***
— Так, Загайский, отвечай. Что молчишь, воды в рот набрал? — доносилось строгим голосом из кабинета русского языка и литературы. Краем глаза Шевелев, пробегавший мимо по коридору, явно опаздывающий на урок, увидел эту картину, трагичную по сюжету. Это была не просто «Опять двойка», это было что-то сродни «Последнему дню Помпеи»: где от гнева Артема все рассыпалось вдребезги, испуганные ученики 10 Б спасались бегством, на полу лежали поверженные итоговым диктантом и брошенные товарищами на контрольном сочинении. Все понимали, что Артема Андреевича лучше не бесить, но мало кто этим пользовался. Закатив глаза, Сережа подумал, что добром это не кончится, и кто-то из учеников точно приплетется с жалобой на испорченную оценку в конце четверти. Так и случилось. После седьмого урока — последнего у класса и, так совпало, что и Сергея Викторовича — прискакал никто иной как Загайский, в народе — Заяц. Не сказать, что Сережа не понимал, откуда взялось это прозвище, но каждый раз мысленно улыбался при виде ученика. Выслушав долгий невнятный жалобный монолог, главным аргументом которого было «Не, ну а чё он?», Сережа собрал всё терпение в кулак и сказал. — Хорошо, хорошо, Загайский, я понял тебя. Эта тройка за диктант тебе всю погоду портит в среднем балле? — Да, — остановился Заяц, успокоившись, что его поняли. — Я так, конечно, не делаю, но попробую договориться с Артемом Андреевичем, — откровенно врал Сережа, отгоняя в голове мысли о том, что все годы работы в конце четверти слонялся по кабинетам, выпрашивая поставить какому-нибудь троечнику «четыре», а отличнику — дотянуть до «пятерки». Про двоечников вообще молчать хотелось, там на такие драматические представления Сережа решался, что вспоминать стыдно. Благо, с Артемом было проще — не чужие люди уж точно. Ещё бы, знают друг друга с лихих студенческих лет, встречаются примерно с того же времени, живут вместе уже почти два года. Стоит ли говорить, что пережито все: от гуляний под луной во время конфетно-букетного периода, до покупки ёршика при переезде. Поэтому немудрено, Шевелев был одним из тех, кому и принципиальный характер Гауса был нипочем. Сергея Викторовича любили все ученики. Он был хорошим педагогом и классным руководителем мечты. Он шел в ногу со временем, стремился к той самой «молодежности». Каждый праздник он собирал вокруг себя с гитарой добрую половину школы, и они на творческих вечерах голосили нерушимую классику: песни Nirvan’ы, Queen, Rolling Stones, любимых многими Биттлов. Помимо всего прочего он филигранно разруливал проблемы учеников: не выходит оценка — сейчас пойдем раз на раз переговорим; нужна книга — да пожалуйста, вон целый шкаф, бери — не хочу; закончилась ручка, вот возьми мою; не хватает на сахарную булочку из буфета — держи рубль, только никому не говори, я так на вас разорюсь. — Всё, дуй домой, учи грамматику. Артем Андреевич уж решит: казнить тебя или помиловать, в смысле — выведет оценку или на пересдачу отправит, — поставил точку в диалоге Сергей и выпроводил Зайца из кабинета. Несколько покрутившись перед зеркалом, поправив прическу и огладив немного отросшую щетину, он прихватил портфель и быстрым шагом тоже вышел из класса.***
— Ну, Артем Андреевич, ну поставьте Загайскому эти несчастные 4 балла. Вот будет конец полугодия, вот нужен он Вам будет на этих предновогодних зачетах? — Да не могу я, Сергей Викторович, не-мо-гу. Ему совсем плевать на знаки препинания, про правила вообще молчу. — Тём, — Шевелев и страдальчески взялся за переносицу. — Кому не плевать на знаки препинания? — Мне. — Ну это понятно, а глобально? Не умрет же никто, если Загайский нечаянно поставит лишнюю запятую. — Умру только я при очередной проверке тетрадей. Он этих запятых с запасом ставит. Сегодня так и аргументировал: «Ну где-то же точно попаду!» Сережа ухмыльнулся. — Он мне с таким же рвением рассказывал на