Покурим?

      Ехать в дорогой машине по ночной трассе — это верх спокойствия моей души. Мне сейчас не нужен никто и ничего. Я просто хочу скорее вернуться домой, чтобы наконец-то поговорить с самым близким для меня человеком. Хочу просто рассказать хоть кому-то, что на душе моей творится, ведь молчать я больше не могу. Пугает только то, что я столько времени пробыла взаперти и почти не помню, каково оно, жить на свободе, надеясь только на себя. Всё зависит сейчас только от меня, потому что только мне сейчас решать, как воспользоваться тем опытом, который мне дал проект.       Вечерние пейзажи мелькают перед глазами, будто калейдоскопом ярких картинок тёмной ночи. На дороге горят фонари, освещая всем водителям пути. И я хочу, чтобы кто-то точно так же освещал мою душу, в которой сейчас сомнения теплятся, словно это так и надо. Тревожность зашкаливает, как градусник у больного гриппом. Страшно. Вот просто страшно возвращаться домой и ощущать то, что свалится на мою бренную голову. Знаю, что сейчас должно быть чуть легче, чем в том доме, где я оставила часть себя и своей жизненной истории. Не знаю, что буду делать дальше со своей жизнью, ведь наставления-то дали, но что делать дальше — так и не сказали. От этого ещё сложнее.       Одновременно во мне борются два желания. Хочется вернуться обратно в тот санаторий, из которого меня выперли. Но и домой тоже хочется. Хочется побыть чуть-чуть в одиночестве, чтобы мысли все в порядок привести и по полочкам приоритеты расставить.       Плевать на всё, что будет. Мне просто нужно адаптироваться к тому, что я больше не там, где она. И это под дых бьёт профессиональным боксерским ударом, как по груше в спортивном зале чемпионов. Я обещала, что постараюсь дождаться. Обещала, что попробую жить без неё и мыслей о том, что хочу быть рядом. Но кто же знал, что это будет так невыполнимо трудно?       Трудно ехать по дороге в неизвестность, озаряющейся лишь фонарями обещаний, в порыве сказанных. Я обещала, и постараюсь сделать то, чего от меня ожидают, потому что знают, что слово я свое держать привыкла. Всегда держу это слово перед всеми, но только не перед самой собой. Я для себя нихуя не авторитет и не главный человек в жизни. Но я пиздец как хочу постараться, чтобы это исправить и стать достойной двух людей, которые остались там, за воротами моей свободной жизни. Хочется стать достойной тех девушек, которые сейчас себе на глотку наступают, чтобы измениться на всю тысячу нескончаемых процентов. Мне нужно стать достойной себя самой, чтобы перестать ненавидеть свою душу, израненную осколками чужих злословий. Хочу перестать быть извечной жертвой, которая любит тех, кто не любит её. Мне нужно повзрослеть и себя понять, чтобы потом суметь строить что-то здоровое с ней, если судьба на то добро даст. И если даже с Крис в будущем не получится, я хочу отношений, где я не буду вспоминать чертового ублюдка и его слова. Хочу просто жить, не оглядываясь то и дело назад в прошлое, чтобы посмотреть на свои ошибочные шаги. Идеальной стать я всё равно не смогу, ведь таковых в этом мире попросту нет, но попробовать стать достойной я могу. Похуй, сколько преград встретится на моем пути, я обещаю, что пройду через каждую, научившись хоть чему-нибудь.       Проект не меняет тебя на сто восемьдесят градусов, он лишь задает направление для твоей будущей работы над собой. Воспользоваться правильным ориентиром или нет, каждый решает для себя сам, ставя для себя главные и второстепенные цели. Каждый выбирает ту дорогу, которой хочет пойти. Кто-то хочет пойти по тропе чистой и истоптанной чужой обувью выбора, чтобы стопроцентно знать, к чему он придёт. А кто-то, как я, желает пойти там, где заросли злых кустарников прошлого в лицо бросаются при резком движении жизни. И на этом пути невъебически сложно, муторно и больно до сжатых челюстей, но без горького труда не будет и счастья без пиздеца. А я хочу стать счастливой, независимо от людей, которые склонны входить и выходить из моей не особо длинной жизни.       Хочу обрести гармонию со своим зловонным прошлым, непонятным настоящим и неопределенным будущим. Необходимо понять, кто я такая на самом деле и чего же всё-таки стою. А стою ли вообще чего-то на этом свете? Я хочу стать той, которая не гоняется за призраками по всему миру, а концентрируется на том, что люди живые и, что чуточку важнее, что доверять им можно. Хочу миру открыться и, даже если потерплю поражение, горькими слезами облившись, пойти дальше с высоко поднятой головой и прямой осанкой, сгорбившейся под натиском неудач.       