«Это просто стресс, стресс, стресс»
Ну, спасибо, «сейпинк», я и так знаю, что стресс. Меня уже даже музыка не спасает, но я всё равно сижу в наушниках около ограды. Уже вечереет. Скоро закат. Посижу ещё.«Она правда умерла-а-а… и мне нечего теря-ять»
Переключаю.«Что мне остаётся, когда тебя теряю?»
Эта песня вообще убила. Переключила.«Ровно год назад я попал за стекло…»
Пошёл нахуй. Переключаю.«Помоги мне, умираю, умираю, умира-аю!»
Вздыхаю. Это невозможно. Каждая моя песня — про одно. Ничего нового.«Я прощу тебя сейчас, но ты не простишь потом,»
Больше переключать не буду. Пусть играет.«Уйди из моих снов, знаешь, я теперь другой…»
Молчу. Все песни подходят под ситуацию, будто я, когда добавляла их, знала всё наперед.«И я сам не понимаю, почему я убиваюсь по тебе каждый день.»
Помогите.«Почему ты убегаешь от меня всегда? Ведь я отдам тебе всё, что захочешь… Больше нам не быть вместе никогда — Я убью себя этой ночью»
***
Я так ничего и не дождалась. Снова лежу в постели. Завтра — конец. Завтра меня не будет. Засыпаю с этими же мыслями. Я бы хотела, чтобы меня спасли, но некому. Да и зачем? У меня в голове только одна фраза. Всё это время, она и не уходила никуда. «Я не знаю, что мне делать.» И это чистая правда. Когда мне говорят, что выход есть, я не верю. Я знаю, что не смогу его найти. Спать очень хочется, но я поднимаюсь и иду в ванную. Тут всё почти так же, как и у нас с Кириллом. Залезаю внутрь, раздевшись. Включаю душ. Тянусь к своим штанам, лежащим на стиральной машине, достаю из кармана свой нож, который когда-то украла у Киры. Ещё долгое время стою под душем, смотря на выставленное вперёд лезвие, пока горячие капли касаются моего тела. Падаю на колени. Без грохота, просто легко упала. Провожу ножом по бедру справа, оставляя маленькую ровную линию. Глубоко режу. Медленно, чтобы почувствовать всю эту боль, чтобы зарыдать от боли, но я не знаю, случилось последнее, или нет, слёзы и так смешались бы с каплями воды. Провожу ещё одну линию, выходящую из середины первой так, чтобы она наискосок была направлена вверх. Потом, ещё одну, противоположную последней. Кожа рвётся моментально.«К»
Когда я лежала в больнице, у нас было много людей, которые писали имена лезвиями на своем теле — было видно на шрамах, так те ещё и на видных местах были. Я не поддерживала такое, ведь шрамы могут остаться на всю жизнь. «Рома, Настя, Даша, Катя…» — я помню их всех. Всех, кто был на руках моих друзей. А теперь, я специально режу глубже, чтобы осталось.«Ки»
Кровь стекает на дно огромной ванны, оставляя подо мной такую же огромную, красную лужу. Пальцы тоже в крови. Мой панический страх куда-то исчез, не оставив за собой и следа, я просто резала дальше. Округлые символы вырезать сложнее. Больно, больно, больно. А Кире было больнее, когда он умирал. Давай, режь, режь, глубже, быстрее, нам надо покончить с этим. Опять. Опять они вернулись. Но таблетки принимать не буду. Никогда. Режу дальше. Больно, очень больно, до безумия больно. Давай, давай, быстрее, быстрее, давай, режь, со всей силы. Продолжаю, пока на бедре не красуется его имя.«Кира»
