Покурим?

      Конечно я знаю, что это не выход. Убивать себя физически точно не поможет мне её забыть. О чем я говорю? Ничто и никогда не заставит забыть то, что я чувствую к этой девушке. Но мой проснувшийся мозг вдруг резко начал бить тревогу, что мне нельзя быть с ней. Будто она аспид, выбравшийся из террариума, который так и хочет укусить человека. Я вдруг поняла, что растворилась в ней, как какао в горячем молоке. Может, оно суждено мне: так терять себя с людьми, которых я кохаю? Возможно, я по-другому не умею. Но сюда я пришла, чтобы изменить этот аспект своей личности. Однако всё равно начала танцевать на тех же граблях, буквально снова сделав человека своим идолом.       Так нельзя. Так неправильно. Так больно. Но кто это сказал? Кто решил, что это не здорово? Покажите мне этого человека, потому что я тогда не понимаю, какими должны быть отношения. Я не знаю, как по-другому любить. Вот это ебучее незнание и привело меня к тому, чем я сейчас занимаюсь.       Не знаю, в какой момент я встала с того места, где разбилось мое сердце, и решила, что мне надо заняться спортом, просто необходимо это сделать. Я впервые в жизни бегаю не замечая времени. Если кто-то спросит, сколько кругов я уже пробежала, то я не смогу ответить. Но точно могу сказать, что легче мне не становится. Это буквально только злит, из-за чего я бегу быстрее и яростнее, будто у меня где-то завалялись лишние лёгкие.       Мысли, мысли, мысли. Слишком много мыслей, которые кишат в моей голове, как тараканы, будто мозг не отключается совсем. Я понимаю, что слишком устала бегать, только когда чуть ли не падаю на землю, споткнувшись о свою же ногу. А мне всё равно не помогло.       Я не хочу возвращаться в дом, где спит она. Не хочу думать о том, что я сама отказалась от своего же возможного счастья. Я буквально разрушила только начавшие складываться отношения. И, возможно, от этого мне больно, но понимаю, что так действительно будет лучше. Мне. Ей-то это нахуй не вперлось, а я должна взять себя в руки и пережить. Пережила же я как-то тогда.       А можно вернуться в тот момент, когда это всё началось? А когда это всё началось? В тот вечер на поляне? Или тогда, когда она заступилась за меня перед своей же подругой? А потом она сама меня отпиздила через две недели. Когда я так сильно утонула в той, которая стала моей жизнью и моей же погибелью? Я влипла в абьюз снова, сама того не осознавая. Я, блять, магнит для людей, которые хотят разрушить чужую личность.       Заебало. Как же меня заебало такое отношение к себе. Клялась, что больше никому не позволю такого. А чего стоила моя клятва, данная самой себе? Нихуя. Пара прикосновений, поцелуев и жалких разговоров. Нет цены моему слову. Гроша ломанного не стоит. Предала сама себя для той, которой это было не нужно. Вновь стала чужой игрушкой по своей вине. Понадеялась, поверила, полюбила, засмотрелась на такие красивые глаза. Черт бы меня побрал. Я бы могла винить Крис за то, что это она сама мне навязалась и привила симпатию к себе. Только нихуя это не правда. Я сама виновата в том, что так сильно захотела чужого тепла. Сама виновата в том, что поцеловала чужую девушку и получила за это по заслугам. Будто все мои грехи решили вернуться бумерангом именно в этом человеке. За что меня так ненавидит небо? Я поднимаю руки, хочу ему сдаться, лишь бы не мучиться больше. Не хочу терять себя по крупицам, как начала. Забылась в ней настолько, что чуть не забыла, зачем сюда пришла. Я так сильно была озабочена тем, как хочу её видеть, слышать и трогать, что не помню, что в последний раз делала, не вспоминая об этой девушке. Вся моя голова забита ей. Даже сейчас думаю о Захаровой. Она будто ебучая опухоль моего мозга, от которой нельзя избавиться.       А я хочу вообще избавляться? Сама обрывала с прошлым провода, крича, что ухожу навсегда. Но опять вернулась к тому, от чего так упорно убегала, будто я люблю, когда ко мне жестоко относятся. Словно обожаю то чувство, когда меня ломают с особой жестокостью, буквально потроша душу грязным ножом абьюза. Иногда кажется, что я ловлю безмерный кайф, когда мучаюсь. Но это же не так. Я хочу, чтобы меня любили страстно и тепло, но точно не холодно и больно. Но не знаю, как это. Буквально никто и никогда не любил меня так, чтобы это было хорошо. Никогда не испытывала того, о чем тысячи творцов написали, нарисовали и сочинили множество произведений искусства. Знаю лишь то, что когда человека ломают, то ни один клей обратно не склеит, ведь человеческая память — мерзкая штука, которая помнит малейший проеб.       Рассвет. Солнце начинает просыпаться ровно в тот момент, когда я его не ждала. Сколько времени я уже провела на улице, пытаясь забыться и убежать от боли, которая преследует меня по пятам, будто полицейский вора. Во тьме ночи было легче себя жалеть, будто я была наедине со мглой. А сейчас небо становится ясным, давая понять, что жизнь продолжается и бежит со скоростью света. А я не хочу понимать, что она живет без меня дальше. А мне бы убраться отсюда подальше, чтобы не увидеть, как она выйдет на тренировку, которые проходят каждое утро, но я, как последний мазохист, подтягиваюсь на турнике, не собираясь уходить. Не сказала бы, что мне легче от того, что я делаю. Но лучше здесь, чем там, где всё напоминает о том, что я больше не имею права к ней подходить.       