Кассиопея

Малфой сидел в гостиной и пытался найти глазами Теодора. Он откинулся на спинку кресла, стараясь не выдавать своего напряжения, что струилось по его мышцам. Серые глаза скользили по слизеринцам, плавно наполняющим помещение. Нотта нигде не было. Драко нервно закусил губу и запустил пятерню в волосы. — Дружище, что с тобой? — послышалось где-то справа. Малфой лениво повернул на Блейза голову и покачал головой. Раздражение полнилось в нём, бурлило. Перед глазами была Грейнджер, вся довольная собой. Свидание. Да пошла ты. Он нервно дергал ногой и согнулся на диване, подперев лицо руками. В мыслях всё время крутилась чопорная гриффиндорка, с туго затянутым галстуком на шее, но сегодня мысли были о другой Гермионе Грейнджер, ухмыляющейся, с накрашенными глазами и в черном платье. О Гермионе Грейнджер, которая идет на свидание с чёртовым Ноттом. Он сказал ей держаться от Тео подальше, но конечно, как иначе? Будто бы она должна была его слушать, с какой ей стати? С такой, что он так сказал. Следующий час он провел в разговорах с самим собой, два раза наорал на Асторию, которая у него что-то спросила и едва не пнул Блейза, который укоризненно смотрел на друга. Так вопрошающе, что хотелось блевануть. Удар ботинка о пол. Второй. Третий. Глубоко вздохнул, начал мерить шагами помещение. Момент икс. В гостиную зашел Нотт развалистым шагом, засунув руки в карманы. Какого хуя ты довольный. Злость клокотала как языки пламени в его груди, облизывая горло, Малфоя затрясло. Как же ты жалок, тебе было почти-плевать чем она занимается со своими долбаёбами, а с Нотта подорвался. Интересно, почему? Лукавый голосок напевал упреки в голове Драко и он не знал чего хотел больше, вдалбливать Нотта головой в стену или себя. Лишь бы заткнуть. Потому что этот голос был прав. Он бесился потому что Теодор был слизеринцем и он наплевав на все пошёл на гребаное свидание с магглорожденной. А Драко был не в том положении. Ему было плевать на слухи и отношение его семьи. Дело было совсем в другом. Да и семьи у него по сути не было. В голове всплыл образ золотой троицы и все жесты этих идиотов и Грейнджер были дружеские. Он убеждал себя в этом. Она убеждала в этом Скитер и злилась как фурия, когда читала её статьи о себе и ком то из парней. Швыряла газету и сидела насупившись. Малфой вернулся к реальности и в пол уха услышал: — Чего светишься, Нотт, трахнул золотую грязнокровку сегодня? — загоготал Гойл, откидываясь на спинку кресла. Малфой сжал кулаки, напружинился словно кот и вжался в спинку дивана в ожидании. Он смотрел на Тео будто хотел растерзать. — Конечно нет, я же джентельмен, — почти нараспев и помахав поднятыми руками. Малфой фыркнул и раздраженно закатил глаза. Несколько слизеринцев захохотали и потянули Тео к себе на диван с расспросами. Малфой теперь вполне мог гордо называть себя гриффиндорцем, потому что его лицо было таким красным как никогда раньше. Теодор расслабленно потянулся и достал кусок заправленной рубашки из-под брюк. Он двигал головой и слушал вопросы из разряда: «Совсем деревянная?» «Тео, ну скажи, как она?» «Всегда хотел трахнуть грязнокровочку, тебе было мерзко?» Тео лишь чесал затылок и посмеивался, закусывал губу. Малфой чувствовал как его трясет. Прерывая общий гул, раздался вопрос пронизанный яростью, нет, пропитанный ядом. — Ну так да или нет? Однокурсники обернулись на него, а Теодор растерянно захлопал глазами и неуверенно улыбнулся, чувствуя, как мурашки пробежали по линии позвоночника. — Нет, мы просто болтали об уроках и книгах, оказалось мы во многом схожи, — задумчиво пробормотал он. — Но я никогда бы не подумал, что у неё такие буфера, — он сделал жест руками у груди, вытаращив глаза под дружный гогот. — Она пришла вся размулеванная, на каблуках, платье как у Пенси на рождественском балу. А как рот открыла, сразу ясно — Грейнджер. Драко чувствовал, как рука Блейза сжимается на его плече, оттягивая назад, к спинке дивана, предостерегая. Спокойно, Драко, они не спали. Малфой рывком поднялся с дивана и направился к выходу, провожаемый взглядами удивленных однокурсников. Плевать. Проветриться. Нужно. Проветриться. Он был близок к долгожданному одиночеству, но тут влетела встревоженная Пенси, стуча каблуками, кажется даже ее укладка пострадала. Зеленые глаза Пенси с ужасом впились в Драко. Слизеринка нервно поправила челку