________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Я не отказываюсь от собственных слов. И о поцелуе нашем не жалею. Помнишь шаблон письма, который ты зубрил перед экзаменом английского языка? Не хочу следовать плану, растягивать вопрос «как поживаешь» на целый абзац. Мне ты по-прежнему можешь рассказывать абсолютно все: важное и неважное, веселое и грустное, — только вряд ли захочешь. Сам не знаю, на что рассчитывал в тот вечер. Казалось, я признавался в очевидном. Не нужно утверждать, что никто ничего не знал, особенно в последние месяцы. Понимаю, меньше процента населения земного шара признают сказанное под алкоголем достоверным, но в моем случае ситуация исключительная. И, скорее всего, ты поступил верно, прервав происходящее на половине пути. Вряд ли тогда вышло бы что-то незабываемое. Но письмо не об этом. Мы не разговаривали ни до, ни после моего отъезда (как глупо было не попрощаться!). Мы взрослые, пусть пока не самодостаточные люди. Я полностью себя контролирую и готов начать наше общение с нуля. Предлагаю поговорить и рассчитать вероятность возобновления наших дружеских взаимоотношений. Можешь приехать в гости (актуальный адрес всегда написан на конверте — сейчас я претендую на должность москвича, не поверишь!) или написать ответ (сюда же). Твой несостоявшийся друг-любовник Арсений________________________
Андрей Викторович в центр редко выбирается. И тут служебную машину не за красивые глазки дают: перед встречей с Арсением нужно занести в управление документы. Ремни сумок — в конце аллеи перехватить поудобнее и обреченно потрусить по дорожке, от которой все тело пухнет одной большой мозолью. Арсений не присылает на письмо Андрея Викторовича ответа. Одна из причин, по которой перераспределены приоритеты. Заповедная скамейка источает досками сырость. Арсений-или-не-Арсений жмет на сигарету большим и указательным, плотно обхватывает фильтр губами. Изысканные жесты; скапливается в чертах женственно-тщательная красота. Сосредоточенное, завораживающее наблюдение за кончиком, апельсиновым через сухой черный. Из-под ног не взлетают голуби. Андрей Викторович обходит наглых пернатых, цокая языком. Ноги на пути к скамейке призывно гудят. Шагать смелее. Арсений-или-не-Арсений опускает сигарету на уровень пояса, слегка наклоняет голову, позволяя игривому ветру зарыться в волосы, темноту с теплым нимбом. Взгляд вывернут наизнанку — так смотрят перед собой люди, отдающие предпочтение новомодным наушникам. Ни одной из эмоций, которыми Андрей Викторович наряду с городским воздухом захлебывается. Взрослый, называется. Коллегам о таком не рассказывают. Сердце заливается плачем. Андрею Викторовичу спросить бы, что Арсений чувствует, положить бы руку на плечо, как Антону, когда тот загрустит. Он берет себя в руки и останавливается около скамейки. Всего год прошел, а память стерла под натиском изменений воспоминания. — Здравствуй. Ничего себе ты вырос. Это-не-может-быть-не-Арсений отпускает длинный окурок в пыль, придавив носком ботинка, нанизывает расплющенный цилиндр на кольцо урны. Раскрытая навстречу пачка наполовину пуста. — Здравствуйте. Благодарю. Сигарету? Андрей Викторович кивает, плюхнувшись на скамейку. Давка сумок в ногах. Арсений откидывает металлическую крышечку зажигалки: огонек над абстрактной гравировкой. Болезненный язычок облизывает сигареты по очереди. Пальцы у Арсения необыкновенные: изящные и вместе с тем сильные, сглаженные углы в крепких линиях папиллярного узора. Только таким может принадлежать почерк, выжженные чувствами на бумаге следы. Горьковатая тяжка. Андрей Викторович обыкновенно насвистывает, что «куренье — это яд» и «Колумб ни в чем не виноват». Теперь молчит, оглядываясь на писк младенцев в колясках. На юге, используя стволы деревьев в качестве ходунков, наливается гематомой тяжелая туча. Арсений опускает веки, выпуская дым через нос, как в фильмах про шпионов. — Отдайте, пожалуйста, письма. Андрей Викторович копается в содержимом крайней сумки. Щекам горячо до ноющего ощущения в челюсти. Знакомый доктор говорит, это вполне может быть предвестником инфаркта. Нельзя чувствовать себя юным рядом с жизнью, которая должна цвести, а не засыхать, сбрасывая сморщенные лепестки. Один конверт падает на колени — Арсений, выпрямившись, конфискует и его, пересчитывает. Губы держат сигарету, пока пальцы осуждающе перебирают торчащие бумажные треугольники. — Я прошу прощения… — Ничего страшного, — невероятные пальцы прячут конверты за пазуху. Миг, подернутый вечностью. Андрей Викторович побежал бы, но трусости не хватает. Молчание слишком значительно, чтобы объяснять его словами. Исчерпывающе валится в пыль подмигнувший пепел. — Антон сам меня пригласил? — почему-именно-он-Арсений выдыхает через сжатые зубы. — Или вы посодействовали? — Сам, — Андрей Викторович таращится на неумолимое тление сигареты. Язык пускается в беспомощную пляску: — Мне, правда, очень жаль, я… Его не прерывают, и аргументации на дальнейший монолог не хватает. Солнечный диск, наигравшись, прячется за облако. Туча карабкается по веткам. Ветер скидывает холодные капли за воротник. В тени посетителей парка становится меньше. Арсений выточен на них мраморной скульптурой: молчаливой и оттого жестокой.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Надеюсь, ты поступил. Живешь в общежитии и гоняешь мяч на стадионе под окнами. Перед отъездом я прошелся мимо университета — небольшая аллея за вторым корпусом, красные автоматы с газировкой. Вряд ли возможно полюбить город так же, как человека. Знаешь, все знаменитые футболисты родом из непримечательных мест. Готов поспорить, тебя заметят раньше, чем получишь профессию переводчика. Москва — занятая столица, впечатляющая, но пустая. Я все равно хотел бы показать ее тебе. По старой дружбе и не приедешь? В моей комнате ждет своего звездного часа узкая, но длинная тахта. А я сплю спиной к стене, честно! Актерская карьера не вяжется в головах родителей с перспективностью, поэтому сейчас мои единственные собеседники — учебные пособия по математике и экономике. Испытываю легкий страх перед неизвестностью. Мне сложно понять, что ты сейчас испытываешь. «Удар» прилетел с неожиданной стороны. Твой друг — и «педик»! Но продолжать, обманывая себя и тебя, я не мог. Теперь правда известна обоим, и даже не знаю, какая из этих крайностей хуже. Но стремлюсь я к видоизмененной первой. Ложь будет нам во благо. И я не начну снова играть за правду, обещаю. Твой всегда гостеприимный Арсений________________________
