Предатели

Глава 2. Хогьёку Собрание капитанов и лейтенантов Готея впервые, на памяти Ямамото-сотайчо, проходило в госпитале. За окном начиналось хмурое зимнее утро. Еще не рассвело, но ночная мгла уже нехотя сползала с башен в центре Сейрейтея и на куполе кеккая над городом поблескивали невидимые за горизонтом лучи солнца. Дождевые тучи отступали на запад нестройными рядами. Генерал, прищурившись, смотрел в окно. Ночь выдалась тяжелой. Еще вчера утром никто бы не подумал нападать на Уэко Мундо. А вечером прошлого дня Куросаки примчался в Сейрейтей (кто ему врата открыл?) – Эспада выступит против Айзена, только обещайте, что и ноги шинигами больше не будет в Уэко… Хогьёку им оставьте… Они согласны поделить мир живых с шинигами – короче, или сейчас или никогда! Это наш шанс взять Айзена тепленьким! Тянуть было нельзя. Куросаки Ичиго верили. Когда вайзарды вытащили его из Уэко вместе с Кучики Рукией и Абараем, на Куросаки в Обществе Душ смотрели как на героя. Он выбрался живым из Лас Ночес. И каким-то образом он, видимо, убедил арранкаров свергнуть Айзена. Укитаке рассказал, что случилось в тронном зале. Невероятно. Десять сильнейших – и им удалось лишь обезоружить предателя. Айзен сейчас в Башне, и там он ничего не может сделать. Его обыскали, заковали – не пошевелиться, наложили печать молчания. Но старый генерал никак не мог успокоиться. Этого казалось недостаточно. Казнить бы, но Сокьёку еще не восстановили, а просто убивать не имело смысла: зачем отправлять душу преступника на перерождение, когда можно стереть навсегда? Айзен задумал– ха! – занять место на небесах! Десять капитанов и пятеро – всего – лейтенантов собрались на военный совет. Генералу было за что гордиться бойцами: хоть и ранены, но не выведены из строя. Не было Хинамори Момо и Хисаги Шухея. Им нужно время смириться с тем, что никогда больше не увидят своих капитанов. Погиб лейтенант второго отряда – большое горе для уважаемой семьи Оомаеда. Сой Фон искусно прячет печаль за злостью. Иба-фукутайчо умер в госпитале. Огромная потеря для Готея и новый удар для Комамуры-тайчо. Погибла Куроцучи-фукутайчо, но для ее создателя это лишь повод изобрести новую модель. Исе Нанао, храбрая девочка, была сильно ранена. Сказали – выживет. Над лейтенантом первого отряда тоже колдовали медики. Абарай едва держался на ногах, но вырвался из рук лекарей и пришел. От старого генерала не укрылись ни сгорбленные, словно от груза забот, плечи, ни усталость в глазах. На полу больничной палаты расстелили футоны и положили там Комамуру. Рецу, как всегда спокойная и тихая, сидела рядом и проверяла его пульс. Получеловек-полузверь не шевелился, хотя час назад все порывался куда-то бежать. У стены расставили стулья. На одном сидел Шунсуй, мрачный, как грозовая туча. Розового кимоно с ним не было – наверное, забыл в палате лейтенанта. На другой стул усадили Зараки – Рецу уговорила его. Капитан одиннадцатого напоминал сложенного вдвое великана - локти на разведенных коленях, лохматая голова опущена – ее никто не заплетал. Сквозь бинты по всему телу проступали пятна крови. Оба окна были распахнуты настежь, чтобы выветрить резкий запах лекарств. Куроцучи нетерпеливо барабанил пальцами по подоконнику, Ячиру сидела на другом подоконнике и болтала ногами, рискуя свалиться во двор. Остальные выстроились у стены. Прямо держались только Кучики и Кира: аристократу воспитание не позволяло демонстрировать слабость и уныние, а Кира был напряжен, как натянутая струна. На лице, словно судорога от невидимой раны, застыли боль и покорность, будто он заранее смирился с решением. Молодец мальчик, справляется. В палату вошли Джуширо и Сой Фон. Капитан второго отряда встала у двери, как молчаливый страж, а Джуширо отступил в угол. Ямамото постучал клюкой по деревянному полу, требуя внимания. - Шинигами Готея Тринадцати. Поздравляю вас с победой. Битва окончена. Бойцов нужно