Предатели

Глава 8. Казнь Весь Сейрейтей собрался на казнь. Холм был виден издалека – аж из самого Руконгая – и простые обыватели забрались на крыши и стены хибар, поглазеть на действо. Вымпел на острие Сокьёку развевался в холодном ветре. Небо было синее, как штормовое море, и серые облака рваными полосами-волнами протянулись до горизонта. Тучи набухали тяжелыми фиолетовыми и темно-синими гребнями, разбрасывая сиреневую пену, словно готовясь разразиться дождем. Солнце иногда показывалось и окрашивало верхушки туч в пушистую зелень или белое золото. Между лохмотьями облаков проглядывало голубое небо. Вайзарды, арранкары, шинигами, люди собрались у огромного зампакуто. Кто бы мог подумать, что их объединит общий враг. Ичимару тоже был здесь. Он догадывался, ради чего. Последнее испытание – как он отнесется к казни любимого тайчо? Один неверный шаг, и он последует за Айзеном. Ичимару связали руки за спиной, и накинули удавку на шею. Ошейник был обычный – красный, с ответвляющимися ремнями-поводками, за которые его и держали. Справа у локтя торчал Хицугая. Изуру стоял чуть слева и позади – его верный оруженосец с Вабиске и Шинсо за поясом, как самурай с катаной и вакидзаши на старой гравюре укиё. Зампакуто передадут Гину после казни – если бывший капитан третьего отряда докажет, что верен Готею. Выходка в Башне Раскаяния и так достаточно его скомпрометировала; но судьи решили, что он действовал в их интересах – добивался, чтобы преступник рассказал про Камень. Никогда Ичимару Гин не действовал ни в чьих интересах, кроме своих собственных. Он сделал выбор – предал Айзена Соуске. Но он не хотел его смерти. Смерть Айзена значила смерть для кицуне. Договор был скреплен кровью. Эспада мрачно взирала на бывшего соратника. Их не устраивало решение Совета. Они хотели получить Ичимару себе. Арранкары согласились сжечь Айзена. Урахара соврал им, что Хогьёку – если он слился с душой – не сгорит. Неужели они до сих пор не поняли, что идут на поводу у шинигами? Мальчишка Куросаки хмурился и беспокойно поглядывал на помост. У него инстинкт всех спасать, но сегодня ему не дадут ничего сделать. Рядом с ним – малышка Рукия с братцем. Выздоровела, крошка. Эти удержат. А беспокоится – правильно делает. Он, конечно, герой, да только подневольный. Избавятся от него шинигами с Урахарой, как только представится возможность. Вайзарды держались особняком. Изгнанники были напряжены, словно хотели поскорее покончить с формальностью и смыться, пока судебная система Сейрейтея не принялась за них. Понятное желание. Сначала зачитывали приговор. Гин прослушал внимательно вступление: «Айзен Соуске признан виновным в убийстве членов Совета 46, попытке свержения Короля, в попытке убийства Кучики Рукии… – потом заскучал, отвлекся и только вылавливал из речетатива знакомые имена, – Хинамори Момо, Хицугаи Тоширо, Комамуры Саджина, Абарая Ренджи, Куросаки Ичиго, Иноуэ Орихиме…» Шинигами почти никогда не называли Короля – богом. Богохульство – звать его имя. Вдалеке показалась процессия. Гин повернул голову и смотрел, как фигура в белом кимоно и с красной петлей вокруг шеи, окруженная стражниками, неумолимо приближается к холму Сокьёку. Взгляды были прикованы к преступнику. В любой момент могло произойти непредвиденное: Улькиорра кинулся бы спасать владыку… Айзен оказался бы ненастоящим… Меносы полезли бы с неба… Или открылись бы врата в Ад… Процессия добралась до холма. «Тайчо, – мысленно подтолкнул Гин. – Ну, где ваше «пора» и «я