Давай ещё. Ещё, ещё, ещё. Нахуй их, нахуй их, нахуй их. Чувствую, что не могу остановиться. Режу прямо по свежим ранам, делая надпись шире. Нахуй их, нахуй их, нахуй их… Я не сильнее своих ебанных отголосков шизофрении, я не сильнее желания умереть. Я не сильнее галлюцинаций. Не останавливайся, давай, он будет ждать тебя. Глотаю воздух ртом. Чувствую, что скоро потеряю сознание, но быстро прихожу в себя. Давай, убьёшь себя и будешь вместе с Кирой всё оставшееся время. Навечно. Навечно? Давай, режь быстрее. Ну же, вперёд, нам нечего терять. — Т… тут нет н-никаких «нас», — хриплю, смывая всю кровь с рук. — Тут я одна, — стискиваю зубы, широко распахнув глаза. Режь, режь, режь. — Не трогайте меня, — кидаю нож в сторону, закрывая лицо руками. Ушли. Поднимаюсь с пола, выхожу из ванной, а кровь всё льётся. Бинтов тут нет, зато есть большие бумажные полотенца, поэтому перематываю ими. Они моментально приобретают красный оттенок. Надеваю всю свою одежду обратно, плетусь к кровати. Передвигаться больно. Падаю лицом вниз. Последняя ночь, которую я проведу во сне.***
Сижу на кухне. Костя напротив. Завтрак. Впервые за эту неделю, вместе. Он молчит. И я молчу. — Сейчас опять на улицу пойдёшь? — наконец, подаёт голос он. — Ага, — мой голос выдаёт мою боль, но я не могу молчать. — Не ходи сегодня, — вздыхает. — Почему? — Пасмурно сегодня будет, заболеешь, — парень нажимает кнопочку в телефоне, начиная что-то кому-то печатать, а после смотрит на меня, в ожидании ответа. — Мне всё равно, — удивлённо говорю я. — А ты зачем на диктофон записал? — Да это, — улыбается. Впервые за это время, улыбается. Что случилось? — Не важно. — Это… А почему, на самом деле, нельзя на улицу? — в моём голосе звучат нотки наивности. — Да просто нельзя сегодня, — легко отвечает. — Кому ты отправил-то? — Да это, бля, — смеётся. — Чтобы на меня не подумали. Быстро кладу тарелку в раковину, выбегаю на улицу, наплевав на боль. И правда: дождь идёт, трава вся вымокла. Холодно. Холодно, но я выхожу за пределы участка, садясь напротив дома Кирилла и опираясь спиной об ограду Кости. Проходит час, два, три, а на улицах пусто. Костя даже не пытается меня остановить. Шестнадцать-ноль-ноль. Я прячусь за куст, когда вижу подъезжающую машину. Пытаюсь разглядеть, но из-за дождя видно плохо. Это машина скорой помощи. Кому стало плохо? Диме, что жил напротив Кости? Двери машины сзади распахиваются, из них выходит человек в форме. Вижу, как из ниоткуда появляется рыжая макушка. Только по ней и узнала Лёву. Ещё четверо выносят большие аппараты с экранами сверху, провода которых были присоединены к человеку, находившемуся на носилках. Они несли его аккуратно, медленно, и я очнулась от своих мыслей лишь тогда, когда открылись колючие ворота нашего дома. Моего дома. Дома Киры. Срываюсь с места, словно сумасшедшая. Бегу к носилкам мимо скорой помощи, пока перед моими глазами его зелёные волосы. Меня кто-то скручивает уже в пяти метрах от врачей, которые отдаляются всё быстрее и быстрее, а затем скрываются за дверьми. — А-а-а! — Кричу так громко, чтобы быть услышанной. Мой голос срывается. — Кира-а! Лёва, который всё это время меня держал, сделал свою хватку ещё сильнее. — Совсем ёбнулась? — шепчет мне на ухо. — Отпусти! — так громко, будто весь город услышит. Так громко, что голос вмиг хрипнет и пропадает. — Тихо! — такой же громкий шепот опаляет моё правое ухо. Падаю на траву, смотря в сторону дома.Я больше не хочу думать.