Страшные сказки Бретани

Когда Леон вернулся от козлиного стойла к Эжени, которая всё ещё выпытывала из хозяина необходимые ей сведения, на него глухо зарычала большая грязно-коричневая лохматая собака, которую, судя по всему, выпустила хозяйка. — Ну, ну, Бурый! — прикрикнул на неё Жиль Тома. — Пошёл, пошёл! При виде пса, послушно затрусившего к козам, Леону пришла в голову ещё одна мысль. — Скажи, — он, в отличие вежливой Эжени, обратился к крестьянину на «ты», — а как твой Бурый вёл себя прошлой ночью? Он ведь знает всех коз, и они его тоже. Что же он не защитил тебя от козла? — Защитишь тут, когда он на меня набросился, как озверевший, — пробурчал Жиль. — Да и трус Бурый, даром что большой и трескает за десятерых... Я потом хотел его отругать, а он забился в угол, уши прижал, рычит и дрожит. Испугался, видно, чёрного козла. Почуял в нём болезнь или ещё что... — Я могу поговорить с вашей женой и дочерью? — спросила Эжени. Крестьянин посмотрел на неё ещё более неприязненно, чем раньше. — Да не видели они ничего. Обе уже спать ложились. Да и не до разговоров им, у обеих работы по горло... и у меня тоже, — засопев, прибавил он, сумрачно глядя на незваных гостей из-под кустистых бровей. Леон был уверен, что Эжени станет настаивать, но она на удивление легко сдалась. — Хорошо. Тогда нам здесь больше делать нечего, — кротко сказала она и быстрой походкой направилась к лошадям. Леон последовал за ней, оглянувшись на хозяина — тот медленно, словно нехотя склонился в поклоне, прижимая раненую руку к груди. От капитана не укрылось, что Эжени не пожелала ему скорейшего выздоровления, как можно было ожидать при учтивости, с которой она вела разговор. — Поедем к лесу, поищем следы козла там, — бросила она через плечо, когда они выехали на дорогу. — Вы захватили с собой пистолет? — Захватил, — Леону не терпелось поделиться с девушкой своими мыслями. Они ехали небыстро, шагом, поэтому разговаривать было вполне удобно. — Хозяин явно не хотел, чтобы мы расспрашивали женщин, но мне удалось перекинуться парой слов с его дочерью, Розой, — начал сын Портоса. — Она выглядит испуганной, говорит, что отец запрещает ей разговаривать с чужими мужчинами, и у неё синяк на щеке. Эжени побледнела и, сжав зубы, кивнула. — Наверняка отец её бьёт. И жену, скорее всего, тоже. И я ничего не могу сделать. Если я попробую как-то воздействовать на него, он выместит весь свой гнев на них. Бедные женщины! Ужасно знать, что я никак не могу им помочь. — Возможно, его сын сбежал как раз из-за побоев отца, — предположил Леон. — А насчёт помощи... У меня есть один вариант, но он вам вряд ли понравится. — Что за вариант? — Сломать Жилю Тома вторую руку. Так он хоть какое-то время не сможет бить жену и дочь, а там, глядишь, Роза найдёт себе жениха и сбежит из дома. А может, он попритихнет, когда поймёт, что больше не имеет силы... Леон был готов, что новая хозяйка посмотрит на него с отвращением, но когда она обернулась, он увидел в её взгляде только удивление и неподдельный интерес. — Вот как? Что ж, это действенный способ... хотя и жестокий. Но как вы объясните свой поступок? Не станете же вы утверждать, что действовали по моему приказу? — Нет, что вы! — тряхнул головой Леон. — Поверьте, я найду какой-нибудь повод прицепиться к Тома, а остальное — дело силы. А если вас будут спрашивать, вы можете сделать вид, что искренне возмущены моим поведением. Эжени кивнула, её взгляд снова стал задумчивым. — Как всё-таки странно... Отец бьёт своих домашних, его сын сбегает из дома, спустя десять дней чёрный козёл нападает на отца и ранит его, а собака трусливо забивается в угол! Понимаю, что вам это покажется смешным, но говорят, что собаки могут чувствовать привидений... — ... и лошади