встану на небесах»?» Айзен прошел молча, даже не повернув головы. Гин нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Его тут же потянули за путы – не дергайся. Изуру положил руку на плечо ободряюще. – Все в порядке, Ичимару-сан. Он этого заслужил. Преступника оставили у подножия высоких столбов. Стражники заковали ему руки и ноги в кандалы. Айзен оценивающе посмотрел на высившийся перед эшафотом жезл зампакуто. Все было почти как тогда, на казни Кучики. Два мощных деревянных столба, соединенных у самого верха брусом. Огромная алебарда Сокьёку, удерживаемая соломенными священными канатами с колыхающимися на ветру бумажными оберегами-фуда. Карательный отряд замер полукругом перед эшафотом, ожидая команды отпустить канаты и снять печать с зампакуто. Лиса грызло беспокойство. – Айзен Соуске, – старик Ямамото выступил из шеренги капитанов, опираясь на клюку, подметая бородой пыльную землю. – Ты согласен со всеми обвинениями? – Согласен, – он гордо поднял голову. Ветер трепал волосы и рукава кимоно. – Тебя сожгут на Сокьёку согласно решению Временного Совета от Общества Душ и Эспады от Уэко Мундо. Твоя душа больше не возродится. Имя сотрут из истории. Твои последние слова? Карие глаза встретились с зелеными лисьими. Их было трое предателей. Счастливое число. Трое – не один. Ямамото повысил голос: – Есть тебе что сказать? Айзен перевел взгляд на генерала и улыбнулся. В уголке рта блеснула кровь. «Проволока! – Гин закусил губу. – Ну же, Соуске, времени не осталось!» – Вопрос, если позволите. Какой сегодня ветер? Капитаны Готея и Эспада в удивлении посмотрели на него, ожидая подвоха. Первым пришел в себя Укитаке. – Западный был с утра. – Восточный, – Кёраку обслюнявил палец и поднял вверх. – Уже восточный. Зачем тебе? Айзен поднял голову и посмотрел на острие Сокьёку. – С востока, значит. Не тяните, генерал. Люди мерзнут. Ямамото фыркнул в бороду. По его команде шинигами из Онмицукидо, возглавляемые Шихоуин Йоруичи, сняли кеккай. Слетели канаты, приковывающие длинную алебарду к земле. Зампакуто вспыхнул мгновенно, обдав присутствующим жаром и снопом искр. Все непроизвольно сделали шаг назад. Кандалы на руках потянули Айзена вверх, навстречу раскрывающей крылья огненной птице. Гин дернулся. Все тогда дернулись дальше от ослепляющего жара и искр, но Гин дернулся к Айзену. Рука лейтенанта соскользнула с плеча, и Изуру пришлось вцепиться в путы и потянуть пленника за собой в толпу. На шее захлестнулся ошейник. Гин поспешно шагнул назад. «Тише, Гин! – прикрикнул на перепуганного себя. – Сейчас Айзен-сама покажет фокус…» Но секунды умирали, а чуда не происходило. Арранкары молча наблюдали за создателем. Фигура в белом продолжала подниматься к небесам, и вот уже птица заметила жертву и развернулась в небе, огненным ветром прижимая толпу к земле, поднимая клубы пыли. Все смотрели ввысь, не отрывая глаз от распятой фигуры. Искры вонзались в белую одежду преступника, в голые щиколотки. Гин завертел головой, не зная, чего ожидать. Но ничего не было. Гарганты не рвали небеса. Земля не разверзалась под ногами. Арранкары были недвижимы. А Айзен – он просто поднимался сквозь языки пламени, закрыв глаза. И Гин отчетливо осознал, что это все. Башня забрала все его силы. Ему не спастись. Накатила паника. Сокьёку убьет его. Он не вернется с очередным восстанием. И никакого Эмма-о Гин не увидит. Лис сдохнет здесь, в Обществе Душ… По ушам ударил хищный крик Сокьёку. И следом за ним воздух прорезал вопль: – Соуске! Все