Шуршание фольги ощущалось хрустом человеческих костей, которые, словно спички, разламывали пополам. Наверняка, именно с таким звуком Ганнибал Лектор разделывал своих жертв, чтобы потом съесть их нежное мясо. подать их нежное мясо к столу.
— Образ дьявола-искусителя в кинематографе представляет собой сложную драматургическую конструкцию, позволяющую не просто отображать мифологизированный образ на экране, но и создавать сложный характер, чье взаимодействие с остальными персонажами расширяет семантическое значение киноистории…
«Бабаевский» с апельсином. Отменная марка. Вкусная, натуральная, а не сомнительная пластилиновая мастика, как «Альпен Гольд».
— Дьявол как архетип в кинематографе склонен к манипуляциям, которые являются условной формой игры, затеваемой с одной целью, — голос Наума Семеновича маной разносился по аудитории. — Доказать свое превосходство и могущество. Он прибегает к любым уловкам, воздействуя на слабости жертвы, но сохраняет свои истинные намерения под маской, которую с легкостью меняет в зависимости от характера воздействия на жертву…
Блестящая плитка с бронзовыми крапинками. Не отличить от могильной плиты из карельского гранита — такую Катя однажды видела на кладбище, когда они всей семьей еще ездили туда на годовщину смерти дедушки.
— В качестве примера рассмотрим сцену из «Заводного апельсина» Стэнли Кубрика. Все же смотрели? Помните момент, где Алекс со своими приятелями идет по набережной и думает о том, что теряет власть в коллективе, и тут из окна до него доносится музыка? Так вот, герой осознает, что это «думанье для глупых, другие же используют вдохновение, как Бог подсказывает». И он внезапно нападает на друзей, бьет их тростью, ранит руку ножом одному из них. Спонтанная агрессия позволяет Алексу повысить свой авторитет…
Обязательно нужно жрать её при мне?! До дома что ли, не судьба потерпеть?!
— Т-с, будешь? — спросила Полина и пододвинула шоколадку.
Катя рефлекторно потянулась, но тут одернула себя. И, не повернув головы, тихо ответила:
— Не хочу. Ты слушай давай, а?
— Аспирант Наумыча потом кидает все лекции пдфом. — Подруга отломила квадратик подтаявшей плитки и положила в рот. На её пальцах остались коричневые отпечатки. — Тебе необязательно конспектировать.
Катя была одной из немногих, записывающих слова преподавателя по «Принципу построения фильма». Полина говорила правду: конспектировать было необязательно. Но Катя глотала лекцию с необьяснимой жадностью, и ей отчаянно хотелось прочно впечатать в память каждую мысль.
А вот Полю явно поглотил голод другого рода.
— Данный пример наглядно демонстрирует внутреннее противоречие главного героя в мыслях и поведении, что делает его образ неоднозначным. Следует также отметить, что в экранизации «Заводного апельсина» образ насилия в лице героев эстетизирован, так как художественное решение их внешнего вида выглядит театрализованным и лаконичным, что позволяет авторам создать на экране современный мифологический образ зла…
Клац! Очередная шоколадная полоска разломилась на две пары слипшихся квадратиков, и одну из них Полина закинула себе в рот. Секунда — и раздавшийся хруст заставил Катю заерзать на стуле.
— Тебе Тим не писал? Где его носит? — облизнув пальцы, Поля повернулась к ней. — Нам уже пора определяться с темой курсового фильма, он обещал выручить.
У правого края розовых губ подруги виднелось блесятщее темное пятнышко. В плохо освещенной аудитории впору спутать со следом от влажного грунта.
Она когда-нибудь наестся?
— Нет, не писал. Наверняка проспал опять, ты ж его знаешь.— Катя сглотнула. Вязкая слюна показалась удивительно сладкой. — А ты что, уже определилась с идеей?
Подруга между тем достала из сумочки влажные салфетки, вытерла лицо, а затем смяла белый лоскут вместе с оберткой в серобуромалиновый шар. Нарисованная апельсиновая долька наслоилась на разлинованную позолоту.
Наконец-то.
— Да. В моем дворе тусуются сумасшедшие фанатки кей-попа — поверь, отличный сюжетник, даже особо париться со сценарием не придется. Договорюсь с девчонками, Тим подснимет один день из их жизни — и вуаля! История готова! Добавлю только щепотку драмы для накала, не документалка все же.
Поля говорила о своей идее с таким гордым азартом, будто собиралась снимать целого «Лоуренса Аравийского», ни меньше.
