Часть 1. Предатели
Запутай его в объятиях.Ты нужен ему, не мне. Мы вечны с тобой…предатели. А жизнь лишь игра теней. Забыли, порвали, нарушили. И поздно уже жалеть. По сердцу крадется тихая, Холодная, злая медь. Ellire (https://darina-s-corsese.diary.ru/~Ellire/p26295123.htm)
Глава 1. Начало конца С такой высоты весь город был, как на ладони – не такой уж он оказался большой. Внизу остались лес и казармы под холмом Сокьёку, кварталы поместий и зеленые лоскуты парков, высокая крепостная стена и лента реки через Сейрейтей со слепящими бликами солнца. Земля изгибалась на горизонте холмами, покрытыми пятнами лачужек и паутиной пыльных улиц Руконгая. Они поднимались все выше, к располосовавшей небо черной гарганте. Уже почти не слышно, что кричат шинигами; но можно прочитать по губам. «Предатели». Гин нашел глазами Рангику. Она просто стояла и смотрела вверх, запрокинув голову. Гин считал, что она будет плакать – но нет. Золотистые лучи негасьона дрожали, как дымка миража в пустыне. – Ты слишком горд, Укитаке, – услышав голос Айзена, Гин оторвался от разглядывания окрестностей и обернулся к капитану. – В небесах никого нет. …Где был их бог, когда Айзен убивал советников? Когда Кучики Рукия возносилась над помостом, безо всякой вины соглашаясь сгореть в огне феникса – после заключения в разъедающей душу Башне Раскаяния? Ее спас не шинигами – человек, мальчишка. Шинигами были испытаны – и не прошли испытания. – Но эта невыносимая пустота будет заполнена. Отныне я встану на небесах. У Общества Душ будет бог… новый бог – и почему бы не Айзен? Когда он достанет Ключ – цена-то всего сотни тысяч человеческих душ… В добрый путь, в добрый путь. Гин расплылся в улыбке, поворачиваясь к послушным меносам у стен Лас Ночес и оставляя за спиной белокаменный город и осточертевший за сотни лет мир. «Прощай, Сейрейтей». Очередной иллюзии пришел конец, и гарганта захлопнулась за тремя предателями. Это было начало конца. Огромная, как сам мир, крепость Лас Ночес лежала в руинах. Белые стены дрогнули и упали, крошась в выцветший песок, из которого их подняли и поставили против иссушающего ветра и песчаных бурь. Стеклянное небо над крепостью с бесконечным звоном обрушилось на длинные галереи и прямые колонны, погребая под осколками всевидящее солнце, опрокидывая внутренние башенки, засыпая вертикально уходящие в небо лестницы. К небесам прилип тонкий оскал вечной луны. За стенами сверкали вспышки рейацу и заклинаний – там продолжалась битва. Уже не таясь, Мадараме и Аясегава выпустили силу мечей. Абарай Ренджи и Куросаки Ичиго носились красной и черной молниями в песках. С неба Уэко хлестал дождь серебристых, окрашенных в лунный свет лепестков Сенбонзакуры. Кёраку Шунсуй, Куроцучи Маюри, Комамура Саджин, даже вайзарды… Единственное, чего не хватало в этом фейерверке, – так это огненной ящерицы-переростка Рюджин Джакка – Ямамото руководил баталией из Общества Душ. Армия шинигами против армии арранкаров. Лас Ночес был идеальной крепостью, мог выдержать столетнюю осаду, – но кто-то открыл врагам ворота. Вдалеке неидеальный Гриммджо вел неидеальный отряд шинигами, чтобы те смогли осуществить свою неидеальную стратегию пленения самозваного бога. «Идеалы рушатся прежде всего, – Гин наблюдал из высокого окна внутреннего дворца. – Неидеальное почему-то находит способ выкарабкаться из-под завалов эволюции…». Не все предали Айзена. Гин подозревал, что арранкарами руководило не чувство верности, а жажда крови. Хотя Вандервайс остался верен своему слепому и бросался на врагов, жаля коротким зампакуто, словно разъярённый шмель. Но одно дело – войти во дворец, и совсем другое – отыскать Айзена. Того, кто не хочет быть найденным, так просто не найти. «Предатели», – ласково подумал Гин. Что ж, наступила и его очередь. Он отошел от окна и отправился встречать шинигами, шелестя подошвами по каменным плитам коридоров. Один Гриммджо не справится, надо помочь. Играть против судьбы, чтобы убедиться, что судьба возьмет реванш и направит тебя по нужному кругу. Играть только за себя и спасать свою шкуру. Сторон в этой войне не было как таковых. Айзен все просчитал, даже свое поражение.