и одернула подол юбки карандаш. Малфой раздраженно отшатнулся, когда Паркинсон сделала шаг к нему и протянула руку. Он одернул свою и скривился. — Драко, нужно поговорить, — выдохнула она и двинулась еще раз к нему на встречу. — Я не в настроении, Пенс, — пробормотал он делая шаг назад, но она все-таки схватила его за руку и потянула на себя. — Блять, Пенси! — рявкнул он отталкивая девушку. — Напряги свои извилины и отъебись от меня! Он зашагал к выходу, готовый разгромить весь Хогвартс к чертям, он чувствовал, как его магия трещит в воздухе. Но снова, Паркинсон, схватив его за запястье волчком развернула и ударила его. Она залепила ему пощечину, да такую, что вся его скула по ощущениям занемела. Это привело его в чувства. Она никогда его не била. Между ними всегда было взаимопонимание. И сейчас все взгляды слизеринцев были прикованы к ним. Стояла гробовая тишина. Она тоже была зла. Он видел это в зеленых радужках глаз. Но это была не такая злость как у Грейнджер, не всепоглощающая, не плескающаяся, не заставляющая сжимать кулаки и нелепо вздергивать подбородок, не по гриффиндорски храбрая, а истинно слизеринская. Несмотря на переполняющие её эмоции она стояла ровно, никогда не переносила вес на другую ногу, не переминалась, даже сейчас. Не заламывала пальцы. Это была аристократически холодная злость с высоко поднятой головой, бледным лицом, но с горящими яростью глазами. — Закрой свой ебаный рот, Малфой, — спокойно. — И иди со мной за гребаную дверь, и веди со мной ебаный важный разговор. Я всё сказала. Слизеринка развернулась и быстро, но покачивая бедрами под цокот каблуков направилась к выходу. Драко же не понимал, что чувствовал, но послушно последовал за Паркинсон. Когда они вышли за дверь Пенси оперлась о стену и сложила руки на груди кивая на… Грейнджер? Она стояла каблуках, в каком-то блядском платье, что было велико в груди, бледная, как сама смерть, с красными глазами. По лицу была размазана красная помада, а пышная грива кудрей была спутана в один колтун. Колени тряслись. Драко нахмурился и сделал едва заметный шаг к ней, но пересилил себя и обернулся на Пенси, которая пустым взглядом рассматривала гриффиндорку. Она заметила, что Малфой смотрит на неё и снова кивнула в сторону Грейнджер. Пенси нервно кусала губы, съедая алую помаду. Слизеринец снова обернулся на Гермиону и стал рассматривать внезапно всхлипнувший, немного курносый нос. Внезапно, прерывая плавное потрескивание факелов раздался еще один стук каблуков и звонкий звук пощечины. Драко резко развернул на неё голову и приложил руку к месту удара. — Вы что, блять, все издеваетесь? — прорычал он, но был прерван толчком маленьких ладошек в грудь. Он не сдвинулся ни на шаг. С огромных карих глаз Грейнджер капали крупные слезы и страх свинцовой жидкостью сковал его внутренности. — Ты придурок! — сдавленный вскрик отскочил от стен подземелий прямиком в ушную раковину Малфоя. Она смотрела на него большими, невинными, блестящими глазами, при взгляде на которых Драко не находил слов, лишь трясущейся рукой оттянул горловину свитера, которая будто с силой впивалась в глотку. Он в неизведанном доселе порыве неуверенно, почти незаметно протянул руки в её сторону, но она снова толкнула его, рвано всхлипнув. Малфой растерянно блуждал по её влажному лицу глазами, но было что-то, что приковало его взгляд мертвой хваткой и сжало легкие, лишая возможности дышать. Он тяжело и судорожно вздохнул. Было больно, что-то резануло, пустив кровь и выталкивая, навязывая желание отхаркиваться. Выблевать каждое блядское слово сказанное Паркинсон в адрес Грейнджер за все года. Оторвать её обвиняющий и одновременно извиняющийся взгляд. Хотелось согнуться пополам в рвотных порывах. Теперь кажется он понимал Грейнджер. Засунуть два пальца в рот и выпустить это. Вместе с кишками. Сгореть. Вырвать. Он не хотел видеть её слез, его это убивало. Драко смотрел на хрупкое тело Гермионы, угловатые плечи, тонкие запястья, Грейнджер буквально была крошечная. Мерлин… Его взгляд скользнул вниз, по худой шее и ключицам. Малфой будто что-то хотел сказать, но получился судорожный выдох, онемевшими губами. Ему в миг, за одну секунду кто-то раздробил все ребра и каждый осколок впивался куда только можно и нельзя. Потому что на нежной коже Гермионы Грейнджер алели засосы и следы от зубов с кровяными подтеками. Они