Покурим?

      Сбитое дыхание, которое вырывается надрывом, издающим хриплый вздох. Взмокшая спина, по которой катится капелька пота, заставляющая ежиться от холода. Тёплые ладошки, обнимающие так, словно цепляются из последних сил, будто я могу куда-то сбежать. Лбы, которые упираются друг в друга в жесте успокоения. Ноги, обхватывающие талию в надежде прижать как можно ближе к себе и согреться. Шея, которая начинает саднить от болючих меток, которые фиолетовой россыпью тянутся по моей шее. Губы, которые чуть ли не кровоточат от жарких поцелуев, которыми ни одна из нас не могла насытиться. Глаза, смотрящие в мои, будто в поисках каких-то ответов. Тянущий низ живота, подтверждающий, что мы только что потрахались.        Это произошло, и голова в один момент стала пустой. Вдруг меня не мучают миллионы вопросов, которые я прокручивала в своей голове целыми сутками семь дней в неделю. Всё будто испарилось, оставив только чувства, которые, как оголенные провода, искрят при каждом вздохе и сжатии её ладоней. Дышать стало проще, будто кто-то снял с меня ношу весом в тысячи или тонны килограммов. Я больше не думаю о том, что она сейчас оттолкнет и убежит, а просто наслаждаюсь мимолетным моментом, где в воздухе нежность запахом мяты раздаётся. Надо же… Её волосы пахнут мятой.       Всё вдруг перестало иметь значение, только мы, прижавшиеся друг к другу в поисках тепла. Я дышу тем воздухом, который она выдыхает. Дышу её запахом, как ебнутая наркоманка. И пальцами в волосы зарываюсь.       Почему-то теперь уходить мне спокойно. Не бушует внутри ураган из ебнутых эмоций. Штиль. Спокойствие и легкая досада. Не хочется уходить, но теперь мне впервые спокойно. Впервые паника не накрывает с головой, как волна, заставляющая задыхаться. Теперь обнимать её хочется вечно, не отпуская ни на секунду. Вдруг и красная призма боли пропала. Стало легче. Не гноится больше глубокая рана. Затягивается, чуть пощипывая. И сердце успокаивается, больше не колотясь в сумасшедшем ритме гончих псов. Всё наконец-то расслабляется. И глаза норовят закрыться от кайфа, который концентратом растекается в крови, как трамадол. Всё становится таким спокойным вокруг. И на мир новыми глазами смотрю, будто никогда раньше его не видела.       Неужели всё кончилось? Слезы больше не хотят брызнуть из глаз. Понимание приходит. Она остается, чтобы победить, а я ухожу, чтобы научиться жить. И, возможно, там, на свободе, через пару-тройку недель мы встретимся вновь, чтобы согреться.       Это было прощание. Действия, которые сказали намного больше слов. Впервые мы друг другу доверились без ругани и объяснений. Не важен секс, который произошел. Это было единение душ. Наконец-то каждая из нас думала не только о своей боли или своём удовольствии. Мы думали только друг о друге. О том, что каждая важна. И всё вдруг стало проще.       И тишина, которая раньше убивала, больше не гнетет душу, которая ныла и рыдала с каждым прожитым днем. Тишина эта радует, нарушаясь лишь хриплыми вздохами. Тишина эта — свидетель доверия и удовольствия, которые были здесь и остались в воспоминаниях. Воспоминания эти будут самыми яркими и живыми в моей памяти. Каждый раз, вспоминая, буду разглядывать их, как самый пиздатый фильм, ощущая фантомные прикосновения.       Не было ничего такого со мной раньше, а сейчас случилось. И я ликую, радуясь, что это произошло впервые именно с ней. Она стала первой там, где раньше никого не было. Стала первой там, куда я никого не впускала. И больше, наверное, меня ничего не волнует. Да, я ухожу, покидая место, которое стало моим домом. Ухожу, покидая двух людей, которые стали частью моей души. Ухожу, покидая ту, которую люблю. Но я точно знаю теперь, что все вопросы решены.       