Сборник миников

Для своих ста пятидесяти семи Цянь Даолю выглядит очень даже неплохо. По крайней мере, со стороны. Длинные, блестящие, без единой седой пряди, золотые волосы. Кожа нежная, упругая и даже, кажется, немного сияющая тем особым, неземным светом, что отличает лишь потомков ангелов. Черты породистого лица утонченные, правильные, с идеально выверенной симметрией. Любой, кто его видел, признал бы, что Цянь Даолю совершенен. Лишь в глубине золотых глаз за равнодушием скрывается вековая печаль. А еще Цянь Даолю боится зеркал. В зеркале Цянь Даолю отражается вовсе не совершенство, а темная сторона его души. Давно запечатанная. Побежденная, но не сломленная, живущая где-то там, по ту сторону блистающей границы. И лишь в зеркале они встречаются лицом к лицу. Темный Цянь Даолю воплощает все то, от чего светлый бежит. Словно гордясь, он выпячивает все страхи, все пороки оригинала. Он не скрывает свой возраст и не залечивает шрамы. Желтовато-пергаментная кожа испещрена морщинами, словно старая, изъеденная прибоем и ветрами скала. Цянь Даолю каждый раз непроизвольно прикасается к лицу, чтобы убедиться, что его собственные щеки все еще подобны белоснежному мрамору. А его темный двойник смеется. – Все так же боишься старости и смерти? – хохочет он из зеркала, демонстративно ковыряя иссохшим пальцем в зубах. Зубы темно-желтые и сточенные, с большими промежутками, а некоторых уже и вовсе нет. Цянь Даолю морщится. – Я ничего не боюсь, – ровным голосом лжет он. И оба знают, что это ложь. Темный двойник снова смеется и шкрябает своими заскорузлыми пальцами шею, заросшую редкой седой щетиной. Цянь Даолю протягивает и кладет на разделяющее их стекло правую руку. Изящную белую руку с аккуратными ухоженными ногтями, красивую и совершенную настолько, что, кажется, она никогда не знала ни тяжести оружия, ни грязи боя. И снова, как и сотню раз до этого, ведет по лицу двойника. От левого виска вниз по скуле до разорванной верхней губы. У отражения там шрам. Так и не заживший до конца уродливо вывернутый рубец обжигающе красной плоти. – Помнишь его? Подарочек от нашего дорогого друга Тан Чена. Цянь Даолю кивает. Тот бой он никогда не забудет. Бой, когда он проиграл и поклялся никогда не трогать клан Чистого Неба. А потом Тан Чен ругался сквозь зубы, потому что они никак не могли унять кровь, хоть и обмотали Цянь Даолю бинтами так, что не видно было лица. И Тан Чен тащил его на спине до ближайшего города и орал дурным голосом похабные песни, чтобы настроение поднять. Оба были грязные, словно свиньи, сбежавшие со скотобойни, убив мясника. Но вместо того, чтобы отмыться, пошли в таверну пить вино и есть вульгарные, совершенно недостойные ангела, сосиски из непонятно чьего мяса. – И где теперь наш друг Тан Чен? – Я не знаю. Боюсь, что он умер. – Не зна-аю, – ехидно передразнивает темный Цянь Даолю. – Вот такой ты хреновый друг, да? Горло Цянь Даолю сдавливает мерзкий тугой комок стыда. Он чувствует отвращение. Но не к двойнику, а к самому себе. И лишь ровно и покорно отвечает: – Да. – А у меня еще есть, – усмехается двойник. И расстегивает одежду на груди. Ведет серыми пальцами с обломанными ногтями по широкому рубцу возле сердца. След от боя с Чен Ху. Цянь Даолю кивает. – Он вскоре после боя умер. Это было давно. Уже даже его сын стал титулованным. – Да, титулованный? И где же он? – В клане Семи Драгоценных Изразцов. – Конечно. Вместо того, чтобы привлечь в Духовный Храм талантливых духовных мастеров, скольких ты сделал своими кровными врагами? – Многих, – шепчет Цянь Даолю. Ему не стыдно. Просто немного грустно. Темный двойник в зеркале неторопливо обнажается, являя все новые и новые шрамы на своем уродливом теле. И Цянь Даолю повторяет за ним имена. Всех тех, кто был им сражен. Всех тех, кто был виноват лишь в том, что молодому Цянь Даолю слишком хотелось драться и слишком нравилось побеждать. Любой ценой. Последним, как всегда, двойник показывает шрам на спине, под левой лопаткой. Он небольшой и узкий, по сравнению с другими ранами практически невзрачный, но увидев его Цянь Даолю не может сдержать короткий болезненный стон. – Помнишь? – Да. – Это подарок нашего любимого сына, Сюндзи. Комок в горле становится нестерпимо огромным, и Цянь Даолю уродливо кашляет кровью. Алые капли особенно ярки на бело-золотом одеянии. Совсем как тогда. И кажется, будто спину снова пронзает холод и в ушах снова и снова звучит искаженный жадностью голос: “Папа, ты слишком долго правишь. Я сам хочу стать, наконец, Понтификом. Подвинься или умри уже, наконец”. – Из тебя вышел такой хреновый отец, – презрительно шепчет двойник. – Ты был так занят собой, что не заметил, как потерял сына. Как он озлобился и совратился. Как возненавидел весь мир. Как возомнил себя богом, не пройдя и пары испытаний. И как разрушил все, что столетиями строили его предки, из-за влечения к женщине, которая оказалась сильнее и захватила его трон. Цянь Даолю кивает. Он согласен с каждым словом. Да что там, он сам сказал бы еще грубее, еще злее, еще презрительнее. Если бы мог, он плюнул бы себе в лицо. Или врезал. Потому Цянь Даолю и приходит регулярно к зеркалу. Чтобы не забывать собственных грехов. Чтобы не позволить прожитым годам стереть воспоминания. Чтобы всегда помнить, кто он на самом деле под внешним лоском совершенства и красоты. – Да, я был ужасным отцом. Но еще могу стать хорошим дедом. – Свалив все свои грехи на плечи девочки? – Не суди по виду. Ее плечи сильнее моих. Она справится, – Цянь Даолю говорит едва слышно, словно ему самому не хватает уверенности. Но отражение понимает. – Но готов ли ты ради этого отдать свою жизнь? Цянь Даолю задумчиво ведет по отражению в зеркале, очерчивая впалые щеки, потухшие глаза, безволосый иссохший череп. И внезапно понимает, что больше не боится. Словно страх в душе, подобно песчинкам в песочных часах, сыпался всю жизнь, сковывая, а тут песчинки кончились. И наступил покой. Цянь Даолю осторожно, но уверенно давит на стекло, и рука проходит, ломая преграду. Впервые со времен испытания ангела они с двойником могут коснуться друг друга. Отражение в зеркале долго молчит и улыбается чему-то своему. И в этот момент темный Цянь Даолю почти прекрасен. Цянь Даолю распахивает объятия, и темный двойник бросается навстречу. Они сливаются, став одним. И Цянь Даолю чувствует, как по щекам, впервые в жизни, текут слезы. Теперь он, наконец, готов.