подбодрить, ведь главное сражение впереди – враги еще живы. Шунсуй повертел шляпу в руках и взглянул на Укитаке: - Я вообще не рискнул бы назвать то, что произошло, битвой... Скорее, заговором. - Времена меняются, - генерал наклонил седую голову. – Не всегда все решается кулаками. Зараки презрительно хмыкнул. Шунсуй покачал головой – он не хотел сейчас спорить. Вот и хорошо. Споры сейчас излишни. - Но война на этом не закончилась. Перед нами стоит несколько задач. Это – не трудности. Это – задачи, требующие решения. - Королевская гвардия требует немедленной казни предателей. - А как же суд? – спросил Джуширо. - Не спеши, друг мой. Закон есть закон: только Совет 46 может приказать казнить преступников. Старый Совет уничтожен. Я предлагаю сформировать временный, куда войдут капитаны Готея, Онмицукидо и Королевской гвардии, профессора Академии и аристократия, - Ямамото окинул присутствующих внимательным взглядом. – Совет будет расформирован, когда Сейрейтей вернется к нормальной жизни. Его основная задача – суд над Айзеном и Ичимару. - Оставьте их мне, - сказала Сой Фон. – И моим инквизиторам. Маюри вскинулся возмущенно: - Позвольте, капитан второго отряда, но вы только испортите мне объект изучения! У меня к этому любопытному экземпляру есть вопросы… - Но зачем суд? – спросил Кира. – Преступников можно казнить сейчас, их вина очевидна. - Мы не можем использовать Сокьёку без решения Совета, - возразил Укитаке. Мацумото кивнула согласно. Кира вздохнул: - Могут ли исполняющие обязанности капитана стать членами временного Совета? Храбрец, однако. Ямамото кивнул: - Несомненно. Хинамори-фукутайчо и Хисаги-фукутайчо дадут мне ответ, как только Рецу, - он поклонился врачу, - позволит им вернуться в строй. Касаемо Айзена. Сой Фон, Куроцучи, займитесь им. Мне нужна вся информация, особенно про заговор против короля. Что касается Ичимару… пока он останется в камере под круглосуточным наблюдением. - А Эспада? – спросил Хицугая. - Мы не меньше их хотим убедиться в подлинности камня, - сказал Ямамото. - Сомневаюсь, - Маюри вытер ладони о плащ, - что Айзен отдал настоящий. Лейтенант шестого отряда оторвался от созерцания серого пейзажа за окном: - А Ичиго и вайзарды? Что им передать? - Сначала разберемся с предателями, а потом с изгоями. - Надо пустить их во Временный совет… - Ренджи, - спокойный голос Кучики-тайчо остановил тираду. Абарай дернулся: - Простите, тайчо. На комнату опустилась усталая тишина. - Еще есть задачи или мы уже свалим отсюда, пока не провоняли больницей насквозь? – Зараки поднялся угрожающе. – Устроили тут… как бабы… на лавочке. Дайте мне прихлопнуть Айзена и Ичимару, как Тосена прихлопнули, и на… туда все задачи. - Кенпачи, - предупреждающе выдохнул Комамура. - Зараки-тайчо, - Ямамото сжал клюку, сдвинув брови. – Мы обязаны решить все сейчас, чтобы обеспечить порядок в будущем. В конце концов, именно из-за того, что мы снисходительно отнеслись к побегу Урахары сто лет назад, случилась эта война. - С Хогьёку пусть разбираются всякие… - Зараки кивнул на Куроцучи, - а мы – солдаты. Наше дело нехитрое. Мне в вашем Совете делать нечего. - Если Кен-тян отказывается, то я хочу в Совет! - Ячиру обернулась, улыбаясь во весь рот. Зараки фыркнул: - Делай что хошь. - Еще вопросы? Если нет, то… – Ямамото задержал взгляд на лейтенанте десятого отряда. – Мацумото-фукутайчо, назначаю вас ответственной за преступника Ичимару. Хицугая-тайчо, вы отвечаете за Айзена. Кучики-тайчо, вам поручаю поговорить с аристократами. Пока вайзарды в Сейрейтее, за них будет отвечать Абарай-фукутайчо – и это значит не спускать с них глаз. За Эспаду и переговоры с Урахарой я назначаю ответственным тебя, Джуширо. На этом собрание окончено. Свободны. Капитаны и лейтенанты поклонились и начали расходиться. Старик посмотрел в окно. Над стеной, опоясывающей Сейрейтей, поднималось размытым пятном белое солнце. Нехотя, не грея, но