Ичимару распахнул огромные двери дворца. – О, какие гости, – улыбка нарисовалась на его лице; он обвел авангард захватчиков хитрым взглядом: понятно, что здесь делают капитаны второго, тринадцатого и десятого отрядов – но что забыл в их компании Кира Изуру?.. А не все ли равно? – А мы и не ждали. Чай будете? Во дворце Лас Ночес – сотни комнат. Гин не был уверен, что знает, где именно он сейчас находится. Комнаты меняли расположение по таинственной хитрой схеме, которую ему так и не удалось взломать. Гин не доверял Айзену-тайчо. Впрочем, он знал, что ему Айзен-тайчо тоже не доверяет. – Пойдем, Гин. На случай, если в Лас Ночес будет битва... – Будет битва? – Гин облизнулся. – Айзен-тайчо, а мы выиграем? – В одном из вариантов – да. – Из скольки? Айзен смерил его удивленным взглядом: – Из двух. Либо да, либо нет. – Значит, мы можем проиграть? – Ты все хочешь знать заранее, да, кицуне? – улыбнулся владыка. – Мы можем проиграть битву, но не войну. – Войну с Готеем выиграть невозможно. – Для этого я создал собственную армию… – …и эта армия первым делом свергнет вас? – Ичимару радостно оскалился – с Айзеном всегда было увлекательно расставлять мысленные подножки. – В одиночку им не справиться. – Нет, – согласился Гин. – Им нужно объединиться с шинигами, чтобы победить. – Но сначала кто-то должен осмелиться предать меня. – Найдется дырявый, которому вы будете всецело доверять; вот он и сдаст. С потрохами. – Дырявый ли? – Айзен смотрел на него внимательно, как всегда полусумасшедшим-полусвятым взглядом. Зрачки у него были – как черные точки. Гин опустил голову: – Обижаете. Зачем мне это? Одного раза вполне хватило. – Если шинигами выиграют битву и ты окажешься в плену, я тебе помочь не смогу. В конце каждый – сам за себя. Канаме уже знает. Лицо Гина вытянулось. – А вы, Айзен-тайчо? – Даже смерть меня не остановит, – он улыбнулся. – Мы – боги смерти, Гин. Осталось обрести последнее – вечность… Смотри, – он положил ладонь на белую холодную стену, – это – код от тайного лабиринта… – Знаете, ночью здесь холодища… Пустыня, куда деваться... Да вы не спешите так, все равно я единственный знаю все переходы. Считайте, что это – лабиринт, а я в нем – красная нить... Я не сказал, что вы можете плутать здесь вечно, если меня убьете? Извиняюсь!.. Обратите внимание, – Гин махал рукой, как заправский гид. Остановился и постучал пяткой по полу. – Камень! Никаких удобств – тоска! Вот так и начинаешь скучать по Сейрейтею… Как там сейчас? Тепло? А впрочем, зима... Вот спальня, – он толкнул дверь. – Загляните, вдруг Айзен тут… Нет? Посмотрите, какая у него огромная… мания величия, – Гин сел на кровать и пригласительно похлопал по одеялу. – Хороший шелк, из мира живых. Неинтересно? А знаете, как неинтересно спать, когда в комнате минус десять? Арранкары – почему такие злые?.. На них одеял не хватило! Шучу, шучу. Ну ладно, нашей птицы залетной здесь нет, пойдемте искать в тронном зале, у него там любимый насест. Раз, два, три, четыре, пять – я иду искать. Кто не спрятался – я не виноват… Под оскалом молчаливых лезвий Гин поднялся, незаметно разгладив холодные шелковые складки одеяла, и вышел в коридор. Кто первый перешел на сторону шинигами? Гриммджо? Улькиорра? Время покажет. Время – хитрая штука, и неизвестно, кто станет союзником и врагом через сотни лет... Все случилось, как сказал Айзен. Арранкары предали его. Гина грызло любопытство. – Гриммджо, родной, – остановился и оскалился на растерявшего весь гонор арранкара. – Так за сколько вы продали Айзена-сама? Секста зло зарычал из-за спин шинигами. Гин с хитрой улыбкой наклонил голову: – И сколько из этой доли причитается мне, если я вас к нему отведу?