Стоп-слово

Давай умрём – шепчет мне мой… Светлячок в ночи. Судзуки Масадзё Акира ударил кулаком в кафельную стену. «Нет уж, сегодня! Он возомнил, будто я боюсь его, боюсь боли? Вот и узнаю – сегодня!» Он выключил горячую воду, наспех вытерся, оделся, взбежал по лестнице, но замер. «Вдруг спит? Нет, ранний вечер, думаю, не спит». Он перетаптывался у двери, пока не услышал резкий голос: – Ну что опять? Заходи! Акира зашёл. Кровать расстелена, белое постельное бельё. Они не спали в одной постели в Тошиме. Всё, что они делали в постели, не имело отношения ко сну, а после Шики предпочитал оставлять его в одиночестве. То же касалась ванной: единственный раз, когда они принимали душ вместе, вызывал у Акиры жгучие воспоминания. В изножье кровати лежало скатанное покрывало. Хозяин комнаты сидел в кресле. Чёрная футболка, кожаные штаны, на руках – перчатки. Акира давно не видел его в тошимской одежде. К стене прислонён меч. – Закрой дверь, располагайся. Он поступил соответственно и сел на покрывало. Никакой колючей атмосферы в комнате – спокойствие и задумчивость убийцы. Акира немного остыл, но вскоре вспомнил: спокойствие выводило из себя. – Ты настолько хладнокровен, что не жарко? – Акира глядел в пол. – Да. Спокойный тон бесил больше пошлого шёпота. – Страшно дотронуться до меня? – он нарочно задал провоцирующий вопрос. В ответ – саркастичная ухмылка. – Страшно? – не унимался Акира. – Боюсь, твоя дерзость – это домогательство. Он в ярости сжал кулаки, развернувшись к Шики, но тот не выказывал раздражения. Костяшки побелели. Акира крикнул: – Ненавижу тебя! – Да, – кивнул Шики, – ненавидишь, не хочешь... – Отморозок! – У тебя тепловой удар? – небрежным тоном спросил Шики. Акира стиснул челюсти так, что проступили желваки. – Тебе надо больше тренироваться, – всё тем же небрежным тоном бросил Шики. – Это намёк? – Нет, это совет не приставать к усталому человеку. – В Тошиме ты не уставал... – Делать что? Вопросительный изгиб бровей, но интонация дала понять: ответ известен. – Убивать и трахаться! – Разговоры с тобой весьма утомительны. Акира отвернулся, уставившись в пол. – А давай, как в Тошиме? – он поднял голову, буравя Шики взглядом. – Ты не объяснил, почему я извращенец, если люблю боль. – Всё-таки нарываешься, – тихо проговорил тот. – Ты же умник, поделись знаниями. – Это была игра. – В Тошиме была сплошная Игра, и ты был королём! – Так я играл в короля с тобой. – И ты играючи сделал меня пленником? – Да. Но в Тошиме я нарушил правила и повёл себя некультурно. В голосе не было издëвки, и всё же фраза лезвием полоснула по живому. – Да что ты говоришь?! Это не игра «больно-хорошо», а целая культура? – Отчасти. Только вышло несколько неловко. – Я бы не сказал, – язвительно возразил Акира. – Ты очень ловко мной играл. Шики проигнорировал колкость, а его лицо как никогда напоминало надменно-безучастное лицо фарфоровой куклы. – Если не вдаваться в подробности, ты имел право в любой момент остановить меня, а также добровольно согласиться на участие или отказаться. – Но тебе, конечно же, было некогда просвещать меня… – процедил Акира. – Некогда. Иначе ты сдох бы там под дождём. И твоё согласие я получил. Или запамятовал, что сам разрешил мне? – Я хотел, чтобы ты убил меня. – А потом? – Твой подкат и шуточка про труп. – А перед этим? – он словно задавал наводящие вопросы нерадивому ученику. – Я сказал, чтобы ты делал, что хочешь. – Вот оно, согласие. – Но я надеялся тогда, что ты убьёшь меня! – Зря надеялся, – припечатал Шики. Акира хмыкнул. – Допустим, я согласился. Как я мог остановить тебя? – Сказать стоп-слово. – Что-то новое! – Специальное слово... – Волшебное? – Не валяй дурака! – равнодушие постепенно уступало место раздражению. – Слово, благодаря которому игра прекратилась бы, например, из-за боли. – Её было не так уж много, в отличие от удовольствия. – Какая честь! Но однажды ты сказал подобие стоп-слова. – Когда, какое? – подначивал Акира. – Ты не полностью культурно просветил меня. – Заткнись! – равнодушие вовсе испарилось из