— Как у тебя все схвачено… — тихо сказала Катя, понурив голову. Мысли о собственном курсовом фильме заставили её окончательно отвлечься от лекции. Долгих лет жизни аспиранту Наумыча, регулярно выручавшему невнимательную половину группы.
— А ты что придумала? — резонно поинтересовалось Поля, заправив прядь за ухо.
— Слэшер о шоколадке-убийце.
— Серьезно? — от удивления Егорова аж подпрыгнула.
— Конечно. — Было не ясно, злость клокотала за ребрами из-за простодушия подруги или от голода, который никак не удавалось задушить. Закатив глаза, Катя продолжила: — Да шучу я. Не знаю, пока как-то не думала.
Думала. Просто вода в её колодце креативности стухла, и теперь оттуда воняло тухлой банальщиной.
Страницы в тетради для заметок были исписаны вдоль и поперек в поисках зацепки, но сюжет прятался от Кати с козлиным упрямством Андрея, который игнорировал её уже второй день. Придурок, видите ли, обиделся.
— Ты чего? — голос Поли заставил встрепенуться, а мстительное ликование в душе сгинуть, подобно заляпанным кофейным стаканчикам, которые уборщицы в университетском кафетерии регулярно убирали со стола.
«Завтра в семь вечера жду тебя в клубе», — произнес вчера Илья на прощание, а Катя до сих пор не могла это осмыслить.
Полине она о своей затее так и не рассказала.
— Да все ок. Андрей, как всегда, испортил настроение, — со вздохом ответила Катя.
Подруга закатила глаза.
— Боже, что опять-то? Вы хоть минуту способны не ссориться?
Скоро мы вообще будем видеться только по праздникам.
— А ты поживи с ним хотя бы день. Посмотрю, что с тобой будет.
Катя мигом устыдилась тому, что огрызнулась. Но Поля, впрочем, не уловила ее нападок.
— Ну что ж, на сегодня все, — Наумыч наконец объявил об окончании лекции. — Более подробно разберем эту тему на семинаре с каждой группой. К слову, напоминаю: к концу месяца все должны определиться с темой курсового фил…
Пам-пам. Сигнал «одно новое сообщение».
— Ой, это Тим! — Пялясь в экран своего телефона, Полина воскликнула с такой радостью, будто речь шла не об их друге, а о корейском айдоле. — Он проспал, я так и знала. Гоу в кафетерий, мне надо с ним переговорить о съемках. Плюс перекусим че-нить.
На языке так и зудели слова о недавно съеденной шоколадке, однако Катя покорно проглотила их. И ощутила в желудке наполненность, пусть и на миг.
Покинув аудиторию, они спустились на первый этаж и через пару минут оказались в кафетерии. Людей там было немного: студенты, как это часто бывает, не особо жаловали первые пары, и многие, подобно Тиму, предпочитали проводить это время в кровати. Катя охотно бы последовала их примеру, если бы не страх перед сессией, которая чудилась неделями истязаний. Смех смехом, но однажды ей даже приснилось, как их ректор и по совместительству преподаватель «Истории кино» Жанна Бессмертная обернулась на экзамене Носферату в исполнении Макса Шрека и начала с упоением пить Катину кровь. Хотя метафорически это происходило почти с каждым студентом на ее паре.
Аромат выпечки, смешавшись с запахом дешевых сосисок, мигом ударил в нос, но решить для себя вкусен он или ужасен, было трудно. В животе урчало, пускай даже перед выходом Катя впопыхах запихнула в себя два вареных яйца.
Тима они нашли, сидящим за столиком в самом углу. Он не был интровертом, но всегда стремился отгородиться от толпы. Возможно, подработка кальянщиком в ресторане являлась всему виной.
Подперев подбородок рукой, друг досыпал оставшиеся до следующей пары минуты, но Поля безжалостно лишила его этой возможности.
— Бу! — воскликнула подруга, тронув Тима за плечо. Тот вздрогнул и мигом ожил.
— Бля, ну я же сказал, поговорим позже. Дай поспать, а! — взмолил Тим.
— Сдадим проекты, хоть в спячку впадай, — отрезала Полина, расположилась на стул рядом. Катя неуклюже плюхнулась на последний свободный.
— Да я уже понял, что теперь навечно у вас в рабстве. Катюх, если нет сюжета, то вот тебе идея: две девушки похищают и держат в заложниках хача. Ну а что, необычненько, смело! И будет полное право указать во вступительных титрах: «Основано на реальных событиях».
