All for You

Это было похоже на объятие рукой.    Всего лишь обычное объятие рукой, и Изуку никогда не заметит разницы.    Ему просто станет лучше, гниль уйдет, и Изуку снова станет хорошо.    Всё было бы хорошо.   Всё было бы хорошо.   Всё было бы хорошо.   Хисаши сглотнул. Тяжело.          Изуку извивался под его руками, размахивая руками, крошечные ножки упирались в его ладонь.    Обычно, когда он давал кому-то причуду, их лоб прижимался к его руке.         Изуку был слишком мал для этого. Вся его голова уместилась в руке, и ещё оставалось место.          Он выбрал самую слабую исцеляющую причуду, которая у него была. Это была та, которую он взял много лет назад, в первые годы существования причуд, и позже она была вытеснена гораздо более мощными исцеляющими причудами, взятыми из последующих поколений. Честно говоря, он уже наполовину забыл о ней, но сейчас... Что ж. Теперь это может быть самая ценная причуда из всех.          Она заставляла пользователя исцеляться быстрее, когда он спал, хотя и заставляла его спать больше. В любом случае, большую часть того, что делал Изуку, это спал, так что... Всё должно быть в порядке...         Предоставление члену семьи слабой причуды в прошлый раз имело неприятные последствия, но он не знал, что ещё делать.    Изуку жалобно заскулил. Хисаши вздрогнул, но не убрал руки.    Он ещё даже ничего не сделал.    Возможно, это была плохая идея. Не по той же причине, по которой дать Йоичи причуду было плохой идеей. НЭК может быть не его ошибкой, но если бы он пошёл на это, и это плохо кончилось бы, это было бы...    Будет ли ему больно?    Может ли это его уб...   Сработала сигнализация.    Хисаши отдёрнул руки, словно они загорелись.          Он уставился на Изуку. Его грудь заметно двигалась вверх и вниз с каждым вдохом, как будто он боролся за каждый вздох. Его лицо было сморщено, как будто он собирался заплакать. Он издал слабый стон.    Сердце Хисаши болело.    Он не хотел, чтобы Изуку плакал.          Он просто хотел, чтобы ему стало лучше, он хотел видеть его улыбку, слышать, как он смеётся...         Он поднял глаза и уставился на мониторы. Он наблюдал за жизненно важными органами Изуку с болью в горле.    Сработавшая сигнализация принадлежал даже не Изуку.    Он не тревожился, но... Он был близок к этому.    Очень близок.    ...   Он не может этого сделать.    Он не может этого сделать.    Он не может этого сделать.    Должно быть что-то, что он мог сделать, он не мог просто сидеть и ждать, пока Изуку ум...   Хисаши вышел из комнаты Изуку в поисках Сануки-сан.   Вон. Она стояла на посту медсестер, просматривая карты пациентов.          — Сануки-сан, — позвал её он, подойдя к ней, — у меня была идея. Помочь Изуку, если возможно, но я не хотел ничего делать без совета врача. У меня есть несколько исцеляющих причуд. Я могу дать одну Изуку! Если бы... Я мог... — Хисаши замолчал, наблюдая за ней.          Сануки-сан медленно закрыла папку с файлами, на которую смотрела, и повернулась, чтобы посмотреть на него с подозрением в глазах.          Он дёрнул рукава куртки и заломил руки. Он чувствовал глаза других родителей в отделении интенсивной терапии, которые смотрели на него через окна своих палат, как если бы он был каким-то героем спектакля или животным зоопарка.    Это было старое чувство.          Он знал, почему они пялились. Он не разговаривал с другими родителями, что не было нормой. Хотя они, казалось, находили утешение друг в друге, он предпочитал оставаться в палате Изуку. Он был незнаком и странен, что, естественно, привлекало внимание других людей.    