смешались с грязью, пылью, засохшими следами от слез, перемешанных с тушью. А Драко Малфой разбился вдребезги. Он будто против воли поднял немигающий взгляд на лицо гриффиндорки. Её глаза застилали слёзы. Драко Малфой тонул в этом карем море. Захлебывался. Он не мог вымолвить и слова. Не мог сделать ни единого вдоха. Драко Малфой делил с ней, даже не касаясь. Он чувствовал её боль. Она мешалась с его болью. Он слышал лишь её всхлипы на грани рыданий и стук собственного сердца в ушах. Она снова толкнула его, а затем принялась колотить по груди так отчаянно, что он открыл рот. Грудь сдавливало, в желании забрать всё, что гриффиндорка чувствует. Грейнджер снова всхлипнула и тяжело опустила голову прислоняясь к его груди. Место соприкосновения обожгло. Малфой будто наблюдал со стороны, его левая рука сама по себе легко обхватила её спину, а прижал он худое, дрожащее тело невесомо. Второй рукой он почти не касаясь, гладил её затылок, путаясь в кудрях. Боясь сломать. То, что сломано однажды, не сломаешь дважды. Где-то сбоку раздался тихий голос Паркинсон. — На неё во время свидания с Тео напал Пожиратель смерти, — гул в ушах, Драко дернулся, а метку обожгло. — Я нашла их в заброшенном кабинете, где должна была встретиться с Дафной. Она была привязана к парте, а он выглядел в точности, как Тео. Думаю это оборотное, потому что перед тем как выпрыгнуть в окно он принял истинный облик, но было темно и я не поняла кто это. Возможно, когда Грейнджер отвернулась или еще чего, Пожиратель подменился. Дыши, Малфой, дыши. Грейнджер отпрянула от Драко и его грудь обдало холодом. Было ощущение, что из него выжали все соки. Малфоя колошматило. Слова Пенси его оглушили. Гермиона утёрла нос рукой и Драко в сожалении изогнул брови. Это случилось. То от чего он бежал, нёсся сломя голову. Только вот бежал Драко по кругу. Он подверг её опасности. Не подверг, а буквально привёл за руку. Твою мать. — Он… — Драко не узнавал своего голоса. — Нет, — Гермиона покачала головой, утирая слезы с щек. — Пенси успела. Насколько я поняла ему нужно было вторгнуться в мое сознание, не знаю зачем, но он даже не предпринял попыток, — гриффиндорка горько усмехнулась. — сказал, что подправит мне сознание после того, как изнасилует меня. Этого не было в планах вышестоящих, как я поняла, это была так сказать, — она натянула улыбку и сделала размашистый жест рукой. — авторская вольность, — она вздохнула и понизила голос, но фразу она сказала с волнением, трепетом, будто переживала за него. — Ты видел Теодора? Он что-то сказал? Шестеренки в голове Малфоя отказывались крутиться, они встали в нерабочем состоянии, а образы, где его Грейнджер, его хрупкая, маленькая гриффиндорка привязана к парте и плачет. Обливается слезами. Он был готов пустить в этого урода столько непростительных, сколько она пролила слез. Ему хотелось собрать каждую каплю, сцеловывать и прижимать к Гермиону к себе. Запереть Грейнджер к чертовой матери. — Видел, он думает, что у вас было обычное свидание. Глухо, надрывно. Будто не он. А Гермиона ничего, собралась, выпрямилась, стояла и думала, во взгляде можно заметить мыслительный процесс. Я знаю, что ты врешь, Грейнджер. Тебе до чертиков страшно. Как и мне. — Я провожу, — он встретился с удивленными карими глазами обрамленными слепленными ресницами. Слизеринец обернулся на Паркинсон. — Иди в гостиную, Пенс, до отбоя пара минут. Однокурсница вздохнула и кивнула, скрывшись в обители Слизерина. Малфой же обратил взгляд на Грейнджер и с помощью палочки свел засосы с её кожи, она же глядела на него во все глаза. Драко тяжело вздохнул и запустил пятерню в платиновые волосы, надеясь навсегда забыть это выражение лица Гермионы. Прикрыл гудящие от давления глаза. Смыть с себя. Содрать. Вырезать. Малфой обхватил тонкое запястье гриффиндорки и аккуратно спустил вниз по линии вен пальцы, переплетая с её тонкими. Она снова удивлено взглянула на него и почти выдернула руку, смятенная. Но они оба почувствовали этот разряд. — Идем, Грейнджер, ты в безопасности, — уверенно и почти-нежно. И они отправились к башне Гриффиндора под дезиллюминационным, невидимые, но так чувствовавшие друг друга. Они оба надолго запомнят их переплетенные крепко накрепко пальцы. Момент разумной близости, нежности. А Грейнджер определенно точно запомнила, какое тепло источала его рука и как он дрожал.