– Ты хочешь поторговаться? – нахмурился Укитаке. Потенциальный предатель оперся спиной о холодную стену и соединил кончики пальцев на уровне груди. Процессия остановилась в бесконечном коридоре. – Предположим?.. Неприступные стены Лас Ночес выросли среди серых песков за несколько десятков лет до того, как в Уэко перебрались шинигами-предатели. Меносы Гранде, хозяева пустыни, делали попытки снести преграду на пути, но – безрезультатно. Гину не нравился низший мир. Холод, пески, полумрак, мертвое дыхание темного неба без единой звезды – ничего приятного. Там всегда была ночь, и лунный серп издевательски опускался к горизонту только затем, чтобы подняться вновь. …Слепому-то все равно, Айзену – и подавно. Когда часы, поставленные на сейрейтейское время, пробили полночь, Айзен объявил о наступлении «ночи». Гин сел у стены в одном из залов, запахнул хаори потуже и попытался уснуть, стуча зубами от холода. Айзен-тайчо обещал, что активные частицы духовной силы прогреют камень ближе к «утру», как только громоздкая система защиты вступит в новую фазу после проверки данных и усиления кеккая. Он обещал восход солнца и голубое небо – невидаль в Уэко. Айзен куда-то пропал вместе с Хогьёку. Гин некоторое время померз в зале, потом отправился к нему в комнату. Там располагалась единственная на весь Лас Ночес кровать. …Он проснулся, услышав шорох одежды, и настороженно приподнялся с подушки, наблюдая за тем, как Айзен разматывает оби, избавляясь от облачения шинигами. У Гина под загривком собрались мурашки, и он бессознательно подобрался, ожидая, что его прогонят. Айзен смотрел в зеленые, светящиеся при лунном свете глаза лиса. «Останься». Ворот белого кимоно сполз с плеча Гина. Намерения владыки были ясны. Никто не проронил ни слова. Ичимару Гин жил в Сейрейтее более ста лет, и многие верили, что он – кицуне, но не знали наверняка. Знал только Айзен. И поэтому Ичимару был уверен, что тот не станет… Те, кто хоть раз спал с кицуне, никогда с другим спать не будут. Не променяют суккуба на постную ласку обычной души. Однажды… впрочем, тогда не считается… Почему сейчас? Айзен захотел отпраздновать победу? Нет, он ничего не делал просто так. Когда надо, Айзен притворялся слабым. И показывал силу, только когда было надо. Гин подчинялся, гадая над очередным великим замыслом. Айзен сел рядом – Гин опасливо следил за каждым его движением – провел кончиками пальцев по щеке. Рука соскользнула, ладонь прошлась по оголенному плечу, пальцы сжались на предплечье. Айзен посадил его спиной к себе и опустил лицо к острой ключице. Одним дыханием коснулся шеи, провел ладонью от затылка до лба, наклоняя беловолосую голову, чтобы получить доступ к позвонкам над лопатками… Гин хрипло застонал, когда теплые губы коснулись загривка. Рука нырнула в складки кимоно, чуть сжала напрягшийся член. Гин чуть не посмеялся над собой – никаких прелюдий не понадобилось. Айзен сообразил – или не собирался его обласкивать, как девицу? – легонько толкнул в спину, заставив уткнуться лицом в подушку. Задрал кимоно, погладил между ягодиц… Гин вздрогнул и глухо зарычал. Выгнулся, когда смазанный маслом палец (подготовился, скотина!) надавил, растягивая. Замяукал. Айзен перегнулся через него, сжал тощие запястья и вдавил руки в подушку за головой, оставляя следы от пальцев на бледной коже. – Готов? Гин кивнул, но все равно вздрогнул от боли с непривычки. (Потерял ты былую прыть, кицуне!) – Больно? Больно. Но не хотелось упустить