голоса. – Так вот, ты попросил убить тебя, но не на улице. – А, помню… Акира угрюмо взглянул исподлобья. – Не ожидал от тебя нежностей. – Я тоже от тебя не ожидал! На несколько мгновений воцарилось неловкое молчание – оба пребывали в неподдельном замешательстве. – Мы можем поиграть? – Акира первым преодолел неловкость. – Если ты не против. – Я согласен. Стоп-слово – «убей меня». Сойдёт? – Сойдёт, – произнёс Шики, усмехаясь. – Забавно. Вряд ли ты знаешь, что такое «маленькая смерть». Вернее знаешь, испытывал со мной, и всё равно забавно. – Что за «маленькая смерть»? – Когда кончаешь. Акира умолк, смутившись, как девственник, а от замешательства Шики не осталось следа. – Что-нибудь ещё хочешь узнать до того, как мы приступим? – вопрос прозвучал сухо и деловито. Так читают лекцию, набившую оскомину. – Удары, пощёчины – тоже часть игры? – Да. – Наручники, пирсинг – тоже часть игры? – Верно. – Лицом к стене и горячий душ? – Тоже. – Пойло с ладони и прочие приказы? Привилегия королевской стороны? – Доминирующей, – будничным тоном поправил Шики. – Тот, кто причиняет боль – доминант. Его холодность, отстранённость одновременно злили и тревожили Акиру, вызывая озноб. – Хозяин, да? А я подчинённый, твой раб? – Акира, это будет просто игра. Для тех, кто трахается без заморочек, она – извращение. – Если ты заиграешься, я могу сказать стоп-слово и обломать кайф? – Да, нам обоим. – А ты разденешься? – Нет. – Тоже часть игры? – Верно. – Будешь изображать равнодушие, презрение, унижать, шептать и насмехаться? – Разберёмся. Он вскочил, готовый разбить эту фарфоровую маску. – Как всё серьёзно! Шики подошёл и встал напротив, пригвоздив тяжёлым взглядом. Такая знакомая, убийственно давящая аура. – Ну так что? Хочешь или не хочешь? Акира осознал: он не просто нарвался на очередной поединок – это чистой воды самоубийство. Но отступить сейчас – всё равно что отвести взгляд, потерпев поражение. Эйфория взяла верх. – Хочу! Шики, не церемонясь, дал ему пощёчину. Он, пошатнувшись, ударил в ответ. Шики легко уклонился и толкнул его на кровать. Сопротивление было пресечено: руки вздёрнуты над головой, запястья стиснуты. Шики взглянул на него – жестоко, с угрозой, изящно улыбнулся и впился поцелуем в шею. Пальцы в чёрной перчатке задрали оранжевую футболку, заскользили по груди, животу, достигли паха и крепко сжали. Акира понимал: это – игра. Он знал правила, но сердце похолодело. Шики наблюдал за ним: Акира был на грани, и всё же стоп-слово не прозвучало. «Интересно, кому из нас страшнее?» Он чувствовал пульс того, кем взялся обладать, однако сам был схвачен воспоминанием о проигрыше из-за невинного прикосновения губ. «Сделай он так, игра закончится без просьбы об убийстве». Акира сомкнул веки не от страха. Это был превосходный шанс: Шики стянул с него футболку. Пальцы, очерчивая мускулы, спустились к пирсингу, поддели серебряное кольцо. «Позволь боли возбудить тебя». Хотя Шики не прошептал этих слов, Акира задрожал, вспомнив всем телом. Руки были свободны, глаза закрыты, он отзывался на прикосновения, поцелуи, укусы, но… Захотелось обнять того, кто причинял боль. Когда-то под тошимским ливнем Акира царапал его руку, позже царапал спину сквозь чёрную футболку. Можно ли прикоснуться теперь? Шики представлялся ему огнём, и своим огнём он делился с ним. Шики был мечом: если лезвием чересчур залюбоваться, неосторожно коснуться – порез неизбежен. – Расстегни. Властный голос, острый взгляд, бесстрастное лицо. Акира потянулся к поясу, расстегнул ширинку. Шики сорвал с него джинсы и бельё. «Обнажённый под ним…» Горло свело спазмом – память об унижении едва не проступила слезами. Акира не выдержал, прильнул к Шики, вдыхая запах тëмных волос. Тот позволил, но быстро отстранился. «С ним что-то не так. В глазах нет пламени, а нечто болезненное. Он устал от своей роли?» В ту ночь Шики обнял его, уткнувшись лицом в плечо, и поцеловал в губы. «Обнимет сейчас? Коснётся губами?» Акира затаил дыхание, а Шики приказал: – Встань на четвереньки. Проникновение, безжалостное, как