Раньше Катю бы позабавил подобный сюжетец, однако встреча с Алладином заставила покоробиться от подобной шутки. Прочувствовав на себе, какого это, когда к тебе пристают против твоей воли, ее не тянуло креативить на эту тему.
— Звучит как очень плохая пародия на и без того дурацкий «Кто там?». С мусульманской версией Киану Ривза, — сказала она, на что друг смиренно пожал плечами, как бы принимая весомость ее аргумента.
Национальность Тима, который в свидетельстве о рождении был записан Теймуром Низамовичом Мусаевым, не была для него больным местом. Он всегда сам с некой агрессией называл себя «хачом», и Кате казалось, что таким образом он бил первым, не давая себя уязвить. Тим был родом из Дагестана и обладал смоляными волосами, густыми бровями, небольшой бородкой, удачно подчеркивающей его маскулинность и жутко идущей ему в его двадцать. Он не стыдился своих корней и охотно шел на контакт с ментами, когда те проверяли у него документы. Однажды Тима остановили прямо при них с Полей, когда они все вместе возвращались из универа, и разочарованность на лице «блюстителей правопорядка» походила на гримасы из второсортных сериалов от «ТНТ». С российским паспортом и пропиской Тим не попадал под категорию «понаехавший черножопый». А студенческий РГИКА и учеба на операторском факультете окончательно затыкали ментам рты.
C Тимом их в прошлом году свел жаркий спор с Камилем, старостой группы, который разгорелся на большом перерыве между парами. Тогда на премию «Оскар» вновь номинировали Мерил Стрип, но актрису прокатили со статуэткой. Камиль был просто в бешенстве от такого исхода.
— Академия наградила очередную актрисульку, которая тупо поебалась с каким-то продюсером, — он говорил это с такой уверенностью, будто лично присутствовал при звездном соитии. — Представляю, какого было Мерил от такого унижения. Ее гениально сыгранную роль предпочли дешевой шлюхе, которая всю красную дорожку выставляла сиськи напоказ.
Катя и сама считала, что забравшая статуэтку актриса была намного слабее остальных претендентов, однако такой откровенный сексизм вызывал в душе злость.
— У твоей униженной Мерил уже есть три «Оскара», всемирная слава и крутые гонорары. Не бедняжка, уж точно, — парировала Катя.
— Вот именно, — согласилась Полина. — Сомневаюсь, что после премии ее нашли рыдающей в туалете. Будь я Мерил, то курила бы в этот вечер бамбук и тупо кайфовала от внимания.
Казалось, можно на этом закончить, однако неугомонный староста был настолько одержим своей леди, что счел своим долгом броситься на ее защиту.
— Думайте, что хотите, но мне противно, как в Голливуде все прогнило. Такие великие дивы, как Мерил Стрип, Изабель Юппер, Джуди Денч играют гениально каждую роль, а вместо этого главной кинопремией отмечают каких-то шалашовок типа Дженнифер Лоуренс, — имя и фамилию неугодной «актрисульки» Камиль аж выплюнул.
Богатая, знаменитая и несомненно красивая Дженнифер, знать не знающая о существовании Камиля Грибкина из Москвы, по-любому в ответ бы рассмеялась. А вот Кате почему-то в тот миг захотелось поставить дебила на место.
Но тут за их спинами раздалось хриплое:
— Тебе че за дело, кто с кем ебется? — Катя обернулась и увидела черноволосого парня, который, держа в руках камеру и потертый штатив, с высокомерием смотрел на старосту. — С таким интересом у тебя самого явно кое-где чешется.
Пренебрежительный тон Камиль не заметил.
— Да потому что это главная премия киномира! И меня волнует, как она с каждым годом все больше пробивает дно! — Грибкин сжался, но был несгибаем. — Противно, как величайших актрис унижают всякие шлюхи, которые заработали себе славу не талантом, а умелой мохнаткой.
Камиль грезил о своем фильме и вел канал в телеграмме о кино, но все его отзывы походили на обидные пасквили, где неугодных автору селебрити тут же отправляли по нож. «Марго Робби — не актриса, а обычная шлюха», «Очередная телочка наработала ротиком незаслуженный «Оскар» — у Камиля все поголовно сводилось к
вот этому. Только любимая Мерил была истинно святой.
Порой Кате казалось, что Камиля однажды просто кто-то обидел. Кто-то явно женского пола, лет так двадцать пять или тридцать. Однако сказать ему это она постеснялась. А вот Тим — нет.