Водитель отдает мне телефон, постепенно увеличивая скорость, с которой мы движемся по трассе, наполненной другими машинами. Забираю из чужих рук то, чего так сильно хотели все девочки на проекте. И пялюсь на этот булыжник, будто не знаю, что это такое на самом деле. Как только ощущаю на своей ладони вес телефона, на меня обрушивается какое-то принятие.       Принятие того, что я действительно теперь могу делать всё то, что захочу. Принятие того, что больше нет рамок, за которые нельзя заступать, ведь иначе ты должен понести наказание. Хуею, да и только.       Неужели это действительно всё? Не верится даже. Когда я только заходила на свои первые съёмки в рамках шоу, то жизнь свою представить не могла без извечных звонков маме, а теперь лишь сижу, сжимая телефон в руках, не зная, что теперь нужно сделать.       Растерянность. Я растерялась от того, что всё действительно закончилось. Вот сейчас меня отвезут в отель, где я буду ждать свой самолет до дома, и всё кончится, будто ужасно прекрасный сон.       Пялюсь на тонкую коробочку, которая помогает связываться с другими людьми в разных уголках города, страны, планеты, и не могу вспомнить, почему же он так всем нужен. Действительно какой-то бред. Мне нужно его включить, кажется, только пальцы не слушаются и упорно не хотят нажимать тонкую кнопку сбоку на корпусе.       Всё ещё не могу понять, как так всё быстро кончилось. Вроде бы только вчера я зашла на ту вечеринку, где царила анархия пьяных и обдолбанных девочек, не зная, что та самая, которая дралась почти со всеми и кричала громче всех, окажется причиной моего крика. Тогда я даже подумать не могла, что такая, как она, сможет меня в себя влюбить и заставить сходить с ума от каждого прикосновения грубых рук и потрескавшихся губ. Как же быстро она запала мне в душу, став там полноправной хозяйкой.       Вроде бы всё было не так давно. Вроде бы только что случился наш первый разговор на лужайке перед домом. Вроде бы только что случился первый поцелуй. Вроде бы одно мгновение назад она обнимала меня в ванной, стараясь своими словами убрать дрожь из измотанного нервами тела.       Вроде бы…       А оказывается, что прошло целых восемь недель. Два месяца моих страданий и моих улыбок. Пусть горючих слез было больше, чем солнечных улыбок искренней радости. Но они всё же были. И был даже смех, который я разделила с теми, кто недолюбливал меня когда-то. Всё так изменилось в одночасье. И это заставляет улыбнуться.       Пугает только то, что я уехала, а они остались. Если что я просто не смогу поддержать кого-то на каком-то из испытаний. Волнуюсь я за всех, но переживаю только за двух. Каждая там заслуживает победы хотя бы за счет признания того, что они вывезли свою жизнь и смогли не сорваться, прервав эти испытания суицида. Но достойных этой победы там только двое.       Нажимаю на кнопку включения, зажимая пальцем до побеления. Нельзя вечно бежать от того, что в скором времени меня догонит. Нужно просто попытаться сейчас влиться, а потом станет проще. Правда станет. Я в это верю, верьте и вы. Жду, пока включится экран, считая секунды до того момента, когда я окончательно разорву свои отношения с тем домом изоляции от всего мира. А он всё не загорается, будто нарочно оттягивая тот момент невозврата, когда путь назад точно испарится, заставив пойти вперед даже через «не могу».       Всё должно быть просто. Должно быть намного проще, чем есть. Но этот принцип почему-то закончился на мне. Потому что мне сложно. Действительно сложно видеть яркий свет дисплея, озаряющий весь салон. Он включился.       Включился, заставив понять, что я больше никогда не вернусь туда, где мне было хорошо и плохо одновременно. Включился, отняв надежду на то, что я увижу её раньше положенного финала. Вот гад.       Глупо. Смешно. Глупо и смешно обвинять телефон в том, в чем он точно не виноват. Пароль требует, а мне бы ещё вспомнить, бля. Мне бы себя для начала вспомнить, а он какой-то пароль требует, ирод.       Вижу заставку, и улыбка на губах сама появляется. Я и Юлька. Господи, как я по ней соскучилась. Надеюсь, что она тоже соскучилась по юродивой мне. И заветные шесть цифр сами вспоминаются, будто я только что не злилась из-за того что их не помню. Чудеса и только. Пальцы бегают по клавиатуре, словно и не отвыкли совсем. Будто и не забирали телефон у меня на два месяца.       