***

Гермиона ощущала себя будто во сне, она зашла в гостиную тяжело перебирая ноги, принимая тепло родного места и чувствуя покалывание в ладони. Почти все разошлись и она благодарила Мерлина за то, что она сейчас была незаметна. Пенси зашила заклинанием её платье, которое она уже ненавидела и бельё. Пенси Паркинсон помогла Гермионе Грейнджер. Она отвела её к Малфою, выслушала её истерику. Гриффиндорку передернуло и она зашла в ванную, призвав к себе пижаму, оперлась руками о раковину, предварительно положив палочку на край и подняла голову, встречаясь со своим отражением. Грейнджер включила полный напор холодной воды и стала яростно умываться, надеясь, что она смоет следы сегодняшнего дня. Ледяная вода не приводила в чувства, перед глазами мелькали образы. Снова всплывший хищный оскал Нотта заставил её вздрогнуть, а позже тяжело выдохнуть. Она снова подняла голову и бесстрастно разглядывала свое худое лицо. На скуле проявлялся синяк, из колтуна сбившихся кудрей торчали клоки пыли. Платье, что мешком собралось у декольте легко упало вниз. Снято второй раз за день. И который раз за день Грейнджер горько усмехнулась. Скинула туфли. Она встала под ледяной душ и тут же снова вздрогнула. Смеситель повернулся дрожащей рукой в противоположную сторону тут же наполняя ванное помещение паром. Тонкая кожа тут же покраснела, грязь стекала тугими струями по её телу. Смыть, пожалуйста. Всё будет в порядке. Гермиона взяла свою мочалку и нажала на дозатор геля для душа. Зеленая перламутровая субстанция размазалась по рукам, где были едва заметные следы, точно такие же, как на шее. В форме пальцев. Она яростно терла каждую часть тела и завороженно уставилась на левую ладонь. Легко провела по ней мочалкой и выпрямила спину. Теперь перед глазами был точеный профиль Малфоя, с алебастровой кожей и платиновой шевелюрой. Она горько усмехнулась и изогнула брови. Гермиона ни разу не взглянула на его метку, лишь уставилась на растерянное лицо. Оно было подлинно ужасным. Полное страдания. Таким оно было лишь один раз, только вот выражение глаз совсем другое. Не как тогда, в туалете Миртл. Полное сожаления, страха и извинений. Только вот за что? Она чувствовала, что он делил с ней её боль и переживал свою. И от этого знания Гермиона распахнула глаза, уставившись в белую плитку. Ему было больно. Драко Малфою, пропитанному надменностью было больно из-за Гермионы Грейнджер. Грейнджер запустила пальцы в волосы и стала намыливать корни. Размышляла, расставляла по полочкам. — Идем, Грейнджер, ты в безопасности. И действительно она чувствовала себя в безопасности. Она была уверена, что каждый шаг, что она делала не был шагом в пропасть. Горячая ладонь сжимающая её ледяную была правильной. Спокойствие и тишина. Смеситель опустился вниз и Гермиона сделала шаг из ванной, натянула на мокрое тело шелковую пижаму, которую ей подарила Мама. Лениво подхватила палочку с вещами, открыла дверь и прошлепала, оставляя мокрые капли на полу в спальню, где её конечно ожидала Джинни. Гриффиндорка старательно сфокусировала внимание на интерьере комнаты. Ступни коснулись шершавой поверхности ковра, а взгляд мазнул по пяти кроватям, разделенными прикроватными тумбами и каждая с балдахином, от входа было большое пустое пространство. Пара картин висели на стенах, мягко горели несколько светильников. Постели Уизли и Грейнджер были немного дальше и не примыкали к другим трём. Огромное окно в котором светила полная луна. Три девушки устроились на кровати, которая боковой стороной почти примыкала к стене и похоже старательно писали эссе по Трансфигурации. А Гермиона напрочь о нём забыла. Она тяжело вздохнула и обернулась на взвинченную Джиневру. Она была в своей кружевной ночнушке и при мысли о нарядах Джинни у Гермионы едва