тоже, — хмуро ответил Леон, вспомнив, как его собственная кобыла отказывалась скакать дальше, ощущая перед собой непреодолимую преграду из четвёрки призрачных мушкетёров. — А что вы обо всём этом думаете? — голос Эжени вырвал его из воспоминаний. — Считаю, что здесь как-то замешан Филипп Тома. Он мог выдрессировать козла, как-то натравить его на отца... не знаю, как это возможно, но мог. Собаку он мог опоить чем-то или же просто приказать ей сидеть тихо. Получается, все эти десять дней он скрывался где-то неподалёку... а сейчас, должно быть, забрал козла и ушёл... или готовит следующее нападение, хотя это и опасно. Если мальчишку поймают, его, чёрт возьми, могут обвинить в колдовстве! Лучшее сейчас — найти Филиппа и вразумить, а козла застрелить и предъявить народу. — Звучит разумно, — склонила голову Эжени. За разговором всадники незаметно добрались до леса. Днём, при слабом солнечном свете, проникающем сквозь кроны деревьев, он совсем не казался пугающим. Листва в основном была зелёной, хотя кое-где уже мелькали жёлтые, красные и оранжевые тона. Вверху слышался негромкий пересвист птиц, внизу под копытами лошадей мягко стелилась земля, вокруг пахло свежестью, сыростью и растениями, большинство из которых были неведомы Леону. Глядя на серые просветы неба между листьями, он подумал, что лес совсем не соответствует своей громкой славе. — И где же все призраки? — иронически спросил он у своей спутницы, но та осталась серьёзной и лишь приложила палец к губам. — Шшш... Не надо здесь шуметь. Они медленно продвигались вглубь, глядя на землю, которая была ещё влажной после недавних дождей. В этот день Леону и Эжени определённо сопутствовала удача — не прошло и часа блужданий, как они увидели на земле ясные чёткие следы раздвоенных копыт. Следы вели вперёд, в самую чащу, петляя меж кустов. Леон спешился, чтобы удобнее было идти по следу, и зашагал вперёд, ведя кобылу в поводу. Резкое короткое блеяние разрезало воздух, заставив путников вздрогнуть от неожиданности. Леон вскинул голову и увидел в просвете между деревьями фигуру — большого, просто огромного чёрного козла с крутыми рогами и длинной густой шерстью. Животное поднялось на задние ноги и с блеянием скакнуло вперёд, сильно качнув при этом головой, так что рога едва не стукнулись о землю. Глаза у него были не светящиеся, а самые обычные, ленивые и прищуренные, но густая завивающаяся борода и манера запрокидывать голову придавали козлу пугающее сходство с человеком. Леон, не раздумывая, выхватил из седельной сумки пистолет и прицелился, но козёл уже успел скрыться за деревьями. — Дьявол! — бывший капитан кинулся вперёд, но его ненадолго остановил испуганный голос Эжени. — Осторожнее! Добежав до места, где только что стоял козёл, Леон огляделся, но следы терялись, переходя на траву, качающихся ветвей не было видно, а по удаляющемуся треску и глухому стуку копыт было невозможно понять, в какую сторону убежало животное. — Не надо, не преследуйте его, — Эжени пыталась справиться со своим конём, который тревожно фыркал и прядал ушами, кружась на одном месте. Кобыле Леона тоже было неуютно — она огласила воздух коротким ржанием и забила копытом. — Животные его боятся, — девушка спешилась и подошла к своему спутнику. — Возможно, он и правда чем-то болен... что это? Последнее восклицание она издала, глядя на землю около ног Леона, затем опустилась на колени и присмотрелась к следам козлиных копыт. Сын Портоса последовал её примеру — и сначала не поверил своим глазам. — Что за чертовщина... — пробормотал он. На земле, истоптанной раздвоенными копытами, был виден кривой и грубый, но совершенно отчётливый рисунок — крест, от него линия-стрела, ведущая по диагонали направо и вверх, и возле наконечника