английском, что на картине «Утро в сосновом лесу» растет много «боли». Так и сказал: «Shishkin's painting depicts many growing paines». Артём снисходительно улыбнулся и, выдержав паузу, продолжил старую упрямую песню: — Серёж, ну не могу я поставить ему, понимаешь. — Ну, Тём, — делать нечего, пойдем на запрещенный прием. Серёжа шагнул на кафедру, равняясь с Гаусом и теперь уже смотря не снизу вверх, а сверху вниз, подходит вплотную к Артёму. Он аккуратно убирает чёлку с его лба и проводит рукой по скулам, очерчивая овал лица. Серёжа кладет обе руки на скулы Артёма, долго смотря ему в глаза. Они соприкасаются губами, осторожно покусывая. Артём легким движением руки снимает с Шевелева очки, отправляя их куда-то на подоконник. Руки Серёжи скользят по телу Гауса, опускаются на бедра, по-свойски сжимая. Артём обвивает руками торс парня, хватаясь за плечи. Вдруг Шевелев подхватывает Артёма за талию и кладет на преподавательский стол, сметая часть тетрадей и отчетные документы. Нависает сверху и, продолжая выцеловывать то губы, то шею, отодвигает ворот белоснежной рубашки и торопится расстегивать верхние пуговицы. Бесстыдно водит руками по разгоряченному телу парня, который утопает в своих чувствах от прикосновений. Языки переплетаются, а в глазах начинают плясать чёртики. Ритмичными движениями Серёжа двигается над Артёмом, углубляя поцелуй. Серёжа подхватывает Артёма под колени, рывком притягивая к себе, соприкасаясь бедрами. Артёма будто пробивает током. Желание растет, он начинает тереться бедрами о Шевелева. — Что, прямо на рабочем месте, Артём Андреевич? — хитро спросил Шевелев, резко остановивший процесс, оставляя Артёма наедине со своим возбуждением. — Мгх-м-м-м, — нетерпеливо промычал Гаус. Один на один с Шевелевым ему сносило крышу. Для всех он оставался строгим педантичным преподом, жадным на оценки, помешанный на запятых, а для Серёжи он был таким. — Под Вашу ответственность, — в напыщенно рабочем тоне проговорил Шевелев и закрыл дверь на два оборота ключа. Теперь никто ненароком не ворвётся и не застанет двух примерных преподавателей в таком развратном виде. Сергей скидывает бежевый пиджак, расстегивает белую рубашку, обнажая торс. Артём чувствовал себя одним из тех «избранных», кто знает, что под этой рубашкой скрываются спортивные линии пресса, накачанная грудь и выступающие мощные ключицы. Шевелев помогает завершить дело с пуговицами, стягивает рубашку с Гауса, принимаясь расстёгивать штаны. Избавившись от одежды на Артёме, Сергей встает между раздвинутых ног парня и опускается на колени. Он пару раз проходится рукой по наливающемуся кровью члену Артёма, сжимает мошонку, отчего получает шумный вздох от Гауса. Касается губами головки. Начинает двигаться, заглатывая всё глубже. — Оценка нужна ему, а отсасываю я. Несправедливости системы образования, определённо, — думает Шевелев. Артём выгибается, когда Серёжа доходит до основания члена. Он тихо постанывает от действий партнёра. Гаус впускает пальцы в тёмные шевелевские волосы, контролируя процесс движения, пытаясь задавать темп. Оставляя член Гауса, Сергей достает смазку, предусмотрительно положенную в сумку. Погрузив смазанные пальцы в отверстие, Шевелев начинает постепенно растягивать мышцы. Он наблюдает, как скривившееся лицо от первого движения внутри сменяется томно приоткрытыми губами, невольно закатывающимися глазами и сбивчивым дыханием. Из Артёма вырывается несдержанный стон. — Я…я…готов, — буквально выстанывает Гаус. Сергей вынимает пальцы, раскатывает презерватив по члену, приставляя к отверстию. Он дразнится, водит, не входя, наблюдает, как парень сгорает от желания. Не желая больше мучать, он медленно входит в Гауса, давая привыкнуть к размерам. Артём же нетерпеливо ёрзает навстречу. — Ах, — выдыхает в ответ на инициативу Гауса Шевелев, — какой же молодец. Серёжа знал слабость Артёма к похвале. В