Ебучая параша. Руки горят от того, сколько сил я выкладываю на то, чтобы просто забыть. Опять убиваю себя в угоду других. Больно уже не только морально, но и физически. Может, хотя бы так мне станет легче? Может, я устану настолько, что забуду о ней, как о страшно-прекрасном сне? Хочу, чтобы её выбили из меня, лишь бы просто не думать. Мне бы остановиться и спать пойти, только я боюсь, что она мне приснится.       — Эй, Индиго, а ты, оказывается, чемпионка. Сколько здесь стою, а ты ещё ни разу не остановилась. — Кира. Надо же, какие люди ещё помнят, как меня зовут. А я-то думала, что уже забыла. Куда я ей, у неё же есть Крис. Постоянно вместе, как двое из ларца. Когда они успели так подружиться? Когда я стала лишней в их дуэте? Вот пиздец-то.       Совсем не заметила, что за мной кто-то наблюдает. Невнимательная дура, которая жалеет себя и не видит, что творится вокруг. Бесит. Бесит, что она стояла и смотрела, будто имеет на это право. Они же решили, что я Крис принадлежу. Так какого хрена ты стоишь и смотришь, разговариваешь со мной? Хозяйка сказала, что можно? Игрушка больше не нужна? Блять. Понимаю, что злиться на Кирюху совсем бессмысленно, но почему-то так и хочется высказать ей всё, что я думаю о ней. Когда, блять, вообще я стала к ней плохо относиться?       — Надо же, ты помнишь, что я существую. Вот это открытие. А я то думала, что Кристина не позволяет тебе рта открыть без её разрешения, — спрыгиваю с турника, поворачиваясь к ней лицом.       Хочу посмотреть на неё. Что она скажет? Оправдается? Нахуй пошлёт? Что сделает?       А она лишь улыбается, будто я смешно пошутила. Блядство. Да что кругом происходит, что я нихуя не понимаю? Что такого все знают, чего не знаю я? Кира никогда бы не простила эти слова в свой адрес, но сейчас почему-то стоит и улыбается. Да еще так по-доброму, будто снисходительно. Бесит, блять. Я реально сдерживаюсь, чтобы не заорать или ещё что-то. Потому что я нихуя не понимаю. От слова совсем. Смотрит, молчит, улыбается. Спускается по порожкам. Идет ко мне так вальяжно. Не похоже, что бить будет. Да что происходит? С каких пор она прощает такие высказывания в свой адрес?       — Вау. Ревнуешь, кисуль? И зубки у тебя есть, оказывается. Острые. Удивляюсь, как ты кусок Крис не откусила, — да вашу мать. Она издевается. Но всё равно как-то по-другому. Не со злобы. А по-доброму?       Я ревную? Да, ревную. Обеих ревную, потому что они меня выбросили, оставив одну. Хотя уже бессмысленно. Я и так одна. Моя душещипательная история с Захаровой закончена. Сама всё оборвала. А Кира смотрит, будто пытается высмотреть во мне что-то. Прочитать пытается? Чего она хочет? Для чего заговорила? Неужто и правда, когда Крис больше не стоит на пути, решила действовать? Блять, да что у меня в голове? Ей же никто не нужен. Она сама себе любовь и симпатия на всю жизнь. А я только сильнее бешусь. Бесит вся эта ситуация тупая. Злит, что я оказалась беспомощной клушей снова сквозь года. Дерьмо. Не на Медведеву я злюсь. Не на неё. Только почему-то на неё выливаю свой яд. А она может это пресечь, только вот почему-то позволяет. Улыбается. Чуть ли не смеётся. А мне радоваться нечему. Мне больно. Сколько раз я уже это повторила? У меня сердце разбилось во второй раз в жизни. Не знаю, смогу ли я склеить себя вновь. Меня пугает то, что я испытываю. Словно теперь я потеряла смысл всего на свете. И дышать почему-то теперь не хочется. Отчего-то и солнце не так ярко светит, а я чувствую усталость, будто прошла пешком от России до Северной Кореи. Блядство. И злиться-то не на кого, а мне по-прежнему хочется убить кого-то.       — Не делай вид, что не знаешь, что мы разошлись, — не верю я в это. Знает. Еще как знает. И здесь стоит неспроста. Что-то ей нужно. И я пытаюсь понять что.       Чего она добивается? Уж кто-кто, а Кира не из тех, кто будет рассусоливать просто так. Я ставлю пятьсот баксов на то, что она опять хочет что-то сказать в своей змеиной манере. Почему в змеиной? Потому что только эти существа умеют извиваться так ахуительно, что ты не можешь предугадать, когда эта тварь цапнет тебя своими клыками, отравляя смертельным ядом. Так же и с Кирюхой, она действительно хорошая, характер, может, сложный, и принципы ебнутые, но всё же хорошая. Никогда в помощи не откажет. Спасет того, кто не виноват, как это было со мной. Если бы не то, что она сделала для меня на этом проекте, я бы сейчас с ней не разговаривала. А это, так сказать, плата.       — Конечно знаю. А еще знаю, что ты в неё влюбилась, кисуль. И всё никак ума не могу приложить, чего ж ты так тупишь. И какого хуя вообще творишь? — ясен хуй она знает. Единственная, наверное, кто это понял. Ей особо много не требовалось, чтобы осознать. Просто пазл сложился, особенно, когда я после всего случившегося рыдала на её плече, потому что Крис выперли на третьей неделе.       Только почему я туплю? Почему именно я творю хуйню? Не понимаю. Что-то упускаю из виду, будто всей картины не вижу. Блять. Бесит. Она ещё улыбается стоит, будто все тайны мира знает. Стоп. А может она думает, что я знаю что-то? А я ни сном ни духом? Да что творится-то на этом доме два? Меня бесит этот разговор, меня бесит то, что я сказала те слова на кухне. Меня вообще всё бесит. Я не знаю, куда мне деваться. Я, блять, хочу быть счастливой, но почему мы такие дебилы?       — Что я творю? Я?! Я сама себя до нервного срыва довела, просто потому что захотелось? Я сама себя использовала? Сама себя шлюхой назвала? Сама себе приписала отношения с Вилкой, хоть их там в помине не было? Я сама это всё сделала? Мне самой на себя похуй, так получается? — улыбка пропадает с её лица. А меня трясет, потому что она первая, кто слышит всё это от меня.       