Машина заезжает в город. В Москву. А я тем временем рассматриваю людей, которые снуют туда-сюда, не разбирая дороги. Куда-то несутся на своих двоих. Куда-то едут на своих дорогих машинах, будто есть куда спешить. Куда вы спешите, люди? Не понимаю, куда все вечно бегут, не видя дорог.       Всегда любила медленно прогуливаться и вдыхать свежий воздух выхлопных газов, рассматривая яркие вывески магазинов, где вечно рассказывается о каких-то скидках, за которыми люди носятся, как волк за дичью.       В машине даже музыка не играет, будто кто-то умер. Сжимаю телефон всё крепче, понимая, что совсем скоро мне придется выйти из Мерседеса и забыть о проекте на шесть долгих недель, если не больше. Мне придётся полтора месяца пытаться строить жизнь, о которой я мечтаю уже не первый год.       Хочу сейчас горячее какао и спать. Она любит какао.       Улыбаюсь от своих же мыслей. Крис любит сладкое почти так же сильно, как и я. Ну, хоть что-то общее у нас есть. Хочу купить духи со вкусом вишни, чтобы чувствовать её повсюду рядом с собой. Хочу иметь хотя бы иллюзию её тела в нескольких метрах от себя. Интересно, как это будет выглядеть? Я припрусь в магазин и буду нюхать все ароматы с вишней, как одержимая, ровно до того момента, пока не найду нужный? Так, что ли?       Боюсь, что так мне скоро опять придётся лечь в дурку. А я там уже была. И мне не понравилось. Там нихуя не дружелюбно. И не очень комфортно. А мне хочется комфорта после тех кошмаров, что я в жизни своей видела. Хочу просто спокойствия, какао и спать.       Машина останавливается около какого-то красивого здания. Отель? Уже? Неужто так быстро приехали? Вздыхаю, потянув ручку на себя, чтобы дверь открылась и я смогла вылезти из своей старой жизни, с которой пришло время наконец-то попрощаться и отпустить в длинное путешествие по всему земному шару на долгое время, чтобы его не увидеть больше никогда.       Выхожу, понимая, что погода на улице не радует. Дождь и ветер. Прохожим такое не нравится, это видно по лицам, которые хмурятся то и дело, неся в себе опасность получения мистических морщин. А я радуюсь такой погоде. Потому что мне нравится, когда небо слезы свои алмазные проливает. Это красиво. И спокойно.       Мой чемодан водитель достаёт из багажника слишком долго, будто он весит целую тонну, а там вещей то раз, два, три и всё. У меня нет такой дурацкой привычки таскать с собой то, что не нужно. Столько лет в Донецке научили меня брать только самое нужное, чтобы не тащить балласт за спиной размером с ебучий самосвал. В жизни такого же пытаюсь придерживаться. Людей нужно прощать, чтобы не тащить на себе груз из обид на тех, кому на это глубоко похуистически плевать. Мне есть на кого обижаться, но я прощаю всегда и всех на манер Святого Пророка.       Только одному человеку не прощу то, что было, и то, что будет. Никогда не забуду. До конца жизни своей буду тянуть этот грех, но зато пример моего проеба всегда будет перед глазами. Я буду пытаться доверять людям, но не буду верить им, как ебучие сектанты в Армии Спасения. Эти люди же ебнутые, потому что верят не тому, кому надо. Верят в то, что этот человек является святым, который по Земле ходит. И их действительно жаль. Жаль всех бедных девушек, которые попадают туда просто по ошибке, но ставят крест на своем светлом будущем. Это пугает. Это заставляет приходить в ужас и тело мурашками покрываться от страха перед такой жизнью. Так же нельзя. Это же ужасно.       Только кто кого в этом мире слушает и слышит? Людям друг на друга всё равно уже давно. Это людское безразличие склонно развращать даже самые светлые души, делая их такими же черствыми и холодными, как вчерашний хлеб.       Хотя когда-то раньше я была готова продать душу за любой хлеб, лишь бы только хоть один кусок в свой желудок протолкнуть и с голоду не сдохнуть. Когда-то я была совсем другой, нежели сейчас. Когда-то я была, возможно, боевой. Но тогда на своей Родине я сломалась, став извечной жертвой чужих действий. Почему всю жизнь чужие дела делают хуже только мне, а не тем, кто их совершил. Вот же странно.       Всё в этом мире странно. Взять даже меня и Крис. Ну какая из нас пара? Мы же разные настолько, что и представить невозможно. А мы всё равно друг к другу притянулись, как минус к плюсу. А оно, наверное, так и есть. Я вечный минус, у которого в жизни одни несчастья. А она плюс, который идет вперёд, несмотря ни на что.       