— Как дела со здоровьем? Нарастающий гул ветра в ушах. Затемненный кадр пронзает веселый детский визг. Арсений, посмаковав затяжку, уточняет: — Физическим или психическим? Андрей Викторович, смешавшись, впивается взглядом в дерево напротив. Вдохнув поглубже, рискнуть: — Я хочу тебе помочь, но не знаю, как. Лезвие взгляда, холодное и прекрасное. У Арсения слегка дрожат губы: в мыслях обрабатывается что-то важнее неуклюжего приглашения. Апельсиновый кончик сигареты ластится к коже. Андрей Викторович держит между указательным и средним, иногда перехватывает, повторяя линии чужих пальцев. — Мне жаль, что вы с этим столкнулись, — чем-то отчаянным кривится лицо Арсения. Андрей Викторович скорее ощущает, как юноша переступает через себя. — Кстати, не смогу, к сожалению, прийти. На его день рождения. — Почему? — слова не сухие — пустые, заваренные двери. Не в этих же мелочах дело. — Ты мог бы у нас переночевать. Ночь, две, три… Хоть неделю, если нужно. Солнце насмешливо тычет в единственный повод оставаться здесь лучом. Сумки урчат на оседающей пыли. Арсений, перегнувшись через складки просоленной одежды, выкидывает окурок, вздыхает как человек, подыскивающий слова для прощания. Андрей Викторович хочет попасть в урну с более дальнего расстояния, но бычок машет лентой дыма из травы. Встать, поднять, выкинуть, обернуться, прежде чем приглушенный голос прозвучит последней фразой. — Что ж… как знаешь. — Благодарю за правду. Ремешки, соскучившись, натирают плечи. Тяжело быть чужим только с одной стороны. Сердце, екнув, бьется о ребра: не так, не сейчас. Арсений не рисует носком обуви в пыли, не покачивает локтем — закрытое изваяние. Андрей Викторович осознает, что выходит на дорожку спиной назад. Поворот на сто восемьдесят градусов — как содранный пластырь. За первым шагом неизбежно образовывается второй, полегче. Андрей Викторович не будет оглядываться. Не пугаться звука шагов. Теплое прикосновение. Необыкновенные пальцы вплетаются в ремешки сумок. Порозовевшие от смущения щеки охлаждают капли дождя. — У меня поезд послезавтра утром, — взгляд смягчен, не на шутку пристыжен. Арсений увлекает дальше, к выходу из парка, бессовестно присваивая часть чужой нагрузки. — Давайте помогу.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Почему ты не отвечаешь на мои письма? Необязательно сдерживаться, подбирать красивые выражения — буду рад даже исписанному оскорблениями листу. До недавнего времени думал, что такая «любовь» — не отделимая от меня часть. А теперь к хорошим новостям: проблема моего влечения решаема! Но обо всем по порядку. Гомосексуализм — болезнь (суффикс «-изм» как подтверждение; а помнишь, я пытался перевести «homosexual» на русский?). Некоторые психиатры ее лечат. Один из них меня и заинтересовал. Он поставил себе цель — вылечить определенное количество гомосексуалистов, и сейчас успешно идет к ней. Из Москвы к этой знаменитости от медицины я ехал на поезде и очень устал, будто сам тянул поезд по рельсам. Вклеиваю сюда салфетку (не пугайся, она не отравлена). Я бы мог выразить то, что чувствую, гораздо прекраснее. Когда стук колес, мысли о себе, как об ошибке, и о тебе, как о самом лучшем, чего у меня нет. Когда напишу лучшее в мире стихотворение, посвящу его тебе. А пока… Просто знай, что я на пути к поэтическому шедевру. Я из пепла восстану И протяну тебе мяч На дрожащих руках. Обещаю, что перестану Избегать неудач И витать в облаках. Больше сил отнял разговор с родителями. Не нужно бояться — я рассказал им о влюбленности в человека своего пола без имени. Сказал, что хочу отложить поступление в высшее учебное заведение для того, чтобы вылечиться. Они поддержали, но почти не говорили со мной до отъезда. Стараюсь думать о главном — денег мне дали. За консультацию я выложил приличную сумму. Не буду вдаваться в подробности: общее содержание нашей беседы сводится к показу видеоматериала с бывшими пациентами и объяснению лечения. Доктор (не могу называть его каждый раз психиатром) постоянно перескакивал с темы на тему, но план моего превращения в гетеросексуала я все-таки понял: избавиться от тяги к мужчинам, научиться получать эстетическое удовольствие от любования женским телом и дальше по нарастающей. Перед началом лечения необходимо выявить мотивы, почему я хочу избавиться от этого расстройства сексуального поведения. Доктор отметил, что мое влечение мешает нормальному общению со своим полом. Все, что он описал — групповые индивидуальные сеансы гипноза, обсуждение кинематографа (некоторых сцен, но все-таки искусства!) — звучало многообещающе. Я очень рад! Представляешь, через какой-то год (срок лечения занимает от восьми месяцев до двух лет, надеюсь, что не буду лежать у него на кушетке до последнего) все мои чувства к тебе исчезнут! Уверен, мы еще посмеемся над моим признанием, над этими письмами. Возможно, у меня даже появится девушка. На самом деле я зря мечтаю. После окончания лечения придется получать высшее образование, а к тому времени ты успеешь три раза жениться и переехать. Но восстановить дружбу можно сейчас. Ведь важно, не где живешь, а с кем, верно? Мы сможем стать настоящими друзьями. И мне важно знать, согласен ли ты с этим утверждением. Твой недомосквич Арсений________________________
