посреди дворцов на одно лицо

       Все дни казались одинаковыми, несмотря на заметное отличие и разнообразный распорядок дня. Время тянулось цветочным янтарным медом, медленно сползая с ложки, сопровождаясь шелестом страниц старинных книжек. Подъемы ранним утром, чашка чая в постель, репетиторы из Фонтейна, которые обучали музыке, искусству и наукам, едва ли можно было встать на ноги. И мерзкий холод, который бурлил в сердце разжигающую все ненависть и страх.        Страх замерзнуть насмерть во льдах скованного холодом сердца Царицы; а другие одарят одним — безразличием.        Ей было пять лет, когда она впервые ступила во владения Царицы, до этого живя в поместье вместе со всей своей огромной семьей. Теперь же было время природниться к Короне, стать частью большого круговорота лжи, интриг и обманов, чтобы отломить свой кусочек власти, ставя добровольно свою шею под гильотину, которая может отделить твою голову от шеи в любой момент. Массивные и громоздкие, любые вещи декора нагнетали чувство беспомощности в сердце маленького дитя. И когда-то все же пришлось смириться с участью быть похороненной в ледниках королевства. Даже друзей не нашлось внутри дворца, за его пределами — тем более. Негоже юной графине водиться с простолюдинами. Да и те бы не захотели — считали девочку странной и диковинной до жути.        Все дни нагоняли тоску и скуку. Из всех развлечений — только учеба, книжки, музыка и занятия танцами под руководством вечно злобных и недовольных преподавателей. Возможно, иногда были прогулки по саду в те редкие дни теплоты; после снова все обращалось в метель, холод, стужу и бесконечный снег.        Маленькая Кристина, ускользая из постели в глубокой ночи, любила наблюдать исподтишка за балами и маскарадами во дворце, подслушивая разнообразные сплетни и глупые интриги внутри аристократии. Она росла, зная каждого, внимательно слушала и наблюдала, а делать это, будучи ребенком, еще легче, ведь никто не воспринимает тебя всерьез.        Тогда она загорелась интересом.        Кто охранял покой Царицы, беспрекословно выполняя каждое ее поручение, прихоть и команду? Кто бросался в омут войны, битв и сражений, сломя голову и зная, что они идут на верную смерть? Кто самоотверженно работал днями и ночами напролет, чтобы осчастливить ее, хладнокровного Архонта Льда? Кто был готов отдать жизнь за Королеву?        Только Фатуи.        Они всегда объявлялись на балах, жили по соседству, а от их зоркого взгляда не ускользала ни одна деталь и ни одно новое лицо. Они были национальными героями, вечно странствующими по самым опасным закоулкам Тейвата. И с каждым разом, несмотря на массовые потери, их ряды только пополнялись. И всех объединяла страсть и желание быть одними из них — Предвестниками Фатуи.        Когда Кристина подросла до девяти лет, ее стали приглашать во взрослую жизнь. При дворе это означало «становиться достаточно взрослой ради роли мишени для дворовых интриг и вечных сплетен». Она давно выучила, что нужно улыбаться всем, — а особенно тем, кого хочется ударить в лицо, — не выдавать ничего личного и никому никогда не доверять. Одним из тех, кому Кристина должна была улыбаться — это Предвестникам Фатуи. Их было всего пять. Кристину донимал один вопрос: почему они так уверены, что могут доверять хоть кому-нибудь из них? Они всегда приезжали непонятно откуда и являлись непонятно кем.        Все знали каждого из них лично, не говоря уже о всех членах высшего общества, что жили при дворе, поэтому когда появляется новое лицо, то эта новость облетает весь замок менее, чем за час.        Кристина помнит, когда впервые увидела его. На вид оборванцу в странном одеянии можно было дать восемнадцать лет, а лицо было грязным, покрытым ссадинами с запекшейся на ней кровью (скорее всего, не его). Когда его отмыли и переодели, девочка увидела его снова в коридорах дворца. Мимолетный взгляд фиалковых глаз (прекрасных и глубоких) встречается с ее собственным, на долю секунды, а затем она в сопровождении матушки идет вперед, без промедлений, а он, с Дотторе под рукой, — в другую сторону. Кристина подумала, что он обернется, чтобы посмотреть на нее, но обернулась только она.        Добиться высокого статуса можно было с помощью умелого языка и социальных навыков, знать, кому что сказать, а кому — умолчать. Главное — это вести себя так, как будто ты один из этих лживых и лицемерных богатеев. Оборванец не появлялся нигде, хоть юная графиня искала его в самых разных частях замка. Попытки выведать информации у слуг не дали никаких плодов. Таинственный подросток будто испарился в воздухе.        Кристина бы солгала, если бы сказала, что не думала о нем каждый день.        Она понимала, что ее разум ничего больше не занимало. Девочка задумчиво смотрела в окно во время уроков, наблюдала за мрачным небом, нависающим над столицей, и вспоминала все черты лица загадочного парня. Он был единственным, чье имя в этом королевстве она не знала. И он был единственным, кто испарился так же неожиданно и быстро, как и объявился.        Кристина несколько месяцев пребывала в меланхоличной апатии; у дворян это считалось нормой, ведь радоваться всему считалось дурным тоном и признаком недалекого ума. Ведь на уроках литературы уже не один раз цитировалось, что «Истинно великие люди должны ощущать на свете великую грусть». Кристина не чувствовала себя великой, а грусть как раз ею являлась. Великой.        На день рождения своего отца Кристина отправилась с родителями в путешествие по Тейвату на, по ощущениям, долгий месяц. Виды других регионов не внушали никаких чувств, а только отвлекали от собственных размышлений, что, разумеется, было важнее всего. Все казалось великой скукой, а эмоциональность и радость ее собственных родителей раздражала. Даже больше — бесила до скрежета зубов. Что ее только лишь слегка удивило — это Иназума и короткое лицезрение статуи Электро Архонта. Фигура женщины и ее черты лица казались до боли чем-то знакомым, на душе становилось неуютно, неприятно от непонимания. Что-то вертелось в голове, но не приходило на ум.        Когда они наконец вернулись (немногим позже Кристина все же узнала, что путешествие было не отпуском, а очередным важным делом, но каким — было все равно), все вернулось на свои места. Скука, печаль, однообразие и статичность вгоняли Кристину в полное уныние. Оно становилось хроническим. Может, дело было не только в том загадочном парнишке, но и в ней самой? В таком возрасте не иметь никакого азарта, огонька и страсти? Удручающе до волнения и беспокойства.        Он.        