Захожу в номер, который мне сняли, чтобы я жила в комфорте всё то время, пока буду скитаться по жизни первую неделю. Это даже как-то заботливо выглядит. Но всё равно чуть грустно вот так стоять посреди пустой комнаты, где нет ни души, а пространство окружено неживой мебелью и чужими дизайнерскими решениями. Вроде бы мне должно нравиться всё то, что здесь происходит. Точнее не происходит.       Тишина, от которой звенит в ушах, заставляя испытывать какое-то странное спокойствие и вечное умиротворение души. Чистота до скрипа от движения ладошки по какой-либо поверхности, которая душу радовать должна. Я же так сильно раньше всё это любила, а сейчас как будто всё чужое.       Я хочу присутствие другого человека рядом. И это пугает. Раньше я могла сидеть дома неделями за просмотрами очередных интересных и не очень сериалов. Раньше я предпочитала слоняться по одинокой квартире, и это было только в радость моей ебнутой душе. А сейчас всё резко изменилось. Точнее мне по-прежнему хочется сидеть дома и смотреть сериалы, только вот мне непривычно вот так жить теперь. Время пребывания в том доме будто скрошило все мои старые привычки как нехуй делать. Снесло, как торнадо какие-то жалкие домишки принципов сильными порывами ветра изменений.       И это даже, наверное, радует. Я смогла изменить хоть что-то у себя внутри.       Раздеваюсь, стаскивая вещи со своего бренного и ленивого тела. Нужно сходить в душ. Встать под злосчастную воду, которая смоет прикосновения Крис. Так не хочу смывать с себя мягкие движения пальцев. Не хочу смывать с себя облизывания и укусы напористого рта.       Блять. Ну почему так сложно сейчас отпускать того, кого ты не увидишь долгое время, а? Что за напасть-то такая? Почему всё обязано быть таким сложным?       Хочу позвонить маме… Хочу поговорить с Юлькой… Хочу шоколадку, которая будет таять во рту, принося организму всю ту глюкозу, которую он упустил за два месяца без сахара. Хочется просто лечь и включить фильм, под который можно уснуть и забыть обо всем.       Хочется уснуть и наконец-то забыть обо всем. Отдохнуть от извечных съемок и ранних подъемов. Просто хоть на секунду ощутить, как тело расслабляется во сне, не готовясь подорваться на очередной рабочий день. Хочется под горячий-горячий душ, который почти кипяток, чтобы обжигал изнеженное тело, плавя душу.       Всё так сложно и легко одновременно… Усталость на плечи наваливается, будто я год работала не отдыхая, хотя по факту была в санатории пять звезд, где и природа, и диета, и спорт. Всё, что только душе угодно. Ага, а также постоянное психологическое давление, которое давит на грудь невыносимым грузом, который жить спокойно почему-то не дает, забирая остатки самоконтроля.       Не помню, когда в последний раз чувствовала себя такой истеричкой, какой была там. Никогда такой вечно ноющей идиоткой не была, ведь постоянно мой ледяной самоконтроль сковывал такое же ледяное сердце снежными цепями «нельзя». Всегда держалась за гребанное «нельзя», пытаясь играть роль того, кем быть я вовсе не хотела. Не хотела я быть той, которая боится людям доверять, а оно вон, как получилось. И, кажется, получилось ахуенно сыграть, потому что моя роль резко стала моей жизнью, без которой я себя уже не представляю в этом пристанище заблудших душ. Настолько срослась с ебучим «нельзя», что это слово стало смыслом моего пребывания в этом моменте, который длится уже вот-вот двадцать пять лет.       Только одному человеку удалось этот девиз снести к хуям своим «можно», будто и протестов с моей стороны не было. А они были… Пусть совсем слабые и немощные, но всё же существовали, скорее для вида того, что просто так меня переломить не получится. А она смогла.       Смогла меня переломить так, что я стала совсем другой, будто и не я вовсе. И это пиздец как устрашает, потому что она изменить-то изменила. А дальше-то что? Если вдруг, когда пройдёт время финала и на часах пробьёт час свободы от всех обязательств, она решит, что всё-таки не хочет пытаться? Не потому, что я ей не нравлюсь или еще что-то подобное, а просто потому что итак много свалится на её голову. И это, наверное, самое худшее, что могло только со мной произойти. Потому что я готова ждать, тешась иллюзией совместного будущего. Но не готова ждать, убивая себя реальностью, когда мы можем быть не вдвоём. И это звучит эгоистично.       