Больше не существует обид в душе моей. Не существует скользкого разочарования, которое душу ело, как ебучий деликатес, растягивая, отрезая по кусочку. Теперь там живут воспоминания о том, что она доверилась. Позволила стать хоть кем-то в её жизни. Разрешила увидеть себя уязвимой и просящей о том, чего просить вообще не должна. Внутри теперь есть надежда на то, что, возможно, мы сможем когда-нибудь быть вместе. Теперь я наконец-то узнала то, что так сильно хотела знать. Я узнала, что не игрушка в руках больного кукловода, который играется с чужими чувствами, как неопытный мясник, отрывая по куску души. И чувств таких глубоких, как у меня, может, нет, но есть то, что не отпускает её от меня. Если нужно ждать — я подожду. Готова ждать её хоть до скончания веков.       — Это не должно было произойти так… — голос её хриплый по барабанным перепонкам вдруг бьёт от неожиданности. Тишину прерывает одной фразой. А я вздыхаю, понимая, что разговора не избежать. А что сказать — в душе не знаю.       Мне странно, но так ахуительно хорошо, что, наверное, себе представить никто не может. Впервые такое происходит со мной. Впервые, и только с ней. Секс вдруг решил столько проблем. Надо же… А я раньше считала его переоцененным. Думала, что люди слишком зависимы от желаний тела. А сейчас понимаю, что нихуя. Пусть это была похоть. Пусть. Но она спасла нас. Спасла от лишней ругани и беспокойств. Может, оно должно было случиться по-другому, а не вот так импульсивно. Но кто сказал, что импульс, побудивший к действиям, это неправильно?       — Знаю. Жалуешься? — сарказм. Я ведь знаю, что нет. Не жалуется. Ей понравилось. Мне тоже.       Всё случилось так, как случилось. Мы просто вдруг перестали ходить вокруг да около, сделав важный шаг. Может, поторопились. А может, нет. Кто знает? Никто. Судьба расставит всё по своим местам, рассудит две стороны рано или поздно. Сейчас мне абсолютно плевать, потому что мне хорошо. Мне спокойно. Эндорфины тело сковали прочной сеткой, заставляя улыбаться искренне. Может, и хорошо, что сегодня меня выперли. Если бы этого не случилось, один Бог только ведал, сколько бы мы драгоценного времени еще потратили, дерясь между собой хер пойми за что. А теперь я ухожу, не будучи её соперницей.       — Малышка, нам определённо стоило поебаться раньше. После того как ты кончила, у тебя проснулось чувство юмора. Не знала, что оно у тебя есть, — тихо смеется, а я улыбаюсь, кусая за плечо. Сарказм подъебкой погоняет. Мы разговаривать нормально не умеем, но зато всегда весело.       Как мне нравится, когда она называет меня малышкой, кто б только знал. У меня внутри всё замирает. Грустно, что не услышу её голос дохуя недель. Это гнетет душу, но я не даю себе расстраиваться еще сильнее. Хватило на сегодня мук души. Хочется просто быть с ней сейчас рядом и забыть обо всем. Просто вычеркнуть из памяти, что мы на каком-то там проекте. Просто забыть, что мы там, где за вот такие проделки можно и пизды получить.       В глаза мои смотрит, улыбаясь. Целует без напора, будто уже знает, что я отвечу, даже если буду психовать. Как ей отказать вообще можно?       — Блять. Если бы я могла, то затащила бы тебя в постель и никуда оттуда не выпускала, — улыбается. Я тоже.       Всё настолько просто. Романтично даже, наверное, не иначе. В щеку целую, запоминая губами, какая её кожа на ощупь. Запоминаю, где моим губам место. Боже. Неужели столько времени счастье было рядом, и единственное, что нужно было сделать, это переступить через своих демонов? Не верится, что всё так просто. Всё будто бы одновременно и со мной, и не со мной. Но я не сомневаюсь в том, что произошло.       Обнимаю её крепко-крепко, стараясь не сломать ей ребра своей любовью. Как сильно я в неё влюблена, а? Мне кажется, что это было всегда. Такое чувство, что она в моей жизни присутствовала всегда, а я увидела только сейчас. Как я раньше жила без этой девушки? Как раньше жила без этой агрессивной печки? Обнимает тоже крепко, не стесняясь и не пытаясь сбежать от меня после секса. Не оправдываются мои видения, что ей от меня только секс и нужен.       — Малышка, поверь, ты бы не избавилась от меня, пока мы не испробовали бы на прочность все поверхности того места, где находились бы. Мне так тебя мало, даже сейчас. Ахуеть можно просто, — мне тоже мало. Я хочу еще. Мне нужно еще, потому что это как дать попробовать алкоголику в завязке каплю дорогого виски.       Боже. Её мне всегда будет мало. Как жаль, что нельзя клонировать людей. Я бы точно хотела пару-тройку клонов Крис. Потому что без неё мне невыносимо дышать. А с ней даже тонну поднять не трудно. Она заставляет меня жить, испытывать то, чего раньше я не могла. Ну, или не хотела. С ней почему-то всё становится ярче, круче и острее. Секс, который раньше был просто физической потребностью, вдруг стал тем, чего я хочу больше всего на свете. И не просто секс. А секс с Крис. Другого мне ничего не надо. Только с ней я кайф поймала запредельный. Только с ней мне не противно. Только с ней хочется продолжения. Только с ней почему-то доверие не пропадает. И только ей контроль отдать хочется.       — Что делать будем? — вопрос насущный. Злободневный.       Она из объятий отходит, становясь рядом. Руку свою поверх моей кладет. Голову на плечо ей кладу. Спать так хочется. С ней в обнимку желательно. Мне интересно, что она скажет. Интересно, что же она сама хочет. Интересно, что ответит. Скажет, что на этом поставим точку? Хорошо. Скажет подождать? Я соглашусь. Предложит встречаться? Да без проблем. Мне просто важно, чего именно она хочет. Ради чего всё это было, интересно. Не прошу признаваться в чувствах, но определённость важна. Я хочу выйти отсюда с точным знанием того, что в жизни у меня творится. Молчание убивало раньше, теперь оно просто дискомфортно. Да, я могу потерпеть еще. Но кому оно надо?       — Дашь мне еще раз? На прощание, так сказать, — смеюсь.       Блять. Господи. Вот сейчас действительно смешно. И злиться не хочется на неё за то, что она всё в шутку опять переводит. Мне весело. И самое главное, что мы сближаемся этими шуточками. Это как прикармливать бездомного пса. Сначала он тебя боится, даже лает, когда ты пытаешься его накормить, а потом просто сам за тобой бегает. Вот и у нас так. Сейчас мне комфортно слушать её дебильные шуточки, потому что понимаю, что она пытается так меня поддержать. Своеобразно, но поддержать. Она пришла сюда. Наступила себе на горло тяжелой пяткой, чтобы прийти. За это я ей благодарна. Этим действием она сняла с меня огромную ношу в виде незаконченного дела.       — Зачем спрашивать, если знаешь, что да? Даже просить не стоит, — шепчу в её ухо.       Закусываю, облизывая мочку. Господи. Что же я творю? Никогда такой не была. Никогда так открыто не флиртовала. Возможно, даже не нравилось, когда пытались флиртовать со мной. Но с ней мне почему-то нравится быть такой. Я будто стала свободнее. Раскрепощеннее. И все проблемы из моей больной головы пропали. Мигом решились.       Слышу, как дыхание у неё сбивается. Я сейчас нарвусь на месть. Но кого это остановит? Меня? Вы серьёзно?       Вдыхаю её вишневый запах шеи, и глаза от удовольствия закатываются непроизвольно. Ахуеть можно. Как человек может стать афродизиаком? Как вообще можно иметь такой запах? Хочется её себе забрать и никуда больше не отпускать, заперев в своей комнате.       — Давай я выйду с проекта, и мы решим? У меня столько тараканов в башке, которых мне блять надо потравить. Я не хочу сидеть здесь и думать о том, как я хочу тебя поцеловать. Это будет сложно. Здесь итак уже моральная давка начинается, я боюсь, что не вывезу всё и сразу, — конечно, я соглашусь. Знаю, что ей больше всех здесь помощь нужна. Иначе она вернется в ту жизнь, из которой всеми силами пытается выбраться, находясь здесь.       