обернулись. Кричал Гин. Кира в панике вцепился в путы и дернул так, что еще чуть-чуть, и шея бы переломилась. Только бы заткнулся. Но Гин рвался из рук и выл. Как лис, которому опалили хвост. – Остановите! Хицугая пытался удержать обезумевшего Ичимару. Волна черных одеяний метнулась к нему, сбила с ног, накрыла с головой. Гин рухнул, погребенный под шинигами. В голове стучала одна мысль – Айзен не должен умереть. И хотя сейчас разумнее было бы спасать себя, но ведь… Но ведь он дал обещание, а обещание для кицуне дороже собственной шкуры! – Я отдам вам Хогьёку! Улькиорра!!! Вытащи его оттуда, дырявая тварь! Шинсо! Шинсо услышал. Белая змея выпрыгнула из ножен, обвилась вокруг Киры и заставила его выхватить катану и разрубить повода. Хицугая и шинигами кинулись скрутить лейтенанта. Гину только и надо было, чтобы все на миг отвернулись. Серебристый лис выкатился кубарем из-под ног в клубы пыли, отряхнулся от веревок, обернулся человеком. Шинсо лентой по земле скользнул к нему с вакидзаши в зубах. «Что же ты творишь, лис?!» Шинигами опоздали на долю секунды. Гин взвился навстречу Сокьёку с зампакуто в руке. Айзен не видел и не слышал, что происходило внизу. Он заколдовано смотрел в огромные глаза жар-птицы. Отблески пламени играли на лице, плясали в зрачках и на волосах. Ветер раздувал рукава, и бросал искры. Из-за резвящегося пламени казалось, что его губы шевелятся. Птица издала еще один пронзительный крик и ринулась вперед, принимая жертву. – Пристрели, Шинсо! – бубенцы на запястьях пронзительно зазвенели, запечатывая рейацу. Банкая не получится, а он бы не помешал... Белая молния впилась в шею огненной птицы. Ичимару оказался напротив распятого Айзена. Может быть – вдруг – Шинсо выдержит удар миллиона зампакуто – ведь выдержал же зампакуто этого мальчишки, Куросаки Ичиго. Шинсо не выдержал. Взмах огненного крыла, и волна пламени выбила меч из рук. Птица яростно клюнула – жар отбросил Гина вниз, на черную землю. Он крепко ударился и остался там лежать. Вспышка озарила небо за спиной – это сгорела душа Айзена Соуске. Дыхание перехватило, словно отрубили. Запоздало подумал – не туда он стрелял Шинсо… Птица с криком развернулась и понеслась вниз на обидчика. Пустота. Рейацу исчезло. Кто-то схватил Гина за плечи, вздернул, кто-то читал заклинание печати, жаркий ветер с неба донес сноп искр – все, что осталось от души Соуске… Глаза резало от пламени. Холодная рука опустилась на горло Ичимару. Железным тиском сдавила. Перед глазами заплясали звезды, и в наступающей темноте сверкнул синий взгляд и знакомый оскал. Кажется, от него что-то требовали. Хогьёку, наверное… На волосы и лицо оседала пыль. Он сам его проклял. Кто ж знал… Чтоб тебе гореть на Сокьёку, Соуске! Гин потерял сознание. Присутствующие на казни клялись, что Айзен молчал до конца. Впрочем, были и те, кто утверждал обратное. Что вроде бы он кричал чье-то имя. Те, кто наблюдали издалека, еще долго пересказывали, как разъяренная огненная птица порхала над полыхающими балками на холме Сокьёку – зрелище было незабываемое. Впрочем, кого казнили, мертвые души так и не узнали. Капитана пятого отряда больше не существовало ни на одном документе – ни в списках выпускников Академии, ни в списках Готея, ни, тем более, в летописи Сейрейтея. За одно упоминание о нем или его деяниях на территории города сажали в карцер. Имя заклеймили позором – рожденным в Сейрейтее носить его было запрещено. Гин пришел в себя в Башне Раскаяния. Взглянул в исчезающий