Дневник ангела

— Вегас? Дышалось с трудом, а глаза боялись моргнуть. Он смотрел и боялся того, что всё окажется миражом. Пит сидел и ждал его дальнейших действий, его… В действительности его рамки смущения испарились, появилось страстное желание прикоснуться, прочувствовать жизнь в теле господина. Со стороны могло показаться, что альфа нерешителен, не переполнен достаточным вожделением. Но стремление было настолько много, насколько его не может быть в природе человека. В таком случае происходил сбой, ведь Вегас не понимал, как в нём может храниться столько любви… Это было слишком хорошо, что аж больно. Сердце казалось вот-вот взорваться от такого количества чувств. Это было слишком приятно, что аж до слез, до мыслей, что это всё иллюзия, искажение его давно сломавшегося разума, ведь так прекрасно быть не могло? Точеные, изящные, длинные пальцы обхватили его за затылок, постепенно спускаясь на шею. И тогда Вегас понял, что могло. Это было настоящим, самым подлинным и от того, волшебным, ведь такое не придумать, не сочинить. То, что внутри распускает в нём цветы, что позволяет видеть мир ярким, светлым даже в самой темной комнате, что дает возможность слышать в вдохах и выдохах, еле слышимое, но такое теплое «люблю тебя»… Он поближе подошел к омеге, и наклонился к лицу человека, который тянул к себе всё ближе и ближе. Он заставил ждать, и больше это мучение не продлится. Крепкие ладони обхватили юношу за щеки, наслаждаясь их мягкостью, а губы коснулись лба, исследуя перемещаясь на веко, кончик носа, а затем цепляясь в такие желанные уста. Поцелуй не был нежным, он стал требовательным по инициативе омеги. Его впервые накрывало подобной, нетерпеливой волной возбуждения. Пока тела были соединены губами, руки спешили избавить обоих от кусков ткани. Пуговица за пуговицей, и господин был раздет, обнажая взору омеги сильное, крепкое, белоснежное тело, обладатель которого не теряя времени уже вовсю исследовал сладкую кожу шей. Когда пришла очередь брюк, руки омеги остановились и переместились на бока альфы. Он был взбудоражен, но и ещё был недостаточно смелым для того, чтобы раздеться и снять штаны Вегаса. Спина опустилась на поверхность белой простыни, грудь вздымалась от долгих поцелуев, а во взгляде присутствовала пьяная дымка. Да, Пит был опьянен. Пленен и заворожен господином, что смотрел так ласково, а уста бесконечно твердили, что любит. — Какая красота… Это лицо, на которое хотелось смотреть каждый день, эти глаза, в которых хотелось утонуть, эти пухлые губы, из которых он хотел слышать и слушать самый прекрасный голос, это тело, шея, руки, весь Пит, с которым хотелось засыпать и просыпаться из зо дня в день, и видеть всю красоту бытья, знать все тайны этого мира… — В мире, где ты и я, «я» всегда, бесконечно будет любить только «ты» Пит верил этим словам, он верил этим губам, что принялись целовать его всего. Подушечки пальцев тянули, гладили нежно розовые соски, проделывая тоже самое языком с другой грудью. Это всё было впервые для него, и даже для Вегаса. Все прошлые разы, были не тем, что принято называть сексом. Это было ничем. А сейчас всё было в действительности ничем иным, как занятие любовью. Вернувшись обратно к губам омеги, он почувствовал твердое желание, что преследовало и его тоже, с самого первого дня их встречи. Но сперва сердце, только затем тело. Вегас недвусмысленно качнулся, смотря в глаза Пита. А затем получил ответное покачивание, стремление соединить их тела. Руки спешили быстрее оставить их голыми, настоящими, неприкрытыми под слоями, принять друг друга такими, какими сделал их создатель. Великий творец, что создал самое прекрасное – Пита. Обнажившись, и обнажив он отстранился для полной картины, которую должен запомнить, запечатлеть в памяти, вбить её туда гвоздями. Божье творение, его Пить, такой возбужденный, но в то же время под его пристальным взглядом смущенно прикрывающиеся ладонями. Пальцы касаются твердой плоти, обхватывают и начинают двигаться, и чем слаще стоны омеги, тем быстрее ласки. Это всё отличалось от того, как это делал сам Пит, от того, что он видел в фильмах и слышал от Порша. Всё было намного невыносимее приятно. Его тело реагировало без его воли, его стоны вырывались наружу, демонстрируя, как ему сейчас блаженно. Второй рукой альфа начал поглаживать колено, постепенно поднимаясь к внутренней части ноги, бережно раздвигая ноги. Этим рукам нельзя было сопротивляться, и Пит подчинился. Но он не выдерживал от того, в какой открытой и развратной позе находится. Поэтому рукой он принялся искать поблизости что-то, что скроет лицо, заглушит стоны. Но Вегас остановил их, взял его руку, преподнес к губам, и поцеловал, пуская у омеги табун мурашек. — Не закрывайся от меня, — пожелал господин, и в согласии Пит потянулся за поцелуем, но заскулил, от того что ладонь ласкавши член, переместилась между его ног. Два пальца проникли, для того, чтобы этому хрупкому, трепетно дышащему существу не было больно. А сам он изнывал, страдал от вожделения, что напряжением скопились на его плоти, что был уже готов излиться. И стало только хуже, когда пальцы Питта нерешительно коснулись головки, ведь это могло привести к концу того, что они даже не начали делать. — Господин… , простонал его Пит, с мольбой на глазах требуя большего. И он прислушался, и он дал больше. Альфа почувствовал давящую тесноту и теплоту, и чуть не умер от наслаждения. Он простонал, когда вошел плотностью, и смог сконцентрироваться на ощущениях омеги. Пит задержал дыхание, понимая, что вот его мужчина, которому можно брать его. Оставалось совсем немного от того, чтобы сойти с ума, от того, чтобы потерять голову. Когда господин начал двигаться, оставляя следы укусов и поцелуев на самых разных частях его тела, он знал, что его любят. Вегас жил этим моментом, он дышал Питом, он боготворил, приклонялся перед ним, понимая что осчастливит свою любовь, осчастливить своего Пита, что так прижимается, выкрикивает его имя после каждого толчка, и принимает его любовь, что выплескивается в немом оргазме обеих. И они оба любят, они оба дрожат, и оба приятно уставшие тела тянутся к друг другу за поцелуем.