оно поднималось, и это приносило надежду, что все будет как должно, в согласии с заведенным порядком. Он охранял этот порядок даже не веками – тысячелетиями. Виновные будут наказаны. Общество Душ после этой встряски заживет как прежде. Все будет как надо. Как всегда. «Ты ведь хочешь спасти свою шкуру?» Камера, куда его поместили, была настолько напичкана подавляющими рейацу кеккаями, что сам воздух казался неживым. У потолка находилась узкая решетчатая бойница, откуда проникал свет с улицы. Вместо одной стены – частая стальная решетка, чтобы стражи видели, что происходит в камере. Гина посадили спиной к решетке, примотав запястья и локти к прутьям спинки, а щиколотки – к ножкам железного стула. Любое движение отзывалось отвратительным скрежетом металла о каменный пол. На другой стороне решетки постоянно находился страж. О смене караула преступник мог судить только по звукам шагов. Единственное развлечение – наблюдать за медленно уходящим светом под потолком, кружащейся пылью или, как вариант для тех, у кого воображение побогаче, за кладкой камней под обвалившейся серой от старости штукатуркой. Первым сторожить пришел Кучики Бьякуя. Только он мог сидеть неподвижно и молча, сверля взглядом спину. Второй страж иногда прогуливался до решетки – шаг легкий, женский – барабанил по ней пальцами и отходил. Рангику, возможно. Говорить с предателем, скорее всего, запрещалось. Гин тоже не собирался проявлять инициативу. Во рту перекатывался и бился Хогьёку, с каждым резким движением оставляя кровоточащие ранки на языке, нёбе, деснах. Первая и самая очевидная мысль – отдать камень. Айзен сам вручил ему ключ к спасению. Отдать и раскаяться: ошибся – с кем ни бывает. Или лучше: клясться, что действовал в интересах Готея – шпионил за сумасшедшим капитаном. Рискуя жизнью, украл камень у владыки. Умолять вернуть в Готей, хоть в низшем чине, хоть без чина – не привыкать драить туалеты. Старая игра – предательство. Нечестная. Рискованная. А вдруг не поверят? Заберут сокровище и порешат без разговоров? Айзен, наверняка, постарается свалить всю вину на Гина… Сам Гин на его месте именно так бы и поступил. Хлопнули стальные двери, сменилась стража, воздух у бойницы загустел и окрасился в фиолетовый. Гин перекатил камень на языке, спрятал за щеку. Поговорить бы с Айзеном… Думай, Гин. Он это бы оценил. Предположим, он отдал тебе настоящий камень. Радуйся, ты – счастливый владелец единственного и неповторимого, великого и ужасного Хогьёку! Шинигами он нужен до зарезу, да и арранкары душу бы продали ... если обладали бы таковой… Но ведь ты не позволишь им получить его? Поторгуешься. Пусть побесятся. Пусть убедятся, что Ичимару Гин нужен живым. Он обвел мутными глазами темнеющую камеру. Куда спрятать? Не держать же во рту, захлебываясь кровью. Проглотить? Нет, острые грани – хуже смерти. …Он проснулся оттого, что ножки стула заскрежетали о пол, когда тело безвольно подалось вперед. «Аканна… Устаешь, лис». Грани? Но на Хогьёку нет граней. Значит, это не камень – острый. Ощупал кончиком языка, сглотнул кровавую слюну. Похоже на сетку. Кеккай? Зачем? Чтобы не нашли, как в случае с Кучики? Или чтобы не позволить камню слиться с телом, как в момент создания арранкара? Или и то и другое сразу? Поместить Хогьёку себе в душу… Пульсация камня входит в резонанс с биением сердца… И рейацу предостаточно – айзеновой рейацу - не зря он питался его силой. Гин попробовал камень на зуб. Боль пронзила десну. «Сволочь вы, однако, Айзен-тайчо». Наступила ночь. Он спешил. Иногда дергался и падал на пол с оглушающим металлическим грохотом, плюясь кровью и сдавленными ругательствами. Стражи – один раз это был лейтенант Хисаги, другой раз Кира с незнакомым вайзардом – заходили, поднимали за спинку стула и проверяли, не ослабли ли путы. Ичимару молча скалился. Никто не вытирал кровь с разбитых губ и скулы. Тело в веревках превратилось в один жгучий