— Слышь, фильтруй выражения, — он начал тихо, но грозно. — Ведешь себя как последний идиот. Если тебе не дают, это не вина остальных.
— Я лишь говорю то, что думаю. Не лижу жопы, как некоторые. — Грибкин бросил взгляд на них с Полей. — Буду я еще называть актрисами всяких шаболд.
Подруга скривилась:
— Меня сейчас вырвет. Какой же ты мерзкий.
— Да у него явно комплексы. — Тим улыбнулся, и Грибкин вмиг стал для них невидимкой. — Просто забейте. Чего спорить с лохом. Пошлите лучше за кофе. Я, кстати, Тим.
Камиль тогда еще что-то проблеял, вроде бы «Иди в пизду, ты, мерзкий хачик!», но Тим даже не дрогнул. Его толстокожесть до сих пор восхищала. Саму Катю трогало мнение каждого. Только скажи ей что-то обидное — это ее сразу сожрет.
С той поры их стало трое, Поля тут же сцапала Тима, но оно и понятно. Тот был слишком классным. Дружить с таким парнем, это ведь круто. Даже теперь спустя год.
— Тебе не пора на занятия? — Катя ткнула его в плечо локтем. — Ты ведь и так проспал первую пару.
Друг отмахнулся.
— Да пофиг, посплю еще часик. Че мне там делать, я уже всю теорию монтажа вызубрил. Сдам сессию в этом году без проблем.
— Ладно уж, подрыхни еще… м-м-м… секунд тридцать! — Восклик Полины прозвучал словно милость. — А мы сгоняем за пирожками и кофе. Тебе принести?
У них самих между первой и третьей парой было окно, так как Георгий Валентинович, преподаватель по режиссуре, отсутствовал вторую неделю.
Тим молча кивнул, и его голова вновь рухнула на стол.
Они подошли к стойке буфета, еды на ней было навалено с горкой: слойки с желтым спекшимся творогом, хот-доги с кетчупом, больше похожим на грязную кровь, и…
Запахи мяса и сахара смешались в единое — в животе заурчало.
Сладко. Противно.
Хочу. Не хочу.
Полина обратилась к продавщице за стойкой:
— Два латте, пожалуйста. И один капуччино. А еще вот те две булочки. Кать, а ты чего будешь?
Почему людям надо обязательно есть?
— Ничего, я завтракала.
Это правда. Отчасти.
А вообще, разве это так важно? Продолжила:
— Буду кофе, как обычно.
Нужно все держать под контролем. Катя выше тех, кто раз за разом дает слабину.
Продавщица развернулась спиной к кофемашине. Аппарат за ней зашипел словно масло во время жарки, и вскоре из насадки полился напиток.
Они вернулись к Тиму за столик. Поля протянула другу стакан и пирожок, тот с неохотой вновь разлепил глаза.
— Держи, взяла с черной смородиной. Кать, может, тебе как-то помочь с проектом? До конца месяца осталось всего ничего. Нужна хотя бы идея.
Ответить сразу не вышло, так как сбоку раздался сонный жалобный стон.
— Ну-у, По-оль, я люблю с вишней.
— Тимочка, свои хотелки проговаривай ртом, — куснув булочку, Полина вновь обратилась к Кате. — Слушай, ты же тащишься от Брандо, так используй это. Например… хм, ну допустим, в центре фильма молодой студент, который решает подробно изучить его знаменитый актерский метод. Он погружается в роль и начинает переживать те же эмоции и конфликты, что и персонажи Брандо. Вуаля, готовый сюжет!
Перекусывая, друзья перемазали губы в перетертой смородине. Кислой, наверное.
— Хм, интересно, — задумалась Катя, глотнув кофе. Вздох облегчения. Пустота начала притупляться. — Можно покопаться в том, насколько актеру легко перейти грань между вымышленным миром и реальностью.
— Да-да! — Доев, кивнула Полина, в то время как Тим, чавкая, прожевал кусок рыхлого теста и вытер рот салфеткой. — Прям как в «Методе» с Пак Чан Уном…
Может тоже купить что-то в буфете? Вокруг все едят. Почему ей нельзя?
— Звучит, кстати, годно, — подметил Тим, сминая пакет с крошками. — Не скучно, как минимум. Такое точно одобрят.
— Думаете?
Друг кивнул. Пирожок, что он съел, был явно вкусным.
— Почему нет, интересная тема. Можно сделать отсылку на «Джокера» или «Черного лебедя». Ну или «Таксиста». Короч, сама выберешь.