Заехать на вокзал — мера вынужденная. Желтый чемодан с вещами Арсения яркий, как солнышко. Андрей Викторович звонит из ближайшей телефонной будки домой: никто не снимает трубку. Антону принято покупать самое лучшее. И одежду с обувью, и мячи. Кольнув в грудь, негодует отцовский инстинкт: пальто Арсения потрепано, пуговицы — сразу видно — пришиты заново и кое-как. Чета Поповых в деньгах не нуждается, насколько позволяют судить городские сплетни. Полгода назад они, переезжая в Таллин, нанимают рабочих, чтобы те вынесли всю мебель во двор. Лампы под пестрыми абажурами, плюшевый диван и кресла. Все растаскивают по квартирам за сутки. Андрей Викторович возвращает машину, и до дома они с Арсением едут трамваем. Качаются кожаные поручни. Полупустой вагон обгоняет легковой автомобиль. Сначала кажется, Арсений засмотрелся на красное зарево: солнце выглядывает из-за тяжелых облаков. Андрей Викторович спускается с задней площадки. Трамвай, громыхая, катится прочь. Раздражающая спешка прохожих. Арсений медлит, затем и вовсе прислоняется к фонарному столбу. Андрей Викторович вовремя воздерживается от необдуманного замечания. Через клаксоны и бесполезные разговоры незнакомцев слышатся удары по мячу. Первые полоски мрака — через мгновение город сверкает электричеством. Дожидаться Арсения. Андрей Викторович поднимает было руку, чтобы обнять напряженного юношу за плечи, но страх отпугнуть будущего гостя сильнее. — Я вижу, что тебе плохо. Арсений никак не реагирует. Может быть, делает вид, что не слышит. Звуки с площадки на середине двора отражаются от домов, за которые опускается солнце. На траве, рядом с турниками, свалены портфели, спортивные сумки. Вместе с болельщиками увлеченных происходящим человек тридцать. Футболка и спортивные штаны — в земле. Антон завязывает шнурки, взглядом продолжая следить за мячом. Со всех сторон на игроков орут: надо думать, дают указания. Кто в какой команде известно исключительно тем, кто здесь с самого начала. Наконец сын, разбежавшись, бьет со срезкой. Мяч закручивается в воздухе. Арсений застывает и только раз облизывает пересохшие губы. До гола не хватает силы удара. Новая атака. Андрей Викторович направляется к подъезду, но Арсений не следует его примеру. Фигура под фонарем с будто бы немного отведенной в сторону правой рукой не шевелится. Болельщики хватают руками пригоршни мокрой земли, колотят кулаками по краю площадки. Антон принимает длинный пас на грудь, тем самым направляя мяч к воротам. Вратарь падает плашмя, но не успевает. Гол. Арсений со своего места аплодирует, и тут Антон его замечает. У сына с памятью все просто замечательно.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Четвертое письмо, а я по-прежнему не получил от тебя ни одного. Надеюсь, все в порядке. Вряд ли моя неудача угнетает тебя так долго. Меньше о прошлом — больше о настоящем. Не поверишь, но я учусь управлять сновидениями. Между прочим, сексуальная жизнь человека именно там и раскрывается. Проблема в том, что сны я практически не вижу. Доктор как будто разочарован, ему некуда внедрять гетеросексуальные сюжеты. Но кое-что можно и перенести на реальность. Схема очень интересная: при фиксации на любом мужчине мне нужно вызывать тяжесть или тепло в правой руке и давать себе команду «стоп». То же самое производится в сновидениях, но я пока этого попробовать не могу. Мне кажется, после таких упражнений я перестану высыпаться. Зато доктор обещает яркие и эмоциональные сновидения с участием женщин (такие же сцены с участием мужчин будут вызывать отторжение). Некоторые на групповых сеансах рассказывают о снах, где все осуждают их за гомосексуализм. Вероятно, лучше видеть это, чем ничего. Уверяю, мое влечение к тебе пройдет. Не сразу, понадобится определенное количество времени. Но я справлюсь, тем более с помощью доктора. Что мешает нам вести переписку, чтобы встретиться, когда я стану нормальным? Твой прикладывающий усилия к собственному выздоровлению Арсений________________________
К ларьку идут быстро. Дождливые сумерки. Антон оставляет товарищам мяч, обещает вернуться. Андрей Викторович отсчитывает деньги на печенье, которое хоть мешками покупать — дома не задержится. — Какой счет? — ноги у Арсения той же длины, но он едва за Антоном поспевает. — Четыре — один, — короткий взгляд через плечо. — В нашу пользу. Пыльное стекло обличено ярким фонарем. Диктор внутри ларька бубнит себе под нос, скучное радио — продавец, рассчитывая Андрея Викторовича, говорит не громче. Антона ждут. Сидят прямо на площадке, виснут на турниках. Кричат: «Да разве это запасной?» Размахивают руками, мол, вернулся, наконец-то. В глазах Арсения — притворное равнодушие. От потрепанного пальто отрывается пуговица. Необыкновенные пальцы придерживают воротник. Сын наверняка закаленный, раз разгоряченным гоняет мяч, а потом в этой же футболке спокойно шагает рядом к ларьку и обратно. Андрею Викторовичу нужно беспокоиться о более реальных вещах. Антон отводит взгляд, протискиваясь в подъезд первым. Внутри Арсения будто лампочку вкручивают. Он сжимает в ладони пуговицу, как талисман. Свист разочарованных юношей. Подозрительно тихо. Андрей Викторович нарочно гремит ключом в замочной скважине. Лишний в этом вечере, где вдвоем, совсем близко и ничего другого: никаких психиатров, ребят со двора, не в меру любопытных отцов. Дверь в квартиру распахнута. Антон, облокотившийся на перила, наблюдает за Арсением. Тот топчется по площадке, смущенно улыбается. — Курить есть? — спрашивает сын. Арсений бросается как есть, протягивая почти пустую пачку и зажигалку. Антон садится на ступеньку. Его смех заражает искорками глаза напротив. Андрей Викторович, отчего-то кивнув, заходит в квартиру.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Это письмо будет коротким не по причине моего отчаяния (на почве твоего молчания — а я неплохо сочиняю стихи, что скажешь?). Времени мало: концентрируюсь буквально на всем. Тебя не смущало, что я постоянно говорю прежде, чем думаю? Золотой человек! Мой недосягаемый кумир (не смеяться! Именно так тебя здесь принято называть), сколько времени должно пройти, чтобы ты забыл то летнее недоразумение? Я готов называть мое признание в любви как угодно, свести его важность к минимуму, если тебе так легче для ответного письменного шага. Я уничтожу прошлое, если ты обещаешь будущее. Твой вневременной Арсений________________________
