И пусть Галактика горит огнем. Книга 2: Железная Волна

16.10.289 ПЗЭ, Система Кастерли-Рок «Это великолепно…» (приписывается Эурону Грейджою во время Ланниспортской Резни, 289 ПЗЭ). «Это Вороний Глаз! Спасайтесь!» (последние слова неизвестного жителя Запада, 289 ПЗЭ). «После окончания Восстания Грейджоя уцелевшие жители Железных Секторов старались, как могли, дистанцироваться от бесчисленных злодеяний, совершенных во имя так называемого «Пустотного Бога». И основной фигурой, на которую они списывали все совершенное их народом зло, как то массовые казни и изнасилования, бесчеловечные пытки сдавшихся в плен и захваченных мирных жителей, а также нарушение всех известных человечеству законов и традиций войны, стал Эурон Грейджой, оставшийся в истории под именем «Вороний Глаз», ужасный и безжалостный. Такие оправдания не могли убедить граждан Запада и остальных Семи Сегментумов. Эурон уже был вне зоны их досягаемости, абсолютное большинство его прихвостней погибли вместе с Пайком — и им не хотелось тратить свой гнев на пропавших и мертвых. Никто не отрицает того факта, что Принц Ворон был виновен в огромном количестве безмерно жестоких злодеяний. Как и то, что его боялись свои же соратники — боялись даже больше, чем врага. Но нам не известно ни одного примера приказа убивать и насиловать мирных жителей от его имени. Поэтому лорды планет, пострадавших от войны, и Императорский Администратум пришли к заключению, что солдаты Железнорожденных совершали все это по собственной воле. Пережившие Ланниспортскую Резню были полностью согласны с этим выводом. Вороний Глаз был не тем, за которым готовы идти люди, у которых оставалась еще хоть какая-то кроха здравомыслия. И самые отпетые негодяи выглядели образцами здравомыслия и чести по сравнению с теми, кто шел сквозь пустоту за…» (из трактата «Во славу Ворона» мейстера Гормона, 295 ПЗЭ). *** Говорят, что во время Рока Валирии один из драконьих владык поднялся на вершину высочайшего из небоскребов Четырнадцати Огней — и наблюдал оттуда за гибнущей планетой, до конца жизни играя на лире последнюю в истории их великой цивилизации мелодию. Эурон Грейджой давно понял, что у этого валирийца — если, конечно, он вообще существовал — была душа истинного поэта. Но куда лучше наблюдать за разрушением с большей высоты. Например, с орбиты. Оттуда и вид открывался более красивый, и опасности было на порядок меньше. Да и лира… По его меркам, этого было недостаточно. Великая космическая битва заслуживала соответствующей аранжировки. И он собрал на своем флагмане целый оркестр. Сейчас на мостике находилось полдюжины скрипок, арфа, пять разновидностей флейт, несколько труб, валторны, две виолончели и три ударные установки. Изначально Эурон собирался установить здесь еще и концертный орган, но, увы, коридоры сверхдраккара оказались слишком узкими для того, чтобы протащить через них этот грандиозный инструмент. Но даже с тем, что у него было, вопреки тому, что там навоображал себе его брат-абмал, «Молчаливый» не был тихим кораблем, безмолвным, словно могила. Нет, дело было в другом. Эурону очень не нравилось, когда в каютах, кубриках, коридорах, складах, технических помещениях и так далее раздавались голоса, отличные от его собственного. Исключение он делал только для криков тех, кого приводили для его «сеансов». Но и их агония сопровождалась прекрасной музыкой — которую они, увы, вряд ли могли оценить сполна. «Ох, как же жаль, что органа здесь нет». Тем не менее, результат первой атаки очень его порадовал. С момента первого выстрела по наблюдательным станциям Ланнистеров его лучшие музыканты не переставали играть лучшие творения его разума. И капитан «Молчаливого» верил в то, что скоро эта божественная мелодия станет известна по всей известной Галактике, от