Спустя месяцы она заметила его в компании Дотторе. Парень не изменился внешне, но в нем было что-то уже чужое, странное и отталкивающее. Выражение лица, некогда запечатленное девочкой как «мертвенно-кукольное и истинно апатичное», сейчас казалось оживленным, пластичным и... несколько надменным. Кристина бы сказала, что в тот момент ей показалось, будто парень раздражен или даже в гневе, но сдерживает себя из соображений здравомыслия. Эти перемены запутали, стали громко спрашивать у нее вопросы, ответы на которых она не могла знать. В усталом взгляде юной графини вспыхнула искра. Секундой позже — маленький огонек. После наблюдения из угла за их беседой, огонек заиграл кострищем, пожирающим все в радиусе черного зрачка. Вечно безразличное и бледное лицо обрело яркие оттенки от легкой ухмылки, сдержанной и скрытной. Он обернулся и встретился взглядом с ней. Прошла секунда, но этого хватило, чтобы девочка навсегда запомнила, как за ее долю его выражение с раздраженного сменилось на удивленное. Она, все еще ухмыляясь лишь уголками губ, помахала своей маленькой ручкой парню, а затем скрылась за углом, спеша в свою комнату.        Загадочный парень вернулся.        Несколько дней Кристина его не видела в стенах дворца, а также за его пределами, но это не смогло пошатнуть ее прекрасное настроение. В ней горело любопытство, интерес, огонь. Может, этот мальчик будет совсем не таким, как эти лицемерные жабы, с которыми она видится каждый день и которым мило улыбается на чаепитиях? Немного обдумав свои действия, Кристина вдруг осознала, что ничем от них не отличается. А он отличался. Он не улыбался Дотторе, не вел с ним светских бесед и употреблял грубые слова в своей речи. И одет был совсем неподобающе. Он не от этого мира. Не от ее мира.        Когда через неделю у них произошла следующая встреча, оба удивленно друг на друга посмотрели. На носу стоял очередной маскарад, все уже ходили нарядные, готовые к очередному отдыху от отдыха, а он был в походной одежде, в пальто, с тающим снегом на макушке и плечах, державший в руках какую-то коробку. Его содержимое Кристине было не интересно. Все, что ее интересовало — это его имя. — Привет, — завесу молчания и отдаленной от суеты тишины Кристина нарушила дерзко и нагло, разрушая любые рамки этикета и вежливости. Говорить с чужими — дурной тон. — Как тебя зовут?        Парень не ответил, молча продолжая смотреть на ребенка. Кристина продолжала смотреть ему в глаза, игнорируя неловкое молчание. — Где твои родители? — спросил он спустя грузные минуты безмолвия, надменным тоном, будто бы с некой издевкой.        Кристина закатила глаза, чем поставила собеседника в ступор своей наглостью, которой не было ни у кого из дворянских детей. Даже у самых маленьких. — Если я без них, значит, я избегаю их компании, — ответила она. — Как тебя зовут? — Тебе этого знать необязательно, — сказал он, хмыкнув и собираясь уже уйти. — Я сама решу, что мне знать необязательно. Почему ты не можешь просто ответить на вопрос? — она раздраженно кинула ему в спину.        В груди разрасталось разочарование. Неужели он... окажется не таким, каким она его представляла? И снова бросит ее в свои апатичные объятия скучная рутина со скучными людьми и одинаковыми масками, под которыми они прячутся?        Парень остановился. — Я Предвестник Фатуи, — сказал он, не оборачиваясь. — Шестой Предвестник — Шестой... — шепотом повторила девочка. — Какой у тебя титул? — Сказитель.        Предвестник обернулся к ней. — А ты кто? — Кристина, — ответила она без тени сомнения. — Ты думаешь, мне что-то дает твое имя? Из какой ты династии? — он усмехнулся, явно все еще будучи снисходительным по отношению к ребенку. — Романовы.        Сказитель замолчал, а с его лица сползла улыбка. — Я с тобой не разговаривал.        И он ушел, стуча каблуками в тишине коридора.        Кристина уже с малых лет понимала, что Королева никогда не отдаст своей короны смертному. Другие это удачно игнорировали.        Это ей казалось ужасно бессмысленным, опасным и смертельным.        Маскарад был наполнен приезжими аристократами, с которыми разговаривать, увы, пока не дозволялось. И было, как всегда, до ужаса скучно. До тех пор, пока Дотторе в компании Сказителя не объявился перед Кристиной с ее семьей (только родители и близкие родственники, без этих бесчисленных дядь, теть, их детей и их жен и мужей), которым, как и другим приближенным аристократам, стоило представить нового Предвестника Фатуи.        Его будто подменили.        Теперь он обходителен, вежлив, очарователен и уступчив. Опытно маневрирует между разговорами, умело использует язык тела и улавливает настроение человека по его жестам и микрореакциям. И ничего не говорит, говоря очень много. Кристина завороженно наблюдала за ним, за каждым сказанным слово и взмахом его рук. И наконец услышала его имя.        Скарамучча.        После обходительных знакомств с новым Предвестником Фатуи, матушка поинтересовалась мнением своей младшей дочери насчет него, но, конечно, по-детски, из импульса хорошего настроения. — Он очень хороший, — отвечает Кристина. — Правда? — с улыбкой переспрашивает ее мама. — Да, — она ищет взглядом его маленькую фигуру среди других людей, а когда находит, то слегка улыбается. — Да, он хороший.        И Кристина не врала ни себе, ни матери. Она и вправду считала его хорошим. Несмотря на фальш и игру, она понимала, что без этого в высшем свете никак. Но самое главное — это то, что таится за кулисами. А за кулисами он был честный, что Кристина ценила больше всего. За таким человеком, как за каменной стеной. Ей нужен такой покровитель, который научит ее всему, что ей нужно знать. И никогда не предаст. Никогда не предаст и не обманет. Честность — это дар, подарок храбрецам. — А он может... быть моим наставником? — вдруг спрашивает она, вцепившись взглядом в мать. — Но он же Предвестник Фатуи. Он очень занятой человек, — удивилась женщина, вдруг тоже начав искать Сказителя в толпе. — Точно? А если нет? Мне не нужно постоянное обучение, хотя бы иногда.        Женщина задумалась, вздохнула и ответила. — Я узнаю.        Кажется, ее дочь впервые так искренне улыбнулась ей.        На следующий день, после всех дел и занятий, Кристину вдруг вызвали вместе с ее родителями на переговор. Внутри кабинета Второго Предвестника были они оба — Дотторе и Скарамучча. — До моего слуха дошло, что нашему новому Предвестнику выпала честь быть наставником?        Скарамучча не был в восторге от данного предложения, но отказаться он не имел права, будучи по статусу ниже дворян из таких влиятельных династий, как Романовы. Предвестники Фатуи могут быть сколь угодно могущественны, но Корона неприкосновенна. И никому из Фатуи не нравилась аристократия, вельможи и уж тем более они не были в восторге от того факта, что им вся власть досталась просто по факту рождения, когда как они, будучи из обычных крестьянских семей, должны были в поте лица работать, чтобы стать хоть кем-то.        У Сказителя оказалось побольше свободного времени, чем предполагалось. Сначала они изредка виделись, Скарамучча за ней приглядывал, вел беседы (незаинтересованно), но совсем не знал, что ему делать. Чему он может обучить? Он и сам не обладал нужным уровнем образования. Он бесцельно водил ее по столице, объясняя что-то, о чем-то размышляя вслух, наблюдал за ее уроками танцев (Сказитель впервые тогда смог наблюдать балет вживую, и был удивлен) и слушал ее музицирования. Вдруг Скарамучче казалось, будто он сам тот, кого нужно обучать.        