— Как Москва? — Антон с хрустом разгрызает печенье. Андрей Викторович разбавляет овсянку водой. Сахара — чуть-чуть, на кончике ложки. Чтобы не спровоцировать желудок гостя на девиантное поведение. Арсений касается кончиком языка жидкости в кружке, от которой поднимается пар. — Спится хорошо. — Угу, — мычит Антон с набитым ртом. Хлюпает чаем на запредельной громкости. Принципиально не интересуется. — Ты снился, — Арсений подпирает щеку кулаком. Андрею Викторовичу сложно сосредоточиться на документах. Зеленый абажур, если смотреть от стола, как бы делит комнату на две части. Антон в одной сидит, разглядывая вырезки с футболистами, Арсений — в другой. Андрей Викторович стелет гостю на своем диванчике; убеждает, что ему не повредит пара ночей на полу, это даже полезно для спины. После развода приходится смириться с выполнением «женских» обязанностей. Однако выматывают они — от работы усталости меньше. Самое забавное, что никто из коллег не верит: легче легкого, любой дурак справится. Сами бы попробовали. Андрей Викторович не винит Лялечку: бывшая жена создана для импортных джинсов, открытых автомобилей, танцев под диско-шаром. А он не против растить сына в одиночку и отдыхать чуть меньше, чем заслуживает «образцовый» отец. Оконное стекло обсыпано мелкими капельками. Ветки раскачиваются, умоляя обратить на дождь внимание. Из-за зеленого абажура комната кажется картиной, по которой кто-то размазывает акварель из теплой палитры. Арсений напряжен: ноги подобраны, плечи сведены, пальцы впиваются в обивку. Ждет. Но Антон не дает повода приблизиться, столкнуться взглядами. Андрей Викторович поднимается и шагает к умывальнику. Говорит вслух — Антон и Арсений вздрагивают: — Воды нет. Пойду погрею.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Помнишь ларек, где продавали сигареты без паспорта и твое любимое печенье? Одна из продавщиц, тетя Варя, первая догадалась. Однажды, отсчитывая мне сдачу, она посоветовала за тебя платить, если хочу быть в отношениях «мальчиком». Не думаю, что это правильно, но тетя Варя всегда говорит от всего сердца. Кстати, как она? До сих пор работает? Если ты будешь молчать, слово придется взять мне. Итак, рассказываю: на первом и втором этапах терапии нельзя посещать места, где есть шанс застать обнаженного или полуобнаженного мужчину: пляжи, бани, спортивные мероприятия, балет. Последнее немного выпадает из общего списка, но, думаю, ты понял причину запрета. Доктор заставляет чувствовать себя животным, который в мужчинах замечает только промежности. Ты только подумай: неужели я на, предположим, «Щелкунчике», буду весь балет пялиться на их обтягивающие трико, упуская все остальное! Я всерьез посещал матчи. Забавно разбираться в причинах, которые заставляют около двадцати человек гоняться по полю за мячиком. Но теперь как магнитом туда тянет. В места, где люди говорят, думают, живут, светят, как фонари у того ларька. Несколько месяцев лечения позади. Справлюсь. Твой курящий Арсений________________________
Каждый раз, когда Андрею Викторовичу снится, что он спит, пробуждение не заставляет себя долго ждать. Странный мир со странными законами. По железному карнизу стучат настойчиво. Переговоры кривых струек, сбегающих по стеклу. Андрей Викторович фокусирует взгляд на зеленом абажуре. Первый раз за сознательную жизнь он просыпается ночью самостоятельно. Даже когда в Лялечку влюбляется — спит как убитый, и никакие звонки разбудить его не способны, а тут… Антон сидит за столом, вертя в руках отцовскую ручку. Русая макушка вспыхивает золотистым блеском, попадая под свет лампы. Шепот; Арсений, потупившись, опирается на край стола. Слушает. Вытянутые руки — в родинках. Андрей Викторович поворачивается на другой бок, сонно причмокнув губами. Через паузу сын продолжает говорить, а за Арсения — позже уснет на краю диванчика, свернув постель и накрыв ноги потрепанным пальто, — душа болит.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Написана всего строчка, но я уже не в состоянии делать вид, что сегодня обычный день. С днем рождения! Почти уверен, что мое письмо придет с опозданием и наверняка не станет для тебя особенным. Очень рад, что однажды в сентябре, в выпускном классе, ты позволил сесть рядом с тобой и держать за локоток в школьных коридорах. Ты выступил настоящей службой спасения, которая спасла того Арсения, который чувствовал себя белой вороной в море серых людей. Ты умел слушать; порой ты был груб, но невероятно добр и заботлив по отношению ко мне. Я, какими бы ни были обстоятельства, всегда буду хорошо к тебе относиться. И, прошу, не загоняйся! Ты очень красив и талантлив. Это мое авторитетное мнение. (Если тебе вдруг захочется ответить, но боишься, так как не поздравил меня — пожалуйста, пиши, я почти не обижаюсь и честно стараюсь понять твое молчание.) В очередной раз убеждаюсь, что мой выбор «кумира» (когда перестану смеяться над этим определением — право, не знаю) насколько случаен, настолько же и верен. Но сейчас я мечтаю (нет, для нормальной жизни мне НУЖНО) испытывать дружеские чувства по отношению к тебе. Если прошлых благодарностей недостаточно, я буду говорить «спасибо» каждый год, каждый месяц, каждый день, которые мы будем проводить вместе. Если хочешь, забудем об этом вовсе. Только дай нам шанс. Шанс быть друзьями. Твой по-праздничному блестящий Арсений________________________