комок боли, а потом он вообще перестал его ощущать. Он не мог спать – падал в бред. В горле стоял тошнотворно-сладкий вкус собственной крови. Утро заползло в бойницу и повисло призрачной пеленой под потолком. Гин уронил голову на грудь. Шло время. Утешало то, что если захочет, он может выплюнуть чертов камень к той самой матери, и будь что будет… Что за кеккай? В тюрьме, где рейацу настолько мало, ни один барьер так долго не выдержит. Сколько прошло времени – двадцать, двадцать четыре часа?.. А если снизить собственное рейацу до минимума – вдруг эта зараза питается им? Тонкая режущая проволока, опутавшая камень, ослабла, развернулась пружиной – он чуть не вскрикнул, когда она хлестнула по щекам – и Хогьёку тут же впитался в язык. Гин словно проглотил ложку желе. Все. Проволоку Гин выплюнул c отвращением. Она упала на пол – невидимая и неслышная. Его терзал только один вопрос: почему Айзен не сделал этого сам? Боялся, что шинигами успеют залезть цепкими пальцами повсюду? Ичимару не обыскивали – нет, конечно, белый плащ отобрали, и ловкие руки прошлись в поисках оружия, но, видимо, Ичимару не посчитали опасным настолько, чтобы рыться еще и внутри. Неважно. Он засмеялся глухо, довольно, заставив очередного караульного вскочить и подойти к решетке. Первая победа одержана. Он нашел Шунсуя в палате Нанао-тян. Укитаке как можно тише закрыл дверь за собой. Нанао лежала бледная, с распущенными волосами, без очков – похожая на девочку, только окончившую Академию. Шунсуй сидел возле кровати, сгорбившись, гладил тонкое запястье своего лейтенанта и напряженно следил за показаниями на аппаратах – изломанные линии рейацу уже стабилизировались, что означало, что скоро она должна придти в себя. Укитаке положил руку ему на плечо: - Все будет хорошо, Шунсуй. - До сих пор не могу поверить, Джу-тян, - сказал он безжизненно. - Она была рядом – руку можно протянуть… Не спас. - Ты ее вытянул через врата… - А на мне – ни одной царапины! – с горечью перебил его друг. - Бывало и хуже, - строго сказал он в попытке вытащить Шунсуя из бездны сожалений. - ...одну бестолковую девчонку не смог уберечь… Укитаке сжал пальцы, позволяя себе немного позлиться, а Кёраку – почувствовать эту злость. - Хватит себя винить. Когда она придет в себя и увидит тебя в состоянии... ох, я тебе не завидую… - рука скользнула к вороту кимоно. – Шунсуй, у нас задание. Плечо дернулось недовольно в немом возмущении – какое задание сейчас-то? Укитаке вздохнул. Капитан восьмого всегда был здравомыслящим и понимающим человеком – пока дело не касалось женщин. – Во-первых, конвоировать Айзена в расположение 12-ого отряда. Во-вторых, мы отправляемся к Урахаре на переговоры с арранкарами. В голосе звучала едва сдерживаемая злость, когда Шунсуй заговорил: – Какой, к меносу – раком... Казнить и все. Так было всегда. Почему сейчас ему понадобился этот спектакль… - Раньше никто не пытался свергнуть короля, Шунсуй. Поверь, я тоже не в восторге. Но Айзен слишком много знает, и Ямамото-сотайчо нужно понять, откуда и что именно… Чтобы больше этого не повторилось. Шунсуй молчал. Слушал ли? Укитаке перешел на шепот: - Мы должны узнать, что планируют арранкары. Мало ли что – вдруг захотят вернуть бывшего… - Укитаке запнулся и так и не сказал. Владыка. Так его называли. Отныне я буду править небесами. Первый вопрос, который задал ему Укитаке, зайдя к пленнику в Башню Раскаяния, был продолжением их разговора на Сокьёку: «Что бы ты сделал, Айзен, когда занял трон?» Тот улыбнулся. «Я бы не сделал того, что сделал бы ты, Укитаке. Я бы не сожалел об этом». Взгляд отвлеченно блуждал по комнате. Знакомые обшарпанные стены. Стерильный запах больницы. Но когда сам валяешься, задыхаясь от кашля, на застиранных простынях, харкая кровью и рискуя больше никогда не сделать следующий вдох – не так страшно, когда кто-то другой борется за жизнь, а ты можешь только ждать. - Разве