Глоток латте. Еще один. Вскоре на дне стакана осталась плавать молочная пена. Теплая. Терпкая.
Безопасная. Вкусная. Нырнуть бы в неё с головой.
— Если что, я подумаю над операторскими фишками. Вообще можно подсмотреть, что-то у Антониони , — предложил Тим. — Допустим запариться, подчеркнуть длинными планами города одиночество и потерянность персонажа. В Москве депрессивных пейзажей навалом. Ау, Кать, ты с нами?
Встрепенулась. Выбила мысли из тела. Взглянула на Полю и Тима.
— А? Да-да… — Голова качнулась вверх-вниз, словно в шею вшили пружину.
— Ну-ну, — усмехнулась Полина. От её сытого вида стало аж завидно. — Ты же явно где-то витаешь. Так сильно с Андреем поцапались?
Со вздохом Катя рассказала друзьям о случившемся. Умолчала, правда, о боксе, Илье, своем глупом желании мести.
Знала — они не поймут.
— Воу, он бросает спорт. — В неверии Тим вскинул бровь. — Ниче се…
— Угу. И я опять окажусь крайней, уверена. — Катя пожала плечами. Окунув трубочку в кофейную впадину, она выписала на поверхности пены круг. — Мама возвращается из Питера сегодня. Андрей приказал мне молчать.
Полина нахмурилась, и, откинув волосы назад, скрестила руки на груди.
— Странно все это. Может, это из-за той Насти?
— Да ну нафиг! Ради девчонки отказываться от сборной? — Тим поморщился, а Поля тут же взбеленилась:
— А что в этом странного? Романтичный, смелый поступок! Прям как в «Истории Золушки».
Зачерпнуть горсть пенки со дна. Облизнуть кончик трубочки.
— Не смелый, тупой. Мы не в ванильных ромкомах. Деньги, карьера, успех — самое важное в жизни. А не сопли. Они не прокормят.
Трубочка вновь шпилем впечаталась в донышко. Легкие стали шариком с гелием.
Поджав губы, Полина картинно возвела руки к люстре.
— О-ох, ну почему все реальные парни настолько циничные… — И ткнула Тима в грудь указательным пальцем. — Ты — типичный пример, почему я ни с кем не встречаюсь.
Забрать все. Высосать каждую каплю.
— А ты перестань зависать в сериалах, — парировал Тим, усмехаясь. — Давно говорю, ты красивая, но не ищи дорамного кена. Понизь планочку.
Воздух со вкусом молочного кофе. От череды жадных вдохов горло сдавила петля.
— Я лучше буду одна, чем с кем попало. Зачем мне обуза в мои лучшие годы? Кать, ну скажи ему!
От испуга она встрепенулась, а пальцы оттолкнули стакан.
— Вы вечно спорите по любому поводу. — Катя расправила плечи и улыбнулась. — Но тут я на стороне Поли. Тим, отвяжись уже! Лучше направь энергию на что-то полезное. Завтра с тебя экспликация. Возьму пока вашу идею, но еще подумаю. Время есть.
В попытках подавить волнение её голос обрел твердость. Катя встала, и, взяв снова в руки стакан, направилась к урне у выхода из кафетерия. Желудок перестал урчать старым блендером, но от легкой слабости в теле Катя чувствовала себя порубленной на кусочки. Но оставлять голод на дне кофейной впадины она привыкла давно.
Выкинув стакан в контейнер, она хотела уже присоединиться к друзьям, которые, судя по возгласам, вновь о чем-то препирались, но раздавшийся перезвон колокольчиков из кармана толстовки заставил замедлить шаг.
Одно новое сообщение от Андрея.
«Мама вернулась»
***
Каждой дочери с рождения предрекают особую связь с матерью, общество так и кричит: «Лучше подруги для девочки нет!» Мысль резонна, любой хочется восхищаться женщиной, кто подарила ей самое ценное — жизнь. Но разве правильно, если оба родителя одинаково любят тебя, одного возвеличивать? Ведь от слов «Это же мама!» кажется, что свободы в выборе чувств просто-напросто нет. А ведь по-хорошему никто не обязан быть привязанным к матери. Как непременно и восхищаться отцом.
Катя любила Елену Вершинину, но между ними не было тех отношений, о которых трубили в рекламе. С мамой было непросто, а после развода стало сложней. Порой Катя задумывалась: а почему не существует игры «сыночки-матери?» И от одной только мысли об этом в душе единственной дочери ворочался стыд.