Пайка до Асшая. «Слезы Ланниспорта», симфония в трех актах, шедевр, по всем канонам посрамивший «Дожди на Кастамере», написанные по воле сурового стареющего льва. «Я творец. Я всю жизнь был творцом. Скоро вся Галактика признает мою гениальность». Многочисленные воксы записывали каждый звук и усиливали его. После обработки запись обещала быть грандиозной — особенно в сочетании с видеорядом. Разрывающие черную пустоту взрывы, вспышки, в которых исчезали искалеченные корабли, отчаянные контратаки, разбивающиеся о волны ракет и лазеров, взрывающиеся одна за другой орбитальные станции, которые постепенно превращались в огненную корону вокруг планеты Ланниспорт… Пока все это продолжалось, слуги привели ему двух свежих рабов, мужчину и женщину, которых он насиловал несколько часов подряд. И испытывать очередной сумасшедший оргазм в момент взрыва очередной цели под сконцентрированным залпом нескольких драккаров… О, это было нечто. Даже жаль, что битва кончилась. На тактических экранах на мостике почти не осталось красных отметок, обозначающих корабли и станции противника. И среди них точно не было тех, кто мог выстрелить в ответ. «Все, как я и планировал». Само собой, план принадлежал ему — и только ему. Виктарион хотел просто долбануть по всем системам, ударить в лоб, без какой-либо хитрости и ловкости, да еще и в день, когда флот и войска Ланнистеров будут в полной боевой готовности. Ужасно, что такой кретин был его братом… И ведь Бейлон почти согласился. К счастью, Эурон посоветовал собравшимся на вече начать восстание несколько иначе. С большими шансами на победу. «Воистину, их глупость поражает… Может, и правда стоило оставить атаку на Виктариона? Было бы забавно, угробь он весь Железный Флот в первый же день… Но нет. Посмотреть на такое было бы весело, но это не помогло бы моим планам». Он широко улыбнулся. Бейлон, старший в их никчемной семье, на полном серьезе верил, что Эурон наконец-то согласился работать на благо семейства. «Идиот. Его планы полностью противоположны моим. Ох, видеть бы его лицо, когда он это поймет…» Капитан «Молчаливого» слегка нахмурился, когда на мостик вошел один из его налетчиков. И Эурон искренне надеялся на то, что он принес хорошие новости. Карвер Айронмейкер был хорошим помощником, но его силовая броня была покрыта разными неподобающими телесными жидкостями, а Эурон самолично содрал кожу с последнего глупца, осмелившегося капнуть чужой кровью на его бесценный тирошийский ковер, покрывавший пол. Естественно, тот, кто осмелился бы повторить эту глупость, не отделался бы так легко… — Милорд, ваш брат погиб. Эурон сначала фыркнул, а через секунду расхохотался в голос. Да, эта новость определенно была хорошей. Сначала они раздолбали в хлам весь Флот дальнего космоса Ланнистеров. А теперь еще и один из его никчемных братьев сделал ему приятно, убившись в этом налете. Ему захотелось взять в руки ближайшую скрипку и сыграть одну из своих любимых увертюр. А потом… Пожалуй, он возьмет из трюма какую-нибудь златовласую красавицу — обязательно замужнюю. И будет пытать ее мужа, одновременно насилуя ее саму. — Прекрасно. И какой же? — Пайперовский паршивец. — О… — настроение упало где-то на полградуса. Будь у него возможность сказать правду публично, Эурон тут же заявил бы, что Робин Слабак — никакой не Грейджой. И никогда им не был. В детстве он был калекой, половину времени проводившим в медостеках на Пайке, а вторую половину — в жалобах на то, как несправедлива к нему Галактика. А в его наполовину наземницкой душонке не нашлось ни одной положительной черты. Гордыня Бейлона, тупость Виктариона, неуклюжесть Урригона — все это было, да. А острого ума, находчивости и, конечно, творческой жилки, свойственных ему, Эурону — ни на грош. Естественно, его смерть была