этой стрелы — что-то, напоминающее раскидистое дерево. Леон невольно вздрогнул при виде этого примитивного первобытного изображения и поднял голову, внезапно ощутив, что за ними кто-то внимательно наблюдает из-за деревьев — и это мог быть вовсе не чёрный козёл, а нечто гораздо более опасное. — Крест и стрела, указывающая на дерево... — прошептала Эжени. — Как жаль, что нечем зарисовать! — Я запомню, — хмуро ответил Леон, продолжая всматриваться в чащу. Лес сразу перестал казаться ему светлым и безопасным. — А сейчас лучше побыстрее уехать отсюда. Они не проронили ни слова до тех пор, пока не выбрались на опушку. Лошади всё время фыркали, оглядывались, косили глазами и то и дело оглашали воздух коротким ржанием. Казалось, они тоже стремятся умчаться подальше из этого пугающего места. Леон успокоился только тогда, когда он и Эжени развернули коней в сторону замка Сен-Мартен. — Как вы думаете, это мог нарисовать козёл? — напрямик спросил он свою спутницу, которая была бледна ещё более, чем обычно. — Я думаю, что да, — ответила она и искоса взглянула на него. — А вы что думаете, господин Лебренн? — Просто Леон, прошу вас, — он ещё мог стерпеть это обращение от Сюзанны, но слышать ставшую чужой фамилию от Эжени было невыносимо. Кроме того, Леон не мог избавиться от ощущения, что он обманул свою новую госпожу, назвавшись фамилией матери и скрыв от неё своё родство с Портосом. — Так что вы думаете, Леон? — Я слышал историю про цыганку, которая научила свою ручную козу выкладывать имена из кубиков, — немного помолчав, ответил он. — Если Филипп учил козла чему-то подобному, тот мог повторить это при виде людей... или просто для собственного развлечения. Откуда мне знать, что может прийти в голову козлу? — Филипп неграмотен, как и его отец, как и большинство жителей деревни, — Эжени не столько обращалась к спутнику, сколько рассуждала вслух. — Конечно, он мог научить козла рисовать... но почему именно такой рисунок? Крест и дерево возле креста? — Можно ещё раз навестить Жиля Тома, спросить, не учил ли его сын козла каким-нибудь фокусам, — предложил Леон. — Если Филипп делал это втайне, его отец мог ничего не знать, — возразила Эжени. — Кроме того, он и так раздражён и может отказаться отвечать. — Вы здесь госпожа, вы можете его заставить, — заметил Леон. — Я-то заставлю, а он потом выместит свою злобу на жене и дочери. На это нечего было возразить, и оставшийся путь до дома они проделали в молчании. В замке, отдав коней на попечение Бомани, который тут же принялся гладить их большими чёрными руками по спинам и шептать что-то успокаивающее, Леон и Эжени разошлись по своим комнатам. Остаток дня прошёл без событий, по крайней мере, для сына Портоса: он скучал, придумывал планы перевоспитания Жиля Тома и пытался найти разумное объяснение для всех произошедших странностей. Дрессированный козёл, который может и рисунок нарисовать, и человека рогом пропороть? Может, Филипп хотел сбежать вместе с ним в какой-нибудь бродячий цирк, но не смог украсть козла или засовестился? А может, это сам Филипп нарисовал те символы? Получается, он прятался за деревьями, наблюдая за Леоном и Эжени? Но если прятался, то зачем давать о себе знать, да ещё и таким странным способом? А если ты хочешь рассказать о чём-то, почему просто не выйти и не поговорить? Может, юноша испугался незнакомого человека рядом с госпожой — ведь он сбежал как раз незадолго до того, как Леон приехал в эти края, и не знает, что у Эжени де Сен-Мартен теперь есть стражник... Не в силах придумать разумное объяснение, бывший капитан в конце концов уснул, и тревожные сны его были полны мрачных лесов, чёрных козлов, выпрыгивающих из-за деревьев, и бледных испуганных девушек с синяками на лицах.