в Тошиме. «Ты узкий». Акира застонал, и тёплые руки, гладящие спину, принесли облегчение. С каждым толчком нарастала агония, превращаясь в истому – яркую, мощную, жарче, чем в ванной, – заставляя прогибаться в пояснице. «Какой он за гранью боли и удовольствия? Он смерть или жизнь для меня?» Сердце билось сильнее и чаще. «А его сердце?» Он слышал только дыхание. Вдруг Шики сдавил основание напряжëнного члена – Акиру будто лишили воздуха. «Прикажет он, как тогда? Ведь я должен умолять, если хочу». Ладонь разжалась, плавно двинулась вверх, легла на талию. Другой рукой Шики вцепился в пепельные пряди, запрокидывая голову, вынуждая изогнуться. В Тошиме Акира не звал Шики по имени: ни когда терзала мука, ни когда оргазм подталкивал к безумию. Сейчас он был готов позвать, прося не медлить: униженно молить и откровенно желать – не одно и то же. Шики склонился к нему: кончики пальцев, играючи, устремились к груди, задевая соски, затем, забавляясь, к пирсингу, и ниже, царапая, дразня головку. Акира прижался к простыне, как когда-то – к кафельной плитке. Шики резче дёрнул его за волосы, впечатал лицом в подушку и жёстко, обеими руками, обхватил бёдра. Он входил, разрывая. В первый раз это было насилие, но теперь... Тогда Акира прятал лицо, закусив губу. Тогда он думал, что Шики отнял всё, чем он дорожил, но ошибся: тот отдал, вернул ему собственное «я». Всегда возвращал, отдавая. Убийца отдал ему всё, чем владел сам – пламя. Шики представлялся ему огнём: огонь может уничтожить или согреть. Шики был мечом: меч может отнять жизнь или защитить. «Он не сломал, он сделал иное, и я не боюсь его…» Чëрная кожа коснулась другой – тонкой и нежной. Жгучая, кинжальная боль отступила перед наслаждением. Акира не мог думать. Теперь, зная, он не желал думать. Он чувствовал Шики – не бездонную тьму, а глубочайшее алое, и туда тянуло окунуться – в его душу. – Убей меня… – выдохнул Акира. Шики остановился. – Нет, нет, – словно в горячке скручивая простыню, зашептал Акира, – не это... – Продолжить или достаточно? – тон холодный, с нотками стали. – Я хочу... – казалось, он вот-вот расплавится. Слова Шики о «маленькой смерти» полыхнули на границе сознания. Акира почти выкрикнул: – Я хочу… тебя! Нагое, яростное желание захватило их обоих. *** Акира в полумраке проследил за высоким силуэтом: ему не хотелось, чтобы Шики уходил – хотелось прочнее сплести пальцы с его, затянутыми в перчатки. – Ты собираешься спать в кресле? – Да. Сумеречный свет из открытого окна делал облик Шики нереальным – и хрупким. – Когда-нибудь я тебя раздену. – Смелое заявление, – в голосе Шики послышались нотки приятного удивления. – Но это возможно в двух вариантах: либо я буду мёртв, либо без сознания. Акира усмехнулся этим словам, как шутке. – Нет, ты сам разрешишь. – Зачем ты затеял всё это? – он смотрел, опëршись рукой на подлокотник. – Чтобы кое-что узнать и понять. – И что же? – на бледном лице мелькнуло любопытство. Акира замешкался, прежде чем ответить. – Я понял твою игру. Шики фыркнул, откинувшись на спинку кресла. – Говоришь так, будто мы из разных миров. – Теперь – нет. *** «Как бы я хотел, чтобы он остался». Раньше, в Тошиме, Акиру захлëстывали страх, стыд и отвращение, но они скрывали чистое желание. «Я хочу тебя». Какой жар он почувствовал, оказавшись в руках Шики; какой экстаз омыл его вместе с горячей водой, и ведь он не возразил. «Я хочу...» «Как бы я хотел, чтобы он разделся». Акира не стеснялся своих мыслей. Уже в Тошиме стеснительность начала претить. «Я хотел бы ощутить его кожу своей. Я хотел бы целовать его губы, гладить его волосы… Он говорит, я не знаю жизни. А он знает жизнь, где есть забота и нежность? Кажется, лучше жизни Шики знает только смерть. Может ли он иначе?» Перед внутренним взором возник болезненный – усталый? – взгляд алых глаз. Да, потом была страсть, но Акира никак не мог забыть взгляд Шики. «Что, если он отдал больше, чем у него осталось?» Акира страшился посмотреть на Шики, словно тот исчезнет, как призрак. «Я хочу, чтобы он жил».