All for You

Дверь открылась менее чем через час перед довольно расстроенной Сануки-сан.    Сануки-сан притащила стул и села, глядя на него сверху вниз.   Хисаши заёрзал.          Все за Одного не дрогнул под взглядами. Он наблюдал за якудза, массовыми убийцами, героями, политическими лидерами, самыми разными людьми и ни разу не дрогнул у них на глазах — первым всегда сдавался другой человек.          Но Сануки-сан была одной из врачей Изуку. Она была одной из тех, кто руководил командой, которая заботилась о его сыне и заботилась о том, чтобы он дожил до каждого утра.   И Изуку был всем для Хисаши.          Он не особо хотел её расстраивать, особенно когда здоровье Изуку и ситуация с опекой над Хисаши были такими ненадёжными.    Хисаши откашлялся. — Ах, здравствуйте, Сануки-сан, я и не знал, что обход закончился...   — Как вы думаете, в чём заключается моя работа? — перебила его Сануки-сан.          Хисаши посмотрел на неё. Ему не понравился вопрос. Он знал ответ, но чувствовал, что в этом вопросе есть подвох, но он слишком устал, чтобы понять его.    — В том, чтобы ухаживать за недоношенными детьми? — всё-таки ответил он.    — Вы правы наполовину, — сказала Сануки-сан.    Хисаши снова заёрзал. Ему это очень не нравилось.          — Другая половина моей работы — следить за тем, чтобы опекуны могли заботиться о своих детях, — заявила Сануки-сан.    — Я способен... — прервал её Хисаши, выпрямляясь.       — ВЫ не в том состоянии, чтобы заботиться о ком-либо, — произнесла Сануки-сан, быстро заткнув ему рот, — не говоря уже о недоношенном ребенке.          Хисаши откинулся на спинку стула, страх полз по его спине, как монстры, которых он всё ещё видел в углах палаты. Он тяжело сглотнул, но ему казалось, что кто-то душит его. Его больные глаза защипало.    — Вы, — выдавил он внезапно напряжённым голосом, — вы не собираетесь... За...    Он не мог произнести ни слова.          Он делал всё возможное, чтобы остаться с сыном. Всё. Что он сделал не так? Он не мог ничего исправить?    Сануки-сан приподняла бровь. — Забрать Изуку?    Хисаши молча кивнул.    Она вздохнула: — Нет, Мидория-сан, я не порекомендую им забрать Изуку.    Он снова мог дышать.          Она пронзила его ещё одним взглядом, и Хисаши едва подавил желание опуститься на стул.  — Я говорю, что мне нужно знать, сколько времени прошло с тех пор, как Вы спали.    Хисаши моргнул.    Ох. Снова этот вопрос.    — Это... Не имеет значения, я использовал причуды выносливости...   — Как давно Вы не спали.    В голосе Сануки-сан не было места для снисходительности.    — ....8 дней, — неохотно пробормотал Хисаши.    — Снова.   — ...Да.         — Нахождение после 24 часов без сна равносильно тому, что Вы слишком пьяны, чтобы садиться за руль. Через восемь дней я бы не доверила Вам приготовить яичницу. Причуды выносливости могут немного помочь, но не настолько, чёрт возьми, — безжалостно сказала Сануки-сан, — в нынешнем виде Вы представляете самый большой риск для безопасности Изуку, пренебрегая собственным здоровьем. Я знаю, Таро рассказал Вам, что делает лишение сна, так что не будем повторяться. Вместо этого Вы ляжете, выспитесь и НЕ будете спорить со мной по этому поводу.   Хисаши чуть-чуть опустился на стул. Почему-то он чувствовал себя обруганным ребёнком.    — Ладно, — неохотно выдавил Хисаши, — я пойду посплю.    Он не двинулся со своего стула.    Сануки-сан тоже.    Она медленно моргнула.    — Тогда идите, — сказала она.    — ....У Вас нет более важных дел? — возмутился Хисаши.    К сожалению, Сануки-сан выглядела совершенно не впечатлённой.        — Важные вещи, такие как уверенность в том, что родители моих пациентов сами не станут пациентами? — возразила она.          Хисаши нахмурился. Гнев боролся с тревогой в его груди. Он презирал, когда ему говорили, что делать, когда с ним разговаривали, как с идиотом, и всё же... Неужели он действительно так сильно рисковал для безопасности Изуку? Он не вёл машину и даже не жарил яичницу — он просто сидел в кресле и наблюдал за своим сыном.          — Раньше я работала врачом в Тартаре, — твёрдо сказала Сануки-сан, абсолютно не поддаваясь суровому выражению лица, — это пустяки — смотрите на меня сколько хотите, но это не изменит моих слов.         — Какой вред я действительно могу причинить, просто сидя здесь? — Хисаши отстранился. Ему было трудно поверить, что он действительно делал что-то не так. Даже попытка представить себе реакцию его младшего брата-идеалиста — которая, как правило, была довольно хорошей подсказкой относительно того, что было «правильным» или «неправильным» в соответствии с идиотскими путями морали общества, — говорила ему, что с ним всё в порядке. Хотя он предполагал, что если представить Йоичи намного моложе, чем обычно, то расстроится из-за того, что Хисаши не спит.          — Это, — Сануки-сан указала на него, — саморазрушительное поведение. Ребёнку не нужен саморазрушительный родитель, потому что это взрослый, который в конечном итоге перестанет быть родителем.          Насильно Хисаши вернули в те дни, когда он всё ещё жил с Йоичи в доме их родителей. Научился готовить, когда едва мог дотянуться до плиты. Убирал гниющий мусор и стеклянные бутылки, чтобы Йоичи не пострадал. Отвлекал, умиротворял или утешал его отвратительных, бесполезных, жалких родителей, чтобы они оставили его — и, что более важно, Йоичи — в покое.       Сама мысль стать отцом, хотя бы отдаленно похожим на его самого, была настолько отвратительной, что его затошнило.          — Дети моделируют поведение, которое они видят в других, особенно в своих родителях, Мидория-сан. Если я или любой другой медик здесь позволит Вам выработать привычку пренебрегать собой сейчас, то вы подадите плохой пример Изуку. Вы настроите его на провал, — закончила мысль Сануки-сан.          Часть его хотела попытаться выяснить, были ли её слова больше направлены на то, чтобы заставить его сделать то, что она хотела, или это была просто суровая правда. Другая часть поняла, что это не имеет значения. Его маленькая гордость не стоила здоровья сына.          — ...Понятно, — сказал Хисаши и заставил себя встать. Он посмотрел на Изуку, касаясь рукой инкубатора.    Он мог бы быть лучшим родителем, чем его собственный. Игра стоила свеч.    ...   Он должен был быть лучшим родителем.          Хисаши медленно оторвал руку от инкубатора и пробормотал: «Я скоро вернусь», — и направился в ванную, чтобы быстро подготовиться ко сну. Он не будет спать в джинсах.          Когда он вышел, Сануки-сан всё ещё была там, наблюдая за ним. Хисаши остановился у своего стула, сопротивляясь всепоглощающему желанию откинуться на спинку и отказаться двигаться дальше.          Игра стоила свеч. Он должен был быть лучше. И если первым шагом к лучшему был сон, то он будет спать.          Он продолжал идти и медленно сел на матрас. Это была больничная койка, поэтому простыни были крахмалистыми и жёсткими, а матрас — посредственным. Это всё ещё было похоже на рай. Он натянул простыню на колени и снова посмотрел на Сануки-сан.    — Довольны? — спросил он, не в силах сдержать колкость в голосе.    Она посмотрела на него, чуть заметно улыбнулась и кивнула.  — Я останусь здесь, пока Вы не уснёте. Если что-то пойдет не так, эти сигналы сработают, и Вы подниметесь первым. Изуку в безопасности. Изуку в порядке. Будет лучше для всех, включая Изуку, если Вы выспитесь. А теперь, спите.         Неохотно Хисаши кивнул. Существа пряталась по углам комнаты. Их тени постоянно двигались и смещались. Их светящиеся глаза сузились до ненавистных щелочек. Их руки всё ещё цеплялись за стены и пол, но... Они не приближались к Изуку.   Он заставил себя лечь и закрыть глаза.    Он отключил свои причуды выносливости и мгновенно отключился.    Ему ничего не приснилось.