Поворачиваю вентиль горячей воды до упора, холодной не разбавляя. Хочу кипяток, который кожу будет плавить своей температурой, сжигая чужие касания. Хочу, чтобы всё на свете вода сожгла, сделав меня почти невинной. Сделав почти чистой. Ведь совсем без грязи я не могу. Она не вымоется даже спустя года, она засела где-то мелкими крупицами, продолжая раздирать нежную плоть одним своим существованием. Хочу быть чистой настолько, насколько позволит жизнь, смыв всё то, что она посчитает нужным. Уберёт то, чего быть априори не должно на человеческой душе. Удалит всё лишнее, сделав меня чуточку лучше и здоровее. Все должно быть так, как должно. Не хочу изменять всё в корне, ведь иначе я стану совсем другим человеком. Но всё же маленькая химчистка моему заплесневелому нутру нужна. Нужно вытравить всех тараканов, живущих в своих норах, которые они выкопали глубоко в моих мозгах. Нужно смыть пятна крови от побоища моего сознания и сердца, которое боролось со всеми невзгодами до последнего. Нужно очистить ковры нервных струн от гноя давно заживших ран. Так много работы, которая только прибавляется с каждым прожитым бесцельно днем и годом жизни. Нужно набраться смелости и отдать душу для полного очищения давно запыленных инструментов радости и счастья. Слой пыли и грязи далеко не тонок, и мне нужны рабочие руки, которые не побрезгуют залезть в этот деготь, не боясь запаха и черни, которые уже давно поселились там, где им совсем не место.       Встаю под напор воды, который льется с потолка огромными каплями. Надо же, как похоже на мои слезы. Абсолютно голая сейчас стою под водой, которая жжет до боли, плавя чернила, которые так старательно наносились разными мастерами. Выжигая весь смысл и боль, которые туда вкладывались, чтобы никогда не забывать. Зря я сделала так, что напоминание всегда перед глазами. Зря. Но жалеть уже поздно. Я надеюсь, что однажды они станут просто красивыми картинками и надписями на неидеальном теле. Хочется верить, что однажды всё это потеряет смысл в огромном океане неиссякаемого счастья её глаз. Всё должно кончиться, и я предпочитаю, чтоб всё закончилось на ней.       Ради неё и самой себя хочется забыть старую себя и стать чуточку новее. Получить обновление последней версии души, чтобы не тянуть за собой то, от чего нужно было избавиться еще в самом начале.       Тело постепенно привыкает к горячим струям, адаптируясь под самую большую температуру воды. И руки тянутся пройтись по тем местам, где она с упоением целовала. Хочется обвести каждый укус и зализ своими губами, чтобы остаться с ней подольше хотя бы на чуть-чуть. Чтобы ощутить прикосновения её губ на своих неидеальных, болезненных. Надо же, совсем как у неё. Два сапога пара. Только она постоянно их кусает, не щадя нежный бархат и тепло. А у меня по жизни они сухие и безжизненные.       Я не хочу тереть тело мочалкой до покраснения налившейся болью кожи, нет. Хочу мягко проходиться пальцами до щекотки по тем местам, куда ей больше всего нравилось класть свои красивые, пораненные жизнью руки. Вода больше не обижает ту, которая кажется совсем ранимой и белоснежной, только чуть надави ножом — и пойдет кровь алая из раны. Нет. Она теперь с ней дружит паром, воскрешая фантомные ощущения чужих длинных пальцев. Слезы не льются из глаз. Не обжигают щеки солью ранимой.       Только улыбка свидетельствует о том, что я выросла. Повзрослела почти на целых двадцать лет и теперь не хочу рыдать о том, чего сама хотела и молила. Она дала всё то, за чем я гналась почти два месяца. Надо же… Два месяца. А кажется, что целая вечность прошла с начала гонки Олимпийских игр.       Она пришла к моей старухе жизни, присела рядом с ней, закурив, и разнесла все, что было построено, одним движением. Совсем прямо как те ребята из Сплетения. Они не дерутся, нет. Просто делают всё филигранно чисто и добиваются своего путем хитрости, никогда не идя напролом. Мне бы у них поучиться, ведь я так не умею. Нужно попросить Крис меня научить так же. Интересно, где вообще такому учат. Неужели специальная академия какая существует? Нельзя же вот так просто проникать туда, куда другим вход воспрещен под тремя восклицательными знаками и миллионами замков.       А она не просто проникла, а пронеслась на своей японской тачке, как по ебучему трамплину. Заморочила голову тайной, оглушительной тишиной спальной.