***

На следующее утро Леон снова завтракал в компании Сюзанны, которая изо всех сил пыталась выведать у него, что он и госпожа узнали вчера в деревне, и правда ли, что чёрный козёл ворчуна Тома одержим. Леон отвечал скупо и односложно, бросал намёки, а сам между делом пытался узнать побольше про Жиля Тома и его семью. Его ожидания подтвердились: Сюзанна описывала Жиля как мелочного и вечно сердитого человека, недовольного всем на свете, его жену Анну — как святую женщину, которая терпит своего мужа и — представьте себе! — даже ни разу не изменила ему. О Розе она отзывалась сочувственно, утверждая, что будь у неё самой такой отец, она сбежала бы от него на край света с первым попавшимся кавалером. Филиппа Сюзанна называла красивым молодым парнем, который часто ссорился с отцом и не боялся заступаться за мать и сестру, хотя сам в результате такого заступничества нередко ходил весь в синяках. Леон уже собирался спросить, не интересовался ли Филипп приручением животных, но тут в столовую вошла Эжени, в своём обычном сером костюме для верховой езды, который лишь подчёркивал её бледность, и, стащив с головы шляпу, устало прислонилась к двери. — Госпожа, вы ведь ничего не ели! — всплеснула руками Сюзанна, кидаясь к ней. — Виданное ли дело: с самого утра, без завтрака, поскакали в деревню... — Я была в деревне, расспрашивала местных про козла, — Эжени опустилась на своё место, отдала шляпу Сюзанне и, подождав, пока та уйдёт, негромко продолжила: — Я подумала, что крест на рисунке означает церковь. Сегодня утром побывала возле нашей церкви, осмотрела все деревья поблизости, но ничего необычного не нашла. Кроме того... — она замолчала при виде Сюзанны, вносящей блюдо с бретонскими блинами — здесь они, к удовольствию Леона, были не такими пересолёнными и куда более приятными на вкус, чем на постоялом дворе. Когда служанка снова вышла, Эжени продолжила, то и дело прерываясь, чтобы воздать должное блинам: — На площади перед церковью был выложен тот же рисунок, что и в лесу. — Как? — Леон подался вперёд. — Выложен веточками. Не очень аккуратно, но разобрать его можно. Крест, стрелка, дерево. По крайней мере, прихожане описывают его именно так. Я сама его не видела — рисунок уничтожили до моего приезда, а веточки сожгли как что-то, что может иметь отношение к нечистой силе. Кто-то в потёмках видел у церкви чёрного козла, они решили, что он связан с рисунком из веточек, и страшно испугались, а я своим рассказом о нашей вчерашней находке, понятное дело, не добавила им спокойствия. Леон досадливо цокнул языком. — Все жители перепуганы, шепчутся о знамениях и нечистой силе. Наш священник, отец Клод, пытался успокоить их, но он, по правде говоря, умеет только грозить карой небесной, и местные его не очень-то любят. Если так пойдёт и дальше, может дойти и до бунта, — Эжени встревоженно покачала головой. — Из-за чёрного козла и грубого рисунка? — не поверил Леон. — Бунты случаются и из-за меньших вещей. Надо закончить это дело, пока народное волнение не стало слишком сильным, — Эжени обмакнула блинчик в соус. — Я думала, что это как-то связано с церковью, но почему тогда первый рисунок был в лесу? Он нарочно оставляет послания, чтобы люди их увидели... — Кто «он»? Козёл? — Козёл. Или Филипп. На площади перед церковью не получится нарисовать, там ни песка, ни земли, поэтому он выложил веточки. Может ли козёл выложить рисунок веточками? — Если будет приносить их во рту одну за другой и укладывать, подталкивая копытами, то почему нет? — Леон прищурился, пытаясь вообразить эту картину. — Но любой нормальный козёл скорее съест эти ветки, чем будет выкладывать из них послание! — Едва ли речь может идти о нормальном козле, — вздохнула Эжени. — Я поговорила с деревенскими: никто из них не слышал, чтобы Филипп увлекался дрессировкой. Он вообще не очень-то любил возиться с козами... Она уставилась на стол, точно потёртая, но аккуратно заштопанная и чистая скатерть могла