подстроена. В этом Эурон не сомневался. Пара разговоров тет-а-тет со старшими капитанами, несколько намеков его союзникам на военных верфях — и вот Робин Слабак уже капитан нового драккара. И двое его доверенных людей позволили завербовать себя в команду «Танцовщицы». И у них был приказ устранить своего капитана при первой возможности. Избавление от таких отбросов было для него подарком всему человечеству. И себе, разумеется, тоже. Пайперовский паршивец не был сколь-либо серьезным препятствием на пути к его цели, но… Как говорят на Вике, не разбив яиц, омлет не приготовишь. Если существовал хотя бы крошечный шанс на то, что Пайперы смогут хоть как-то повлиять на выбор нового Лорда-жнеца Железных Секторов… Нет, этого допустить было нельзя. — И кто же это сделал. Я думаю, это нельзя оставить просто так… Надо будет послать ему букет цветов с моей личной благодарностью. Как насчет хризантем? — Милорд, — Айронмейкеру эта идея явно не пришлась по душе. — Мне кажется, что тварь… которая убила вашего брата, вряд ли любит цветы. Это не человек. Это зверь. Он больше вашего брата Виктариона… и намного кровожаднее. — Он мне уже нравится! — воскликнул Эурон, уже прикидывая в уме, во что ему обойдется отправка абордажной партии на поимку этого красавца. И по всему выходило, что… слишком много. С сомнительным итогом. К тому же у них оставалось слишком мало времени до того момента, как система превратится в ловушку для них самих. И шансы на то, что его охотники успеют поймать этого зверя, были исчезающе малы. «Что ж, еще одно разочарование, с которым мне придется смириться. Очень жаль. Я бы с радостью посмотрел, как он сойдется с моим братом в бойцовой яме!» Представив себе такое, он снова улыбнулся. Он представил Виктариона, который всегда гордился своей силой и мужественностью — а чем еще, спрашивается, может гордиться тупой бычара? — побежденного этим чудовищем. И ему понравилась эта картина. Очень. Тактический экран выдал серию мелодичных этюдов, которые вырвали его из приятных грез и заставили вернуться в реальный мир. Где обстановка начала меняться. Он знал эту мелодию — она означала, что в зоне видимости появились военные соединения противника. И очень значительные. «Ой-ой-ой… Похоже, что Тайвин серьезно разозлился…» Три огромные флотилии вышли из варпа в системе Кастерли-Рок почти одновременно. И вышли они, что называется, на предельно малой дистанции от звезды, чтобы поскорее вступить в бой и спасти тех, кто еще выжил. «Вы опоздали, Ланнистеры. Удивительно, как несколько часов могут быть такими долгими — и такими короткими…» «Милорд, ладьи из передового дозора передают, что в каждом из трех соединений не менее шести линкоров первого класса», — сообщил капитану на языке жестов мирийский офицер-тактик. — Обозначьте вражеские формирования как «Лев-один», «Лев-два» и «Лев-три», — приказал Эурон и остальные офицеры на мостике засуетились, готовясь противостоять новой угрозе. — И определите общее количество вымпелов… И, самое главное, есть ли среди них суда, способные совершать дальние прыжки. И уцелели ли таковые на верфях системы. Если первая часть приказа имела смысл лишь в удовлетворении его любопытства — он все равно не собирался биться с этой армадой — то вторая должна была показать, насколько успешно они выполнили свою задачу. Хотя он и так уже понимал, что успех был поистине ошеломляющим. «Анализ завершен», — через пару минут начал жестикулировать старший тактик. — «Восемнадцать линкоров, три ударных носителя, два броненосца, двадцать линейных крейсеров, тридцать тяжелых крейсеров, восемь легких носителей, двадцать пять легких крейсеров, сто два разведывательных крейсера, сорок эскортных носителей. Кораблей Флота дальнего космоса, способных совершать прыжки через войд… не