Обычно это чувство его не беспокоило.          Обычно его не особенно заботило, что думают о нём гражданские, если только они не могли сыграть роль в его планах. Но теперь он был одним из них, и в настоящее время он делал исключительно плохую работу. Почему-то у него возникло ощущение, что они могли сказать это, просто взглянув на него.    Он чувствовал себя незащищенным, неадекватным и мучительно одиноким.   Он скучал по Инко.    Он скучал по своему брату.    ̶О̶н̶ ̶п̶р̶о̶с̶т̶о̶ ̶х̶о̶т̶е̶л̶,̶ ̶ч̶т̶о̶б̶ы̶ ̶с̶ ̶н̶и̶м̶ ̶б̶ы̶л̶ ̶к̶т̶о̶-̶т̶о̶ ̶е̶щ̶ё̶.̶ ̶   — У Вас есть идея? Вы сказали, что у Вас их несколько, — наконец произнесла Сануки-сан.    Хисаши кивнул.    Она выжидающе посмотрела на него и жестом попросила продолжать.          — Верно. Конечно, — ответил Хисаши, — то, что я имел в виду, — это исцеляющая причуда, основанная на сне — она забирает энергию у пользователя, пока он спит, чтобы лечить травмы и бороться с болезнями с ускоренной скоростью. Это, как правило, делает пользователя более сонливым, но это действительно единственный недостаток. У меня есть и другие исцеляющие причуды, но... Я думаю, они требуют больше энергии, чем её может дать Изуку.         Пока он говорил о причуде, его сердце начало успокаиваться, но это было временное облегчение. Причуда не была сложной, но выражение лица Сануки-сан не было обнадеживающим. Он безжалостно дёрнул рукава пиджака.          — Ну, — начала Сануки-сан, — я ничего не знаю о процессе передачи причуды. Как это работает для других людей, которым Вы дали причуды?         Пальцы Хисаши нашли торчащую нитку в рукаве куртки. Он потянул её и начал наматывать на пальцы.    Он чувствовал себя жалким.   — Требуется... Чтобы я положил руку на другого человека... — начал он.          — Нет, — прервала его Сануки-сан, — я должна был быть более конкретной. Как это обычно влияет на человека, получившего причуду?         — О, — издал Хисаши, — это... Может зависеть от причуды. Но обычно всё проходит хорошо. Иногда это может плохо закончиться. Хотя обычно с детьми всё проходит хорошо.    Сануки-сан посмотрела на него. Хисаши сильнее потянул за найденную им свободную нить.    — Насколько плохо? — спросила она критически.          — ...Вегетативное состояние, — быстро пробормотал он. Её брови взлетели вверх. — Но я никогда не видел, чтобы это происходило у детей! И обычно это происходит только у людей, которые получают несколько причуд.    Сануки-сан вздохнула, пощипывая переносицу.        — Иногда я забываю, что Вы уровень S, — пробормотала она себе под нос. — Сколько лет самому молодому человеку, которому Вы дали причуду?         — Четыре года, — мягко сказал Хисаши. Он забирал причуды у более молодых людей, но никогда не давал их до того возраста, когда причуда должна была проявиться. Какой был смысл, когда человек мог развить свою собственную, лучшую причуду позже? Конечно, мысль о том, что произойдёт, если у человека разовьётся причуда после того, как он уже дал ему её, в конце концов привела его к экспериментам с ному, и — нет, он не думал об этом прямо сейчас...         — Хорошо, — сказала Сануки-сан, в последний раз потирая виски, прежде чем скрестила руки и посмотрела ему в глаза. — Во-первых, то, что Вы предлагаете, по сути, будет экспериментальным лечением, тем более что Вы никогда раньше этого не делали. Мы понятия не имеем, что может произойти.    — Но...! — запротестовал Хисаши.         — Во-вторых, в возрасте 4-5 лет тело готово к причуде, — сказала Сануки-сан, — единственные недоношенные дети, у которых есть причуда, — это те, кто с ней рождается. Изуку не родился с причудой. Он, наверное, не выдержал бы этого. Я не думаю, что это хорошая идея.    — Но это может спасти ему жизнь! — Это также может её оборвать.    Челюсть Хисаши закрылась со щелчком.    Сануки-сан продолжила:       — Меня беспокоит, что это может быть похоже на чрезмерное использование причуды. У маленьких детей это может быть «незначительным» — усталость, мышечные спазмы, туман в голове, потеря сознания — всё это может быть очень опасным для недоношенного ребенка. Могло быть и хуже: кровоизлияние в мозг, судороги, отказ органов, инсульт, смерть. Я не думаю, что это стоит риска.    Кровоизлияние в мозг.    Судороги.    Отказ органов.    Инсульт.    Смерть.    Он.    Он почти...   Не думай об этом.    Просто вернись в палату.          — Хорошо. Спасибо, доктор, — слабым голосом сказал Хисаши, развернулся и пошёл так уверенно, как только мог, обратно в палату Изуку.          Дверь тихо закрылась за ним, и Хисаши прижал руку ко рту, прислонившись к двери. Его желудок содрогнулся, когда глаза автоматически переместились на инкубатор сына, поэтому он закрыл их.    Не думай об этом.    Он почти... Он почти...    Не думай об этом.    Его тошнило. Насколько близок он был, насколько близок был Изуку...   Не думай об этом.   Но как же он не мог? Как он мог не?    Он чуть не убил своего сына.    Насколько близок он был? В минутах? В секундах?           ̶С̶к̶о̶л̶ь̶к̶о̶ ̶в̶р̶е̶м̶е̶н̶и̶ ̶э̶т̶о̶ ̶з̶а̶н̶я̶л̶о̶ ̶б̶ы̶?̶ ̶С̶к̶о̶л̶ь̶к̶о̶ ̶б̶ы̶ ̶о̶н̶ ̶с̶т̶р̶а̶д̶а̶л̶?̶ ̶К̶а̶к̶о̶в̶о̶ ̶б̶ы̶л̶о̶ ̶б̶ы̶,̶ ̶е̶с̶л̶и̶ ̶б̶ы̶ ̶н̶а̶ ̶е̶г̶о̶ ̶р̶у̶к̶а̶х̶ ̶б̶ы̶л̶а̶ ̶к̶р̶о̶в̶ь̶ ̶е̶г̶о̶ ̶м̶а̶л̶е̶н̶ь̶к̶о̶г̶о̶ ̶с̶ы̶н̶а̶.̶.̶.̶         Хисаши заставил себя открыть глаза. Инкубатор Изуку стоял посреди комнаты. Его ребёнок молчал. Слишком тихо.    Он оттолкнулся от двери, заставив ноги понести его к Изуку.    Ему нужно было проверить Изуку.    Ничего не случилось, верно?    Он... Он никогда не давал причуды случайно ...   Хисаши посмотрел вниз.          Грудь Изуку неуклонно поднималась и опускалась. Он тяжело дышал и не двигался с тех пор, как Хисаши ушёл, чтобы задать этот ужасный вопрос. Он спал.    Хисаши посмотрел вверх.    На мониторах ничего не изменилось.    Изуку был в порядке.    Насколько он мог быть в порядке.    Что было совсем не хорошо.    ...   Он словно застыл на месте.          Он хотел сесть рядом с Изуку. Поговорить с ним, или спеть ему, или напеть для него, как он обычно делал. Но как он мог? Как он мог осмелиться сесть рядом с Изуку, когда он... Когда он почти...   ̶И̶н̶к̶о̶ ̶б̶ы̶л̶а̶ ̶б̶ы̶ ̶в̶ ̶у̶ж̶а̶с̶е̶.̶ ̶ ̶Е̶г̶о̶ ̶б̶р̶а̶т̶ ̶о̶ж̶и̶д̶а̶л̶ ̶э̶т̶о̶г̶о̶.̶ ̶   Его телефон казался тяжестью в его кармане.    Рука, всё ещё прижатая ко рту, была единственным, что удерживало его в целости.          Он попятился назад. Подальше от его нежного ребенка. Подальше, чтобы не причинить ему вреда. Его ноги врезались в диван у окна, и он позволил себе упасть на него. Он сгорбился, закрыл глаза и позволил другой руке в гневе дёрнуть себя за волосы.          Если раньше он задавался вопросом, не подходит ли он для воспитания Изуку, то теперь он знал это с уверенностью.    Как он мог подумать, что сможет сделать это?    Эгоизм и самоуверенность, наверное. Но он должен был знать точно.          