непонятно, Шунсуй? – добавил Укитаке. - Ямамото хочет, чтобы Айзен и Ичимару прошли через то же, что и Рукия. Он хочет преподать им урок. - По-моему, напрасно. Ты их знаешь. Мы будем тянуть, а Айзен сбежит. - Никуда он не сбежит... из Башни-то. - Менос все побери… - вздохнул Шунсуй. - Пойдем. Только не убивай его раньше времени. Перед тобой еще огромная очередь желающих. Кучики Бьякуя ступал по веранде древнего семейного поместья, и под его ногами по-домашнему ворчливо скрипели доски – словно напоминая, что по ним ходили еще его деды, - а холодный утренний воздух щипал пальцы под рукавами и тянулся под полы хакама. Сегодня днем – первое заседание Временного совета, и он обязан быть там как капитан шестого отряда Готея 13 и как глава старшего из четырех великих кланов. Бьякуя с неприязнью подумал о преступнике в Башне Раскаяния. Ни ненависти, ни желания отомстить за сестру, ни даже ожидаемого злорадства, что Айзена ждет участь, которую сам же Айзен готовил для Рукии – ничего не было, кроме этой самой неприязни к тому, кто словно надломил что-то в его душе; Бьякуя был обязан ему всем тем смятением, что охватило его в тот момент, когда Рукия вознеслась над холмом Сокьёку. Сейчас, как и каждое утро, Кучики Бьякуя шел проведать младшую сестру. Прошел месяц с вылазки Куросаки в Уэко Мундо, а Рукия все не приходила в себя. Раны затянулись, а она так же лежала, не просыпаясь и не отзываясь. Бьякуя садился у ее постели, ждал чего-то, потом уходил – до следующего утра. Первое время он корил себя за то, что отпустил сестру, хотя и понимал, что по-другому поступить не мог – не отпустил, так ушла бы, не спросив. Оставалось только надеяться, что она скоро очнется. Бьякуя завернул за угол и заметил, что сёдзи в ее спальню были раздвинуты. Знакомое рейацу. Бьякуя отошел неслышной тенью. Он не хотел мешать, но и разговаривать с Ичиго тоже не хотел. Если его присутствие вернет Рукию, то пусть остается. Он спустился в облетевший сад, обувшись в найденные у ступеньки гэта с разводами от дождя и крупинками земли. Прошел по вымощенной обтесанными камнями дорожке. Остановился возле кустов жимолости – колючий забор под каменной стеной, окружающей поместье. Деревья угрюмо молчали, даже ветер затих, и бледное пятно солнца на затянутом небе словно застыло на месте, так и не найдя сил подняться над горизонтом. В нескольких шагах от него раскинул голые ветви знакомый с детства старый клен. Возле него нелепо торчал тощий вайзард с челкой-подковой. Он кивнул Бьякуе, потом, видимо, вспомнив, кто хозяин, поклонился, не вынимая рук из карманов штанов. - Кучики Бьякуя, - сверкнули ровным рядом чересчур большие зубы. – Какая честь находиться в поместье одного из великих кланов… - Без приглашения, - Бьякуя прервал его дифирамбы и спросил спокойно: - Ты пришел с Куросаки? - Так точно! Хирако Шинджи к вашим услугам – и не надо шуточек по поводу того, что здесь имя и фамилия. Бьякуя вскинул бровь, что равнялось сухой вежливой улыбке: - Вы знакомы с Рукией? - Мы, вайзарды, не дружим с шинигами, - уклончиво ответил тот. – Стараемся держаться своего племени. - Вы когда-то были шинигами, - Бьякуя посмотрел на переплетенные ветви облетевшего клена с наросшей от сырости зеленой плесенью на коре. Нехорошая зима. Хотя все хорошо закончилось – предатели схвачены, обречены. Обществу Душ не грозят перемены… или?... Белобрысый вайзард, как символ этих перемен, подпирал плечом заплесневелый ствол клена и нагло рассматривал шинигами. - О, это было, несомненно, славное время… пока нас благополучно не пнули из Общества Душ из-за того, что пустой внутри свихнулся. - Я слышал другое. Шинигами, проводившие на себе запрещенные эксперименты… Хирако Шинджи хмыкнул. - Мы никогда не согласимся, да? - Уж не потому ли, - Бьякуя провел рукой по колючей верхушке куста жимолости – надо бы подравнять, вон вылезли молодые листики – и опустил глаза, следя за