Спустя время Кристина ясно дала парню понять, что ее интересует не его наставления, а его покровительство, защита и дружба. — Зачем? — в один из дней интересуется он у нее. — Что зачем? — спрашивает Кристина. — Зачем тебе моя дружба? — он отрывается от созерцания инея на окне и поворачивается в сторону девочки. — С чего ты решила, что я буду хорошим другом? — Давай договоримся? — спросила она. — Ну хорошо, — он присел возле, ожидая ее условий. — Когда я вырасту, я тебе обязательно скажу. А пока просто будь моим другом, — сказала она. — И когда ты вырастешь? — Может... может, в шестнадцать? — Думаешь, что в шестнадцать уже будешь взрослой? — насмехается он. — Нет. Я просто оттягиваю время для объяснений. — Хм. Так и быть. Договорились.        Скарамучча не отказался даже тогда, когда выдалась возможность сбежать из-под наставничества. Впервые кто-то изъявил желание дружить с таким, как он. И казалось, что Кристине было все равно, какое прошлое стояло за ним, кем он был до того, как стать Фатуи.        Может, дружба — это все, что нужно для счастья?        Через почти четыре года юная графиня обладала преимуществом, о котором остальные дворяне могли только мечтать. Глаз Бога. Фиолетовый оттенок выпуклой сферы в обрамлении серебряных острых концов будто бы иронично насмехался над его обладательницей. «Такая же дерзкая и грубая, как удар молнии».        «Как и все обладатели Электро, странная и нелюдимая».        Кристина просто всегда была другой для ее общества. Она просто родилась не в том месте и не в той семье.        Когда у нее появился Глаз Бога, она сразу стала всем интересна. Что же сделала девица такого младого возраста, что была удостоена благословения Богов Селестии? Совершила подвиг? Сделала открытие? Спасла невинных?        Или же просто в один день проснулась с ним в руке после безумной ночи и попытки побега, коя окончилась провалом? Убежав за пределы замка, она вдруг резко осознала, что в реальном мире она пропадет. Ее навыки боя и знания в Тейвате будут выкинуты вместе с любыми ее надеждами на спокойную и нормальную жизнь. Она не сможет жить в чужом регионе, работать и даже заводить знакомства. Она тепличная, аристократичная, чересчур... другая для реального мира и чересчур дикая для дворца.        Проглотив свою досаду, она вернулась обратно, засыпая с мечтами о нормальном детстве и спокойной жизни, которая не стоит под угрозой смертной казни каждый день. Но реальность такова, что если она не будет хитрее и умнее, то ее съедят заживо. Надо давить в себе бунтарство, свободолюбие, жажду безопасности и защиты. Жажду стабильности. В детстве ей было скучно. Сейчас ей беспокойно. Меньше знаешь — крепче спишь.        Одна из причин, почему она стала так нуждаться в Скарамучче — это его защита. Он научил ее бить первой, высматривать слабые места и предугадывать дальнейшие события. Скарамучча был умен, дальновиден и всегда имел план. Кристина понимала, что это всегда будет решающим фактором в любой битве. И неважно, физическая она или нет.        Они оба были удивлены, что действительно смогли стать друзьями.        Эти четыре года прошли в наваждении, смутно и будто за занавесом накуренного дыма. Ее не тревожили никакие королевские беспокойства, а жизнь казалась легкой (но только казалась). Целыми днями можно было лишь читать, тренироваться, учиться и ходить на приемы, знакомиться с иностранными графами, принцами, другими богачами, а потом всю ночь играть в карты с подругами и обсуждать все, что творится при дворе.        Кристина научилась притворяться и подстраиваться под других. Этому бесценному навыку ее тоже обучил Сказитель. Он обучил ее всем хитростям реальной жизни, которым ее не научил бы никакой преподаватель из Фонтейна.        За четыре года Предвестников Фатуи стало почти в два раза больше. Откуда ни возьмись, они приходили. Кристина помнила, как впервые познакомилась с Синьорой — этой самодовольной и самоуверенной женщиной, которая в высоту достигала чуть ли не двух метров. Несмотря на то, что никому она не нравилась, Кристина прониклась к ней симпатией. Ей казалось, что они чем-то похожи. После она отчетливо помнила появление Панталоне (этого вечно блаженно улыбающегося очкарика с калькулятором в голове) и Арлекину (вечно молчаливая и будто осуждающая за одно существование вместе с ней в одной комнате).        Отчетливее и ярче всех был Тарталья. Ему тогда едва исполнилось шестнадцать, когда он выскочил на службу в Фатуи. Этот жизнерадостный мальчуган пылал страстью и желанием быть везде и всегда. Скарамучче он не нравился. На балах и собраниях, наклоняясь над ухом Кристины, он говорил про него гадости и раздраженно комментировал его действия. Порой выдумывал нелепицы, попадая по его губам, когда тот разговаривал с кем-либо, выставляя его в нелепом виде. Кристина всегда смеялась и поддерживала его издевательства над самым юным Предвестником.        Она смеялась над Чайльдом даже тогда, когда его поставили тренировать юную графиню (а все из-за Глаза Бога). Юный парень всегда был лучшим в бою, с ним никто не мог сравниться. Соприкосновение воды и молнии всегда вызывало бурную реакцию двух стихий. И они прекрасно сочетались в бою.        Кристина не воспринимала Тарталью всерьез. Для нее он был не более, чем клоуном и тренером, тогда как Скарамуччу она целиком и полностью воспринимала как равного себе, как мудрого наставника и лучшего друга — единственного, перед кем она могла быть искренней и открытой. Она улыбнется надоедливому барону, хихикнет над его глупой шуткой, а в конце дня будет лежать на диване, попивая вино и рассказывая Скарамучче эмоционально и во всех подробностях, как она хотела проломить ему череп об стену, к которой он прислонялся. И Скарамучча никогда не комментировал ее вульгарные изречения так, словно она говорит глупости, хотя на пьяную голову она часто и выражалась достаточно наивно. Но в этом было свое очарование Кристины — смесь адского цинизма и мечтательного романтизма. Скарамучча никогда не переставал удивляться ее ходу мыслей и смелым словам, которые били точно в цель.        С Тартальей так нельзя было. Он не был глуп (и близкие знакомые это точно знали), но только напускал пыли в глаза. С ним нужно было играть, но играть осторожно. Тарталья загадочен, сложен и предан, как пес на цепи. Если бы Кристина проговорилась ему насчет своей неприязни к Царице, то это на следующий день бы было известно ей самой. И тогда бы ее голова точно слетела с эшафота. Скарамучче Кристина могла сказать что угодно, а он порой мог согласиться с ее спорным мнением. Но они всегда понимали друг друга.        