шанс раздразнить владыку. – Я подожду. «Конечно, вы подождете, владыка. Теперь вам остается только ждать, пока я соблаговолю позволить дотронуться до меня. Не стоит недооценивать кицунье колдовство». – Запомни, Гин. Я никогда не сделаю тебе больно. – …сильнее! – выдохнул Ичимару и выгнулся, провоцируя. Заскулил в подушку, подставляя шею и спину с выступившими вдоль позвонков капельками пота. Айзен толкнулся бедрами, и Гин вздрогнул – в этот раз от наслаждения. А потом Айзен перевернул его на спину и отпустил, и Гин вспомнил, что значит быть сладострастным кицуне… и кусаться, и царапаться, и выть, задыхаясь от удовольствия, и целовать до вкуса крови на распухшем языке, и пить, захлебываясь и смеясь про себя, чужую силу – до дна. Пьянящую силу. Тронный зал оказался за поворотом. Гин нехорошо сощурился. Улькиорра. Только он мог переставить коридоры. Кто еще? Не обращая внимания на шинигами, Гин шагнул вперед, толкнув двери в зал. Волосы зашевелились на затылке от открывшегося зрелища. В позвонки на шее впилось острие зампакуто. – Я так понимаю, мы пришли, Ичимару? – сказал Укитаке, надавливая, словно предупреждая не шевелиться. – О да, – Гин облизал пересохшие губы. – Его светлость, владыка Уэко Мундо, перед вами. Айзен не двигался, не мог двинуться – его окружали мечи Эспады. Все в сборе. Улькиорра нашелся у трона. В руках Кварты был Кьёка Суйгецу. Лисье худое лицо исказила злобная улыбка. «Не всегда все будет идти по плану, Соуске». Айзен обернулся. Волосы рассыпались, кровь из рассеченной брови впитывалась во вьющиеся пряди и заливала правый глаз, стекая по скуле. – Айзен Соуске! Вы и ваши сообщники арестованы по обвинению в предательстве, убийстве Совета и попытке свержения короля, – Сой Фон быстрым шагом подошла к Айзену, завела ему руки за спину, защелкнула наручники. Гин нехорошо сощурился: – А как же наш уговор? Я сдаю вам Айзена, и вы гарантируете мне свободу? – Какой уговор, Ичимару? – вздохнул Укитаке. – Ты сообщник. Тебя ждет суд. – А следовало бы прибить сразу, – буркнул Хицугая. – Не лезь, когда старшие разговаривают, – цыкнул Гин, и мальчишка-капитан задохнулся от возмущения. Гин рискнул обернуться: – Джусанбантай-тайчо-сан, вы солгали? Это что-то новенькое… – Укитаке-тайчо не лгал, Ичимару-сан! – Кира подал голос. Бледное лицо в обрамлении золотистых волос выражало решительность и беспристрастность, и только в голубых глазах горело немое обвинение: «Я вам не прощу, тайчо». – Мы засвидетельствуем вашу помощь на суде... В этот момент с грохотом рухнула часть стены, и в проеме появились – сюрприз-то какой! – рыжий рьёка с чумазым Квинси и с ухмыляющимся вайзардом. – Йо! Гриммджо! – Куросаки, – арранкар довольно оскалился, – Хи-ра-ко. – Хирако-сан, – уточнил вайзард. Квинси нервно поправил очки на переносице и пробурчал: – Почему меня никто не замечает? Эспада отступила от бывшего владыки. – Итак, шинигами. Хогьёку у нас, – Улькиорра раскрыл ладонь и продемонстрировал им переливающийся камень. – Я не уверен, что это настоящий. Но он был у Айзена-c... Соуске. – Мы также не уверены, настоящий ли это Айзен Соуске, – сказал Укитаке. – Он может подтвердить, – Улькиорра кивнул на Ичимару. – Поверить этому? – фыркнул Хицугая. Квинси натянул свой дурацкий лук и направил на Гина. Лезвие у затылка напомнило о себе холодным прикосновением. – Придется поверить, – сказал Укитаке. – Придется поверить, – согласился Гин и кивнул на арранкаров: – Что я никогда и не был в сговоре с пустыми. Шаги в тронном зале отдавались эхом в наступившей тишине. Гин подошел, провел пальцами по рассеченной брови, стирая полузапекшуюся кровь, и Соуске поморщился. Попробовал на вкус – сладкая, тягучая. Кьёка Суйгецу мог обмануть все чувства – зрение, обоняние, прикосновение, вкус, слух… но Гин не зря спал с ним. Он знал вкус его рейацу. Не иллюзия – а он так надеялся… Если шинигами выиграют битву… Выиграли.