с кефиром. *** — Мсье Андре, ещё один вопрос, — француз рамеренно кивнул, откладывая десертную вилочку. — Чем лучше запивать сыр? — Очень сильно зависит от сыра, — серьезный Франция расслабился и ушёл в рассуждения. — Конечно, я за вино. Если не конкретизировать какой-то отдельный вид сыра, но брать твердые сорта, то хороши Saint-Émilion, Bordeaux, одним словом, старые вина, которые долго выдерживаются в бочках. Поэтому то же Beaujolais nouveau не подойдёт — оно очень молодое. Но в целом вы можете пользоваться удобной формулой: лучшее сочетание — это вино того же региона, что и сыр. — Марк, ты записал? — шепнула Анастасия напарнику. — Сегодня же попробуем. Да, и еще один вопрос, вы пробовали торт Наполеон? — Вы про Mille-feuille? — осведомился Франция. — Конечно. Им ещё лакомился мой далекий прапрапрадедушка Королевство Франция. *** — Фу-ух, я заработался… — Женя закинул ноги на стол. — Ты же ничего еще не сделал. — Ничего не знаю, я устал!