На шестнадцатый день рождения Кристина осматривала себя в зеркале и понимала, что уже не будет той маленькой девочкой, которой была всего три года назад. Она вытянулась в росте, ее тело изменилось, а лицо приняло четкие формы, навсегда распрощавшись с детским налетом инфантильности.        Она могла только надеяться, что ее не отдадут замуж ни в этом году, ни в следующем. И молиться всем Архонтам, что ничего с ее семьей не случится.        Быть при дворе — это добровольно наклониться над гильотиной, ожидая, как медленно лезвие опускается, и ты не можешт знать, когда она упадет — резко через пару лет или медленно, стабильно по сантиметру в год. Она понимала, что всегда ведет опасную игру. И в любой момент можно потерять все свое влияние.        Поэтому она так нуждалась в Скарамучче. Его статус, его возможности и его сила оберегали, внушали спокойствие. За эти семь лет она так привыкла к нему, что считала его почти что родственным ей. Не как брат или отец, а как... друг детства.        Празднуя полным ходом свой день, изрядно выпившая (у Кристины, впрочем, всегда были проблемы с алкоголем, но это считалось нормой для Снежной), уже ставшая девушкой, она танцевала с каким-то случайным молодым бароном. Когда она покружилась и была готова объяться с новым партнером, она врезалась в Одиннадцатого Предвестника Фатуи, который и стал ее новым партнером по танцу. Кристина старалась не дышать, чтобы не дать тому понять, что она изрядно пьяна. — За эти три года ты очень изменилась, — пытается перекричать музыку парень. — Раньше ты мне еле до груди доставала. — Люди быстро растут в подростковом возрасте, — констатировала она, кружась вокруг своей оси, чтобы снова вцепиться одной рукой ему в плечо, другой — в вытянутую в сторону руку. — И каждый год разницы считается пропастью, — посмеялся он. — Прекрасно выглядишь сегодня. — Только сегодня? — танцующие вокруг них уже успели поменяться партнерами, но эти двое так и остались в паре, охваченные разговором. — С недавних пор, всегда. — А раньше я была дурна собой? — усмехнулась она, крепче держась за спутника, чтобы не упасть от головокружения. — Раньше у тебя были щечки, — он шутливо ущипнул ее за то место, где, как было сказано, у нее была припухлая щека, на что девушка тряхнула головой. — Сейчас ты как будто другой человек. — Что-то хочешь этим сказать? — вздернула бровь она. — Просто хотел сделать комплимент, — под конец танца, Чайльд поцеловал тоненькие пальцы юной графини, и испарился среди толпы.        Кристина после этого решила более не танцевать, дабы не спровоцировать рвоту из-за перебора с алкоголем. Встав у стола с закусками, она жадно пила воду и пыталась унять головную боль. — Пойдем на воздух, станет легче, — появившийсы возле Сказитель был как нельзя кстати. — Да, пошли.        В саду цвели цветы, несмотря на осеннюю пору. В этом году зима отступила, опаздывая со своим прибытием. Они присели на скамью у фонарного столба, наблюдая за мерцанием звезд на темном ночном небе. — О чем беседовали с Чайльдом? — отпивая из бокала, вдруг спрашивает Предвестник. Его выражение лица отстраненное и безразличное. — Просто танцевали, — отвечает девушка, не смотря в сторону наставника.        Скарамучча оборачивается в сторону графини с вопросом. — Что, этот придурок тебе даже ничего не кинул, как обычно? — Просто сделал комплимент. — Даже не хочешь поделиться впечатлениями? — в его голосе нотки ехидства. — Да нет, он... он нормальный. Даже милый, — она отпила из своего бокала. — Я про Тарталью. Он тоже вырос. Больше не тот балбес.        Кристина сделала паузу, обдумывая свои слова. — После того задания он очень изменился. Стал каким-то серьезным, задумчивым. Не настолько, конечно, но будто бы ему по голове нехило приложили несколько раз. Как думаешь, что у него случилось в тот раз? — она с интересом взглянула на Сказителя.        Он крепко сжал бокал в своей руке и хмыкнул. — Какая разница? — Мне интересно, — ответила она непринужденно. — Давно тебе интересен этот идиот? — теперь нехотя, но в приглушенном раздражении его голоса слышится теперь нарастающий гнев. — Он не идиот, — усмехнулась Кристина. — Он уже взрослый, поэтому наши издевки неактуальны. И тем более... — Тем более, что он уже взрослый, а все еще идиот. Я не хочу больше ничего слышать о нем. От тебя — тем более. — Почему не от меня? — Это неважно. — Это ты мне в первую встречу сказал, — Кристина хихикнула, глядя в сторону дворца — В первую встречу ты пряталась за углом и потом уже убежала, когда я на тебя посмотрел. — Мне было девять. Что ты хочешь от ребенка? — она придвинулась к нему поближе, посмотрела снова на него мутным опьяненным взглядом. — Ты была не просто ребенком. Ты была слишком осознанной и понимающей для своего возраста. Не то, что сейчас, — буркнул про себя неразборчиво Скарамучча, отпивая вина. — Повтори? — переспрашивает Кристина, наклоняя голову.        Сказитель промолчал, задумчиво глядя в сторону замка. И затем обернулся к Кристине. — Ты помнишь наш договор? — Какой? — Ты обещала рассказать, зачем тебе моя дружба. Этим вопросом я задаюсь все чаще в последнее время.        Девушка тупила взгляд в Предвестника какое-то время, а затем рассмеялась. Тот озадаченно выгнул бровь. — Я уже забыла про это... — она отпила из своего стакана. — Ты правда все еще хочешь знать? — Я бы тогда не спрашивал. — Ну... — она закусила губы. — Как-то глупо прозвучит... но ладно.        Она вдохнула и отвернулась, глядя на луну. — До твоего появления в замке я ни разу не видела, чтобы кто-то вел себя, не следуя этикету и не лез кому-то лобызать пятки ради какой-то иллюзии возможной власти или статуса... Я думала, что это мое будущее — быть такой же фальшивой и лицемерной пешкой, которая готова убить ради пустых обещаний и надежд. А ты... ты вообще не был таким, как они. Тебе было плевать. Ты говорил Дотторе все четко, прямо и без излишней вежливости. Ты был глотком свежего воздуха в этой спертой жаре напыленных духов, как будто был тут, чтобы...        Она запнулась. — Чтобы спасти меня от этой участи.        И замолчала.        Скарамучча, до этого глядевший на девушку, отвернулся в сторону, задумчиво перебирая сказанное ею в голове. — Ты думала, что я буду твоим шансом на спасение? — Почти, — она хмыкнула. — Это тоже, но в основном...        Он теперь уставился на нее с интересом. — Я хотела дружить с тобой, потому что до тебя меня ничего не интересовало. Все было однотипным и скучным. Ты был другим. Ты другой. Я другая. Мы не подходим этому гнилью.        Скарамучча усмехнулся, а затем его усмешка перешла в прерывистый смех. — Что смешного? — интересуется Кристина, вглядываясь в лицо своему спутнику. — Трагедия лишь в том, что мы совсем не похожи, Кристина, — глубоко вдохнув, Сказитель выпрямился на скамье, протирая переносицу. — Ты не представляешь, кто я такой. Ты меня совсем не знаешь. — Я тебя знаю столько лет. Я представляю, кто ты такой, — девица улыбнулась. — Ты добрый и светлый человек. И нет никого такого же, как ты. А твое прошлое... какое оно имеет значение? Сейчас у тебя другая жизнь.        