Вернувшись домой, она услышала, что мама с Андреем сидят на кухне, а музыкой их разговору был не бубнеж комментатора боя, и даже не безрадостный монолог новостей. Нет, телевизор молчал, голоса перебивал гонгом лишь звон металлических ложек. Правый угол стола — мама, левый — Андрей. Ну что, кто кого?
— О, а вот и Катя вернулась! — с радостью воскликнула мама. — Садись к нам, я тут Андрюше рассказываю, как съездила в Питер. Даже фотки показываю. Глянь, какая выставка в Эрмитаже!
Повесив куртку и сумку в прихожей, Катя разулась, и, подойдя к маме, наклонила голову к экрану протянутого смартфона. На снимке красовалось, обрамленная в золотую рамку, картина скалистых нагромождений, из центра которых выглядывали кроны кипарисов. Их стройность — единственное, что выглядело прекрасно.
— Арнольд Бёклин, «Остров мертвых», — пояснила мама. — Эрмитаж наконец приобрел полотно.
Живопись занимала Елену Вершинину с той же силой, что и фильмы Тарковского. Куратор Московской галереи имени Врубеля — мама всегда говорила о своей профессии гордо, восторгаясь картинами, словно родными детьми.
— Красиво, — сказала Катя неискренне, чтоб не обидеть. От холода полотна даже сквозь фото тело пронзила дрожь. Она посмотрела на брата, и в его натужной улыбке явно читались схожие чувства. Андрей глядел на маму, но периодически переводил взгляд в сторону окна, словно искал на улице в толпе прохожих кого-то. И тут перевел тему:
— Мам, расскажи лучше, как на работе дела. Ты когда выходишь в галерею?
Катя присела на свободный стул рядом с братом, мысленно гадая на кофейной гуще: «Он вообще скажет ей? Сегодня? Или когда?»
— Завтра. У нас скоро откроется выставка Серова, там еще предстоит столько волокиты с бумажками. Я ведь потому и взяла еще раз отпуск. Знали бы вы, как красив Питер без вечных издевательств вашего отца надо мной.
В чем именно заключались издевательства, мама на этот раз умолчала.
— К слову, пока меня не было, мне никто не звонил? — спросила она. Ее красно-вишневое мелирование из-за пронзающих окно закатных лучей солнца на мгновение стало ярче, словно окунулось в бочку с компотом. — Я отключила соцсети, а всему нашему коллективу еще на той неделе обещали выслать пригласительные на вечер памяти. Да уж, не люблю траурные мероприятия, но руководство обязало. Надо уважить партнеров.
— Вечер памяти? — переспросила Катя. — Траур?
— Ты разве не помнишь? Год назад во Дворце искусств напротив нашей галереи погибла балерина. Прямо на сцене. Ужасная трагедия, конечно. Девушка была из богатой семьи и настолько талантливой, что за нее бились лучшие московские театры. У нее по-моему даже брал интервью GQ. Деминова или Деминцева, как же фамилия…
— Деминская, — глухо процедил Андрей. Надо же, он интересовался балетом.
— Точно, Деминская! Вот это у тебя память, конечно, значит я рассказывала. Говорят, ее родители до сих пор не пришли в себя от горя.
В скорбном междометии, повисшем воздухе, ощущалась печаль от смерти той, которую никто из них не знал. Однако мама опомнилась.
— Катюш, ты же с учебы, устала наверное? — Подскочив со стула, та ринулась к электрическому чайнику и легким движением нажала на кнопку включения. — Какой будешь: черный, зеленый? Вы вчера что-то готовили?
Андрея было противопоказано подпускать к плите, а заботиться о его питании после ссоры Катя не испытывала никакого желания.
— Вроде там осталась гречка, — она пожала плечами, встала и подошла к холодильнику, чтобы достать кастрюлю каши. С открытием дверцы в боковой стене загорелась лампочка: на полках лежали несколько яблок, помидоры черри, кусок пармезана с засохшим уголком, яйца и…
Три плитки шоколада. Того самого, с рыжеватыми прожилками и легким запахом цитруса.
Бабаевский, чтоб его.
— В питерском маркете проходила промокампания, и промоутеры раздавали посетителям шоколадки, — объяснила мама. — Я бы и пять унесла, но было как-то неловко.
