***
Гермиона возвращалась в гостиную после отбоя, на улице уже стемнело, а по коже пробежала волна мурашек. Осень вступала в свои права, заливая дождем улицы Лондона, заставляла ёжиться от промозглого холода и с наслаждением вдыхать запах влажной земли. Ей с недавних пор нравилась осень, точнее поменялись причины. Это означало начало учёбы. А значит можно забыться. Грейнджер любила бродить по Хогвартсу в одиночестве, по вечерам, когда почти не было учеников ибо все разбредались по гостиным. Но сегодня не уследила за временем. Она сильнее завернулась в мантию и мягко ступала, принимая успокаивающую темноту. Сотни мыслей настойчиво роились в голове. Снова. Она покачала головой, пытаясь их прогнать, но нарастающее, напоминающее горе мерзкими когтистыми пальцами пробиралось к Гермионе, буквально хватая и сжимая ее за горло. То что она старательно задвигала в дальний ящик. Фред. Это было самой большой потерей для неё, да и…пожалуй для всех. В глазах Рона что-то потухло и не вспыхнет больше никогда. Эта смерть отпечаталась на сетчатке его глаз. И это заставляло Гермиону каждый раз опускать взгляд вниз и закусывать изнутри щеку до крови. Без всех погибших на той войне в Хогвартсе было пусто. В наушниках играла какая-то спокойная мелодия, настолько тихо, что был слышен каждый шорох извне. Гермиона изогнула брови и сжала губы, продолжая размеренно шагать и почему то она была уверена, что на Филча она не наткнётся. Она со злостью выдернула наушники из ушей. Тошнота подходила к горлу и Грейнджер услышала всхлипы, приглушённые. Она коснулась щёк пальцами, но ощутила лишь сухую кожу. Взгляд метнулся в сторону. Приоткрытая дверь. Туалет Плаксы Миртл. Грейнджер осторожно, но торопливо двинулась на звук. Возможно плакала Миртл, но был слышен мужской голос, хрипы, будто кто-то захлебывался, что насторожило Гермиону, разгоняя тяжелые воспоминания. Она встала около приоткрытой створки двери, направляя взгляд и сощуриваясь. Глаза расширились от узнавания, а сердце забилось где-то в глотке. Это был Малфой. Всегда уложенные, платиновые волосы разметались в разные стороны, он согнулся, впившись руками в края раковины до побелевших пальцев и сдавленно рыдал. Длинные, бледные руки были по локоть в крови. В голове Грейнджер промелькнула мысль, что стоит уйти. Одна единственная мысль. А так голова была пуста. Гермиона, эй, это не твоя забота, иди… Но ноги будто приросли к полу. Она не могла поверить, что всегда собранный, надменный Малфой сейчас рыдал, глядя на себя в зеркало. Рыдал так отчаянно, что казалось он начнёт сейчас биться головой об стекло зеркала. А Гермиона не могла остановиться смотреть. Вдруг его рука метнулась. Он приставил палочку к горлу. — Давай! — рёв отскакивал от стен, а льющиеся крупные слезы заливали все его лицо. — Давай… — уже тише. Было чертовски больно, так сильно что хотелось удавиться. Давно пора было это сделать. Нарцисса чахла на глазах, а Люциус… Сегодня стало известно, что он загнулся в Азкабане. Где твоё хвалёное положение в обществе, отец? Где? Как оно помогло тебе? Скажи мне. Перед глазами навязчиво мельтешил образ матери. Ее лицо залитое слезами, когда Люциуса приговорили к пожизненному заключению медленно расплывалось, пуская взору его отражение. Сломленного, рыдающего как девчонка и ужасно боящегося. Рука тряслась и судорожно сжимала палочку, с силой надавливая на горло. Когда рот открывался всё тело сковывал животный, дикий страх. Трус. — Ав… — Экспеллиармус! Палочка вылетела из руки и со звонким стуком о кафель покатилась. Так просто. Драко резко обернулся, распрямляясь и буквально врезался взглядом в глаза гриффиндорки. Такие живые. Полные…чего? Презрения? Разочарования? Но лихорадочно блестящие глаза выражали лишь смятение и страх. Они карие. Никогда не замечал раньше. Не ври. С прошлого года она изменилась. Стала гораздо худее и кажется бледнее, но взгляд и непослушная грива волос остались те же. Её лицо так вытянулось и осунулось, острые скулы так…меняли её лицо. — Что это только что было? — выдохнула Грейнджер, всё ещё