обнаружено». — Что будем делать, милорд? — нарушил тишину Айронмейкер. Ответ на этот вопрос мог быть только один. Несмотря на то, что Бейлон угрохал солидную часть военного бюджета на постройку новейших сверхдраккаров, Железный Флот все равно не мог биться на равных с линейными кораблями и тяжелыми крейсерами Ланнистеров при равном численном соотношении, не говоря уже о превосходстве противника. Особенно тогда, когда его драккары уже расстреляли две трети запасов ракет. Лезть в бой с линкорами в таких условиях было форменным самоубийством. — Что-что, уходим, конечно. Всему флоту — код «Красный Кракен». Немедленный отход — и прыжок в варп. Мы возвращаемся домой. — Вы уверены, милорд? — не успокаивался Карвер. Эурон перестал улыбаться. Конечно, то, что Айронмейкер в чем-то сомневался, говорило о том, что ему есть чем думать. И все же — спор с ним свидетельствовал о том, что умом этот человек не блещет. — Да, — вздох, сорвавшийся с его губ, был совершенно искренен. Потому что старпом только что выиграл приглашение на его очередной «сеанс», который он посетит в первый и последний раз. Эурон принял это решение буквально секунду назад, но еще не знал, ограничится ли он простым отрезанием языка — или же оставит от Карвера бесформенную багровую массу, годящуюся только для переработки… Самому Айронмейкеру, в любом случае, приятного будет мало. — Мы разбили оборону системы и нанесли урон миру-столице. И чтобы не допустить повторения подобного, у Ланнистеров не будет выбора, кроме как стянуть сюда огромный флот и держать в этой системе постоянно, пока системы защиты не будет восстановлены. «Мой план сработал идеально. Чего уж тут скромничать?» — Я не дам наземникам ни малейшего проблеска надежды. Мы уходим — но уходим без единой потери. А им останется лишь хвататься за голову, глядя на результат нашего труда. Отходим. Сейчас же. Карвер Айронмейкер, любуясь через обзорное окно картиной разрушения, не успел среагировать, когда двое безъязыких оруженосцев надели на него силовые наручники, а когда он дернулся, один из них шарахнул бывшего старпома по голове, после чего его бесчувственное тело утащили с мостика. А Эурону, убедившись в том, что досадной помехи больше нет, вернулся к наблюдению за тактическими экранами и разрушенной системой за бортом. — Это великолепно… — крошечная слезинка в уголке его уцелевшего глаза не была притворной. Корабли-носители Ланнистеров выпускали целые рои штурмовиков и перехватчиков, надеясь настигнуть хоть одно соединение Железнорожденных. Хоть одну ладью убить в отместку… Хорошая попытка, но, увы, обреченная на провал. «Молчаливый» вместе с остальной своей армадой уже развернулся кормой к причиненным ими разрушениям и разгонялся для прыжка. Сейчас условия битвы диктовало время, а оно говорило лишь о том, что эскадры Железнорожденных уйдут в варп раньше, чем первый из кораблей или перехватчиков Ланнистеров окажется на дистанции поражения и сможет нанести хотя бы один удар. «И это лишь первый круг ада…» В отличие от Лорд-сегментума Тайвина и его знаменосцев, прибывших в Кастерли-Рок, Вороний Глаз прекрасно знал, что их ждет в будущем. Кто-то мог бы счесть колдовство и видения от последнего из Зеленовидцев «нечестным преимуществом»… Но кто их вообще спрашивает? Трехглазый Ворон пытался убедить Эурона примкнуть к нему, указывая пути прошлого, настоящего и будущего. И то, что он там видел… казалось нереальным. Гибнущие планеты, взрывающиеся звезды, Галактика, погружающаяся в вечную ночь, человечество на грани гибели… Великое искушение тогда посетило его. Искушение принять обещанную его роль защитника всего человечества, вставшего на пути великого зла. Третий сын лорда Квеллона открыто признал, что сила этого Зеленовидца была несравненно больше той, что текла в его собственных