Стараясь не смотреть на эту часть полки, Катя одной рукой взяла кастрюлю, а другой стремительно закрыла дверцу холодильника. Голова слегка закружилась, а желудок внутри вновь рыкнул мотиком дикаря Джонни. Катя смиренно достала миску из шкафа и положила себе гречки, отмерив стандартную порцию: четыре столовые ложки без горки. Соли — пару щепоток. Вернувшись к маме и брату, она села за стол и принялась наворачивать ужин. Или поздний обед. А впрочем плевать.
Мама заварила им чаю и красноречиво продолжила рассказывать о своем отпуске. Всю неделю она не сидела на месте: посетила не только Дворцовую площадь, Казанский и Исакевский собор, стрелку Васильевского острова, но и знаменитое питерское кладбище Александро-Невской Лавры. Снимки молящихся статуй на могилах настолько походили на плачущих ангелов из «Доктора Кто», что Катя заметила, как, рассматривая их, подсознательно не моргает.
В дружеской и по-уютному семейной атмосфере они проговорили где-то полчаса, и в тот момент, когда Катя протолкнула в горло последнюю ложку гречки и подумала, что, может, и не стоит Андрею подставлять себя и все портить, брат решил долгожданным десертом подать свою новость на стол.
— Мам… Тут, короче… поговорить нужно, — начал он, осторожно поглядывая на Катю, словно опасаясь, что своей реакцией она выдаст его. — Это важно.
— Хм… что-то стряслось? — Мамины глаза, которые они с братом унаследовали, стали шире. — Тебя не берут в сборную?
— Да… То есть, нет. — Андрей помотал головой. — Я сам ушел.
Пауза. Отложив телефон в сторону, мама насупилась. Её глаза стали больше, даже больше, чем следовало.
— То есть как?
Андрей выглядел загнанным в угол зверем, но страх на его лице всё же отдался сочувствием в сердце Кати.
Он понимал, что сейчас будет. Пусть и не до конца.
— Да, — от нервного сглатывания кадык дернулся. — Папа уехал, и я решил, что так будет правильно. Я говорил с ним…
— То есть он уже знает! — мамин голос птицей взмыл вверх, а затем обрел грубый тон. — Как всегда, я в твоей жизни
ничего не решаю. Я же просто
никто.
Она встала, прошла пару шагов до дверного проема. Скрестив руки на груди, развернулась. Посмотрела на Катю. Подошла обратно к столу.
— Иди в свою комнату. Мне нужно поговорить наедине с твоим братом. — Ее рот исказил знакомый оскал.
Катя хотела послушаться и привстала, но Андрей дернул ее за руку, вернув на место. Жестоко.
— А смысл? Ведь сейчас будет дикий ор. Кухня, комната, разницы нет. Слышно везде.
Затишье. Катя прикрыла глаза, уловив в воздухе запах апельсина и кофе.
— Андрей!
Запах свежих какао-бобов. Сладких булочек. Черной смородины.
— А что, я не прав? И вообще я устал от твоей мании знать о каждой секунде моей жизни. Это душит, — отчеканил он, выпрямившись.
— Повторяешь за папочкой? — мама выплюнула эти слова со слюнями. — Ну да, ты ж его шакаленок Табаки.
Блинчиков с маслом. Жаренной курицы. Сахарной пудры.
— Подтявкивал из-за спины с самого детства. Вот и теперь говоришь не свои слова, а его.
Молчи. Больше не слова, пожалуйста. Это же мама, не говори то, что думаешь.
— Ну что поделать. Я люблю его. Не тебя, — отчеканил Андрей.
Запах мира. Тепла. И семьи.
Ну зачем?
Мама выбежала из кухни, а сладостный букет ароматов тут же схлынул за ней. Спустя секунду квартиру разразил оглушительный грохот двери бывшей родительской спальни. Казалось, задрожали даже стены, но Катя была уверена в том, что их соседи давно привыкли к подобной тряске.
Они с Андреем молчали. Говорить было не о чем, да и подходящих слов не нашлось бы даже в толстенном томе Ожегова. Брат вздохнул и, даже не взглянув на Катю, направился, по всей видимости, в свою комнату, но было наивно полагать, что все закончится быстро. Об этом можно мечтать персонажам кино, но не им.
В коридоре раздался стук — дверь спальни вновь распахнулась. Мама вернулась и глядела на сына с такой злобой, словно тот был падалью, а она коршуном, желавшем растерзать свою дичь.
— Повтори еще раз! — взвизгнула она, преградив Андрею дорогу. — Повтори, я хочу это услышать!
— Мам, пожал… — встряла Катя.
— Нет, пусть говорит! — Ее трясло, она махала руками настолько быстро, что те чудились осминожьими щупальцами. — Или что, кишка тонка, когда любимого папочки нет?