в вышине проем с винтовой лестницей и закрыл глаза, не желая больше его видеть. Холодные пальцы гладили висок. На щеку опустился пушистый локон. Запах фиалок. – Ох, Гин... Кажется, его оплакивали. Видимо, скоро снова допрос. Ичиго резко обернулся, когда за вошедшим захлопнулись сёдзи. Шинджи мрачно взирал на товарища из-под козырька кепки. – Мы уходим. – Куда?! – Прочь отсюда. На улице стремительно темнело. Вот уже густая тьма заползла в древний сад в поместье Кучики. Небо над забором затянула фиолетовая дымка. Скоро, совсем скоро, наступит ночь. – Ты пойдешь с нами, Ичиго. – Зачем? Я не понял – чего вы испугались? Война закончена… – Вот именно, и теперь мы не союзники шинигами, – Шинджи стащил ботинки и, не выпуская их из рук, быстро пересек комнату. – Айзен сдох. Хогьёку у Ичимару. Эспада будет клянчить камушек у шинигами. Те, может, и отдадут, но сначала вытрясут из пустышек всю душу, – он задрал ногу и пяткой отодвинул фусума. – Мы уходим. Кучики ждет нас у Врат. Мы свалим, прежде чем Совет примется решать и нашу участь. А ты, Ичиго, так и будешь пешкой в игре Урахары? – Псих, те че несешь?! – Куросаки, вспыхнув, прыгнул к конопатому вайзарду с намерением поколотить. Тот даже не моргнул. – Ты можешь взять ее с собой или попрощаться с ней навсегда, – он кивнул в сторону коридора. Ичиго замер: – Хирако, о чем ты?.. – Куросаки, ты больше не сможешь вернуться в Общество Душ, как ты не понимаешь? Эспада теперь подчиняется Совету. Я не хочу, чтобы с вайзардами случилось то же самое. Ты сделал все, что мог… Время отступать. Наступила тишина. Ичиго переваривал услышанное. И в этой тишине раздался тихий голос, и на пороге возникла Рукия: – Беги, Ичиго, – Лицо у нее было непроницаемое, как у старшего братца, только огромные серьезные глаза смотрели иначе, живее. – У тебя своя жизнь. Хирако-сан, позаботьтесь о нем, прошу вас, – и девушка резко развернулась и исчезла в шумпо. – Рукия!.. Шинджи кивнул и бросил свои ботинки. Ичиго не успел даже обернуться, когда вайзард размахнулся и огрел его рукоятью катаны по затылку. Мальчишка упал на пол без сознания. – Ну и где вас носило? Хренов тупица, просили же не задерживаться. – Заткнись. Он тяжелый. – Быстро во Врата, пока не заметили. – Кучики-тай… – Молчать. Живо. – Прощайте. И – спасибо. – Но Кучики-тайчо! Это же нарушение… Совет не одобрит… – Вайзардам не запрещалось покидать Общество Душ, Ренджи. Я возьму на себя всю ответственность. Запечатай Врата… И сделай мне крепкого чаю, когда мы вернемся в офис. Его не допрашивали. И выпускать из Башни не собирались. Пришел Изуру. – Вам вынесли новый приговор, – жестко сказал он. Слова разлетелись эхом. Гин молчал. Догадался. – Скажите, где вы прячете Хогьёку. Он растянул губы в улыбке. – Зачем вы солгали на суде? – непримиримо. – Вы такой же преступник, как он, и всегда были с ним заодно. Рука до сих пор гудела. Сломал, наверное. Кира ждал, а потом повернулся и пошел прочь: – Ичимару Гин, вы будете заточены в Башне Раскаяния на три сотни лет – достаточный срок, чтобы подумать над тем, как искупить грехи. Это наш последний разговор. Когда я выйду, Башня будет запечатана… Но Совет согласен предоставить альтернативу. Хогьёку в обмен на свободу. Значительная пауза. А затем – жестко: – Вы будете продолжать молчать? – ...