не начались рвотные позывы. Пахло грушевым гелем для душа. Вся пижама пропиталась влагой с мокрых кудрей и прилипала к телу, она раздраженно одернула ткань и перекинула копну волос назад. — Ну? — едва не заорала она, чем привлекла внимание Лаванды, что скривилась глядя на девушек и шикнула. Гермиона даже не повернула голову на них, устало скинула одежду Джинни ей на постель и плюхнулась на свою, свернувшись в комок, отвернувшись в другую сторону. И конечно же Уизли не отстала, она села на кровать к подруге и перегнулась через неё заглядывая в лицо. — Ну расскажи как всё было, он не приставал? Гермиона дернулась и зажмурила всей силы глаза. …Есть музыка, чей вздох нежнее упадает,
 Чем лепестки отцветших роз… Грубые руки будто снова сжимали тонкую шею гриффиндорки и она слегка замотала головой в надежде прогнать этот образ из головы. Оторвать прикосновения. Она отчаянно сжимала кулон на шее. Это было машинальным движением, она даже не знала, что сжимала и сжимала ли. Это было сродни дыханию. — Гермиона, что случилось, он грубил тебе? — тут же встревожилась Уизли и слегка потрясла Гермиону за бедро. Горячий язык вылизывал её грудь на что Грейнджер отчаянно прижала её рукой в защитном жесте. …Нежнее, чем роса, когда она блистает,
 Роняя слезы на утес… — Миона, что случилось? — зашептала однокурсница, раскрыв голубые глаза и рассматривая бесстрастное выражение Гермионы. Она выглядела отвратительно. …Нежней, чем падает на землю свет зарницы,
 Когда за морем спит гроза… Уизли забеспокоилась и почувствовала, как фантомная боль пронзила икру, слегка скривила конопатое лицо, но проигнорировала. Это было привычно и не так больно как раньше. — Я устала, давай завтра поговорим, — прохрипела Гермиона и снова сомкнула глаза. Их больше не щипало от слез, потому что спокойствие медленно разливалось по телу, а ладошка разжалась. Красивые ледяные глаза смотрели на неё, а запах сандала едва щекотал нос, но был ощутим. Такой терпкий, смешанный с одеколоном. Отдающий тепло. Закрывающий от внешнего мира. Его шершавая горячая ладонь. Колючий серый свитер. Ладонь заботливая и нежная. Трясущаяся, как всё его тело. …Нежней, чем падают усталые ресницы
 На утомленные глаза; 
Есть музыка, чей вздох — как сладкая дремота, 
Что сходит с неба в тихий час…

***

Жар. Желание. Боль. Вода затекающая в глотку. Смерть. Холод. Боль. Боль. Боль. Грейнджер не понимала, где находилась, воздуха не хватало. Ей было очень хорошо, она чувствовала сладкую негу тянущуюся от стоп до самого таза. Стоны. Лишь бы не заканчивалось. Дыхание в рот, горячие блуждающие руки по телу, толчки, укусы. Запрокинутая голова. Пересечение взглядов. Кипящий, пузырящийся шоколад и дождливое небо. Это был он. Невыносимо красивый. Она торопливо слизывала капли пота с влажного лба. Тело будто окатили ушатом ледяной воды, а глаз не отвести, казалось можно разглядеть каждую жилку ледяного айсберга. Темнота. Много воды. Холодная пещера, затем комната, много людей, крики, мольбы о помощи. Вспышка Круциатуса. — Гермиона. Она задыхалась, вода раздирала легкие. — Гермиона, проснись. Грейнджер как ошпаренная подскочила на кровати и автоматически схватилась за кулон, получив нужную дозу спокойствия. Но она все так же тяжело дышала сидя на кровати. Давно ей не снились кошмары. Пожалуй первая часть была самой страшной и Гермиона в миг вспыхнула. — Гермиона, точно все нормально? — шёпотом. — Сначала ты стонала во сне, ну я решила особо тебя не отвлекать, — поток слов Уизли Гермиона еле различала, но по одному тону можно было догадаться. — Потом ты закричала, я уж подумала, что вчера прошло все слишком хорошо. — Джинни! — громко шепнула Гермиона, оглядываясь. Было около двух часов ночи, все девочки спали. — Не говори глупостей. — Ну так вот, к чему