Я знаю, что ей пиздец как сложно. Не пьет. Не курит. Пытается делать что-то для того, чтобы начать жизнь с чистого листа. И это трудно. Если мне было больно ломать себя на каждом шагу, то каково ей? Я понимаю, что ей нихуя не просто. Готова ждать столько, сколько нужно. Если она хочет решить это после, значит я пойду налаживать свою жизнь независимо от того, со мной она или нет. Я еду домой, чтобы попытаться сделать свою жизнь комфортной прежде всего для меня. Хочу попытаться влиться в социум, чтобы и дальше не быть отшельником.       — Договорились, — чувствую, как её рука ползет по моей ноге. Мелкими касаниями пальцев. Щекоткой по струнами души. Кончиками длинных пальцев вырисовывает только ей понятные узоры на коже, которая мурашками покрывается.       Боже. Я никогда не привыкну к её прикосновениям. Для меня это всё слишком ново. Не говорю, что это плохо, но так необычно. Сердце в предвкушении замирает. Душа в ожидании чуда застыла. Неужели так будет всегда?       Рука проворная под коленкой дразнит щекоткой, и мурашки бегут даже по голове. Я не знала, что такое бывает. Представить себе никогда не могла. Выше поднимается, нервы мои испытывая на прочность, как струны старой гитары, которая вечно пылится в углу ненужной вещью. А меня потряхивать начинает от простых касаний. И дыхание срывается какими-то звуками непонятными. В горле опять пересохло от переизбытка чувств. Губы сухие облизываю, пока могу. Пока хоть какая-то жидкость в организме осталась. Эта девушка сводит меня с ума. Она была рождена, чтобы стать моей слабостью. Каждое касание заставляет узел внутри завязываться всё крепче.       Как можно так быстро заводиться? Буквально с пол-оборота. Она только ногу гладит, а я хочу, чтоб она прошлась пальцами по моей неприкрытой наготе, задевая самое чувствительное место во всем теле. Мне мало того, что было. Чудовищно мало её языка и рук. Всего мало, будто и не было вовсе этого грехопадения, облизывающего языком. Будто не случилось со мной падения с высоты самых огромных башен. Такое чувство, что матка не сходила с ума кульбитами оргазма.       Нога трястись начинает от того, как она по-собственнически играется с моей выдержкой, будто это руль её машины. Творит, что хочет, разбирая меня на части, как заглохший движок. Все органы внутри трястись начинают от предвкушения. Внутренний тремор и закусывание губ, пострадавших в прошлой борьбе за долгие минуты удовольствия. А рука уже на внутренней стороне бедра лежит, будто ей там самое место. По-свойски так, словно это так и нужно.       Никогда так сильно не хотела и не желала чужого тела. Никогда так сильно не желала утолить свои животные инстинкты. Всё накалилось до предела градусов Цельсия. Жар опять тело сковывает, заставляя воздух жадно глотать, как рыбу, выброшенную безжалостным штормом на сушу, где не существует умиротворяющего присутствия воды. Так хорошо от простых прикосновений пальцев к коже. Её пальцы — это произведение искусства, хоть и битое, со шрамами. Её кожа исполосована сухостью сбитых в драках ран. Чуть не подскакиваю на месте, когда она согнутым пальцем по жару стыдливости проводит, дразня. Обычным простым движением умудряется меня столкнуть с разумного берега в омут похоти.       Как у неё это получается? Не могу. Это какая-то пытка, которую я не могу прекратить, потому что мне пиздец как нравится, когда она так меня мучает, делая марионеткой в своих опытных руках. Неужели я настолько ебнутая мазохистка? Боже. Лбом сильнее в плечо вжимаюсь, глаза жмуря до белых точек, боясь, что так смогу выдавить глазные яблоки.       — Да ты издеваешься… — глухо, с придыханием. Задушенно в её плечо, борясь со всхлипами умоляющими.       Слышу смешок довольный. Ей нравится, когда люди в её власти. Это всегда было понятно. С первого взгляда. Ей нравится ощущать себя царем этого гребанного мира. А мне нравится потакать её капризам.       