ди на~хуй… Двери закрылись со скрипом, и наступила звенящая тишина. – Поздравляю вас, капитаны Готея 13, – Ямамото обвел взглядом собравшихся. – Мы победили. Капитаны встали привычным строем в два ряда. По левую руку – Сой Фон, Унохана, Кучики, Кёраку, Хицугая и Куроцучи. По правую, уже привычно, капитанов было меньше: Комамура, Зараки, Укитаке. – Эта победа далась нам нелегкой ценой. Мы потеряли много бойцов… С Уэко Мундо заключено перемирие. Эспада согласилась на наши условия. Урахара вскоре отправится в Лас Ночес на поиски Хогьёку… Сой Фон презрительно фыркнула. Кёраку закатил глаза, словно поддакивая «а у них был выбор?» – К сожалению, вайзарды сбежали, – Ямамото метнул острый взгляд в сторону Кучики, – и мы не смогли с ними договориться о сотрудничестве. Однако я рад сообщить, что отныне Общество Душ возвращается к прежней мирной жизни. Но расслабляться не советую. Он вздохнул и продолжил: – Предлагаю утвердить кандидатуры новых капитанов… – Ямамото-сотайчо, – неожиданно перебил его Укитаке, – мы обещали Хогьёку арранкарам. Можно, по крайней мере, взамен отдать им Ичимару… – Ичимару по договору принадлежит нам, и решение Совета насчет него я оспаривать не буду, Джуширо, – твердо сказал Ямамото. – Эспада также не опротестовывала решение судей. Уэко Мундо остается под их управлением с условием, что они будут не допускать прорывов в мир живых и Общество Душ. Тяжбы внутри Эспады не касаются нас. – Зато шинигами очень на руку, если все арранкары со злости перебьют друг друга, – промычал Шунсуй под нос. Кучики, стоявший рядом, посмотрел на него искоса, словно намереваясь что-то сказать, но промолчал. Когда в зале вновь воцарилась тишина, генерал продолжил: – На должность капитана девятого отряда назначаю Хисаги Шухея… В Башне хорошо. Тихо. Очень тихо. И не чувствуется рейацу. Вокруг – лишь давящая пустота. Это так хорошо, что даже вставать не хочется. Да и незачем. Идти, искать – для чего оно все? Конец-то, он один. Не грустный и не счастливый. Он просто конец. А эта сказка еще не закончена. «Неправда, Айзен-тайчо. Для вас она закончилась. А один идти против всех я не могу». Казалось, прошло не меньше десятка лет, прежде чем он поднялся с холодного каменного пола и добрался до винтовой лестницы. Если подняться на пару десятков ступеней, то видна полная луна. И свет такой яркий… Он медленно полз вверх по ступенькам. Каждое движение забирало силы. Это здесь – серебряное пятно на полу. Гин погрузил в него ладони, как в воду. Действительно, ярко. Для кицуне лунный свет – пища. Здесь пахло человеком. Кровью. Если постараться, то можно найти бурые пятна, въевшиеся в кладку. Он сидел, опираясь о стену. Там послание в камне – кто-то долго торчал в этой Башне… Гин провел ладонью по стене. Где-то здесь. Не стерлось до сих пор – ничего не меняется в Башне. Давным-давно он вырезал его гранями кандалов. Заняло не один десяток лет. Пальцы зацепились за трещины – оно. Значит, не напрасно… Лис сощурился, пытаясь разглядеть в тусклом свете написанные тысячу лет назад слова, и улыбка прорезала лицо напополам. Катаканой: «Гин», «Соуске». И кровью знак плюса. Он глухо рассмеялся шутке. Здесь был Гин. И Соуске. Высек, чтобы не забыть, как звать. Его. Себя. На камне рядом разлилось бурое пятно. Лис обнюхал камень, лизнул. На пол посыпалась высушенная, но еще соленая кровь. Он мягко опустился на четыре лапы. Заныла треснутая кость. Если закрыть глаза, то можно вдыхать медный запах и представлять, будто Соуске еще здесь. И на душе легко… Он упал рядом, свернувшись в клубок, прижав пушистые уши к голове и спрятав острую морду за тремя серебристыми хвостами. Спать и спать, утопая в лунном свете. конец первой части