дать ей ответ. — Дерево возле креста... Что это может означать? Что такое может быть спрятано в дереве, под ним, рядом с ним? Место, где скрывается Филипп? Сундук с сокровищами? Леон болезненно поморщился при слове «сокровища» — слишком свежи были воспоминания о погоне за драгоценностями Франции, перевернувшей всю его жизнь. А потом он вспомнил кое-что ещё, более недавнее. — По пути сюда я проезжал мимо придорожного креста. Знаете, такой старый, каменный, весь почти зелёный от мха. Может, имелся в виду этот крест? Потухшие глаза Эжени вновь заискрились, и впервые за всё время их знакомства на её лице появилось выражение, которое можно было бы принять за улыбку. — Леон, вы меня просто спасаете! Конечно, как же я могла забыть про этот крест! Едемте к нему, сейчас же! Поехали они, конечно, не тотчас же — сперва закончили завтрак, отправили Бомани седлать лошадей, Леон, как и вчера, захватил с собой шпагу и пистолет. Дорога до креста заняла у них больше времени, чем вчера до леса, хотя на этот раз всадники скакали быстро и не переговаривались. Но вот наконец очертания креста показались вдали, а вскоре стали видны и трещины на тёмно-сером камне, и ярко-зелёные пятна мха. Остановив Ланселота возле креста, Эжени принялась оглядываться в поисках обозначенного на рисунке дерева. — С этой стороны его быть не может, здесь дорога... Значит, дерево где-то в той стороне. Знать бы ещё, с какой стороны креста встать! Если повернуться к нему спиной, впереди и справа будет лесная чаща... — Я вижу там одно выдающееся дерево, — Леон кивнул на массив леса. — Что это, платан? — Старый платан, так его здесь называют, — Эжени указала на раскидистую крону. — Что ж, имеет смысл поискать рядом с ним. К дереву они приближались настороженно, ожидая, что из-за него в любой момент может выскочить чёрный козёл — или Филипп Тома, возможно, вооружённый. Но в лесу, насколько можно было судить по спокойному пересвисту птиц, никто не прятался, да и лошади вели себя тихо, не проявляя страха. Возле дерева всадники спешились и стали не спеша обходить толстый ствол в поисках ответов на загадку, загаданную чёрным козлом. Ответ нашёл Леон — возможно, потому что в глубине души он догадывался, что нужно искать. Земля под деревом была сыроватая от дождей, на ней виднелись следы раздвоенных копыт, и ещё что-то в ней было не так. Слишком ровная, слишком свежая, слишком вздымающаяся кучкой над остальной землёй. Леон кивком указал Эжени на это место и тихо проговорил: — Здесь что-то закопано. Она побледнела. Они оба уже догадывались, что здесь закопаны отнюдь не сокровища, а нечто куда более неприятное. Они вернулись в замок за лопатой. Леон предлагал позвать на помощь кого-нибудь из деревенских или хотя бы Бомани, но Эжени отказалась, сказав, что сейчас любая мелочь может напугать крестьян, что слухи здесь разносятся очень быстро, что неизвестно, что лежит в этой яме. Обратно они неслись ещё быстрее. Возле ямы Леон скинул плащ и шляпу, отбросил в сторону шпагу и принялся копать, невольно вспоминая своё участие в возвращении сокровищ. Тогда он, правда, не копал, но тоже потрудился на славу и рядом с ним тоже стояла женщина, раздающая команды. Эжени, впрочем, никаких команд не давала — она молча стояла возле лошадей, поглаживая по морде то Ланселота, то кобылу Леона. Когда из ямы потянуло неприятным сладковатым запахом, никто не произнёс ни слова — Эжени просто вытащила из висящей на поясе сумочки большой белый платок и протянула его своему спутнику, сама же отошла подальше. Леон поблагодарил её кивком, замотал нижнюю часть лица платком и принялся работать, стараясь поменьше вдыхать тяжёлый, будто пропитанный ядом воздух. Он знал, что увидит на дне ямы, ещё до того, как лопата стукнулась обо что-то мягкое. Одного взгляда бывшему капитану хватило, чтобы понять, что, а точнее, кто лежит перед ним. Поморщившись, он выбрался наверх и поскорее отошёл к Эжени. — Вам не стоит этого видеть, — сказал