Улыбка сползала с лица парня медленно, постепенно. Он поднялся с насиженного места, встал напротив графини. Та уставилась на него снизу вверх. — Твои слова только подтверждают мои опасения. Ты отвернешься от меня, как только узнаешь всю правду. Ты ведь тоже... одна из них, — он сглотнул. — Ты со мной только потому, что ты меня вовсе не знаешь.        Скарамучча поднимает руку, чтобы провести невесомо с лаской по волосам Кристины, задумываясь о чем-то своем. — И знать тебе не стоит.        Сказав это, он повернулся и ушел в сторону выхода из сада. Девушка встала, крикнув ему вслед. — Ты куда? — Возвращайся на бал, я утомился.        Поставив бокал на скамью, она, придерживая ткань своего платья, подбежала к нему. — Я не хочу на бал без тебя. — Умоляю тебя, ты можешь провести весь вечер в компании Чайльда, ты же его теперь взрослым считаешь, возмужавшим, сильным, под стать тебе, — перечислял Сказитель саркастично. — Или это не твои слова? — Да что с тобой такое? Что случилось? — Абсолютно ничего. Я же говорю, возвращайся. Я хочу побыть один. — Ты понимаешь, что я не хочу? Я не хочу проводить весь вечер в компании Чайльда. Я хочу с тобой веселиться на празднике.        Скарамучча игнорировал ее слова, продолжая свой путь. Кристина остановилась, перебирая слова в своей голове. — Скара! — крикнула она Предвестнику.        Набрала в легкие чуть больше воздуха. — Отказываешь мне в мой день рождения? — Именно это и делаю. Увидимся завтра. И да, с днем рождения.        Парень скрылся за высокими кустарниками, исчезая в ночи. Кристина присела на мощеную дорожку, уперлась ладонями в пол и обессиленно шмыгнула носом. — Придурок, бестолочь, — только и смогла причитать она.        Остаток праздника она провела все же в компании Тартальи, который надоедал своими разговорами, а сама девушка только могла гадать, что же Скарамучча имел в виду.        Следующие несколько дней она упорно игнорировала существование Шестого Предвестника и не появлялась на собраниях, делая все так, как когда-то советовал ей Скарамучча, когда хочешь вызвать человека на эмоции, который вызвал на них он тебя сам. Правда, на него это не работало.        Без него и его разговоров было одиноко и печально. В последний раз она это чувствовала, когда он надолго уезжал в командировку, оставляя ту на долгое время одну.        Без Скарамуччи невыносимо.        Без Скарамуччи очень плохо.        А со Скарамуччей всегда как дома.        Не так уж много времени прошло после шестнадцатилетия графини, когда она столкнулась со Скарамуччей в коридоре. Увидев Предвестника, она обернулась и пошла в противоположном ему направлении, но он все же догнал Кристину (девушка хоть и пыталась запутать его своими поворотами, но у того был будто дар на преследования), и сказал лишь несколько слов. — После полуночи. Я приду.        В ее руке Скарамучча оставил цветок красного тюльпана. «Хочет извиниться?», — спросила у самой себя Кристина и отправилась по своим будничным делам.        В ту ночь Кристина пораньше отправилась в свою опочивальню, утомленная ожиданием и занятиями. Не дождавшись полуночи, она уснула, обессиленная и уставшая.        Когда в дверь стали настойчиво стучать, она все же пробудилась и встала посмотреть, кто пришел. К ее удивлению, Скарамучча прибыл в назначенное время. В руке он держал оторванный цветок красной хризантемы, который он без промедлений заправил девушке за ухо, цепляя за волосы. — Резко садоводом решил заделаться? — с издевкой спросила она. — Ты говорила, что любишь цветы. — Живыми они мне нравятся больше.        Сказитель заглянул за плечо графини. — Пригласишь войти?        Вместо ответа она просто ушла вглубь комнаты, приглашая его внутрь. Скарамучча зашел, закрывая за собой дверь на засов. Кристина села на кресло, высовывая цветок из волос и осматривая его теперь. Скарамучча сел поодаль, с интересом наблюдая за действиями девушки. — Я люблю георгины и ромашки, — задумчиво говорит она. — Они не подходят. — Почему? — Георгин значит «упорство и целеустремленность», а ромашка — «невинность».        Кристина склонила голову набок, вглядываясь через полумрак комнаты в глаза своему посетителю, пытаясь прочесть его мысли. — Красные тюльпаны и хризантемы — это признание в любви, — осторожно протягивает графиня. — Тоже не подходит. — Да нет, — хмыкает Скарамучча. — Как нельзя подходит.        Кристину бросило в жар, сковывая ее оцепенением и ступором. Она ни о чем не думала, смотрела в одну точку где-то меж глаз Сказителя, и слушала собственный стук сердца в ушах, интересуясь, почему теперь ее сердце стучит повсюду. Она выпрямилась, прикрывая глаза и смотря на цветок в ее руках. В комнате душно. — Это ты так странно извиняешься? — она поднимает глаза на него. — А ты примешь мои извинения? — Смотря, что ты скажешь. — А если я не скажу? — И как тогда будешь извиняться? — Ты много болтаешь.        Опешив от наглости Предвестника, она подняла голову, чтобы увидеть, как Скарамучча, поднявшись со своего места, подойдет к ее креслу, наклонится и прошепчет почти что в губы. — Ты не улавливаешь намеки? Я тебя этому, видимо, плохо обучил, — жар его дыхания опалил ее щеки, до того горевшие румянцем, незаметным во тьме комнаты. — Может, мне просто не верится, — выдыхает в ответ, тихо-тихо.        Скарамучча усмехается, наклоняется ближе к ее лицу, соприкасаясь едва-едва своими холодными губами ее горячих. Наклоняется ближе, чтобы захватить в свой обхват крепче, теснее, интимнее. И прикладывает свою руку к ее лицу, со всей нежностью, какой он мог, лаская бархатную кожу под подушечками пальцев. В последний раз закусив нижнюю губу Кристины, он с выдохом отстранился, выпрямился и затуманенным взглядом посмотрел на нее, пытаясь разобраться в шумной тьме, углядеть ее реакцию и цвет точно пунцовых щек. — Я пойду, — только и сказал Сказитель, быстро направляясь к выходу и осторожно закрывая за собою дверь.        Кристина прикоснулась пальцами к полуоткрытым губам, которые без тепла Предвестника заметно холодели напротив температуры прохладной комнаты, а ноги сводило от дрожи. Она упала на спинку кресла в бессилии, перебирая произошедшее в своей голове, глядела в окно и ожидала, что он вернется, чтобы не оставлять ее в одиночестве поздней осени, лютого холода (теперь уже холода) и мертвенной тишины, но он не возвращался до самого утра.        Кристина не знала, что ей сказать и что думать. Она бы соврала, если бы не призналась, что в какой-то момент своих подростковых лет она замечала, что остальные мужчины казались менее привлекательными на фоне Скарамуччи. За все семь лет их совместной дружбы его лицо не изменилось, а только запечаталось в виде фарфоровой куклы, и она думала, что это чертов знак.        Многое в поведении Скарамуччи теперь казалось логичным, если она будет брать в расчет, что это чувство было взаимным еще года два назад, но всё это казалось до ужаса неправильным.        