соскальзывающими с веточек каплями, - что ни шинигами, ни вайзарды не стремятся к согласию? Шинджи кивнул. Молчание затянулось, и Бьякуя взглянул на вайзарда внимательно, словно в попытке прочесть мысли. Тот, видимо, занимался тем же самым. Снова эта улыбка – полуоскал: - Давайте оставим вечный спор на потом – когда у вас будет время и желание выпить чашечку сакэ в нашей сумасшедшей компании… Давайте-ка поговорим о том, что сейчас творится в Обществе Душ, - он оглянулся. - Мерзкая погода, верно? - У меня есть дела, - Бьякуя развернулся, подозревая, что вайзард просто валяет дурака. Непрошенный гость вдруг прыгнул, сделал сальто в воздухе, и приземлился перед ним, невозмутимо выпрямляясь и продолжая держать руки в карманах. - Ах да. Совет. Знаете, Совет 46 принимает важные решения в Обществе Душ, но – вот парадокс – советники раньше не имели права выходить за стены дворца и понятия не имели, что происходит в большом мире. Но сейчас все иначе, - Шинджи хитро сверкнул глазами. – Наконец-то я могу обратиться к одному из них лично, и буду уверен, что меня выслушают. Хотя бы из вежливости? - С какой целью? - О, не смотрите так грозно, Кучики Бьякуя. Я не буду требовать мира во всем мире. Я просто хочу, чтобы нас, вайзардов, оставили в покое. Может, вам удастся протолкнуть эту идею в озабоченные головы шинигами… Смотреть на кривляющегося вайзарда было противно – да еще этот южный подленький акцент – но Бьякуя выдержал и это: - Я не могу ничего обещать. - Давайте, я предположу, что случится после казни Айзена и Ичимару, - Шинджи шаркнул ботинком по дорожке. – Общество Душ берет под контроль арранкаров и вайзардов – зоопарк да и только. Псих в полосатой панамке получает сверху своих еще тыщу лет изгнания за махинации с Хогьёку. Сам Хогьёку благополучно спрятан или уничтожен. Куросаки Ишшин с сыном решают, что останутся в Генсее – отличное, кстати, решение. Хэппи-энд. Бьякуя устало прикрыл глаза. Что от него хочет это недоразумение? - Начнем с того, что никто не знает, где Хогьёку. У арранкаров – подделка. - Да-да-да. Они конкретно пролетели – и теперь беспомощны против шинигами. Они, конечно, еще верят, что Айзен расскажет, где камушек. И – представляете – верят, что вы позволите им гулять на свободе. Смешно, да? - И вывод из вышесказанного? – Бьякуя бесстрастно смотрел на сгорбившегося вайзарда. - Мы, вайзарды, когда-то были на месте арранкаров. Правда, не Айзен ставил эксперименты, а Урахара… Но нам не нужно справедливости. Просто, - Шинджи сощурился, - когда вы разберетесь с Айзеном и заживете припеваючи… просто отпустите нас обратно, ладно? По-хорошему? Думаю, мы это заслужили. Холодный порыв ветра заставил руки до локтей покрыться мурашками. - Я позабочусь о том, чтобы ваше мнение стало известно Совету, - Бьякуя обошел вайзарда и направился к веранде. Остановился на ступеньке, снимая гэта, и тихо продолжил. - Я не люблю играть в игры, Хирако Шинджи, и тем более не хочу быть пешкой в вашей. Те, кто плетут интриги, имеют несчастье попадать в расставленные собою же сети. Он вступил на веранду – под ногой приветственно скрипнула доска. - Ренджи, - позвал – и лейтенант вынырнул из-за угла, за которым затаился несколько минут назад и, почти не дыша, прислушивался к разговору в саду. - Мне пора идти. Позаботься о Куросаки. - Так точно, Кучики-тайчо! – Абарай свирепо взглянул в сторону Шинджи, и волна ревности прокатилась по веранде так, что еще немного – и ставни задрожали бы. – Хорошего дня, тайчо. - Береги себя, Ренджи, - аристократ прошествовал мимо, даже не взглянув. Глупый, дурной лейтенант. Несмотря на зимний промозглый холод, ревность Абарая грела душу и вызывала улыбку на плотно сжатых губах. И снова – словно раскаленным прутом – обожгло мыслью, что Абарай мог бы не вернуться из Уэко, или вернуться таким же, как Рукия. И еще одно преступление добавилось бы к длинному списку преступлений Айзена Соуске.