Годовщина безумия.

Сейчас все вокруг казалось едва уловимым; быстрый стук каблука о паркет отдавался эхом в сознании, как, впрочем, и шуршание атласа бальных платьев, которые все присутствующие барышни надели лишь ради одного-единственного приема, чтобы потом, когда этот вечер останется где-то очень далеко позади, вспоминать с трепетом и некой досадой. Быть может, даже со злостью. Потому что знают — ничего подобного в их жизни больше не произойдет. Дарья и не помнит, когда в последний раз ей приходилось танцевать. Разумеется, каждый раз это ощущается совершенно по-новому. Но даже спустя столько времени она помнит. Кажется, прошло так много лет, а она может поклясться, будто это было вчера. Все та же музыка, тот же огромный зал, те же звонкие удары хрустальных бокалов и въедающийся под кожу заливистый смех; все это превращалось в бесконечный поток бессвязных образов, ярких вспышек, от которых кружилась голова. Рука Салтыковой невесомо, но все же уверенно коснулась позвоночника Ее Величества, вызвав вполне ожидаемую реакцию; тело пробило волной мурашек, и Екатерина сильнее прогнулась в спине, словно желая оказаться еще ближе к той, кого совсем недавно клялась казнить без разъяснений. Золотистый шелк юбки скользнул по обнаженной коже, в спине отозвалось неприятной болью. Катерина невольно сжала чужую ладонь, стараясь удержаться на ногах. Даша не позволила ей упасть, обхватив за талию, и притянула ближе. На какое-то мгновение Кате показалось, будто все вокруг исчезло. Она смотрела ей в глаза, и где-то глубоко зарождалось безумное желание утонуть в этом темно-лазурном омуте чужого сумасшествия. Если бы это было возможно… — Где же Вы этому научились? — полушепотом спрашивает государыня, подходя почти вплотную. Дарья в ответ только чуть улыбается. Не стоит говорить. Сейчас до этого нет никакого дела, да и ей это ни к чему. Прошлое лучше оставлять за закрытыми дверьми, не правда ли? — Ты не хочешь знать, — одними губами произносит помещица, медленно ведя пальцами вниз по ее обнаженному плечу. Ей невероятно идет это платье. Золотой шелк, декоративный корсет на оттенок темнее самой ткани, обшитый чем-то вроде бархата; волосы, по обыкновению, собраны в сложную прическу. Екатерина всегда подходит к выбору образов на особые случаи со всей серьезностью, и смотрится это просто великолепно. Спустя какую-то долю секунды музыка останавливается, будто бы неожиданно; все произошло так быстро — чувство неимоверной легкости накрыло полностью, не оставив возможности сопротивлению. Впрочем, сопротивляться никто и не думал. Катя сама не заметила, как обхватила руками ее шею, оказываясь слишком близко. Опасно, непростительно близко. А спустя секунду подалась вперед. Чужие губы пропитаны табаком и терпким кофе; Дарья целует глубоко и жадно, заставляя Катерину признать над собой ее власть, обнимает за талию, сжимая до хруста костей. Сейчас им обеим плевать на то, что вокруг собрались сотни людей, что так яростно и, возможно, с негодованием наблюдают за тем, как на их глазах совершается грех. И от осознания всей абсурдности поступка в груди что-то опасно сжимается. Часы бьют полночь.

***

— Жалеешь, что рискнула тогда? — спрашивает Даша, ставя на прикроватную тумбу чашку черного кофе. Катя всегда пьет его ужасно крепким, без сахара, но при этом непременно со сливками. То, что раньше казалось странным, превратилось во что-то обыденное. Со временем эта привычка императрицы передалась и Салтыковой. «С кем поведешься…», так ведь говорят? Что правда — то правда. — Вовсе нет, дорогая, — шепчет Екатерина, крутя на безымянном пальце подаренное Дашей той ночью кольцо. Простое — гладкая полоска серебра. Но Катя уже пять лет носит его, не снимая. — Это был лучший танец в моей жизни. Сегодня пятая годовщина их совместного безумия.