процессе Шевелев вспомнил, что Гаус — учитель русского языка и литературы, поэтому до оргазма его можно было довести просто правильной постановкой ударения или грамотно построенным предложением, но не стал использовать этот нечестный ход. Когда Шевелев понял, что можно переходить к более активным действиям, начал наращивать темп. Артем запрокидывает голову, начинает неосознанно поддаваться, насаживаясь еще сильнее. Он смотрит в голубые глаза, наполненные страстью, и возбуждается еще сильнее. Рефлекторно стоны Гауса становятся громкими, точнее — непозволительными для рабочего места. Оттого Шевелев старается заглушить их протяжным поцелуем. Артёма начинает потряхивать, тогда Шевелев меняет ход игры — сильнее входить в Гауса, немного задерживаясь внутри. — Просто умничка, — продолжает Серёжа, играя на слабостях Артёма, говоря любые эпитеты, которые придут к нему в голову. — Какой же ты брутальный, хороший, умный, отзывчивый. Гаус буквально начинает метаться по столу от приятных ощущений, Серёжа опускает руку на член партнера и водит по нему, задавая тон собственных движений. — Какой же ты красивый, особенно когда так по-блядски стонешь, выгибаясь. Артёма гнет дугой, он выстанывает имя Шевелева, жадно хватая воздух. Серёжа кончает, изливаясь в презерватив. Гаус ощущает, как внутри него презерватив наполняется теплой спермой. Тело разливается мелкой дрожью. Гаус на мгновение замирает и протяжно кончает, пачкая живот. В эту минуту в аудитории царит тишина, слышится лишь шумное дыхание обоих. Их грудные клетки попеременно вздымаются, сердца колотятся в бешенном ритме. Первым встает Шевелев, потому что учительский долг сдать отчет до завтра не дремлет, он застёгивает рубашку, набрасывает на плечи пиджак. В помятом, но счастливом виде отправляется к двери. Замирает глядя на взъерошенного, до сих пор лежащего на столе Гауса. — Пока? — вопрошает Артём. — Пора, — подмигивает Серёжа и перед уходом нежно целует Тёму в лоб.***
На следующий день ровно в 8 утра Артёма встретил никто иной как Максим. У кабинета как штык стоял Загайский с не по-заячьи большими грустно-просящими глазами. — Удивительная пунктуальность, Максим. Вот что делает с учениками конец четверти и четвертная оценка. Обрадую тебя или разочарую: на пересдачу я тебя не отправлю, много чести, так оценку выведу, но с тебя помощь — перетаскаешь вон те книги в библиотеку, всю четверть стоят пылятся — и благодарность Сергею Викторовичу. — Спасибо… Спасибо! — вихрем взметнулся Макс и сию минуту радостно улетел подальше от аудитории. Гаус благосклонно улыбнулся ему вслед и понимающе покачал головой. Вчерашний вечер. Загайский нервно набирал сообщение, периодически сверля взглядом лежащие на столе тетради и учебник по русскому языку: Заяц 23:09 Сергей Викторович, Вы договорились? Сергей Викторович 23:10 Договорился, еще как договорился. Писал Шевелев, краем глаза поглядывая в сторону уставшего, но довольного Гауса на диване в позе «ноги вверху, голова внизу». Как говорил сам Артем: «Так кровь к мозгу приливает — думать легче». Правда или нет — Сережа не знает, не проверял. Сергей Викторович 23:12 Только ты завтра пораньше к нему приди, покажи участие — попросись, подокучай, если что, с Гаусом сработает. Сергей Викторович 23:12 А теперь спи, А.А. рано приходит, тебе бы всыпаться. Сергей Викторович 23:13 Выспаться* Отправлено. Прочитано. Пришёл смайлик в ответ. И вот сегодня вечером экран телефона вновь засветился, оповещая об одном непрочитанном сообщении. Заяц 17:06 Спасибо, Сергей Викторович, не знаю, что вы там сделали, но он без проблем мне оценку поставил! — Эх, знал бы ты… — думал Шевелев, хитро улыбаясь. — Хотя нет, не надо тебе знать такое, не надо. Шевелеву долго хотелось написать что-то вроде «Будешь должен» или «С тебя булка из буфета», но в итоге отбросил телефон, потянулся и приобнял Гауса со спины, притягивая к себе.