Он слишком стар для нее.        И он не дворянин.        Сколько ему лет?        Кристина всю ночь думала о нем, мучая в руках цветок, подаренный им, и не хотела бороться с устойчивым желанием оказаться в его объятиях и снова почувствовать на своих губах его поцелуй.        Наутро к ней пришел дворецкий, заставший ее сидящей у окна и о чем-то думающей (так сильно, что она не заметила посетителя). После только нескольких слов она очнулась от своих дум и пошла по будничным делам и ее горячо любимым занятиям (боже, когда они кончатся? Я уже устала).        Весь день все валилось из рук. — Как поживает Ее Милейшество? — спрашивает Скарамучча, оказавшись прямо над ухом девушки. Та еле сдержала улыбки. — Я в порядке. — Ты уверена? — Сказитель словил упавший пергамент из рук графини. — Кажется, тебя что-то тревожит. — Не паясничай, — вздохнула сердито та. — И не собирался.        Они не обсуждали ничего, словно этого и не было.        Они упорно это игнорировали до того момента, когда уже терпеть молчание было невозможно.        Когда очередной маскарад был в самом разгаре, Скарамучча и Кристина исчезли из общего поля зрения, пропав в темной комнате какого-то приезжего барона. Стоило щеколде щелкнуть в дверном замке, как Сказитель вцепился страстью поцелуя в свою ученицу, жадно высасывая из нее вздохи и тихие стоны.        Кристина понимала, что все это совсем неправильно. Так нельзя, это против правил. Аморально.        С этой мыслью она стянула с себя плотно сидящий корсет на атласных лентах, сбрасывая с себя роскошное платье на пол, снимая попутно одежду с наставника (его костюм был достаточно простой в управлении), горячо выдыхала с каждым прикосновением к своему палящему от жажды тела. Кристина обнажилась от белья, оголяя свое тело перед кем-то впервые (прислуга — не в счет). Они расположились на чужой постели, сбивая подушки и сминая шелковые одеяла на пол — им было все равно, что будет после. Сейчас все внутри горело от желания соприкоснуться, почувствовать что-то и избавиться от адского пламени наваждения в голове, когда все кричит только об одном.        Скарамучча усадил ее на свои бедра, жадно впиваясь губами в шею, оставляя на коже багровые засосы (завтра Кристине не поздоровится, если кто увидит), самозабвенно поддаваясь желанию оставить свою отметку, свой почерк, свою марку, заклеймить графиню своей. Дать понять всем остальным, что она будет отдавать всю себя только ему, будет любить и желать только его. До боли он стискивал нежную тонкую кожу подножия шеи в зубах, оставляя следы клыков, как бы очерча вокруг нее знак: «Не подходить, убьет».        Кристина не могла терпеть эти поддразнивания, впивалась ногтями в плечи парня, в ухо что-то неразборчиво шепча. Она взяла в руки лицо Сказителя, приподнимая голову, чтобы тот смотрел только на нее. В этот момент он казался беспомощным, маленьким, будто бы возвращался во времена, когда жил со своей семьей.        Кристина и вправду ничего не знала ни о Скарамучче, ни о его прошлом. И ей было это неважно. Главное то, что он здесь, сейчас, с ней. Никогда ее не бросит.        Что-то в Кристине пробуждало напоминанием о прошлом в сердце Сказителя, о чем-то давнем и забытом. Ласковые прикосновения рук и вся нежность в одних движениях были новы, странны. Он ловил себя на мысли, что сейчас может расплакаться, но не мог позволить себе такой слабости, особенно сейчас. — Я тебя люблю, — выдыхает он шепотом, надрывно, будто в бреду.        Кристина в оцепенении замерла, переваривая признание и сама не понимая, как ей сейчас реагировать. В глазах мутнело от осознания сказанного. — Я тоже тебя люблю.        Она разгоряченными губами целует его в лоб, убирая с него волосы, прикладывая к каждому прикосновению частичку любви.        Никто из них не знал, что такое «любовь», но им казалось, что они испытывали именно это. И верили в это.        Казалось ей, что вот сейчас точно отпустит тугой гулкой болью, цепляясь руками в его волосы и несдержанно срывая с собственных губ стоны. Девушку мутило от захлестнувших чувств, ощущений и осознания всего происходящего, но ей доставляло это неописуемое удовольствие. Думалось ей, будто ждала этого слишком долго, и теперь, получив желанное, не понимала, что чувствовать.        Скарамучча слабел под ней, томно вздыхал и вжимался ногтями в бедра графини, ласково шепча слова благоговейно, на эмоциях и теряя голову. В уголках глаз Сказителя выступали капли слез, которые Кристина смахивала пальцами, и говорила слова похвалы. — Ты прекрасна.        Ночь заглушала шум пышного бала и тайных ритуалов. Вне замка снег ложился мягко, тихо на землю, покрывая голые кустарники, на котором когда-то росли цветы.        Под утро комната была пуста, а постель в таком же взбалмошенном состоянии. Пришедший в свою спальню барон устроил прислуге разгром, однако, быстро успокоился после уборки.        Зима была холодной и мрачной — еще темнее, чем обычно.        Их тайный роман длился несколько месяцев, тянулся струйной нитью музыкальных нот и ощущался свежестью и теплом среди зимней стужи.        Потом Скарамучча уехал в очередную командировку и остался там дольше обычного.        Он писал ей иногда письма, в котором описывал подробности своего задания и рассказывал о том, как даже лично встретился со знаменитым Путешественником в компании двух его «бестолковых друзей». Ли Юэ по его рассказам казался ужасно нудной и серой дырой. — Как будто бы в Снежной что-то лучше, — отвечала она ему, вписывая текст в письмо.        Вскоре письма перестали приходить. Кристина по несколько раз в день навещала голубятню, надеясь, что письмо уже пришло, но ничего не было.        Дни тянулись медленной сталью и стали похожими друг на друга. — Все еще ждешь прибытия своего наставника?        Кристина не заметила, как в какой-то момент Тарталья возвратился из Ли Юэ, но как только встретилась с ним, то стала расспрашивать его о Шестом Предвестнике, но тот никогда с ним не встречался в том регионе.        Отчаяние.        Боль.        В один день это стало привычным.        Скарамуччи не было так долго, что все дни превратились в один большой, длинный и одинокий. И каждый день было темно. — Тебе пора задуматься о замужестве. Кажется, сэр Тарталья на тебя посматривает, — шепчет ей на ушко одна из подруг, улыбаясь и хихикая, когда Чайльд смотрел в их сторону. — Тебе нужно как-то укреплять свое положение во дворце. — Но он же Предвестник, — вздыхает Кристина. — Тарталья — исключение. Он местный.        Кристина забыла, что уже почти прошел год.        Одним днем тупым осознанием пришла мысль, что не может есть — кусок встает поперек горла, комом душа и не давая порой дышать.        И спит она дольше положенного. Часов на три больше.        Родители были рады выдать наконец дочь замуж, а особенно за Предвестника, чтобы ее статус возводился в неоспоримый.        Кристина тоже хотела замуж за Предвестника.        Но с другим номером.        