Первая, кто слышит мысли, которые живут в моей голове сутками. И, блять, я не смогла сдержаться, потому что меня обвиняют в том, что творю хуйню, однако не я виновата. Я сама себя не изводила эмоциональными качелями. Блядство. Как не хотела срываться при ком-то, а в итоге вышло как всегда через жопу.       Было бы стыдно, если бы это был другой человек. Но это же Кирюша. Она сможет понять. Она не осудит даже за самое постыдное дерьмо. Видимо, понимает, что сама не ангел и лишнего на себя не берет. Хорошая черта. Этакий серый кардинал. Где-то может сказать, где-то промолчать, а где-то и по ебалу дать.       — Так вот оно, в чем дело, Индиго. Ты ничего вообще не понимаешь. Ты не видишь, как она к тебе относится, будто слепая. Блять, это же как надо ненавидеть себя, чтобы не понимать, как к тебе относятся. Вы две ебнутые, бабы. Я отвечаю, две дуры набитые. Я в ахуе с вас двоих, — что это должно значить? Что я должна понимать? Видеть? Осознавать? Как она ко мне относится? Блядство. Ненавижу всю эту хрень.       Иду к груше, которая висит здесь с пятого сезона? Хоть кто-то додумался её повесить. Это сейчас поможет. Первый удар. Слабый. Забыла, как надо бить. Даже костяшки не горят. Блять. Еще удар. Лучше. Но и это не претендует на звание кандидата в мастера спорта. Ещё раз. Всё еще слабо. Блять. Даже удар не могу нормально сделать. Только не говорите, что и это проебала. Замах, удар локтем. Блять. Что-то не так. Не получается.       А Кира стоит и наблюдает. Блять. Впервые кто-то видит, что я умею драться. Удар. Да. В точку. Еще раз. Груша начинает покачиваться от силы, которую я вкладываю в каждый замах руки. Давно не ощущала этого. Давно не била грушу в свое удовольствие. Для визитки это было тупое позерство, а сейчас я на самом деле вспоминаю то, чему меня научили. Пытаюсь вспомнить то, чем могла бы заниматься в своей жизни, если бы не Хиккан. Если бы не он, я могла бы стать чемпионкой. Я проебала свое же будущее в спорте из-за него. И опять же это не только его вина, но и моя. Ебучее Блядство. Останавливаюсь. Ноги. Удары ногами всегда были моим коньком, но сейчас они крайне слабые. Гибкости нет. Силы тоже. Мышцы потеряли свою форму, став кусками желе. Удар. Согнуть в колене, ударить сбоку. Да. Так. Но силы всё равно не хватает.       Останавливаюсь, потому что Кира встаёт рядом с грушей. Значит разговор не окончен. Блять. Ну, что еще? Я поняла, что ничего не понимаю и не вижу, как хорошая Кристина ко мне относится. Это я ебнутая, а она ахуительная. Не надо больше мне это повторять.       — Почему ты решила, что ей похуй? — руки складывает на груди. Важно так. И веселость вся из неё ушла. Серьезной в миг стала. Н-да. Вот тебе и ушла от мыслей о Захаровой. Ага, как же.       — Потому что она либо со мной рядом и показывает, что я ей где-то там в глубине души нужна. Либо она где-то далеко и даже близко не подходит, не говорит неделями, а я так не могу. Я не знаю, что она чувствует. Чего хочет. Что у неё в голове. А говорить она желанием не горит, значит ей это просто не нужно. Отсюда напрашивается вывод, что человеку похуй на отношения между нами. Так зачем мне её обременять всей этой мишурой? Я отпустила, больше не подойду и ничего не скажу. Пусть живёт как хочет. Зла не держу, обиды тоже. Счастья желаю, — наношу новый удар по груше.       Ну конечно же я вру. Не отпустила. И отпустить не смогу. Слишком сильно она мне в душу запала, никак теперь не отделю её от своей крови. Удары резче, сильнее. И злость всё сильнее бурлит. Блять. Нихуя мне это не помогает. Заебалась. Как же это тяжело.       — Отпустила? Так что же грушу так убиваешь старательно, будто это твой бывший стоит перед твоим лицом? Кому ты пиздишь, детка? Ты её любишь и отпустить не сможешь, особенно когда уже распробовала. Дам тебе совет по старой дружбе. Не ищи подвоха там, где его быть просто не может. Не обвиняй во лжи тех, кто ненавидит вранье настолько, что чуть не набил ебало тому, кто сказал, что ты пиздишь про свою историю. Задумайся, зачем ей ты для качелей, как ты выразилась, когда у неё есть множество вариантов лучше. Сядь и подумай, а почему происходят качели. А еще лучше осознай, что это вовсе не качели, а чужие травмы. — Она не хочет пойти на место Розенберг?       Блять. Я, может, и не до конца доверяю её словам, но что-то кажется правдоподобным. Не знала, что Крис с кем-то могла за меня подраться. Блять. Ну и как мне со всем этим разобраться? Не понимаю. Но и сейчас бежать и просить прощения я не хочу. И не пойду. Мне нужно отдохнуть. Подумать. Я заебалась на самом деле. Сконцентрирована только на ней. А я хочу немного подумать обо всем. Как же это тяжело.       Не стоило начинать эту еботню с отношениями именно на проекте, потому что я потеряла приоритеты. Забыла, что должно стоять первее. Хоть по-прежнему выполняю каждое испытание с лихвой, стараясь выкладываться по максимуму, всё равно я головой где-то не тут. Стягиваю футболку, роняя её на землю. Жарко. И тряпка всё равно уже грязная от пота. Боже.       — Ух, ты, жаным, а тебе кто-нибудь говорил, что, когда ты бьешь грушу без футболки, это выглядит сексуально? Мышцы так по спине перекатываются. — Вилка, твою налево. Совсем забыла, что у них тренировка будет. И Кира здесь оказалась не просто так. Гребучее блядство. Игнорирую и наношу еще удар ногой. Злость.       — А кто-то вообще знал, что Индиго умеет не только пиздеть? Вот это открытие, котенок умеет махать кулачками, — блять. Она здесь. Видит всё. И видела, что я с Кирой разговаривала. И видит, что колочу грушу, как заведеннная. И сарказм почему-то от неё звучит в разы больнее, чем раньше. Наношу удар особенно сильный из-за ее слов, больно ударяя руку. Но кого это остановит? Меня? Не смешите. Я только злюсь сильнее.       — Лиз, остановись. Хватит. Ты сейчас кисть сломаешь, если с такой силой бить будешь. Серьёзно, остановись, — шепот доносится, когда Кира подходит ближе. А у меня слезы на глазах выступают, потому что мне и физически и морально больно. Настолько сильно, что один звук её голоса заставляет сердце сжиматься. Боже. Да за что мне это всё?       — Удиви меня, малышка, — и это разрывает меня, а Кира просто не успевает остановить.       Прыжок, разворот, удар ногой. Блядство. Столько лет не практиковала удар с вертушки. Нога ударяет грушу настолько сильно, что та чуть не сносит Киру. Я не хотела. Смотрю в глаза напротив, где читается сочувствие. Боже, блять.       Хватаю футболку с земли и, не одеваясь, иду в дом. Здесь я больше оставаться не хочу. Не могу. Кира говорит, что это не качели. Что она ничего плохого сделать не хочет. Но тогда ради чего вот эти слова? Зачем эта показательная сцена с прозвищем?       — Съебись с моей дороги, Крис, — а она смотрит зло. Будто убить готова прямо сейчас. Похуй.       Но отходит, а я прохожу, задевая плечом, понимая: если она еще что-то скажет, будет драка. Я не смогу вытерпеть. Я просто убью её нахуй, а потом скинусь с третьего этажа сама. Залетаю в дом, буквально лечу в душ, чтобы смыть с себя всё, что испытала за половину суток. Боже. Как больно-то, думаю я, скатываясь в рыданиях по плитке в душе. Только Бог свидетель того, что я испытываю сейчас. Не знаю, сколько сижу вот так под горячей водой, но будто просыпаюсь только тогда, когда в ванную стучится Пчелка. Добро пожаловать в ад на Земле, Лиза.       Адская боль поджидает меня за углом моих самых потаенных мест души. Будто старается разорвать и убить всё то живое, что теплится где-то в закромах. Ходить, сидеть, лежать мне больно. Глотать пищу становится тупо невыносимо. Трудно. Это стало моим девизом здесь. На проекте. Будто здесь мой личный ад. Всё то время, которое проходит с той злосчастной ночи, я не живу. Я мучаюсь, как будто меня прибили заживо к кресту, как Иисуса. Словно меня сжигают на костре человеских мук, будто салемских ведьм. За что? Я же не пришла в Иерусалим и не начала проповедовать то, что считаю правильным. Я не рыжая, и у меня нет веснушек. Так за что же я плачу всё это время? За что меня настигла такая горючая расплата?       Всё будто спуталось в один комок. С кем я говорила тридцать минут назад? Что я делала два дня своей жизни? Я ничего не помню. Помню только то, что Крис снова втаптывала меня в грязь перед теми людьми, которые на самом деле мне нравятся. Почему она стала моим ебучим триггером? Всё настолько связано с ней, что кажется: остального населения нет. Восемь миллиардов просто вымерли, и осталась только одна женщина в мире. Только её вижу и слышу, больше никого не существует на всем белом свете. Какой-то ебучий лабиринт. Куда бы я ни пошла, ни свернула бы — всё равно возвращаюсь к одному.       Без неё мне еще хуже. С ней хуево. А без неё в триста тысяч раз хуевее. Думала, что поступаю верно, отказываясь от той, которая, по моему мнению, делает мне хуево. Вот только и тут проебалась. Мне без неё еще хуже. Сама себя не понимаю. Кто-то вообще меня способен понимать, если я сама себя убить хочу? Есть хоть один человек, который может выйти из всей огромной толпы человечества и сказать, что он меня понимает? Если есть, напиши мне пожалуйста в инстаграме, потому что я, блять, не вывожу это всё одна.       Будто одиночество сковало цепями и больше не хочет отпускать. Посадило в свой подвал, как какую-то слабую и до тошноты сопливую девочку, и насилует, когда ему вздумается. Как вылезти из этого пропитанного смрадом тьмы подвала? Как уйти из того места, где меня насилуют собственные мысли? Хочу быть как Скарлетт О’Хара, которую всегда любили. Не понимали, презирали, но она никогда не оставалась одна. С ней всегда был кто-то, кто вытаскивал из очередного болота глупости, в которое она вляпалась в своем новом изящном платье с прекрасной шляпкой на голове. Меня почему-то никто не желает спасти. Может, что-то со мной не так? Остановились часы. В полночь не бьют. Нет больше друзей, которые лгут. Трагикомедия — выход на бис. Занавес медленно падает вниз.       Жизнь моя и правда больше похожа на бред обдолбанного Шекспира, который написал очередную трагедию, чтобы весь мир прочувствовал страдания героини. А я там в главных ролях. Только отчего-то меня никто не жалеет и не сочувствует, а я продолжаю жить в этом паршивом фильме. Так много взглядов ловлю, как прокаженная в Риме. Но почему-то так меня никто и не понял. Только осудили те, кому не лень. А значит, что почти весь мир вокруг меня осуждает мою же жизнь.       Какая родная эта язвительная пустота вокруг. Молчание гробовое, прямо как на моем самом любимом месте. На кладбище. Снова пусто внутри, и только гончие боли разрывают душу в клочья своими ужасающими когтями страданий. Будто до этой экзекуции моего мозга мне не было так дискомфортно. Будто я сама себе тогда придумала эту боль, потому что сейчас мне гораздо хуже. Как люди годами справляются с собой и своими демонами? Как они переживают свою же жизнь? Как, блять, они не ломаются, как фарфоровые куклы, к которым только прикоснись — и они в тот же час лопнут от прикосновения пальцев? Почему тогда меня ломает, как наркомана при ломке, который хочет новую дозу опиата?       