направляя на него палочку, которая в напряжении дрожала. — Отвечай! Малфой лишь горько усмехнулся и сощурил глаза. — Убирайся, Грейнджер. Так тихо и искренне. Прямо сейчас. Он был нагой перед ней. С влажными щеками, воспалёнными глазами, весь в крови. — Я спрашиваю, — вкрадчиво продолжила Гермиона, чувствуя как щеки покалывает от отхлынувшей крови. Она тяжело дышала, чувствуя как сердце так сильно колотится в глотке, что в пору, когда оно поднимется достаточно высоко, прожевать его и выблевать. Прямо на этот кафель, залитый водой с кровью, заплесневелый. Мерлин, помоги. — Что это, черт возьми, было, Малфой? Что это было? Попытка самоубийства, Грейнджер. И ты снова всё портишь. Гермиону обдало холодным ужасом, когда Драко просто напросто рассмеялся. Хохотал как в первый раз, только вот из глаз под конец полились слёзы, а смех переходил в всхлипы, а ещё чуть позже в рыдания. Он опустился вниз, зная что должен чувствовать ненависть к себе, стыд, что открылся перед сраной грязнокровкой, какого-то хрена разгуливающей после отбоя, но ему было так плевать. Именно сейчас. Ты такой, лжец, Драко… Хотелось просто перестать чувствовать что-либо, не закрываться, как он это делал каждый день, а действительно чувствовать на душе тишину. Абсолютное ничего. Гермиона рухнула на колени рядом с ним, пачкаясь в его крови. Чистой, аристократической. Грейнджер невесомо коснулась его щеки рукой, на что он резко поднял голову, заглядывая буквально ей в душу. В животе что-то затрепетало. Ледяные глаза впились в лицо Гермионы, такие серые, такие пустые, с голубыми вкраплениями. Пальцы девушки с неожиданной для неё нежностью провели по мокрым платиновым волосам, останавливаясь на затылке и привлекая к себе. Малфой уткнулся лбом в костлявое грязнокровкино плечо и дрожал. Носа Грейнджер коснулся кислый запах. Пот, сандал, сосна, горе. Металл. Гермиона чувствовала, как сама начала дрожать в унисон с Малфоем. — Малфой соберись, — шепнула она ему на ухо и он ощутимо вздрогнул. — Мы все потеряли кого-то на этой войне,— Гермиона слегка отстранилась от него и вцепилась в его плечи, холодными пальцами. Снова этот его взгляд. Сердце сжалось. — Малфой, слышишь? Главное не потерять себя. Он глядел с непониманием в огромные глаза грязнокровки в которых плескалось так много всего. Густой как патока шоколад, разливающийся в радужке глаз Грейнджер вцепился в душу Драко и не собирался отпускать. В этом и была сама Грейнджер, конечно. Сидеть и успокаивать врага всей своей жизни, спасать его от смерти, толкать вдохновляющие речи. И смотреть так, что действительно казалось - жизнь продолжается. Малфой скривил губы и почувствовал, как злость наполняет его. Он не имел права чувствовать к ней что-то положительное, не имел права утыкаться ей в плечо, не имел права… Врешь. Он начал подниматься на ноги, игнорируя дрожь в коленях. Гермиона вскочила вслед за ним. Она снова встретилась с ним взглядом и поняла, что он действительно собрался. Рот изгибала привычная ухмылка, а глаза презрительно щурились. Пусть и губы подрагивали, а все это так не убедительно, но… Уже хоть что-то, Малфой. — Хватит, Грейнджер, твои лицемерные речи мне не нужны. Ты думаешь под предлогом того, что мне херово можешь меня полапать? Умно, грязнокровка, умно. — прошипел он и горько хохотнул, проводя ладонью по синюшной коже щеки, зажмуриваясь. Фальшь его слов так и отскакивала от стен. Ее глаза загорелись праведным гневом, густой шоколад закипел, щеки покраснели. Под нежной кожей щёк горела её кровь. Грязная. — Ты идиот, Малфой! — задыхаясь воскликнула она. Кудри казалось встали дыбом, образуя кольцо торчащих волосков над её головой. Взгляд метнулся на окровавленные руки Малфоя. — Закрой свой поганый рот и иди к Мадам Помфри. — Не надо мне, блять, приказывать, грязнокровка. Усталый взгляд Малфоя столкнулся с горящим взглядом Грейнджер. Он вышел из туалета. Вальяжно, уверенно, как раньше. Просто напросто ушёл, оставляя ее одну. Она вновь опустилась на колени только сейчас понимая, как же здесь холодно. Руки било мелкой дрожью, а взгляд намертво приклеился к луже крови смешанной с водой. Вся ее рубашка, мантия и руки были в крови. Аристократически чистой. Даже его мерзкие слова, даже его прошлое Пожирателя Смерти не поменяли того, что в душе Гермионы открылась кровоточащая рана. Напоминание того, что война намертво отпечаталась в каждом из них, унося даже после окончания жизни. Смерть. Смерть. Смерть. Снова.***