«Как же тебя угораздило, Соуске? И сказать-то ничего нельзя – шихоуинская сучка умеет читать по губам...» – Ну? – она дернула пленника за руки так, что Соуске пришлось сделать шаг назад. Пальцы Гина запутались в кудрях у виска, и он притянул его обратно за волосы… – Попались, Айзен-тайчо… – улыбнулся Гин. Соуске вдруг, словно теряя равновесие, наклонился к нему и поцеловал в губы. На несколько мгновений присутствующие оцепенели, даже Сой Фон замерла и метнула вопросительный взгляд на Укитаке. Гин зажмурился довольно – надо же, Айзен расчувствовался, приятно. Соуске шевельнул языком, заставляя его прижаться сильнее; он подчинился, раскрыл рот – и на язык скатилось что-то круглое и тяжелое, режущее, будто острыми краями мелких трещин, со вкусом крови. Их оторвали друг от друга. Сой Фон щелкнула наручниками за спиной Ичимару. Вынула Шинсо, кинула Кире. Гин неверяще уставился на Соуске. Хогьёку? Ему? Айзен холодно улыбнулся: – Удивлен, Гин? Я тоже удивлен. Такова благодарность шинигами за предательство. Все обернулись к Айзену, а Сой Фон недовольно зашипела и накинула петлю на шею, чуть придушив, чтобы молчал. Айзен закашлялся. «Некрасиво так говорить, Соуске. Ты мне сердце разбиваешь, особенно после стольких ночей», – укоризненно подумал Ичимару, а потом понял – слова предназначались не ему. Айзен предупреждал арранкаров. Ничего, – сощурился лис, – они еще испытают «благодарность» союзников на собственной шкуре, и тогда, возможно, в Уэко Мундо пожалеют, что нарушили уговор с Айзеном Соуске. – Вы убедились, что это не иллюзия, – раздался безжизненный голос Улькиорры. – Теперь мы должны убедиться, что Хогьёку – не подделка. – Хогьёку невозможно подделать, – сказал Айзен. – Камень пульсирует в такт пульсу носителя… – Молчать! – Сой Фон приставила лезвие к горлу пленника. – Поскольку у Улькиорры нет пульса, камень не реагирует. Спросите у Урахары… Капитан второго затянула удавку потуже, и Айзен замолчал. И пусть он разговаривал с арранкарами, но слова предназначались для Гина. И немного для того, чтобы позлить Улькиорру. – Забирайте его и уходите из Уэко, – раздался тихий голос Халибел. – Ваши нумеросы продолжают сражаться – скомандуйте им сложить оружие, – хмуро предложил Хицугая. – Нас здесь как бы... больше, – Заэль Аполло изящно взмахнул рукой, предлагая сравнить численность Эспады и шинигами. – Это – угроза? – вскинулся Квинси. Вайзард почесал в ухе: – Укитаке-тайчо, Тосен схвачен. Че делать будем? – Он нам больше не нужен – добейте его, – скомандовала Сой Фон. Кира встрепенулся: – Но лейтенант Хисаги просил... – Плевать. Тосен не пережил перехода – и все! – Вандервайса – не трогать! – Улькиорра повысил голос. – Чего раскомандовался, Улькиорра? – зарычал Нойтора. – Молчать. Если вы, шинигами, не покинете Уэко через десять минут, то мы заберем и Хогьёку, и Айзена. – Как ты смеешь, дырявая тварь... – Сой Фон задохнулась от возмущения. – Хватит! – не выдержал Ичиго. – Давайте, все подеремся, он только этого и ждет, – мотнул головой в сторону Айзена. Укитаке согласно кивнул: – Кира-фукутайчо, командуйте отступление. Мы возвращаемся. Он подошел к проему в стене. Квинси спрыгнул на пол, вайзард взмыл под потолок, и капитан тринадцатого отряда произнес заклинание, создавая в небе врата в Общество Душ. Кира закончил читать Связывающий Путь, и по его команде шинигами черно-белыми птицами взвились в воздух. Под ногами Укитаке возникла дорожка-луч до самых врат. Сой Фон ткнула Айзена в спину, чтобы шел чуть впереди, и пристроилась по левую руку, в то время как Хицугая занял место справа от владыки. Бежать было невозможно – дорога, как луч негасьона, не