Озеро Комсомольское

      Коленки — вот что было самым странным в его внешности — коленки.       Марианна сидела на широкой скамейке и щурилась на солнце. Разморённая зноем, она прошла по деревянному настилу дорожки и плюхнулась на эту скамью специально, спасаясь от жара солнечных лучей, от липкой духоты. Сосны здесь качали пушистыми ветвями, их стволы источали тёплый смолистый аромат, да и радостный визг и вопли детей, переполненных безотчётным счастьем, которое испытываешь только в детстве и только летом, окрики их уставших от жары мамаш, сплетни разомлевших пенсионерок, похожих на жирных копчёных рыбин, доносились сюда чуть меньше.       Марианна вздохнула поглубже, поёрзала на скамье, поиграв с озорным лучом, что пробрался сквозь растопыренные сосновые иглы в попытке поймать её взгляд. Спину пощипывало, и Марианна постаралась сесть максимально прямо, чтобы не тревожить её. Хорошо, что спинки всех скамей сделали зачем-то невероятно высокими: наверное, чтобы вандалы не смогли усесться на них, запачкав грязной обувью сиденья. И Марианне сейчас это было на руку: она удобно откинула голову и засмотрелась на воду.       Озорной луч давно сбежал от неё к товарищам, что прыгали на зеленоватой воде, качались на мелких волнах, купались вместе с грузными пузатыми мужчинами, крикливыми мамашами, их озорными отпрысками в белых, розовых, серых, зелёных панамках. Или загорали вместе с томными девицами, пытающимися как можно более эротично изогнуться на расстеленных на серо-жёлтом песке или утоптанной траве дырявых покрывалах. Мимо, дребезжа по доскам дорожки, лихо прокатился мальчуган на видавшем виды сиреневом самокатике. Марианна еле успела подтянуть ноги, вскинула брови, провожая лихача изумлённым весёлым взглядом. А тот чуть не врезался в высокого парня, что неторопливо шёл по дорожке, озираясь по сторонам. Парень едва увернулся, усмехнулся, тряхнул густой чёлкой и посмотрел на Марианну. Поймал её пристальный взгляд и насторожённо застыл.       Внимательно, очень внимательно, стараясь не опустить ни малейшей детали, Марианна оглядела его. Обычный парень: бордовая, слегка помятая футболка, бежевые шорты, белые кеды. Подтянутая фигура, уверенные движения, красивые мускулистые икры. Открытое лицо со здоровым румянцем на загорелых щеках, светло-русые прямые волосы густой занавесью закрывают лоб. Только коленки выбивались из остальной, ничем не примечательной картины: обе были разбиты, разукрашены несколькими уже подсохшими багровыми корочками.       Марианна едва заметно кивнула, парень отмер, осторожно приблизился и сел рядом с ней на краешек скамьи.       — А что с коленками? — с ходу бухнула Марианна.       Парень смутился, вспыхнул, отвёл взгляд, будто она застала его за чем-то постыдным. Он ей уже нравился. Идеальный нижний. Даже не верится, что пару лет в Теме. Может быть, соврал? Встречала Марианна и таких, и даже бралась их обучать, но быстро перестала: двое из трёх вообще не представляли, о чём речь, и пришли на форум, насмотревшись порно и тупых фильмов.       — На корте неудачно упал. Мяч в аут летел, а я решил, что отобью, — пробормотал парень, а потом повернул голову и смело взглянул Марианне в глаза. — А потом прополз на них двадцать кругов по бетонному полу. За непослушание.       Он прерывисто вздохнул. Марианна закусила нижнюю губу и сложила руки в замок. Он нравился ей. Очень нравился. И это пугало. Надо бы ещё проверить — и его, и себя.       — Красиво здесь, — парень кивнул на воду, на блики на мелких волнах, на нарядного селезня, ревниво плывущего за серой уточкой.       — Озеро «Комсомольское», — отозвалась Марианна, — но все местные называют его бассейн.       — Ага, — согласился парень, — слышал такое. Как я могу к тебе обращаться? Я вот Максим, но можно Макс.       — Можно. — Марианна закинула ногу на ногу, развернулась к Максиму, хотя на спине немилосердно засаднили следы от стека. — Но я предпочла бы не привыкать… к обычному имени.       Может, дело было в адской жаре, а может, Марианне показалось, но щёки Макса заалели с удвоенной силой. Она достала смартфон, открыла их переписку и быстро отыскала нужное сообщение.       — Ты написал, что тебе двадцать два… Макс. — Хотелось, уже хотелось назвать его щенком. Он и похож был на щенка: большеглазый, милый, доверчивый, с крупными ногами и руками. — И давно ты в Теме?       — Сначала я только пробовал. А когда окончательно понял, что это точно моё, так и остался. — Макс смотрел на Марианну честными голубыми глазами. — Больше года уже.       — И как ты понял? — Ей очень, очень не хотелось ошибиться. Лучше выяснить всё сейчас, чем после первой же сессии испытать горькое разочарование и начинать поиск с начала.       — Я у бабушки был, на даче, — едва слышно, почти шёпотом начал Максим. — Одиннадцать или двенадцать мне было. Целыми днями катался на велике, в речке нырял и рыбачил — всё как обычно у пацанов. Бабушка ругалась, но не сильно, потому что я ей помогал, как мог. Однажды ехал по аллее и гроханулся: не разглядел в траве какой-то чёртов булыжник. Наехал на него передним колесом и со всего размаха с велика слетел. Ладони ободрал — ими я тормозил, ну и, как водится, коленки. Сижу, реву, сопли по лицу размазываю. И слышу: «Ох ты, боже мой, кто тут так горько плачет?» Голову поднимаю и упираюсь прямо в грудь. То есть в две груди. Колышутся, белые такие, упакованы в слегка выцветший купальник в цветочек, а спереди узелок завязан. «Пойдём, я тебе раны обработаю!» И я за этой грудью на негнущихся ногах и пошёл.       Оказалось, это соседка по аллее. Я возле её дачи упал. Она мне перекись на коленки льёт, щиплет жутко, а я на грудь её смотрю и чувствую, что в шортах у меня как-то неспокойно. Еле поблагодарил, наврал, что меня бабуля уже потеряла, и бочком-бочком выбрался из её дома. Только я домой не пошёл, а лучше бы, наверное, пошёл. — Голос Максима окреп, зазвучал уверенно, хотя и по-прежнему негромко. Он усмехнулся и продолжил: — Свернул в проход между домами, там малина разрослась, ещё какие-то кусты. Шмыгнул в них, затаился, сижу, жду. Чего сижу, чего жду — сам не знаю. Жарища, как сейчас. Солнце печёт, пахнет одуряющее: травой разной, крапивой, малиной и смородиной. И дождался: выходит соседка с миской ягод, на солнце щурится и ягоды ест. А мне в кустах плохо видно, и я прямо на коленки, которые только что ободрал, встал. Смотрю на эти белые груди, и рука прямо сама собой в шорты залезла. Грудь вздымается, коленки болят, ладонь ободранную щиплет, потому что дрочу я ей в кустах немилосердно. И тут соседка ягодку одну обронила, и она прямо в лифчик упала, прямо между этих двух грудей закатилась. Соседка руками всплеснула, раз — и за узел дёрнула. Груди её освобождёнными белыми птицами на свободу выпали, а я аж язык от усердия высунул и обкончался так, что потом ещё на речку пришлось тащиться — шорты замывать.       — А потом? — Марианна словно очнулась, вновь услышав гомон людей на берегу, трели невидимых птах в ветвях, тявканье собак и обрывки весёлых мелодий.       — А потом я и забыл об этом, пока в школе не появилась новая училка по французскому. Я уже был в десятом, а она — недавно из института, но требовала, чтобы мы называли её мадам.       — И что? — Марианна смутно догадывалась, каким будет продолжение.       — Грассировала она так, что уши закладывало и в висках стучало, — вздохнул Макс, поглаживая ладонями колени, — и юбки носила узкие, и чёрные чулки. И каблуки — тонкие, высокие, чёрные же шпильки. Как-то спросила нас, кто может помочь настроить проектор для следующего урока. Я, конечно, сразу поднял руку. Прихожу после уроков в класс, она мне на проектор показывает. Он под потолком, а стремянки нет. Я залез на парту, стал ковыряться, но одним глазом всё время смотрел на мадам. Она наушники в уши вставила, села за свой стол, склонилась над какими-то листочками. А юбка на ней такая узкая, что, хоть и есть спереди разрез для ходьбы, всё равно сильно задралась. И вот тут я сверху и увидел, что на ней чулки с кружевными резинками, а выше — белые нежные ножки. Мадам ножкой в такт музыке притоптывает, чулочек по чуть-чуть вниз сдвигается, и ножка по чуть-чуть оголяется всё больше и больше. Я, идиот, так засмотрелся, что прямо с парты на пол шагнул. Рухнул, конечно, на коленки. Больно, аж искры из глаз, но и сладко: пока она ножкой топала, у меня в школьных брюках член дёргался прямо ей в такт. Стою на коленях, глаза зажмурил, а мадам что-то вскрикнула, потом каблуки процокали, а потом две прохладные ладошки на щёки легли… Брюки пришлось стирать, конечно.       Максим замолчал. Но потом блеснул на Марианну влажными голубыми глазами и тихо спросил:       — Можно, я буду называть тебя Мадам?       Марианна посмотрела на него и увидела, как из-под сковырнутой корочки по его коленке стекает тонкая алая струйка.       — Можно, — выдохнула она и полезла в сумочку за салфеткой.