С того инцидента прошла неделя, Малфоя нигде не было видно, кроме как на совместных занятиях, а выглядел он будто ничего и не было, точнее всё так же как и было до этого. Отпускал дурацкие шуточки, особенно в адрес Гермионы. Грейнджер кипела изнутри, слабоумный, заносчивый ублюдок, готовый пустить себе в глотку непростительное сейчас потешался над ней. Да так яростно, что казалось ещё раз она услышит “грязнокровка”, то она поменяет своё имя на “Поганая Грязнокровка” и будет гордо вышагивать, не отзываясь на привычное “Гермиона”. Поймав себя на этой мысли Грейнджер едва не расхохоталась. Такая детская и глупая…ересь. Словно она была снова на первом курсе и они не знали никаких проблем кроме как выиграть в словесной перепалке слизеринцев и снова превратить Малфоя в хорька. Или снова сломать ему нос. Стоп. Хватит. Слишком много Малфоя в мыслях. Гермиона с тяжелым вздохом поднялась с кровати и начала собирать учебники в сумку. В спальне никого не было. Все сейчас находились на завтраке, который Гермиона снова проигнорировала. Первого урока у седьмого курса не было. Стояли зелья. Преподавателя пока не нашли, поэтому в понедельник можно было отоспаться, как сказал Рон, но Гермиона никогда не спала дольше пяти-шести часов, её настолько часто посещали сны с безумной теткой Лейстрендж, что она даже привыкла. Первое время Гермиона принимала зелье для сна без сновидений, но позже началось привыкание и стало бесполезно. Рон однажды сказал, что если бежать от боли и страха то они никуда не уйдут. Нужно прожить эти эмоции и тогда станет легче. Услышав это Гермиона опешила и осознав, что ее лицо вытянулось до невозможных размеров от такого неожиданного изречения, привычно закусила щеку изнутри. Там уже образовывалась язвочка. Рон был чертовски прав. От воспоминаний о Беллатрисе ненавистный шрам закололо и Грейнджер потёрла руку о бедро. Стояла приятная тишина, ветер завывал за окном, а из очередного учебника выпал знакомый конверт и Гермиона расплылась в улыбке и принялась судорожно открывать, пытаясь совладать с эмоциями. «Моя мерцающая Кассиопея.» — гласила первая строка и дыхание перехватило. С начала шестого курса такие письма приходили от Энтони Голдстейна, она поняла это в конце шестого курса, когда он неоднозначно на это намекнул. Грейнджер вспоминала свои эмоции после первого полученного письма и понимала, что каждый раз испытывает те же. Сердце стучало, а щеки нещадно пекло, лицо болело от улыбки, а лежание с этим письмом в руках, в тысячу раз перечитывание ровных, слегка смещённых вправо букв заставляло чувствовать себя живой. Девушка тысячу раз приказывала себе быть разумнее и рассудительнее, но никак не могла перестать улыбаться каждый раз. Она не могла не признать - Энтони был действительно привлекателен, пусть не особо прилежен в учёбе, но не глуп, широкоплеч и… От таких знаков внимания у Гермионы перехватывало дыхание. Она чувствовала себя желанной, а не той самой подругой Гарри Поттера, лохматой и невыносимой всезнайкой. Нет, она не была влюблена в Голдстейна, да и он, видимо не собирался обременять Гермиону чем то серьёзным. Просто это было. Почему собственно и нет? «Твои черты лица отлично подчеркнёт улыбка, я уверен. Загляни под кровать.» Гермиона решительно нагнулась и на ощупь что-то достала, чуть дрогнув поняв, что это что-то холодное. И она действительно улыбалась, потому что это был букет. В обилии темно-фиолетовых бутонов проглядывало несколько белых в разных местах. «Напоминает звёздное небо? Чёрт, если да, то напоминает тебя.» Гермиона выдохнула, бережно прижимая к себе подарок. День сегодня будет прекрасный и никакой сраный Малфой его не испортит.