позволяла сделать ни шагу в сторону; но шинигами спешили, словно ждали подвоха. Гин стеклянно улыбался, смотрел в спину Айзену и чувствовал, как на языке начинает пульсировать режущий камень. Общество Душ встретило предателей моросящим дождиком. Сотни адских бабочек одновременно выпорхнули из огромных врат и взмыли в серое на востоке небо, как тени, оставленные в спешке уходящей ночью. Сотня шинигами, почти все израненные и смертельно уставшие, ступили на мостовую перед Южными воротами в Сейрейтей. Лейтенанты вились, как мухи, рядом с пленниками, поддерживая заковывающие заклинания. Преступники не то что бежать – даже вздохнуть глубоко не могли. С таким размахом Сейрейтей встречал Гина впервые. Руконгайцы облепили крыши ближайших домов, пронзительно освистывали предателей и махали победителям. А Айзен-то... Белый плащ среди черного моря шинигами – его держат за рукава, хоть он и без этого связан по рукам и ногам, но не приближаются ближе, чем на шаг – противно. Ветер подхватывает полы хакама – напоминает день, когда уходили в Уэко, и кажется, будто уходили несколько минут назад. Погуляли на свободе и вернулись. Те же клубы желтой пыли под ногами, тот же воздух с медным запахом. Еще бы врата открылись у Сокьёку – но там места на всех не хватит, да и похвастаться перед мертвыми душами Руконгая Ямамото-сотайчо бы не смог. Он это любит – хвастаться победой. Душегубец ступает, скованный заклинаниями, с гордо поднятой головой. В залитом кровью белом рваном плаще. …В глазах шинигами горела ненависть и жажда расправы, быстрой и кровавой. «Не думал, что вернешься в Сейрейтей? Смотри, как чествуют предателя». Гина и Соуске поручили тюремщикам: Кучики и Сой Фон остались с Ичимару, Хицугая и Кёраку – с Айзеном. Краем глаза он увидел, как Кира помчался прочь с Шинсо – сокровище для него, зампакуто бывшего капитана; побежал прятать. Кому-то отдали Кьёка Суйгецу – Гин не заметил, кому. Ах, преступный зампакуто. Смешно, а ведь наверняка для нее выделят отдельную темницу, – опасная дама – Зеркальный Цветок. Он покосился на Айзена. Тот смотрел прямо и улыбался. А Гина разрывало от желания поприветствовать старых знакомых. И, менос его раздери, рядом стоял Кучики Бьякуя, − кенсейкан разбит, лохмотья шарфа в крови, – и нельзя даже съязвить! Торжественную сцену испортила Хинамори Момо. Никто не заметил, что она просочилась сквозь плотный ряд стражей, – пока она с исступленным криком не бросилась вперед. Сначала Гин решил, что Момо кинулась обниматься с любимым Айзеном-тайчо – а потом заметил блеск стали в рукаве и понял, что девчонка летит на него. «Ну, вот и конец истории, − подумал он. – Помру от руки ревнивицы. Тоска». В последний момент ее запястье перехватили, и Кучики Бьякуя хладнокровно, и даже изящно, вывернул девчонке руку и припечатал новоявленную куноичи к земле. Гин улыбнулся ей сверху. «Хреновая из тебя убийца, Момо-тян». Кинжал выскользнул из пальчиков, шинигами всполошились, подбежали, подхватили обмякшую Момо, поволокли прочь – от греха подальше. Ичимару ядовито кивнул Кучики. «Рокубантай-тайчо, что за дурная привычка вставать под нож?» Шествие возобновилось, хотя конвой ускорил темп. Хадо давило на шею, сковывало челюсти, да и без этого он не смел раскрыть рта. На языке перекатывался Хогьёку, врезаясь в нёбо. Гин глотал кровь. Интересно, камень настоящий – или Соуске подсунул очередную подделку, – в расчете, что шинигами найдут и успокоятся? Предателей поволокли через город. На полпути их разделили. Гина повели в сторону тюрьмы разведывательного отряда, к пыточным камерам. Он обернулся, рискуя сломать шею, чтобы посмотреть, куда потащили Айзена. Конвой стремительно удалялся к Башне Раскаяния. Дождь моросил уныло, смывая запах крови Соуске с плит на улицах Сейрейтея.