он, снимая платок, чтобы глотнуть свежего воздуха. — Кто там? — она тоже поняла, что в яме лежит именно «кто», а не «что». — Юноша. Со следами тления. Завёрнут в тёмно-зелёный плащ. Волосы кудрявые, чёрные или тёмно-каштановые. — Филипп Тома, — прошептала Эжени. — Получается, Жиль нам солгал? Его сын никуда не убегал! — Получается так, — согласился Леон. — Отец, должно быть, во время очередного избиения не рассчитал силы. А потом понял, что натворил, и решил спрятать тело, а всем сказать, что сын сбежал из дома. — Надо позвать крестьян, — решительно произнесла Эжени. — Пусть они увидят тело. Жиль должен ответить за своё преступление! — Я только одного не пойму, — нахмурился Леон. — Если не Филипп, то кто оставлял эти рисунки? И откуда он знал, где искать тело? Эжени повернулась к нему, раскрыла рот, но ответить не успела — её глаза расширились, она кинулась к сыну Портоса и с неожиданной силой толкнула его в грудь. Он, не удержавшись на ногах, повалился на землю, девушка упала рядом, и в этот миг над их головами прогремел выстрел. Леон быстро пришёл в себя. Ещё не успело рассеяться облако дыма, как он уже метнулся к встревоженным лошадям, выхватил пистолет и бросился в лес. — Уходите! Приведите помощь! — крикнул он через плечо. Среди деревьев мелькнула плотная высокая фигура, сжимавшая ружьё. Леон выстрелил, но Жиль Тома успел скрыться за широким стволом дерева. Так, перебежками, уклоняясь от пуль и прячась за деревьями, оба они постепенно уходили дальше в лес. От грохота выстрелов звенело в ушах, и Леон не слышал стука копыт. Успела ли Эжени сесть в седло и ускакать? Как быстро она доберётся до деревни и позовёт на помощь? А если у Жиля есть сообщники? — Эй! — крикнул Леон, увернувшись от очередного выстрела. — Жиль Тома! Сдавайся! Эжени расскажет обо всём крестьянам, и они придут сюда! Тебе не выбраться! — Выберусь! — Тома приправил свою речь сочным ругательством. — Я этот лес знаю! А не выберусь — так лучше в лесу сдохнуть, чем в петле болтаться! Раненая рука мешала ему управляться с ружьём, но от этого он не переставал быть менее опасным. Леон огляделся, лихорадочно соображая, как можно потянуть время, — и замер, не в силах отвести взгляда от ближайшего дерева. За ним стоял уже знакомый чёрный козёл. На миг его переставшие быть ленивыми глаза посмотрели на Леона, а затем он рванулся с места, низко нагнув голову и выставив вперёд рога. Он нёсся прямо на своего бывшего хозяина, но тот выстрелил, пуля настигла козла в прыжке, попав прямо в середину груди, его яростное блеяние сменилось хрипом, и козёл рухнул наземь. Леон мысленно ругнулся, чувствуя, что потерял единственного союзника. Жиль Тома выругался вслух, проводив козла на тот свет ещё более крепким словцом, чем предыдущее. Он явно не собирался подходить к убитому животному и облегчать своему противнику задачу. — Эй! — снова позвал Леон. — Не хочешь болтаться в петле — выйди сюда, я тебя застрелю, как ты своего козла. Всё одно меньше боли! — А может, я тебя застрелю? — удивительно, но Тома, казалось, сдерживает рвущийся из груди смех. — Думаешь, я не видел, как ты с моей Розой во дворе... Он не договорил, словно поперхнувшись. Заметив какое-то шевеление сбоку, Леон быстро повернул голову и увидел, что козёл медленно, шатаясь, поднимается. И в этом не было ничего странного — в конце концов, ранение могло не быть смертельным. Но козёл встал на задние ноги. Покачиваясь, сделал шаг, другой, и побрёл к Жилю Тома, который судорожно дёргал ружьё, пытаясь перезарядить его. Затем козёл, по-прежнему на задних ногах, перешёл на неуклюжий, однако быстрый бег, наклонил голову и в последнем отчаянном прыжке вонзил рога прямо в грудь Жиля. Тот отлетел в сторону, ударился всем телом о ствол дерева и рухнул бесформенной грудой, выронив ружьё. Рядом с ним так же безжизненно рухнул чёрный козёл. В наступившей тишине Леон услышал странный дробный стук и не сразу понял, что это стучат его собственные зубы.