Три пальца накрывают мою голую натуру, проводя медленно, но с нажимом. Стон сквозь сжатые зубы вырывается, будто я не хозяйка своего тела. И ноги раздвигаются, словно по приказу гипнотизера. Чувствую, насколько влажно скользят её пальцы, раскрывая половые губы. Боже. Ахуеть можно. Я теку, как сука последняя во время животной течки. Но мне так нравится это ощущение себя. Будто демоны внутри наконец взяли верх и открыли мою темную сторону, показывая только одному человеку на свете.       Она только гладит с нажимом, не касаясь клитора, а мне завыть от больнючего узла внутри охота. Он всё затягивается сильнее, будто его кто-то тянет с двух сторон, стараясь как можно туже затянуть. Ебучие изверги. Когда чувствую, что она совсем мягко и быстро касается клитора, будто нечаянно, всё тело электричество пронзает. Становится на один миг совсем хорошо, будто я куда-то на небеса вознеслась. Мамочки.       Рука моя опять за край стола цепляется, грозясь раскрошить его нахуй, как Халк — здания своим ударом. А ритм медленный, мучительный совсем. Настолько медленный, что мне кажется: целые часы уже прошли, пока её рука под моей юбкой непотребство творит. Пиздец какой-то. Я не знала, что так бывает. Я боюсь, что лбом своим синяк оставлю на плече, потому что мне ахуеть как хорошо и ахуеть как мало.       Чувствую, как палец указательный клитор начинает поглаживать с нажимом. Стон и всхлип выпускаю, потому что сдерживаться сил нет. Все силы уходят на то, чтоб дышать вовремя и в обморок не хлопнуться, чтоб не откачивали потом. Хуею от того, насколько она чувствует то, чего я хочу. Будто я для неё и правда книга открытая, которую она не только читать, но и цитировать с закрытыми глазами на память может.       — Ужас какой-то… — шепотом, думая, что она не услышит и не прервется. Но слышу весёлый хмык, и движения чуть быстрее становятся.       — Я-то думала, это твой рай, — и от одного голоса кончить хочется. От самоуверенности, которая звучит в одной фразе, в экстазе затрястись пиздец как охота. Я слишком сильно на ней залипла. Слишком сильно в неё окунулась.       Хочу, чтоб пальцы её в меня скользнули, мучительно растянув всё нутро, чтоб она душу мою тронула кожей голой. Хочу, чтоб взорвало меня от ощущения поступательных движений внутри, которые с ума сводить будут гибкостью и игривостью таких длинных пальцев. Хочу, чтоб она ощутила, как тело мое по ней изнывает, подобно водопаду в горах России. Хочу, чтоб она поняла, что только она одна может достать меня со дна, рассыпав мое удовольствие по всему телу маленькими искорками любви. И если бы я только попросила её, то было бы легче. Она бы сделала всё то, чего я так хочу, чтобы вновь доказать сердцу и разуму моему, что я без неё никто. Так, блоха несчастная, которая обречена тонуть в людском равнодушии.       Ощущаю, что захлестывает чувствами сильно, будто я океан эмоций во время ебучего урагана Катрина. Такое чувство, что она ебучим тайфуном по моему организму гуляет, заставляя глаза закатывать одним лишь словом, сказанным хриплым тембром прокуренного голоса. И мне так мало этого трения, я хочу, чтобы она отымела меня, чтоб мыслей вообще не осталось, чтоб я весь мир потеряла и только в её глазах растворилась.       Всё будто бы расплывается, как разводы бензина на асфальтных лужах после прошедшего ливня, который водой землю поил время долгое. Комок внутри тянет, заставляя матку болеть сильнее и тело в агонии биться, будто в эпилептическом припадке с пеной у рта. Боже. И звон в ушах стоит бесконечный, как будто кто-то в церковной колокольне звонит перед утренней службой, поднимая монастырь. Какое богохульство…       Распирающее ощущение… Блять. Она палец свой в меня вводит медленно, стараясь быть нежной, а меня на части рвет от того, как это происходит. Кончить хочется до рези в глазах, потому что времени почти не осталось. Оно тикает громкими стуками моего сердца, будто отмеряя, сколько минут счастья мне отведено. Пальцем двигает лениво, а я стону только от ощущения внутри. От того, как она по смазке скользит, и движения самодовольные ощущаю.       