Кристина поняла, что в месте, где у нее должно было быть сердце, не осталось ничего, кроме зияющей дыры. Она упрямо продолжала писать письма в никуда, где подробно описывала все события.        Тарталья стал брать в командировки свою теперь уже жену, и одной из мест назначения стала Иназума, в которой теперь царил порядок и покой, а гнет Райдэн снизошел на нет — будто и не было.        Прогуливаясь в одиночестве по улочкам города, она вновь натыкается на статую Электро Архонта. И видит возле знакомую фигуру.        Скарамучча не изменился.        Она молча смотрит на него взглядом, который не выражал ничего, и не могла поверить, что вновь видит его перед собой. Сказитель оборачивается к графине, смотрит на ту взглядом из-под полуприкрытых век и как будто выражает глубокое сочувствие. Так, по крайней мере, казалось. — Скажешь, что это неважно? — ее губы изгибаются в вымученной улыбке. — Я тебе говорил, что не хочу ничего слышать о Тарталье. Тем более — от тебя. — Мы все думали, что ты... — девушке не хватило сил окончить свое предложение — слишком больно. — Я умер, Кристина. Очень давно. Только не в той форме, к которой все привыкли.        Он обратил взгляд к статуе Райдэн. — Они знали, что я жив. И тебе ничего не сказали.        Графиня замерла. — Я больше не смогу появляться в Снежной. Надеюсь, ты меня поймешь. — Скара, я пойду с тобой.        Тот смотрит на нее взглядом небывалой грусти, обреченным и усталым. — Не зови меня так. Это не мое имя.        Из ее глаз тонкой струйкой текут слезы. Он отворачивается, не может смотреть. — Я не могу взять тебя с собой. — Я люблю тебя, — говорит Кристина, своими словами надеясь поменять его мнение, заставить его передумать. — Я знаю.        Голос дрожит от накатывающей истерики, но она держится. — Может быть, мы с тобой еще увидимся.        Он подходит ближе, оставляет поцелуй вечно холодных губ на ее лбу, немного погодя, держит ее лицо в своих ладонях, пытаясь запомнить и запечатлеть в памяти навсегда. — Я тоже тебя люблю, — шепчет про себя, почти неслышимо.        И словно испаряется в воздухе, исчезая в ночи, как и в тот раз. — Я тебя заждался, ты где пропадала? — спрашивает Тарталья у своей возлюбленной, когда та появляется в дверях отеля. — Гуляла.        Она без лишних слов ложится спать.        Кристина приняла последний урок, которому ее обучил Скарамучча. Обучал из раза в раз, а теперь дал самое ценное и самое важное наставление.        Никому никогда не доверять.        Говоря точно и наперед: одним знойным днем, прогуливаясь по Сумеру со своим суженым (Кристина уже привыкнет к его компании и проникнется привязанностью и симпатией к бесконечно щедрому и ласковому Тарталье), графиня заметит знакомую фигуру среди толпы людей. Она не узнает его из-за изменений во внешнем виде, но пройдет мимо, взгляд упадет на его лицо, вечно прекрасное и юное, которое будет омрачено меланхолией и одиночеством. Кристина узнает в нем того самого Сказителя, но лишь проводит молча взглядом, в котором тонуло все еще живое, огромное горе потери с примесью разбитого сердца. Куникузуши скроется среди толпы ученых и студентов.        Он будет как призрак прошлого, что станет напоминать постоянно, ковыряя глубокую рану в душе, своим присутствием о собственной недосягаемости. Кристина будет с упрямством козла допытывать любую информацию из Путешественника, зевак и любых людей, кто хоть каким-то образом мог иметь с бывшим Предвестником дело.        Когда-нибудь Кристина узнает всю его историю, глотнет из кувшина печали и не протолкнет ее вниз по горлу — выплюнет. Заплачет, устало роняя голову на ладони, причитая, что он ошибался, и она приняла бы его таким, каким он был.        Тряпичной марионеткой в руках Электро Архонта, выброшенного за ненадобностью и бесполезностью. Никем, пустым местом.        Куникузуши удивится, что он своей пустотой смог заполнить чужую.        Куникузуши поймет, что ушел от человека, который никогда в жизни бы не покинул его, как покинул его создатель. Его родная мать. Он поступил точно так же, как поступили с ним, и теперь он ничем не был лучше Эи.        Может, когда-нибудь не будет слишком поздно.        И никто из них не врал насчет своих чувств.        Кристина любит его.        Куникудзуси любит ее.        И если Кристину спросят, кинется ли она в объятия бывшего Предвестника после его предательства, то она сразу, как наготове, ответит на этот вопрос. — Без раздумий, кинусь.        Всё, чего могла желать Кристина — это вновь стать подростком, обучаться у своих занудных учителей и целые сутки проводить в компании Шестого Предвестника.        Она мечтала только о Скарамучче.        Сейчас от зубов отскакивает имя Куникузуши (он его похоронил, стер, забыл, но воспоминания останутся навсегда, и это часть его, а от нее отречься надобности нет — уже надо принять с болезненной улыбкой).        И Кристина примет его любым.        Ей не нужен дворец, Снежная и в особенности ей не нужен Чайльд. Всё, чего она могла желать — это рассекать бескрайние просторы Тейвата вместе с Куникудзуси и быть всегда его ученицей. Всегда ощущать под рукой его присутствие, видеть его каждый день и бесконечно любить, не боясь ничего и никогда, ведь защита и доверие Скарамуччи — самое ценное в этом мире.        Может, Боги Селестии услышат ее желания?        Куникузуши не раз встретит Путешественника, даже случится биться с ним в схватке не на жизнь, а на смерть. После они даже в какой-то момент отставят прошлые обиды и смогут помочь друг другу.        В битвах, странствиях, разговорах и снах он будет вспоминать о девушке из дворца, которая когда-то пробудила в его мертвеющем искусственном сердце чувства и сострадание, сделала его мягким и верным, привязала к себе атласной лентой из своего корсета и стала первой и последней любовницей в его такой обреченной, долгой, вечной жизни.        Куникузуши мыслями возвращается ко дням во дворце, где с каждым днем больнее давалось осознание того, что он в какой-то момент будет обязан покинуть ее, но не мог ничего с собою сделать. Парень впервые отрекся от своих принципов и идей, проникся мерзкому чувству, всегда ненавистному ему. Возненавидел что-то внутри себя, что откликалось в сердце и голове человеческими эмоциями.        Эти чувства и эти эмоции только и делали, что напоминали о ней, о предательстве и всем, что тянуло назад, кололо ледяным лезвием по тому месту, где должно было быть сердце, но у него ничего не было — только осколочная боль в напоминание, что необязательно быть человеком, чтобы по-настоящему что-то чувствовать.        Дать себя взамен, вслепую, не зная, отдаст ли тебе он что-то в ответ и будет ли он того стоить? Просто так? Только желая любить? Кристину Сказитель не был в состоянии понять.        Ждал подвоха, ножа в спину, очередного предательства. Ожидал, когда окажется, что это все было сном, наваждением, жестокой шуткой, планом, насмешкой, иллюзией, галлюцинацией — чем угодно, но не тем, что он видел и слышал, ощущал. Он был готов раскрыть плечи, подставить грудь под очередное ножевое ранение. Не дождался.        