Подарок Лялечка привезет. У Андрея Викторовича и без того дел достаточно. Арсений настаивает: завтрак он приготовит сам. Мешки под глазами Антона, кажется, вот-вот коснутся пола. Сын смотрит на улицу, скрестив руки на голой груди. Арсений рассматривает его спину — когда в кастрюльке начинает шипеть, возвращается к приготовлению диетического омлета. Андрей Викторович отстаивает очередь в универмаг. Точнее, к полотняному тенту снаружи. Сегодня на столе появятся картошка со свиной тушенкой и ореховый пирог. Лялечка кроме подарка привезет розетку черной икры. В очереди стоят одни женщины и враждебно Андрея Викторовича рассматривают. Не обращать внимания. Люди вокруг бегут в хаотичном порядке, как муравьи. Соседка снизу хорошая. Выдает сетку морщинистых яблок, желтых, с румяными боками. Арсений — в числе болельщиков. Размахивает руками, подпрыгивает. По его лицу можно сверять счет. Антон, заметив Андрея Викторовича, несется к подъезду, пытается забить мячом гол на краю поля, но промахивается. — Пап! Мне нужно тебя кое с кем познакомить, — запыхавшийся, в волосах покачивается жухлая, прошлогодняя травинка. Арсений держится от обеих социальных групп в почтительном отдалении. Болельщики шепчутся и хихикают, показывая на него пальцами. Своей осанкой, движениями, взглядом — Арсений выделяется, как бы ни старался притвориться своим. Андрей Викторович подавляет смутное предчувствие. Никакой опасности, все будет хорошо. — Конечно. — Я куплю сухого красного? Всего бутылочку! — сын едва не ластится к ноге, как огромный кот. — Мы с твоей мамой поздравим и уйдем. Развлекайтесь как хотите, — кивает Андрей Викторович.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Рассказал доктору про тот самый случай. Раньше я трактовал произошедшее как доказательство твоей любви. Ошибаюсь. Снова. Если ты совсем не помнишь, держи подсказку: Чио-Чио-Сан. Сейчас я меньше слушаю «Кар-мэн», хотя на выпуск родители подарили плеер с наушниками. Когда по радио дают эту песню, стараюсь думать о другом. Ты остался с ночевкой у меня. Мама — на работе, мы развлекаемся, как можем. Тут начинает играть «Чио-Чио-Сан», а я выхожу к тебе в мамином розовом халате из шелка. Танцуем в темноте. Мне кажется, у тебя глаза светились, как у кошки. Подпеваешь — кровь из ушей, честно. Я спрашиваю: «Научишь целоваться с языком?» Будто бы шутливо, а у самого коленки подкашиваются. Обожаю твой смех. Перекрикиваешь строчку «Чио-Чио-Сан, я хочу быть с тобой»: «Так оригинально меня еще никто не затыкал!» Доктор думает, что я не знаю, насколько прекрасно женское тело, заставляет задерживать внимание на каждой его части. И мне, признаться, скучно. На улицах также скучно. Видимо, лечение действует, и я практически не замечаю людей, даже в виде серых силуэтов. Да, все еще автоматически проговариваю: отношение холодное, равнодушное, безразличное. Это довольно страшно, так как отсутствие полноты реальности вне воспоминаний меня серьезно беспокоит. Должно работать только на мужчинах, но женщины невольно вписываются, потому что пока я воспринимаю их как произведения некоего божественного искусства. Понимаю, что тебя так называть язык не поворачивается. Наверное, потому что ты лучше, живее всех живых. Твой почти живой Арсений________________________
Праздничный — не письменный! — стол разложен, застелен праздничной скатертью. Исходят ароматным паром блюда. Андрей Викторович дежурит у телефона: Лялечка клянется с вокзала позвонить, но как всегда забывает. Именинник появляется в компании пятерых парней из его команды и девушки. Длинные черные волосы скрывают лицо — она смеется, демонстрируя щербинку между передними зубами. — Пап, это Лена. Моя девушка. Арсений от порога не к умывальнику идет — мыть руки, — к креслу. Устраивается, как в гнезде, упирается лбом в собственные коленки. Всего на пару секунд. Все присутствующие, кажется, выходкой Арсения не удивлены. Не только он… Отвергнутые влюбленные выглядят жалко. Будто человек голоден, а накормить невозможно. Андрей Викторович обязан что-то предпринять. Для начала — разобраться с чувством облегчения, будто бы он боялся, что Антон пишет кому-то такие же письма. Следующей хлопает ресницами в ожидании Лена. — Очень приятно. — У нас с ней все хорошо, — Антон подчеркивает интонацией местоимения. Арсений чистит горячую рассыпчатую картошку. Нависнув над блюдом, угрюмый до холодными мурашками по спине жути. Необыкновенные пальцы подбирают соль в щепоть и посыпают быстрыми движениями. Андрей Викторович с ужасом наблюдает: картошке из кипятка и минуты нет. Обожженная кожа краснеет, а Арсений снова хватает картофелины, не поднимая головы. На щеках Антона выступают пятна. Неровным пугающим рисунком — на бледной коже. Сын аккуратно отпускает ладонь Лены и делает пару нетвердых шагов к Арсению. Абсолютно трезвый, или родительская чуйка обманывает. Дыхание сбивается — Андрей Викторович готов спасать Антона едва ли не от удушья. — Козел! Арсений зажмуривается, отклонившись немного назад. Но Антон не бьет: сжимает кулаки. Спустя мучительную паузу гости гуськом продвигаются к умывальнику. Андрей Викторович, подойдя к сыну, кладет руку на подрагивающее плечо. — Там воды нет. Налей из чайника.