жилах. Он признавал это даже сейчас, когда мимо «Молчаливого» проплывал истерзанный корпус подбитого разведкрейсера Ланнистеров. Получить такую великую силу в оплату за спасение всех… Это было заманчиво. Слишком заманчиво. В этом должен быть какой-то подвох. Он искал его. И нашел. Зеленовидец, говорящий с ним, однажды чуть-чуть ослабил свой самоконтроль. И он через мир эмпирей увидел настоящий облик «Трехглазого Ворона». Увидел создание, не способное ходить по планетам, осеменять наложниц и брать то, что принадлежало ему по праву. Не способное даже умереть с честью. Это не было жизнью. Это было вечной мукой. А сила… Что хорошего в силе, которой ты даже не можешь воспользоваться? И когда он сказал «нет»… Колдун был очень зол. Эурон, который тогда был совсем еще мальчишкой, осознал, что Зеленовидец не привык слышать отказы. Ни когда он еще был человеком, ни, тем более, когда превратился в это. Тогда Трехглазый Ворон попытался подчинить его силой. И на него хлынул поток энергии из Океана Душ. Но он был Эуроном Грейджоем. Пусть тогда его еще никто не звал Вороньим Глазом. Он никому не покорялся. Даже ему. Он выдержал. Пусть это и стоило ему потери глаза, но он вырвался из ментальных когтей могущественного врага. Он выжил — и с того дня его способности удесятерились. Он в любом случае собирался дать бой Белым Ходокам. Но дать на своем поле и на своих условиях. И тогда вся Галактика будет принадлежать ему. Ну, или… Все закончится новым Большим Взрывом и все начнется сначала. Тихий шорох шагов отвлек его от воспоминаний. У входа в комнату стояло четыре человека, ожидающих его слова. Никто не произнес ни слова — у трех рабов не было языка, а у женщины, которую они держали, во рту торчал кляп. — О, леди Лелия из дома Ланнистеров! Как мило с вашей стороны почтить мой скромный корабль своим визитом! — широко улыбнулся Вороний Глаз, жестом отдавая команду одному из рабов. Тот вынул кляп — и прекрасная мелодия была грубо прервана криком: — Железный выродок! — если бы зеленые глаза Ланнистерши могли стрелять лазерами, она испепелила бы половину команды сверхдраккара. — Как ты пос… Еще один быстрый жест — и кляп тут же занял свое прежнее место. Поток ругани тут же иссяк, хотя, судя по глухому мычанию, она до сих пор не унималась. Еще один взмах руки — и оркестр возобновил игру. — Думаю, нам стоит познакомиться поближе, — прошептал Эурон этой аристократке, которая под его взглядом затихла и застыла. Медленно приближаясь к ней, Принц Ворон оглядывал ее тело — и был явно доволен увиденным. Молодая женщина, судя по всему, принадлежала к одной из бесчисленных младших ветвей дома Ланнистеров, которых на этой планете было полно. Но это все равно не умаляло ее красоты. На вид леди Лелии было лет двадцать пять — в самый раз. Золотистые волосы и изумрудно-зеленые глаза на породистом бледном личике прекрасно дополняли длинное зеленое платье, искрящееся драгоценностями. Очень облегающее платье с очень глубоким вырезом, подчеркивающее все идеальные изгибы ее тела. После многих лет забав с простолюдинками и торговками на мирах Ступеней он был очень рад вкусить подобный деликатес. Плавным движением Эурон вытащил ритуальный кинжал, при виде которого глаза западницы расширились от страха. И он смаковал этот страх, как самое изысканное яство. Взмах — и бесценное платье, превратившееся в кусок ткани, валится на палубу. Еще два взмаха — и леди Лелия предстает перед ним в первородной наготе, если не считать изумрудных серег в ушах и золотых туфелек. И связанные за спиной руки не давали ей прикрыться хотя бы ими. — О, красавица, ты только что получила приглашение в мою постель! — прошептал он на ухо своей новой игрушке. — Надеюсь, ты покажешь мне там, как львицы умеют рычать! И он снова расхохотался в голос.