Он не был ни Инко, ни Йоичи. Он давным-давно убил в себе всякую мягкость, доброту или любовь в погоне за властью. Теперь он просто цеплялся за призраки воспоминаний, безуспешно пытаясь заставить своё гнилое сердце превратиться в бледную имитацию того, чем, по его мнению, должна была быть любовь.    Он никогда не мог сравниться с настоящей любовью.    Всё, что он умел, это как убивать. Как причинять боль. Как использовать людей.          Как он мог подумать, что способен на любовь? Любовь? Всю свою ненормально долгую жизнь он насмехался над этим чувством, а теперь думает, что сможет освоить её менее чем за месяц?    Он был впечатляюще крупным идиотом.          Изуку заслужил познать настоящую любовь. Любовь, которую Хисаши, которую Все за Одного не мог дать ему.          Если бы он знал, что хорошо для Изуку, он бы просто отдал своего ребенка Бакуго или даже Всемогущему. Они справились бы лучше, чем он. Они бы не убили своего ребёнка, просто пытаясь помочь.    Он должен просто сдаться.    Вернуться к злодейству.    Вернуться к попыткам жить вечно.   Во всяком случае, этого от него все и ожидали.    Но в чём был смысл?          Жить вечно, играть в игры вечно — когда-то великолепное, идеальное видение будущего теперь было просто... Дешёвым пластиком, окрашенным золотой краской. Пустая цель без цели.          Плохой пластырь для зияющей раны, оставившей Изуку позади, открывался. Он никогда не прилипнет.    Он даже не мог заставить себя хотеть этого больше.          Не тогда, когда преобразование мира в соответствии с его идеалом сделало бы невозможным для Изуку процветание или даже выживание.         Что бы он ни делал, он всегда возвращался к попыткам быть с Изуку. Даже если это не было хорошо ни для одного из них.    Может быть, если бы он отправился в Тартар, Изуку смог бы посетить...         Дверь открылась. Хисаши не поднимал глаз. Шаги постукивали по полу — уверенно и целеустремленно. Сануки-сан.    Ему казалось, что он хочет провалиться под пол.          Он остался на месте и жалко надеялся, что она пришла просто проведать Изуку и проигнорирует его печальное состояние.    Конечно, ему не повезло.          Через некоторое время шаги начали приближаться к нему. Кушетка прогнулась, когда Сануки-сан села рядом с ним. Хисаши не двигался. Она некоторое время сидела молча.    — Вы дали ему что-нибудь?    — Нет, — прошептал он.    — Тогда что Вы здесь делаете? — спросила Сануки-сан.    — Я почти...         — Да, — перебила его Сануки-сан, — почти. Вы ничего не сделали. Вы пошли к врачу и сделали то, что сказал врач. Изуку в порядке. Вы не сделали ничего плохого.          Хисаши хотелось кричать. Он был в нескольких секундах от того, чтобы убить своего ребёнка, он не мог «не сделать ничего плохого!» и Изуку был очень, очень далёк от «в порядке!»! Он умирал!   Однако он держал рот на замке.    Сануки-сан вздохнула.        — Знаете, он был немного более суетливым, чем обычно, когда я только что проверила его. Ему не так нравятся мои объятия, как Ваши.    Хисаши сомневался в этом.          — Возможно, Вы не сможете дать ему причуду, которая всё исправит, Мидория-сан. Но Вы всё ещё можете быть рядом с ним. Вы всё ещё папа, — сказала она. Она встала, грубо похлопав его по плечу. — Будьте смелым, Мидория-сан, — сказала она, уходя.    Дверь тихо закрылась за ней.    ...   Он был храбр.    Так что он держался подальше.   Это было лучшее, что он мог сделать для Изуку.    Однако у него всё ещё не было сил выйти из палаты.