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! И снова я сажусь за письмо. Интуитивно знаю, что ты не ответишь, и также интуитивно знаю, что прочитаешь мое послание. Раньше никогда не мог связать понятия веры и любви — хотя это так очевидно! Вероятно, тебе это не нравилось. Одноклассники называли нас педиками, пока учительница английского продолжала ругать за то, что мы болтаем на ее уроках о девчонках. А помнишь временные чернильные татуировки? За исключением нашей общей «amour-toujours», ты рисовал на предплечье скелетов. Вероятно, это что-то модное, если ты специально засучивал рукава, чтобы все видели. Я шутливо спрашивал, так ли ты представляешь меня без одежды, а ты отвечал, что своего друга без одежды не представляешь. Знаешь, я и не надеялся. Тогда мое влечение не казалось чем-то странным, неприличным. Единственным препятствием оставалась недосказанность. Сначала я хотел признаться тебе на городском озере. Эти купания были волнительны от побегов с последних уроков до созерцания твоего обнаженного тела. Теперь у тебя есть объяснение моему подавленному состоянию. Думаю, я боялся, что организм признается во всем раньше меня. Не могу написать прямо, но ты понимаешь, о чем идет речь. Знаю, тебе неприятно это читать. Я чувствую примерно то же во время индивидуальных сеансов. Мы с доктором играем в очень странную игру: я нахожу на улице симпатичную девушку, и на следующей встрече описываю ее в мельчайших подробностях. Затем доктор спрашивает меня о наличии фантазий, связанных с ней, и если таковых не имеется, начинает придумывать сам. Не буду цитировать, а просто скажу, что сборник эротических рассказов его авторства я бы не купил. Тот пациент в видео говорил, что на этом этапе лечения он мечтал о нормальной семье и детях, они ему снились. Вероятно, меня лечат по-другому. И не понимаю, почему я не могу мечтать о детях и однополом партнере? Правда, тебя отцом представляю с трудом. Ты сам еще ребенок. Очень высокий ребенок. Надеюсь, слова выше тебя не обидели. Все-таки я тут пытаюсь завоевать твое расположение. Твой безнадежный Арсений________________________
Лялечка прибывает на такси. Облако химической завивки, изящная коробка слегка помята. Антону у нее на шее не позволяет повиснуть исключительно рост. Андрей Викторович вливается в нестройный хор голосов: — Здравствуйте. Подарок — из Англии. Футболка «Арсенала». С пересылкой денег возникают проблемы, и Лялечка по обыкновению машет на них холеной ручкой: Андрей Викторович отдаст ей позже. Антон вместе с гостями прыгает, рискуя пробить головой потолок. Словно забит решающий гол в Чемпионате мира по футболу. В стороне от всеобщей радости оказываются Лена, обнимающая одной рукой бутылку вина, и Арсений, склонившийся над умывальником. Андрей Викторович ведет бывшую жену к столу. Лялечка рассказывает об аквариуме: какие у нее вуалехвосты и черепашки. Чтобы слышали все. В беспечный щебет гости погружаются один за другим. После еды — танцы. И пусть Лялечка не проглотила ни капли алкоголя. Андрей Викторович предполагает, что молодежи не терпится напиться в узком кругу, но виновник торжества не спешит выставить взрослых за дверь. Праздничный стол сдвинут совместными усилиями к стене. Лялечка ставит свою кассету. Гости, устроившись неровным полукругом на полу, не решаются присоединиться. Бывшая жена танцует, в полном восторге разглядывая себя в отражении оконного стекла. Спустя три трека ее скучающий взгляд останавливается на Арсении. — Составишь мне компанию? Андрей Викторович — как и все, наблюдатель, не более. Вставая с желтого чемодана, Арсений покачивает головой в такт. Антон натянуто улыбается, переплетая пальцы своей руки и Лены. Лялечка кивает, переступая с каблука на каблук. — Другое дело! Арсений может быть другим. Разительная перемена: для Андрея Викторовича товарищи сына — толпа, в которой желательно помнить имена. Этот темноволосый юноша отвоевывает себе «лицо». Сначала неуверенно, опасаясь взгляда на зрителей. «Но» оказывается действительно с большой буквы. Движения пружинистые — и вот Арсений играет эмоциями и собственной привлекательностью. Прикрывает на миг глаза, руки, изогнувшись, — в стороны. Плечо вбок, взгляд на Антона, бедро выставлено вперед, назад… — Я же видела тебя последний раз на выпускном, — вдруг вспоминает Лялечка. — Что тогда случилось? Вроде и алкоголь вам оставили, и кассеты с фильмами… — ей тяжеловато болтать во время танца. — Вы с Антоном поссорились? — Да так, — Арсений пожимает плечами. — Неважно, — добавляет Антон. — Тебя на прошлом дне рождении не хватало, — Лялечка размахивает согнутыми в локтях руками. Шаг влево, вправо. — Как и именинника. Арсений вместе с Лялечкой пропевает «I've been thinking about you». Во втором куплете он, запрокинув голову к потолку, почти смеется. Наверное, помнит, как это — «I feel so in love». Антон сбивает очередной поворот с легким прыжком, бросившись к проигрывателю. Сын своего добивается, если планирует. Андрей Викторович встает, как только Арсений бросается к выходу. «Кар-мэн» и слова не успевают спеть. Антон выводит Лену на середину комнаты, к удивленной Лялечке. Чио-Чио-Сан. Бессмысленная, на самом деле, песня.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Я тебе изменил. Стыдно, но ты должен знать, что все гораздо хуже, чем мы предполагали. Имя не имеет значения — это один из пациентов моего доктора. Он лечится уже полтора года. Мы встретились на групповом сеансе. Вместо обсуждения женской привлекательности он пялился на меня. Знаешь, таким взглядом, каким я мог смотреть на тебя той весной. Это ощущалось так волнительно, что я могу привлекать кого-то своего пола как мужчина. После одного из сеансов, когда я только завернул за угол, он нагнал меня и пригласил к себе. Почему я согласился? Продолжения подобные отношения не получили. Мы практически не разговаривали. Я ничего не знаю о нем, кроме адреса и имени. Я живу совершенно один. Никуда не хожу, кроме продуктовых магазинов и кабинета доктора. Не хватает сил даже на прогулки, хотя погода стоит замечательная. Все вокруг любят, дружат, встречаются без цели, а я