Мне мало… Хочу еще чуть-чуть. И мысли мои будто читает, палец второй добавляя. Ахуеть можно. Ещё чуть резче и чуть сильнее, и я выпаду из самолета своих чувств, разбившись об мягкие облака оргазма. Движения плавные, выверенные.       Хочу, чтобы это кончилось… Нет! Не хочу, чтобы это кончалось. Мне нравится эта экзекуция над телом моим грешным. Нравится за грехи свои платить таким способом мучительным. Это эффективнее любой казни. Если на суде жизни во мне будут двигаться её пальцы, я признаю всё и даже больше. Возьму вину за то, чего по факту не совершала. Всё, что угодно, на себя взвалю, лишь бы она никогда не прекращала.       — Крииис… — стон на грани фола. На грани облизывающего затылок оргазма, он будто пятки обжигает, заставляя ноги непроизвольно сжимать.       — Тшш, малышка. Ты умница, — говорит мне это в макушку, судорожно дыша. Поцелуй мягкий ощущаю кожей головы.       Мамочки… Я сейчас умру.       Сердце с ума сходит, готовясь смерть свою с косой встретить. И дыхание срывается окончательно, желая мозг кислорода лишить. Это всё ещё нереально. А толчки ускоряются, и звуки хлюпающие нарастают. Если бы я не была так озабочена предстоящей смертью, то, наверное, покраснела бы от стыда. Но сейчас сил хватает только на то, чтобы глаза иногда открывать на пару секунд.       Если бы у меня спросили, что я люблю больше всего делать, то я бы ответила, что ощущать, как меня трахает Крис Захарова, шепча всякие похабные словечки на ухо. Я готова стать её личной секс-игрушкой, лишь бы не лишаться этого удовольствия. Никогда не отказываться от этой муки. Это лучше, чем молочный шоколад с соленой карамелью. Это лучше, чем спать сутками напролёт. Это лучше всего на свете. Тело вдруг напрягается, будто готовится к броску, как хищник готовится кинуться на жертву. Мышцы каменеют, становясь будто алмазными, потому что разбить этот минерал невозможно. И кости ломаются с треском и шумом крови в ушах. Я будто бы взлетаю с этой бренной Земли, отправляясь на покорение космоса и всей галактики.       Я кончаю, давясь своими же стонами, сжав её руку между бедер, как в ловушку, машинально. Даже темнота в закрытых глазах ярче становится. Это сильнее, чем в первый раз. Это быстрее, чем в мягкие касания языка.       — Это стоило всей ругани между нами, — это стоило всего того, что было в моей жизни. Стоило всего того, через что я прошла.       Сидеть вот так с ней хорошо. Чувствовать её ладонь у себя на бедре — ахерительно. И в голове мысль бьется, как птица в клетке запертая. Не хочу с ней расставаться. С ней так спокойно.       Но мне нужно двигаться дальше, чтобы мы когда-нибудь смогли быть вместе. Не хочу зависеть от неё, как зависела от него. Я попытаюсь справиться с собой и своей дурацкой натурой. Ради нас. Ради неё. Ради себя.       Беру её за запястье, вытаскивая несопротивляющуюся руку из-под юбки. И к себе тяну, чтобы она наконец-то встала передо мной и глазищами своими вновь убила, как делала это раньше. Мне надо запомнить. Мне надо у себя в голове это нарисовать, чтоб потом, как безумной, росчерками карандаша делать бумагу прекраснее. А она подчиняется. Позволяет мне маленькую прихоть, будто специально таким способом показывает, что я для неё — не просто потрахушки. И мне льстит. В грудине душа екает от какой-то безумной радости.       