Все шло по сценарию, повторяющемся регулярно раз в месяц, хотя бывало и чаще. В такие момент Катя обычно играла роль любящей дочери и начинала молить о прощении. Однажды даже встала на колени в попытках вызвать жалость, но мама закричала, что так она, маленькая дрянь, не исправит того, что наделала.
В чем именно провинилась маленькая дрянь уже не помнила, ей тогда было двенадцать.
Но Андрей всегда поступал по-другому. Вот и теперь.
— Я тебя не… — В его голосе тараканами закишила злоба. — Не лю….
Договорить он не смог, в истерическом плаче мама кинулась на Андрея и стремительно засунула две свои ладони сыну в рот. А затем закричала:
— Ну вылитый папашка! Таких хамов, как вы, надо останавливать! Невыносимо слышать вашу помойку!
Эта фраза ее голосом прозвучала особенно гадливо, и за секунду мамино лицо окончательно стало алым: на лбу выступила вена, а челюсть принялась ходить ходуном. Она вытащила порозовевшую ладонь, на которой виднелись слюнявые сгустки, и прорычала:
— Ты прокусил мне руку, ублюдок! А я тебя еще рожала, воспитывала! Твой отец окончательно настроил тебя против меня! Надеюсь он счастлив, что добился своего!
Со спины Катя не видела лицо Андрея, но примерно догадывалась, насколько тот испугался. В отличие от нее он не знал, что именно так мама обычно любила затыкать рот отцу. Правда папа начинал кричать в ответ, предварительно сняв перед этим очки, чтобы в череде пощечин их не разбили.
Брат тусил, зависал где-то с друзьями. Его в этом доме почти что не было
— Мам, ты ебнутая. После развода я думал, ты успокоилась. Видимо нет. Тебе пора в дурку. А я сваливаю, — огрызнулся он и толкнул Елену Вершинину к стене. Та ударилась и с криком сползла на пол. Андрей либо не рассчитал силы, либо сделал это намеренно, но путь перед ним освободился. А Катя в то же время осознала, что ее щеки мокрые.
Но стоило ему исчезнуть в коридоре, завернув за угол, поняла страшное.
Он уйдет от них прямо сейчас.
Катя ринулась к маме и протянула ей руку, чтобы помочь встать. Та поднялась и завыла белугою, а затем вновь убежала в свою спальню с воплем, что после таких слов родного сына любой матери проще покончить с собой, чем жить. Но Катя знала, что этого не произойдет и через пару минут она вернется к ним.
Дверь спальни Андрея была приоткрыта. Катя легонько толкнула её и, зайдя за порог, увидела, как брат активно пакует вещи: одежду, книги, какие-то листочки. К медалям и кубкам на полках он не притронулся.
— Не ожидал, что всё так получится, — сказал он, заметив Катю. — Но мне же проще. С переездом все решилось само-собой, даже говорить не пришлось.
Она ничего не ответила. Просто надеялась, что Андрей предложит ей уйти вместе с ним.
— А… — она указала рукой на награды. Брат окинул их взглядом и поморщился.
— Можешь выкинуть, если хочешь. — Он застегнул сумку. — Собрал на первое время, за остальным приду, когда она будет на работе. Ну или попрошу бабушку.
Та была в курсе?
— Если че, пока поживу у друга, а дальше разберусь. Ладно, я сваливаю, — подытожил он, закинув вещи на правое плечо, и направился к двери.
Будь они в фильме, Катя бы попробовала его остановить. Попросила бы хоть раз побыть для неё старшим братом и не бросать. Обняла бы со спины прямо как в детстве, когда между ними еще не лежало столько всего. Но в пресной реальности она, подавившись воздухом, прохрипела:
— Я закрою за тобой. — И последовала за ним.
В коридоре, как и предвиделось, они вновь столкнулись с мамой.
— Куда ты? — испуганно спросила та. Ее голос звучал натянутой иссохшей струной.
«Он такой талантливый, ему все удается без усилий! Уверена, если бы у него было меньше свободного времени…» — эти слова частенько звучали в маминых разговорах с подругами.
— Я давно думал начать жить отдельно, — ответил Андрей, не сбавляя шага. — Только не истери еще больше. Может, Катя и хочет прожить всю жизнь здесь с тобой, но не я.
С этими словами он и ушел. А ночью, под мамин истошный плач, пресловутый «Бабаевский» исчез из холодильника. Словно его там и не было.