несколько раз в день занимаюсь саморелаксацией и самовнушением. Доктор зачем-то показывает лесбийскую эротику, говорит, что там представлена исключительно женская красота, в то время как я размышляю о нормальности женской гомосексуальности (звучит лучше, чем «гомосексуализм» — я все-таки перевел «homosexual»). Будь мы девушками, отнесся бы ты к моему поцелую проще? Полгода лечения, но я не чувствую ничего. Точнее, не чувствую перемен в себе. Еще неделю назад все, я думал, шло замечательно, а сегодня мои руки опущены вдоль тела, как у тряпичной куклы. Тот парень предложил перейти на аверсивную терапию. Похожим способом лечат алкоголиков и наркоманов. Как бы я хотел, чтобы мои чувства оказались просто вредной привычкой! Но перейду к сути: включается гей-порнография, и принимается рвотное. Так, по словам уже других психиатров, формируется стойкое отвращение к однополым контактам не только в сексуальном плане, но и в романтическом. Кассеты с порнографией мы купили на блошином рынке, и я не уверен, что это меня возбудит, прежде чем я приму рвотное. Препарат добыл один из товарищей моего нового незнакомого знакомого. Называется апоморфина гидрохлорид. Знаю только примерное его количество для инъекции. До начала терапии нужно ввести апоморфин гидрохлорид пробно, чтобы понять, действует ли он на организм. Я пробовал. На мне работает. Действие наступает через несколько минут. Правда, потом ощущается жжение в горле, боль в животе и периодически накатывает слабость. Подписал все необходимые документы у доктора. Он будто не удивлен, что я завершаю лечение. На деньги, присланные родителями, я купил ампулы. Они были бы против самолечения, но когда я вернусь к ним нормальным мужчиной, рассказ о смене терапии их не рассердит. В первый раз я потерпел неудачу. Сейчас терапия более радикальная, и из разговоров здесь только диалоги порноактеров. Думаю, это должно подействовать в более короткие сроки. Тебе рассказываю об этом раньше всех в качестве исключения. Будет лучше, если ты будешь знать, что я постоянно двигаюсь к результату. Твой пылающий от стыда Арсений________________________
Потрепанное пальто перекинуто через руку. Андрей Викторович останавливается. Немного кружится голова, на груди — тяжесть. Он же читал письма. Одну бы версию вычленить из строк. К городскому озеру ходят давно и постоянно, но фонари вдоль берега все никак не поставят. Арсений сидит на каменной тумбе, глядя на воду. Необыкновенные пальцы обхватывают плечи. Андрей Викторович спускается, чтобы накрыть дрожащую фигуру потрепанным пальто. Может, минуту, может, час они следят, как лунный свет льется в воду. Как озеро пишет задумчивыми бороздками на песке. Эта ночь пропитана необыкновенной прозрачностью. Будто сегодня все станет ясно. — Не в этом дело, — говорит Арсений. — Что? — У всех все как обычно, — растекается по сумеркам. — Мои родители, когда сына хотели, думали, что так и будет, но… — Ничего не понимаю, — признается Андрей Викторович. Обойдя плиту, садится рядом. — Тебе будет легче, если мы поговорим? — Я не смогу представить своего партнера родителям, друзьям вот так, — Арсений кивает за спину, на прямоугольники желтого света. Дергается, когда Андрей Викторович обнимает его за плечи. — Даже если не Антон. И это… Не закончится. Всю жизнь. — Конечно, ты — не мой сын, — размеренно, как вода под ногами. — Но я хочу, чтобы ты знал: мы сможем тебя поддержать, если потребуется. — Мы? — Арсений усмехается прямо в лицо. — Ты — тоже чей-то ребенок, — Андрею Викторовичу страшно: если Антон доказывает себе и окружающим противоположное. А вдруг. Если сын, опасаясь непринятия, будет признаваться кому-то другому. Маловероятно, но не исключено. Если не поймет, что дом — его крепость. Никто не будет Антона переделывать. — Ты достоин любви. Арсений затихает. Рядом с ним в нужный момент не оказывается нужных людей. — Вряд ли это тебе способен дать малознакомый дядька, — потереть ладонью согревшееся плечо, добиваясь слабого смешка. — Но друг… — Я не уверен, — произносит Арсений. Интонация надламывается, запутавшись в порыве ветра. — Может… если перестану чувствовать так много, — он очень, очень долго обдумывает, сомневается. — Или он не будет вести себя как дурак.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Посещало ли тебя настроение говорить правду без сторонних катализаторов? Тебя раздражала моя скрытность, и теперь, исполненный решимости расстаться со своей болезненной страстью (лучше так, чем «расстройство сексуального поведения»), я готов посвятить целое письмо вскрытию собственной темной души. Думаю, получись у нас с тобой что-то большее, эти тайны предпочли бы и дальше хранить инкогнито. С громким скрипом, смахивая пыль, открываю ларчик «Секреты коварного Арсюшки». Я специально проливал на себя всевозможные напитки у тебя в гостях. Да, опустошал гардероб в поисках футболок и рубашек, которые пахнут не стиральным порошком, а тобой. Выбирал по возможности однотонные, но ты, к моему величайшему удовольствию и сожалению, носил клетчатые. Английский мне давался легче, чем это доказывалось на наших с тобой занятиях. Мой словарный запас не настолько узок, чтобы я переводил «friendship» как «друг овцы», но достаточно вспомнить, как ты над этим смеялся — все языки мира будут забыты, и мои попытки вернуть утерянные знания будут с честью приложены к твоей улыбке. Я играл святое неведение и из лингвистической солидарности: показной успех во французском, переменный — в английском. Один-один, но с тем отличием, что дружба не победила. О французском, месье… Я соврал о переводе «amour-toujours». Не понимаешь? «амур-тужур» скажет тебе о большем. Это переводится как «любовь навсегда», а не та ерунда про ангелов, которая сочинилась на месте. Тебе и так казалась девчачьей идея с парными чернильными