Вместо этого первый удар нанес он, ковыряя рану безжалостно, гнусно, напоминая о себе, потому что сам не в силах был отпустить и забыть. Он предпочел топтать, надеясь, что это хоть как-то поможет ему самому избавиться от этого чувства. Чувства, которое отравляло его гордость.        Странника никогда не учили любить, действовать, жить. Он думал, что лучше бы его убили, чем бросили на произвол судьбы, в неизвестный мир, полный опасностей и жестокости. Практически младенца, беспомощного, не знающего ничего, что нужно для выживания. Мотивы ее были ему понятны, но умаляло ли это все чувства и всю эту боль?        Нет, никогда.        Скарамучча фантазировал, что Кристина узнает обо всем сама, через Путешественника или даже Эи, — как-то неважно, может, совсем случайно узнает — и ему не придется объясняться, томиться в рассказах и ронять собственное достоинство (перед той, кто оголила перед тобой душу и желала лишь спасти тебя, Куникузуши?), ведь выдаются слезы горечи от покинутости и одиночества. Он представлял, как она протянет руку и сама проронит редкие слезинки хрустальные, как в поддержку пообещает уничтожить и стереть в пепел и пыль всех, кто когда-то причинил ему боль, обнимет, приласкает, разделит с ним ненависть ко всему и ко всем. И будет ненавидеть Эи так же, как и ненавидел он сам (а в самом деле он даже и ненавидел). И вдруг одиночество расслоится на двоих. С облегченным грузом на плечах можно будет вдохнуть поглубже, успокоить ревущее и пустое отверстие в виде сердца.        И быть прощенным. Получить любовь. Внимание. Заботу. Все, о чем он мог только мечтать.        Стать полноценным. Получить настоящее сердце. Освободиться. Быть собой.        Сказитель не ледяной, не пластиковый и не искусственный. Он живой, настоящий и более человечный, чем любой человек из плоти и крови, рожденный из чрева матери. Сказитель был куда более настоящим и честным человеком, нежели те самые, кого величали героями и возносили в лигу святых.        Больше всего в суждениях Кристины Скарамучче нравилось, любилось ее отношение ко всем, кому поют эти глупые оды за подвиги. — Это как один большой спектакль, понимаешь? — как-то рассказывала она. — Возможно, помыслы их чуть менее загрязнены, чем я предполагаю, но ежели быть совершенно откровенными и честными, то кто из всех этих альтруистов и добряков в самом-то деле делает это все из соображений морали, высоких ценностей и нравственности, самоотверженности, совершенно будучи готовыми быть забытыми, проигнорированными? Готов пожертвовать чем-то своим, дабы осчастливить ближнего? И не ожидать, нет, нет, а совершенно точно знать, что в ответ ты не получишь даже благодарности, награды, реакции, внимания — вообще ничего? Как дух, что будет беззвучно одаривать других счастьем в ущерб себе? И никто о тебе не узнает? И у тебя, как у духа, совсем нет эго, которое ты сможешь подкармливать из мысли о том, что ты лучше всех этих злобных ублюдков, которые делают все ради себя? «Ах, посмотрите на меня, я такой добрый, героичный, чистый, ангельский! Общество хвалит меня, они считают меня своим героем! А я еще и не желаю ничего в ответ! Как же я восхитителен, выше всех, этих мразей».        Кристина вновь губами обхватывает край бокала и отпивает с пылом. — Идея добра и зла — лишь идеализированный, инфантильный концепт. Не существует просто в нашем мире цветового спектра, на котором можно зафиксировать личность. Нет «серых», «белых», «черных», «синих»... это придумано людьми для людей. Чтобы облегчить понимание чего-то столь комплексного и абсурдного, как наш мир. Может... все это и вправду лишено всякого смысла, если мы сами построили всю свою жизнь, систему, концепт?.. Скажи, будь добр, что я ошибаюсь. Я так хочу ошибаться.        Сказитель потерянным взглядом смотрит на нее, поражаясь самому себе. Поражаясь тому, что хоть кто-то по-настоящему понял его. По-настоящему... посмотрел под другим углом на то, как все было на сцене. Что творится за кулисами? — Кто же может ответить на этот вопрос, м? — усмехается он. — Даже Богам неведомо, что было до появления их самих. Кто создал Бога?        Что сподвигло Бога создать подобных ему? Контроль, власть... скука?        Тогда зачем давать возможность хоть что-то чувствовать?        Странник вспоминал их разговор, когда появился этот спаситель всея живого.        Он спасал человека, что готов был уничтожить целый народ. Божество, что повергло собственную нацию в пучину страданий, боли и дефицита. Божеств, что оставили свой народ. Человека, что в один момент разнесет весь город.        Но он не спас того, кто больше всего нуждался во спасении.        Пошел ты на хуй, Путешественник. Двуличная мразь.        Кристина — это та, кто весь мир повергла бы в пламя геноцида, если бы так нужно было для спасения одного-единственного человека. Зачем спасать мир, если в этом мире не будет того, кто этот же мир олицетворяет в одном своем виде?        Бытие эгоистом — высший грех для человечества. Это не входит в природу бытия.        Природы чего-то в принципе не могло существовать.        Скарамучча бы остался на стороне той, против кого ополчился бы весь мир. И ему было неважно, что она сотворила бы.        Кристина, зная обо всех деяниях Сказителя, лишь, фыркнув, отмахнулась. — Существует ли вовсе чаша весов, определяющая ценность и вес чего-либо? — Она в голове каждого. — Тогда предпочту ее разбить вдребезги без возможности реконструкции.        Сказитель нежно посмотрел в ее сторону.        Вдвоем против всех.        Единственное, о чем он жалеет — это о том, что набрался смелости и наглости когда-то покинуть ее. Он ненавидел себя за это, так самозабвенно предаваясь уже избитому сценарию. Его покинули — он покинул.        А в его руках был шанс оборвать нить боли и отчаяния, плевать на последствия и невзгоды. — Ты меня ждала? — спросит он когда-нибудь, возможно, скорее, чем мог подумать, смотря виновато, грустно в тоскующие и такие теперь радостные глаза, что подобны океану своей глубиной и тайной. — Всегда, — она ответит без толики раздумий, боясь шелохнуться и желая кинуться ему на шею, глубоко проникая под его кожу, глубоководной рыбой ныряя в его бесконечный темный омут и не желая никогда оттуда возвращаться.        Любовь когда-то сломала Скарамуччу, разбила его во второй раз и на третий, как заповедовал Господь, — его исцелила в своих сладостных объятиях. Предвестнику никогда не была начертана судьба иная, нежели вечное странствие и вечное одиночество.        И потом судьбу переписала Кристина, вырывая перо из-под рук Богов Селестии.        Она никогда не отпустит его.        А он бы и не пожелал иного.        Клянется быть в радости и печали, болезни и здравии, в богатстве и бедности, любить и оберегать их союз до конца жизни.        Уже навсегда.