Передо мной становится, руку не вырывая, и голубыми льдинками смотрит в мои карие, почти что чёрные, как грязь после дождя. Руку её к губам подношу и, смотря прямо в свое безумие, без которого существовать не могу, облизываю первый палец. И в рот к себе каждый поочерёдно кладу, будто это самое вкусное, что я ела. Каждый палец облизывая языком, все шрамы пересчитываю. Кожу шершавую увлажняю своей слюной, слизывая свое желание, которое испачкало такие красивые руки.       В конце концов руки сплетаю и за поцелуем тянусь. А она отвечает и слова не говорит в ответ. Просто целует, показывая, что на самом деле чувствует.       Не надо длинных разговоров, чтобы понять, что у неё на душе. Ей тоже грустно. И тоже не хочется расставаться вот так. Но жизнь нас рассудила, заставив разойтись по разным углам. Нет напора и сексуального желания. Есть только чувства и эмоции, которые в нас сейчас живут, словно бабочки в животе. Слов действительно не надо, потому что многого даже я сейчас ей не скажу. Наверное, еще не готова сказать, что люблю. Не готова проронить три слова, которые закроют все пути отхода для нас двоих в случае катастрофы. И грустно вот так расставаться, обнимая в последний раз. Грустно вот так одеваться, стараясь делать это как можно медленнее, лишь бы с ней подольше побыть. Это нечестно.       Единственное, что радует меня в глубине души, это надежда на то, что это, возможно, только начало. Возможно, всё еще будет, стоит только подождать. А я ждать самый настоящий мастер. Я обещаю, что дождусь. Обещаю, что буду любить даже на расстоянии, лишь бы только она вернулась ко мне. И когда вещи подняты с пыльного пола и надеты на тела, мы на миг останавливаемся, чтобы посмотреть друг другу в глаза, будто бы говоря, что еще встретимся. Глаза никогда не врут, потому что они — зеркало души.       Из комнаты выходим, и я стараюсь идти чуть дальше, чем она, чтобы остальные не подумали того, что им знать необязательно. Но у Крис, видимо, совсем другие планы, потому что она догоняет в два шага, стараясь идти плечом к плечу. И за руку берет, сжимая крепко. А я даже вырывать не хочу, потому что если она решила, что сейчас она готова показать всем, что между нами что-то есть, значит она наконец-то перестала думать, что у нас все не всерьёз. Радует. Наверное, мне стоило уйти раньше, чтобы всё наконец-то встало на свои места.       И до общей спальни доходим, где каждая на наши руки в шоке смотрит, а Кира наконец-то улыбается одобряюще. Мамочка. Киваю ей в знак признания, идя с Крис к своей кровати. Садится, сопровождая каждое моё движение своим взором. А я лишь улыбаюсь, слыша какие-то шепотки. Они в шоке. Их можно понять. Но на удивление никто и ничего не говорит против. Наоборот, кто-то улыбается, а кто-то всё еще пытается понять. Мне будет их не хватать.       Переодеваюсь под взглядом Кристины, которая довольно улыбается, видя свои художества на моем теле и ключицах. Ну, конечно. Она меня присвоила лёгкими укусами и мягкими движениями языка. Улыбаюсь, натягивая футболку. Неужели хоть что-то наладилось, и я ухожу со спокойной душой. Тишина прервалась, и здесь царит смех. Они провожают меня с радостью. А я ухожу со спокойствием на заживающем сердце. Не жалею о том, что пришла. Не жалею о том, что влюбилась. Ни о чем не жалею. Сотню раз уже повторила. И буду повторять, пока все в этом чёртовом мире этого не поймут.       Одетая присаживаюсь на кровать, понимая, что осталось совсем чуть-чуть. Скоро начнется съемка моего отъезда. Сажусь рядом с Крис, кладя голову ей на плечо, пытаясь не нервничать. Стараясь получить дозу умиротворительного бальзама, которым она пахнет. Она — мое успокоительное. Мой эликсир жизни. Не знаю, как бы я сейчас уезжала, если бы она не пришла в аппаратурную. А сейчас так хорошо, что все беды отходят на второй план.       Обнимает меня за талию, прижимая к себе, не заботясь о том, что подумают другие. Этого стоило ждать, на самом деле. Стоило ждать ради возможности обниматься на публике, никого не стесняясь.       