хочется

Лина тоже оказалась неместной, что было ожидаемо от человека, которого он встретил выходящим из общаги – родина её, впрочем, не была так далеко, как его дом – ею был не такой уж недостижимый Серпухов. Поначалу Лина ездила в него каждые выходные, стоило закончиться последней паре в пятницу. Спустя пару часов после неё она садилась на предпоследний автобус, всегда заскакивая на его подножку в последний момент с тяжелой спортивной сумкой наперевес. Женя со временем понял, что Лина так торопилась потому, что на последний автобус она уже бы точно не успела с её уровнем прокрастинации, который рос прямо пропорционально каждой минуте, что она задерживалась в общаге. У неё там была маленькая комнатка, которую она делила с соседкой – робкой и обязательной девочкой – прямой противоположностью самой Лине. Вроде бы её звали Света, а может Лена. Комната была совсем крохотная, только подышать и умереть, и, к превеликому ужасу всех здравомыслящих людей, там даже не было стола, поэтому все уроки Лине приходилось делать на коленках, сидя на кровати и прижавшись к стенке спиной. Насколько эта робкая попытка сохранить осанку была эффективной, Женя оценить не смог – Лина и так немного сутулилась. Впрочем, даже если бы она сутулилась сильно, он бы этого не заметил. Хотя, вернее сказать, заметил, но не обратил бы внимания. Лина оказалась жутким беспорядком и бардаком. – Слушай, а ты где? – быстро-быстро оглядываясь по сторонам, спрашивал он, выползая в коридор перед анатомией. Пара начиналась в восемь тридцать, и до этого волшебного времени оставалось всего пару минут. За спиной уже гудели одногруппники, шоркая стульями и рассаживаясь вокруг длинного стола, а преподавательница начинала выкладывать из цветастого пакета с изображением чайного сервиза позвонки. И стоило Жене нажать на кнопку вызова и произнести эти слова, как его тут же ударяло паникующим, запыхавшимся голосом: – Да-да, я сейчас! Она тараторила это в трубку безумно быстро, громко, тут же сбрасывала, а Женя оставался в пустом коридоре, в котором уже не было ни одного студента и стоял могильный холод. Линино «сейчас» имело поражающее мультифункциональное значение. Оно могло значить что угодно: начиная тем, что она только проснулась, и заканчивая тем, что она уже бежит из раздевалки, напяливая шапочку, либо помогает тушить пожар в общаге. В женщине должна быть загадка. И Лина вся была из них соткана. На поверку в ней не оказалось ничего сложного, да и изначально ничего не было, однако Женя не мог отделаться от жгучего желания разговаривать с ней, переписываться и дурачиться; с самого начала они практически не говорили об учебе. Все их общение будто с крошечного толчка, который, на удивление, запустил какую-то невероятную реакцию. Быть может, то было подобно шарикам колыбели Ньютона – одно легкое движение, запустившее сумасшедшую реакцию, и главное безумие её оказалось в том, что теперь эта реакция не могла остановиться. У Лины были широкие растянутые кофты, которые резко сменяли изящные блузки, обтягивающие грудь, со шнуровкой в самых неприличных местах. Она носила исключительно джинсы и черные кроссовки, те самые, что подвели её на посвящении, которые потом сменили черные грубые ботинки на тяжелой подошве. Все это чудо-счастье, несомненно, прикрывалось медицинским халатом с рукавом в три четверти с небольшой зеленой вставкой, однако будто ничего не могло спрятаться – Женя четко знал, как выглядит каждая её кофта и насколько затерт на ней локоть. Он все замечал, но не осознавал. Он знал, как она подводит глаза и сколько у неё в ящике комода цветных линз, однако это все еще не казалось ему важным. Лина затягивала его, как хорошая игра. И, каким бы красивым не было её лицо, влекло к ней что-то другое: мягкая, пусть и немного наигранная улыбка, смех, с которым она прикрывала рот, и какое-то странное, неуловимое выражение, проскальзывавшее в её глазах, стоило ей замереть и дольше минуты посмотреть в одну точку. Женя не понимал, как в этой игре он сначала совсем не чувствовал, что нажимает на клавиши и подыскивает комбинации действий. Слишком легко все было, будто требовалось только иногда нажать пробел, и игрушечный динозаврик сам перепрыгивал через кактус. Это были переписки, поток мемов в два часа ночи, тягучие лекции, на которых они сидели и игрались с его наушниками, прежде чем засунуть их в уши и посмотреть глупый короткий ролик. Лина часто смеялась над тем, что ему нравилось. Жене нравилось в ней все: от кончиков высветленных волос до того, как она цитировала стендап Поперечного. И, пожалуй, нравилась ему и она сама. Уже буквально через неделю после их знакомства он предложил ей позависать в дисе, на что она ответила: «Ну можно, я свободна». У неё уже скапливались карманы полные долгов, однако она никогда не отказывала ему. А Жене нравилось смотреть с ней пересмотренные уже несколько раз ролики, не замечая, как время на часах утекает далеко в ночь.