Ревность. Она сжирает меня, будто лев — сырое мясо. Это чувство убивает меня, будто эшафот в средневековье. Нет спасения от этой кислоты, которая выжигает мои глаза. Не могу смотреть, потому что не хочу. Потому что мне противно. От самой себя противно. Я же сама сказала, что мы расходимся. Так какого хера так ревную? Объятия милые. Взгляды, которые кидают друг на друга. Мерзость. Хочется убиться. Убиться от беспомощности, которую ощущаю. Мне бы, блять, угомониться и просто не обращать внимания, а я, как ебнутая, смотрела на них. Как взаимодействовали. Блядство. И ведь готова признать, что они вместе хорошо смотрятся, только жгучая ревность сжигает кровь яростью.       Хочется убить Мишель, чтобы она больше не подходила к Крис. Чтобы она нахуй не тянула свои руки к той, которая моя не моя жизнь. Гадство. Как же мне, сука, неприятно. А Захарова внимания на меня не обращает даже. Ну, конечно. Мишель же приехала, и я ей больше не нужна. О чем там пиздела Кира? Её слова — ложь.       Господи. Ненавижу. Мишель.       Я готова убивать её часами, чтобы она мучилась. Чтобы только больше никогда не находилась рядом с Крис. Чтобы даже не думала дышать с ней одним воздухом. Ненавижу. Отойди от неё. Не трогай её. Не смотри на неё. Не позволяй себе говорить с ней. Столько идей для убийства придумала, что не перечесть.       Однако всё равно молчу. Ничего не делаю. Только зубы сжимаю и думаю о том, как хочу съебаться отсюда подальше, чтобы не видеть этих двоих. Не помогает даже то, что Кирюша теперь рядом. Единственное, что она делает, так это иногда хватает за руку и не дает совершить глупости, за которые я потом дорого буду расплачиваться.       Бешусь. Всё время с той ночной тренировки бешусь, а приезд Мишель только подливает масло в огонь, будто специально тестируют мое терпение. А оно не железное. Я могу его и потерять где-то на расстоянии между кулаком и ебалом Гаджиевой.       Ебучее ублюдство. Яд. Меня переполняет яд, который хочется на кого-то вылить. Хочется дать выход эмоциям. Только я молчу. Смиряюсь. Сжимаю зубы. Глаза отвожу. Тяжело вздыхаю. Делаю всё ради того, чтобы сдержаться и не свернуть Мишель шею одним движением двух рук. Боже. Никогда такого не чувствовала. Это моя первая в жизни ревность. Хоть где-то ты стала первой, Захарова.       Разрывает, будто лист взяли и порвали. Только ведь душа моя — не белый лист. Это скорее газета. Старая, поношенная, но еще целая. И чернила там выцвели, но прочитать ещё что-то возможно. Краски потеряли свою яркость, не позволяя разглядеть какие-то важные картинки моей жизни. А может оно и к лучшему. Никто не может рассмотреть то, что происходит внутри меня. Убожество какое.       Они говорят о чем-то. Так мило, что сейчас выблюю свои кишки. Хочется зарычать на манер самки тигра, когда взяли её детенышей без спроса. Зашипеть подобно дворовой кошке, у которой пытаются отнять еду. Не могу. Сил нет стоять и смотреть. А я смотрю. И слышу голоса иногда. Мазохистка. Сама себя мучаю. Нет бы развернуться и уйти, а я слушала, как они говорили. Смотрю, как мое счастье улыбается той, которая не заслужила. Опять. Нарываюсь на мысли, что хочу подойти и забрать Крис оттуда. Но опять вспоминаю, что тупо не имею права. Никогда не имела. И по факту Мишель всё это время оставалась её девушкой. Мерзко это осознавать. Блядство какое-то кругом.       Мы разошлись, как в море корабли, тогда почему нам так сложно держаться друг от друга дальше? Почему ей нужно было задеть меня тогда на площадке? Почему мне нужно, чтобы она никогда больше не говорила с Мишель? Я заебала себя своими же мыслями. Злость буквально не покидает меня ни на секунду. Мне пиздец как трудно сдерживать свою агрессию. Это восьмая неделя, и я ни разу не участвовала в серьёзной драке, однако сейчас почему-то хочется. Меня бесит присутствие Гаджиевой в доме. Раздражает запах её духов. Мне противно от самой себя. От своей ревности, которой быть не должно. Как же мне всё это надоело. Я хочу, чтобы это всё закончилось. Хочу, чтобы она уехала обратно и никогда больше не возвращалась сюда.       Кира тоже её недолюбливает. Тоже сдерживается много. С того момента, когда была потасовка у меня с блондинкой, она её на дух не переносит. А сейчас, когда внимание Крис на этой девушке, даже Кирюхе трудно сдержаться. Тоже ревнует в каком-то аспекте. В их братскую атмосферу влез посторонний человек, да еще кто. Вот и сидим мы с Кирюшей, как два долбаеба, зубами скрипим, потому что руки связаны, обязанность никого не бить. Хуйня.       — Поговорим? — улыбается.       Находит меня на стуле на улице, именно там, где у меня был разговор с Крис. Это было когда-то в прошлой жизни, потому что я не знаю, что тогда происходило между нами. Как символично. Тогда не знала. И сейчас не знаю. Романтика, да и только.       Головой киваю, губы сжимаю, потому что говорить с Мишель совсем не хочу. Потому что слышать то, что она скажет, не желаю. Но соглашаюсь, потому что надо. Потому что мы дохуя друг другу плохого сказали и сделали столько же. Этот разговор нужен обеим. Но смогу ли я вывезти это всё? Нам нужно решить наши вопросы насчёт той драки. Тех слов. Моих действий. И по поводу того человека, который нас объединяет. Она молодец, что решила подойти первой, но после всего, что свалилось на меня после её приезда, снежным комом давит. Мне некомфортно.       — Я виновата перед тобой. Виновата в той драке. Виновата в том, что тебя ненавидели все неделями. Ты была единственным человеком, который так хорошо ко мне относился, а я всё испортила. Как всегда, собственно, — усмехаюсь, поправляя плед, который мне Кирюша отдала, когда в дом заходила.       Чувствует себя виноватой. Я тоже. Только не за это. И что сказать тоже не знаю. Неудобно мне. Мне так не хочется говорить ей то, о чем она уже сто процентов узнала, но, видимо, придётся. Она должна услышать это от меня. Мишель вину свою признает. Прощения просит, а я, как последняя гнида, убить её хотела всю эту неделю просто за то, что она находилась рядом с той, которая мне не принадлежит. Кто же знал, что я настолько ревнивая? Кто знал, что я настолько не уверена в себе? Я боюсь, что Крис выберет Гаджиеву окончательно, оборвет всё, что между нами было. Тогда я сдохну. Потому что сейчас во мне танцует огонек надежды.       — Я виновата в том, что целовалась с твоей девушкой на той вечеринке, где тебя чуть не отпиздила моя бывшая девушка. Мне не жаль, — смотрит. И вдруг улыбается.       Почему ты улыбаешься? Ты настолько в себе уверена, что тебе похуй на это? Ты не хочешь дать мне по ебалу? Да что блять происходит в ваших головах? Я, нахуй, не понимаю. И она будто бы знает это давно. В глазах осуждения нет. В них и обиды-то нет. Блять. Что? Серьёзно?       — Я знаю, Лиз. Конечно знаю. Ей трудно вообще противостоять. Это же Шума. Она сложная, но притягивающая. Красивая, но отталкивающая. Крис человек такой… Своеобразный, как лакрица. Кто-то её любит, а кто-то терпеть не может. Она мне нравится. Очень нравится, — блять. Знала. Всё она знала. И думает она о ней так же, как я. И нравится она ей сильно, прямо как мне.       Сука. Как же трудно. Очень трудно. Я не вывожу этот разговор. Это какой-то сюр. Говорить с той, которая с ней официально встречалась, — это слишком. Я не могу. Убежать подальше отсюда хочу. Бред. Какой же это бред.       — Мне она тоже нравится. Я тону в этой страсти. Я без нее словно небо без Бога, — я даже обманывать не хочу никого. Ни себя. Ни её. Никого. Правду говорю, потому что так правильно. Так лучше. Проще. Но отчего-то нихуя мне не просто. Чувствую, что будто бы украла чужое. Но я без неё тоже не могу. Я тоже её люблю.       — Ты проклинаешь её, а я готова всё простить. Ты ненавидишь, а я люблю. Ты сама с ней разошлась на этой неделе, а сейчас говоришь, что она тебе нравится. Определись. Ты заебываешь и себя, и её, — сука. Какая же она всё-таки сука.       Я знала, что так будет. Ни о какой доброте здесь речи и не идёт. Она пришла с намерением, чтобы выяснить, кто будет с Кристиной. Кто заберёт её себе, будто она не человек живой, а трофей. Блять. Сука. Я так не могу. Но по-другому тупо не получится. Не смогу отдать её даже без боя.       — Я тебе её не отдам. Никогда. Заруби у себя на носу. Никогда ты её не получишь, — никогда. Со мной не будет, и с ней тоже. С любой другой, но только не с ней. Костьми лягу, но не дам им быть вместе. Всё, что угодно, сделаю, но не позволю. Она не моя замена. И ей никогда не станет.       — Расплата за боль твою, она не со мной. Но может быть. Просто отпусти её. Ты же сама всё закончила, смысл сейчас драться. Не будь собакой на сене. Я тоже ей когда-то нравилась, со мной Крис будет лучше. Спокойнее. Я не буду её мучить, как ты. Она сможет наконец-то забыть свои кошмары, когда ты их только вытаскиваешь наружу. Просто отпусти наконец. Вы же вместе не будете, смысл мучиться вдвоем? — откуда она может знать, будем ли мы мучиться? А может, мы счастливыми когда-то станем? Сука.       Почему все уверены в том, чего я сама еще не знаю. Да мы даже не встречаемся еще, чтобы вот так говорить. Объективно говоря, что такого между нами было? Пара поцелуев? Почти секс? Знакомство с её матерью? Это не так много, как кажется на самом деле, просто смешивается всё в одну кучу. Ну почему всем нужно лезть туда, куда не просят.       Слова Мишель злят. Злят, потому что я сама так думаю. Злят, потому что понимаю, что она невъебически права. Но я никогда не скажу ей, что отдаю Крис. Я никогда не откажусь от неё, даже если разойдемся. Даже если просто останемся порознь. Всегда буду о ней помнить. Но память эта будет доброй, а не как с Хикканом. Я даю слово, что никогда не буду вспоминать о ней только плохое.       — С чего ты решила, что ей будет лучше с тобой? С чего ты вообще взяла, что имеешь право приходить и говорить это всё мне? Она не твоя игрушка, чтобы ты всё за неё решила. Не твое животное, которое ты можешь закрыть в четырех стенах и приказать лежать, — смотрит. Зубы сжимает. Начинает злиться.       Она думала, что сможет меня убедить в том, что я не подхожу Крис. Думала, что я легкая цель. Только вот просчиталась. Я, в отличие от всех здесь, не ослеплена её внешними данными и харизмой, потому что мне кристаллически поебать, как выглядит человек, если в душе у него болотный смрад и гниль воняющая. На моем пути встречался только один человек, которому удавалось мной манипулировать, и это уж точно не Гаджиева. Я не буду кидаться драться, но и словами в грязь втоптать могу не хуже, чем Крис кулаками.       — Посмотри, что ты с ней делаешь. Очнись! Она же, блять, загинается, пока ты играешься в горячо или холодно. От Кристины, которую я знаю, не осталось нихуя. Она стала какой-то жалкой копией себя из-за тебя! Ты влезла в наши отношения, но хер бы с ними, но ты доведешь её своими действиями до могилы, блять. Шума, которая была раньше, не стала бы такой, какая она сейчас после какого-то сопливого расставания, — ну конечно, я во всех грехах виновата. Виноватых нет, так давайте их назначим. Лицемеры.       