татуировками, даже незаметными, под рукавами. Надеюсь, не сердишься — мы с ними всего сутки проходили. Я искал гороскопы. Зачитывался ими, пытаясь найти что-то нужное. Но ни по телевизору, ни в газетах, ни в журналах нет расклада для двух мужчин в том самом смысле. Мужчина и женщина, Инь и Янь — считаешь, только так и должно быть? Не хочу уходить в дискуссии, поэтому продолжу. В один зимний вечер, когда мы сидели на кухне и чистили картошку, я выдал тебе якобы научный факт: каждая картофелина уникальна, как снежинка. На самом деле информация не имеет иных источников, кроме моего воображения, и если ты когда-нибудь найдешь ей подтверждение — пиши! И если не найдешь, тоже. Последнее, еле включенное в мысленный список: меня тошнит от порнографии во всех смыслах. Смешно и больно, зато такая терапия дешевле, непродолжительнее и результативнее. Надеюсь на скорую встречу. Твой открытый дальше некуда Арсений________________________
— Почему ты делаешь мне больно?! Андрею Викторовичу не следует этого слышать. Он провожает к такси Лялечку и просит Арсения не закрывать дверь. Вот, в полоске желтого света, необыкновенные пальцы переплетены, кисти свисают между колен. Юноша разглядывает половицы. Его уныние, словно вода из таза, капает на давно не крашенный пол. — Ты не понимаешь, — Антон заслоняет дверную щелку собственным силуэтом. Из-под согнутой руки выглядывает мяч. — Я ценю все время, проведенное с тобой, просто по-другому. Шаг Антона в сторону. Комья земли пачкают кресло. Проводы гостей, видимо, затягиваются на пару голов. На радостный рев болельщиков в гофрированной темноте. — А Лена? — вскидывается покрасневшее лицо. — Она мне нравится… Знаешь же, как это бывает, — пауза, и оба тяжело вдыхают. Антон выговаривает по-особенному: — Или не знаешь. Тишина хуже грохота. Пауза, отполированная до блеска чужих глаз. — У нас кастелянша по шкафчикам лазала. Представь, если бы она прочитала! Руководству доложить — раз плюнуть! А ты адрес оставил… — Антон замахивается было на подзатыльник, но вместо этого лохматит темные волосы. Арсений подносит собственные руки к губам. Неясный взгляд снизу вверх. — Ты читал? — После папы, — кивает Антон. — Недавно. Но все двенадцать, — ссутулившись, сын ступает с пяток на носки. — Я вижу, что он жалеет тебя. — Несправедливо. Андрей Викторович вот-вот развернется и спустится вниз. Арсений не спешит объяснять последнюю реплику, и Антон подает нервно звякнувший голос: — Чего? — Ты же не можешь отвечать взаимностью против своей воли, — мелькает иллюзорно тонкая улыбка. — Я, может, и хотел бы… — Правда? — избыток чувств подбрасывает Арсения вверх. Волосы на лбу раз за разом поправляются, щеки в волнах ночной прохлады горят. Беззастенчиво льнет измученное месяцами ожидания тело. Антон, взглянув через плечо, отодвигает друга от себя. Мягко, с откровенной нежностью касаясь подушечками пальцев расслабленных плеч. Андрею Викторовичу не помешала бы в качестве оправдания зажженная сигарета. Он снова вмешивается неприличным вниманием, ненужным наблюдением. Когда все прилягут на несколько часов перед рассветом, именинник прошлепает босыми ногами к диванчику. Не зажигая лампы под зеленым абажуром, Антон поправит плед на свернувшемся калачиком госте и шепнет: — Будь осторожен.________________________
Дорогой Антоша Андреевич! Я страстно хочу жить. Жить как обыкновенный мужчина. Но у меня не получается. Есть ли у меня выбор? Вероятно, я уже родился неправильным. Никаких психических травм, неполной семьи и желания следовать несуществующей моде, но что-то пошло не так. Если подозреваешь низкопробное давление на жалость, просто представь, как ты меня… Стыдно. Но это то, чего я хочу. Ты, вероятно, все прекрасно понимаешь, если до сих пор не написал и не приехал. Ты не «любишь», поэтому и мыслишь на трезвую голову, рационально. В одном из медицинских журналов (хожу по больницам в надежде ликвидировать последствия тошнотворной терапии) увидел статью о докторе. Он вылечил уже сорок пять пациентов. Я — самое «счастливое» исключение. И ведь доктор смог вызвать неприязнь к мужчинам, смог же! Ко всем: похожим на тебя, не похожим. Твой образ выдержал и гипноз, и ежедневные повторения этой мантры про равнодушное отношение, и фокусы с теплой тяжелой рукой. Теперь я не прошу дружбы. С моими никуда не исчезающими чувствами это превратится в ежедневную пытку для нас обоих. Пожалуйста, мы можем просто поговорить? Ты молчишь, и я начинаю сходить с ума. Хотя, если верить доктору, уже сошел. Ты яркий, потрясающий, невероятный. Я люблю тебя. Твой Арсений________________________
По телефону Андрей Викторович выпрашивает служебную машину. Одно плохо: туда придется ехать на трамвае. За окном кружат по площадке в ожидании болельщики. Антон стоит напротив Арсения. Тот, зажав желтый чемодан под мышкой, чеканит мяч. Вернее, пытается, и, очевидно, Антон ему не первый раз показывает, как. Андрей Викторович больше смотреть не будет. Не его дело это — кто кого любит, даже если речь о сыне. Даже если большинство считает это неправильным. Главное, быть готовым помочь, не отвернуться от собственного ребенка, который никому вреда не причиняет. Просто… любит. С пальто еще одна пуговица отрывается. Арсений смеется, но при виде Андрея Викторовича поджимает нежные губы. Антон, отряхнувшись, обнимает. Мяч катится к площадке — заверещавшим болельщикам. Андрею Викторовичу не интересно, что юноши со светящимися лицами говорят друг другу шепотом. Вот совсем. Разговор продолжается вполголоса. Кажется, они сначала перекрикиваться через двор будут, а когда Андрей Викторович и Арсений сядут в трамвайный вагон, Антон побежит следом, размахивая руками. — Ты пиши мне. — Обязательно. — Только в любви не признавайся. — Не буду, — Арсений смеется, лаская солнечное утро произношением «р»: — Дур-р-рак.