Спокойно вздыхаю, оглядывая всю нашу компанию, чтобы запомнить всех и каждого. Будет их не хватать. Буду по ним скучать. Захарова в макушку целует, запах мой вдыхает, будто переняла мой фетиш. И мне так тепло рядом с ней такой. Такой ласковой и нежной. Не кричит, не ругается и ядом своим не плещет в разные стороны. Просто сидит, обнимая, оказывая поддержку, которая так нужна. И Кира на соседней кровати сидит, на нас смотрит, головой качая. Улыбается и смотрит на нас, как на ебнутых, а Крис лишь ей фак показывает, фыркая. Тихо смеюсь, ощущая радость и счастье.       Это лучшие минуты моего пребывания здесь, не считая того времени этим вечером в комнате, спрятанной от всех глаз, в которой я сходила с ума от чужих жгучих страстью прикосновений и поцелуев, граничащих с безумием. Всё хорошо. Всё ахуительно.       Хочу выйти отсюда и первым делом позвонить Юльке. Услышать её родной голос и поведать о том, что со мной произошло. Рассказать о тех чувствах, которые я испытываю. Хочу обнять родного мне человека, который стал практически семьёй.       Приходит время встать и закрыть чемодан. Натянуть шапку и ветровку, потому что съемка скоро начнется. А на улице небо плачет, будто меня провожает. Не плачь, брат, всё будет хорошо. Я справлюсь. Обещаю.       Крис подходит, застегивая молнию, и притягивает к себе, целуя, наплевав на взгляды, а я смущенно улыбаюсь. Кира тоже подходит, нас двоих в объятия сгребая. Два моих любимых человека. Моя маленькая армия спасения. Если бы не они, я была бы одна, так и не поняв важность близких людей в жизни. Они дали толчок, который побуждает меня ворваться в новую жизнь, где изменю всех и всё, в том числе и себя.       Крис берет мой чемодан и с Кирой следует где-то позади, как моя личная охрана. Боже. Улыбаюсь так радостно, что, кажется, скоро лицо порвется от многочисленных улыбок. Кто же знал, что уходить отсюда мне будет радостнее, чем делать первый шаг в этот дом? Я буду по ним двоим скучать. Не желаю победы кому-то одной из двоих. Я болею сразу за обеих, потому что не знаю, кто больше заслуживает заветной золотой броши.       Спускаемся по порожкам. Иду к машине, а Крис мне весело кричит, не боясь камер. И со смехом втроем ко мне подходят. Настя, Кирюша, Кристина. Я понимаю, что Захарова наконец-то поборола часть своих ебнутых понятий, поняв, что мир не является черным и белым. Обнимаю каждую поочерёдно, стараясь сказать как можно больше хороших слов, пусть половину потом и вырежут. Шума говорит важные слова и обнимает незаметно, целуя в щеку.       — Увидимся на финале, малышка, — я в неё верю. Верит и она. Радует, что она наконец-то начала себя ценить. Я надеюсь, что она даст повод своей маме собой гордиться.       — Обещай, что наденешь платье, — смеются Кирюха и Настя, а она лишь ухмыляется. Смешно становится и мне. Как же сильно я их люблю. Кто бы только, сука, знал. Благодарна за все эмоции.       Ухожу отсюда не потому, что провинилась, а потому, что я могу уйти достойно, неся звание бывшей ученицы Школы Леди в свободной жизни. Камеры пишут наше прощание, чтобы показать потом всему миру мой уход. И я хочу, чтобы это выглядело достойно, поэтому не роняю слез, назло всем своим недругам улыбаясь, ни о чем не жалея. Говорю спасибо Богу за то, что позволил мне прожить этот этап жизни, вернув желание жить и бороться дальше.       С трудом отхожу от своих девочек, делая первые шаги к роскошной машине. Не выдерживая, оборачиваюсь около самого автомобиля, чтобы кинуть последний взгляд на дорогих мне людей и запомнить их такими, какие они есть. Переступаю с ноги на ногу, боясь открыть дверь чёрного мерса. Волнительно вот так протянуть руку и открыть себе дверь в абсолютно новую жизнь.       Сажусь, и мотор заводится — машина двигается с места. Открываются автоматические ворота моей новой жизни, позволяя оставить старую за спиной.