А мою боль кто-то видит? Кто-то вообще замечает, что мне сдохнуть охота, а? Конечно, Лиза такая плохая, делает из хорошей Кристины черт пойми кого. Но даже если так, мне она нравится любой, а им подавай ту, которой она была когда-то. А это табу. Нельзя любить человека лишь за один шаблон его поведения, ведь человек многогранен, как ебучий бриллиант в огранке.       — Ты себя слышишь-то? Получается, что ты любишь её за отдельные качества, которых уже по факту-то и нет. В этом наша разница, Мишель. Я люблю её любой, а ты не хочешь, чтобы она менялась, — она не слышит то, что я пытаюсь до неё донести, убежденная в своей правоте.       У меня чувство дежавю, честно говоря. Она прет, как танк, гнет свою линию, абсолютно не слыша других. Но ведь по её же вечно быть не может, иначе это какой-то сюр жизни. Ничто и никогда не может быть в точности таким, как мы хотим. Это грустно. И, блять, я хотела, чтобы многие вещи складывались по-другому, но мои хотелки что-то никто не стремится исполнять по велению волшебной палочки. Придётся иметь дело с реальностью, которая зачастую очень жестока и по-свински несправедлива.       — А ты у неё спросила, какой она быть хочет? Может, ей осточертела вся ваша драма. Может, блять, она просто не знает, как от тебя избавиться, ведь ты присосалась к её жизни, как пиявка, которая тянет из неё последние жилы и силы жить. Ты так уверена в том, что ты её любишь, а ты знаешь, что она к тебе чувствует, а? — больно слышать от чужих людей свои же мысли. Я ведь только об этом и думаю на протяжении всей этой чихарды, связанной с Захаровой.       А если адреналиновая наркоманка и впрямь права. Что, если всё-таки Кристина от меня просто избавиться не может, поэтому столько времени мне уделяет? Блядство. Ебучая Мишель всё-таки умеет залазить под кожу, как гребанная зараза, которая травит своими словами. Злость. Хочется бить её головой об асфальт, пока не размозжу череп этой суки. Она не права. Она не может быть правой. Всё это ложь. Она просто специально играет на нервах. Крис не стала бы притворяться, если бы ей не хотелось даже рядом находиться. Она не такая лицемерная. Она не такая дура, которая будет насиловать себя чужим присутствием, ведь однажды уже пережила это.       — А ты сама-то у неё спросила, что и к кому она чувствует? Или боишься, что она скажет то, чего ты слышать не хочешь? Розовые очки оно, может, и хорошо, но не в этом случае, Мишель. Ни ты, ни я не можем за неё решать. Никто из нас не может наверняка знать то, что у неё находится в голове, ведь там темный лес мыслей. Кристина не глупая и маленькая девочка, которая хочет, чтобы за неё что-то решали, — я ведь тоже не спросила. Потому что боюсь, что услышу. Мало ли, что она скажет. Может, и правда нахуй ей не сдался никто. Я не знаю, что у неё там, за проектом. А может, она врет и у нее уже есть девушка на свободе, которая ждет её дома. Может, это просто развлечение от скуки. Ей просто может быть скучно.       — Как же ты играешь словами. Это действительно заслуживает похвалы. Знаешь, я понимаю, почему из всех Крис выбрала тебя. Это даже не обидно. Но, позволь поинтересоваться, почему, если ты так сильно её любишь, как говоришь, ты ушла от неё, буквально заставив думать, что ты теперь с Вилкой? — что?       Кто, сука, это сказал? В какой момент нашего диалога на кухне она подумала, что я действительно ухожу к Вилке? Что, блять, у неё с головой? Я ничего не понимаю. Какое у человека может быть обо мне мнение, чтобы так думать? Думать о том, что из одной постели я побегу в другую, не разбирая дороги, — это слишком. Кто вообще в это поверит в здравом уме? Какое же блядство-то, а. Сил моих нет, чтобы въебаться во все эти слухи.       — А я не понимаю, что она нашла в тебе. Ты же просто белое пятно. Ничего интересного в тебе нет, кроме вечной истерии. Мишель, ты иногда понять-то не могла, о чем она говорила на испытаниях. И нет, я не говорю о том, что ты тупая. Ты просто не можешь понять, каково ей жить в этом мире, ты будто видишь только её маски, а не её саму. Ты знаешь, что она любит больше всего? В какой позе спать удобнее? Почему так сильно ненавидит ложь? — глаза опускает. Не знает. А я знаю.       Знаю, что больше всего она любит только свою маму, а машины и всё остальное — это попытки подражать мужчинам в своей семье. Знаю, что с людьми ей спать бывает некомфортно иногда. Знаю, что её эрогенная зона — это шея, и она мало кому даёт к ней прикоснуться. Знаю, что она любит сладкое, хоть и тщательно это скрывает, ведь кружка какао явно была не первой. Я увидела тому подтверждение, когда наткнулась на почти пустую пачку, спрятанную на кухне. А самое главное, я её понимаю.       — А ты будто бы всё знаешь. Словно это какой-то показатель, что ты ей подходишь больше. Не думай, что это поможет тебе её удержать. Не думай, что из-за твоей мнимой заботы она решит с тобой остаться, — что такое мнимая забота по её мнению?       Желание понимать человека, который мне нравится до боли в сердце? Или знание о том, что она любит? Что из этого является мнимой заботой? Как по мне, это всего лишь основные ступеньки в отношениях. У меня, может, и нет опыта здоровых отношений, но я не могу сказать, что есть что-то важнее взаимопонимания двух партнеров. И на самом деле я не понимаю тех, кто встречается, не желая слышать и слушать своего любимого человека.       — В том-то и дело, что я не держу. И держать никогда не буду. Ей не понравилось мое общение с Виолеттой, она подумала, что я с ней встречаться собираюсь, и я сразу же оборвала контакт. Я себя ценить умею, и если ей со мной некомфортно — отпускаю. Но отпускаю точно не к тебе. Хотя я, наверное, уверена, что к тебе обратно она не пойдет. Не попросится, несмотря на то, как сильно ты об этом мечтаешь. Ты могла встречаться с ней и дальше, если бы понимала её хотя бы на долю, но ты предпочла всё проебать. А я просто вовремя появилась, вот и всё. Ты сама виновата. Ко мне никаких претензий. Я прощаю тебя за всё, что между нами было. И сама прошу прощения, но на этом всё. Я больше не хочу вести этот бессмысленный разговор, — встаю, поправляя одеяло.       Возможно, даже горжусь тем, что не убила её, хоть и желание было. Возможно, что сейчас я поняла одну главную мысль. Если я и Кристина хотим остаться хотя бы друзьями, то нам стоит просто поговорить. Хоть раз поговорить о том, что действительно достойно нашего внимания. Мы и так проебали столько времени в пустую своими криками, орами, разборками и обидами. А время штука такая, которая бежит, не останавливаясь и не интересуясь, всё ли ты успел. Оно не подвластно никому. И даже Богу.       Красота. Что такое красота для человека? Фигура и отсутствие лишних килограммов? Смазливые черты лица? Тот или иной цвет волос? Никогда не думала над тем, что для меня человек красивый, если у него во внешности есть какие-то черты. Никогда не размышляла на эту тему. Никогда не думала, что я пиздец какая красивая. Просто посредственность, которая ничем не выделяется из толпы таких же серых посредственностей. Для меня весь мир будто серым стал. Того черного, который олицетворяет беспроглядную тьму, и того белого, который есть сама невинность для меня, будто не существует. Не знаю таких понятий. Не вижу в жизни. Всё смешалось. Плохие люди. Хорошие люди. Все стали какой-то серой массой, в которой я не очень хочу разбираться.       Но когда я смотрю на неё, взгляд сам замирает. Будто я смотрю на какое-то произведение искусства. Никогда не говорила, что кто-то красивый, потому что для всех красота заключается в разном и меня могут понять не так. Но сейчас кроме слова «красивая» мне ничего не приходит на ум. Крис действительно красивая настолько, что у меня сердце падает, будто с тарзанки куда-то в пропасть.       Смотрю и наглядеться не могу. Знаю, что камеры снимают, что видно эту мою улыбку ебнутую, но почему-то сейчас даже скрываться не хочется. Я просто любуюсь тем, какой она может быть, когда не шипит и не кусается, будто одичалый уличный кот. Мне бы отвернуться в другую сторону и вообще сделать вид, что она меня не интересует. Но даже если я смогу обмануть камеры, то себя не смогу никогда. Как можно ничего не чувствовать к той девушке, которая так ослепительно улыбается. Когда она чувствует вкус победы, то просто сияет, и я вижу, что она действительно отдаётся всему этому. Пытается выложить все свои силы, лишь бы максимально отработать отведённые здесь часы. Какая она завораживающая.       Меня трогают их переглядки с Мишель, потому что на меня-то она не смотрит, будто специально игнорирует даже факт моего присутствия. А я так сильно хочу её в этот момент поцеловать, и мне в очередной раз больно, когда она дарит улыбки всем, кроме меня. Я хочу, чтобы однажды она мне улыбнулась не по принуждению камер, а просто потому что захотела сама. Она мой личный наркотик, и я сама — законченная наркоманка. Понимаю, что, хоть сколько раз я ни скажу, что я больше не её проблема, она моей быть не перестанет, потому что она слишком глубоко. Сколько раз заставляла себя перестать думать о ней, но почему-то всё равно мыслями рядом с ней, как гребанный ангел хранитель. Я не против вот так находиться далеко друг от друга, но охранять её, как охрана самого дорогого экземпляра картины в Лувре.        Тогда отчего же мне так неприятно? Почему всё еще не могу смириться с тем, что пора отпустить и идти дальше? Мы разошлись, а мне всё еще не верится, что это всё было сказано всерьёз. Хотя о чем я, мы и не сходились, чтобы расходиться, если говорить откровенно и без лишней пыли.       Желание стать её воздухом никуда не испарилось, оно только всё больше растет. Хочу быть с ней рядом всегда, хочу, чтобы она дышала мной и именно без меня не могла. Блять. Так сильно быть по уши в человеке так странно и сюрреалистично. Почему, когда я смотрю, как она улыбается, мне самой хочется разжать свой вечно сомкнутый рот в подобие улыбки, которая не будет похожа на оскал голодного волка?       Смотрю и слушаю. Сердце каждый раз пропускает удар, когда я слышу её хриплый и прокуренный голос. Мне кажется, что вот она сейчас окликнет меня ни с того ни с сего и захочет со мной поговорить. Вот только забываю, что сама проебала возможность общаться с ней, пусть даже в тайне. Сама отказалась от того, что считала плачевной необходимостью. Забываю, что чувствовала в тот момент, когда говорила те слова, когда слышала её фразы. Всё будто бы притупилось. Но уже ничего не вернешь. Я сама всё закончила, поддавшись эмоциям и триггерам. Не подумала о том, что прежде всего мы творим эту хуйню вдвоем, а не только она. Обвинила во всех проебах и отказалась от того, что можно было просто исправить. Я просто сдалась тогда, когда нужно было сжать зубы и бороться. Мне нужно было просто поговорить с ней, а я смолчала, стерпела и ушла, сделав себя для неё невидимкой.       Только Бог судья, что я четырежды должник одного того же цвета. Синих, лунных, чистых, голубых.