я, потом ты начала задыхаться и…вот. Что хоть снилось? — нежно, с вниманием, что Гермиона в миг ощутила такой прилив чувств, что едва не расплакалась. Она поджала губы. К ней никто так не относится кроме Джинни в такие редкие моменты. События вчерашней встречи с Малфоем вспыхнули снова в голове и она слабо улыбнулась. — Извини, если… Гермиона коснулась ладони подруги и слегка сжала. — Все нормально, — она глубоко вздохнула. — Уже долгое время кошмары не снились, забыла заглушку поставить. Сердце загрохотало от первых воспоминаний и Гермиона в эту же секунду раскраснелась ещё пуще. Хорошо, что в темноте не было видно. Она думала о Драко в таком ключе, но лишь в моменты их встреч. — Мне приснился Малфой. Неожиданно спокойно, не утаивая. Хоть сном то можно поделиться. О вчерашнем нападении и подозрениях лучше умолчать. Уизли нужно отвлечь этой темой чтобы она ничего не заподозрила. Пусть и большая часть была правдой. — Мы…переспали во сне, или…сон такой сумбурный… — Знаешь, я бы не назвала это кошмаром! — возмутилась Джинни. Грейнджер закатила глаза. — Я…я не знаю. Одно дело если бы это был…не знаю… Забини? Но Малфой! Почему он? Между нами большее чем межфакультетская вражда. Между нами патологическая ненависть. — должна быть. — Пару лет назад он мечтал о моей смерти, а сейчас мне снится секс с ним. Замечательно. Грейнджер обессилено рухнула обратно на кровать, а Джинни устроилась под боком. — Может сама судьба свела вас? Тем более если он тебя оберегал во время войны, то вряд ли хотел твоей смерти. Нам не понять их — слизеринцев, даже если они хотели быть на нашей стороне, то это совсем не значит, что были в силах. Они обе глубоко вздохнули. Он обнимал её, держал за руку и переживал. Оберегал во время войны. Мерлин… — Ты права, жаль Гарри этого не понимает. Нет, нет, Джинни, нет. Но подруга уже приняла сидячее положение и даже из тусклого света окна было видно ее округлившиеся глаза и улыбку до ушей. — Либо ты сама мне расскажешь, либо я додумаю сама. Гермиона застонала, откидывая голову на подушку. Какая ты врушка, Грейнджер, ты ожидала именно этой реакции. — Просто что-то немыслимое сталкивает нас, мы расследуем это дело, а ещё… — слова встали поперёк горла. — мы…чувствуем физическое влечение друг к другу, особенно сильно если не видимся. Джинни, пресвятой Годрик, все в курсе, что у него Паркинсон, даже если бы я захотела, то у меня нет шансов. Точно. Но вчера она не отреагировала никак на их прикосновения. Паркинсон стала свидетелем чего-то интимного между Гермионой и Драко, но не сказала ни слова. Она была осторожна и трепетно одевала Грейнджер, утирала её слёзы, извалялась в пыли. Ни единого оскорбления. Из размышлений её вырвала Джинни. Казалось рыжая сейчас запищит настолько громко, что это можно будет сравнивать с сиреной или сигнализацией. — Вы уже?.. — Нет! — Гермиона закатила глаза. — Единственное, что я хочу это просто избавиться от его общества. Он просто невыносимый козел, а это проклятье заставляет меня думать, что он особенный. Она снова задумалась, снова анализируя поведение Малфоя. Сраные качели. Джинни хихикнула и тут же принялась о чем то думать. — Ну с Паркинсон я разберусь. Тут уже Грейнджер округлила глаза и пнула подругу ногой. — Не смей! Вообще никому говорить, делать что-то, решать! Вообще не смей, что-либо делать Джиневра Уизли, иначе я тебя в порошок сотру. Этот тон Гермиона применяла в крайних случаях. Джинни нахмурилась, убрала волосок, выбившийся из одного из накрученных бигудей. — Гермиона, не нервничай, я никому не расскажу и планирую действовать умнее. Грейнджер лишь хлопнула себя по лбу и уже начала корить за откровение. Однако стало легче. — Ты мне очень важна, — Уизли придвинулась ближе к Гермионе. — Ты заметила, что общаясь с ним тебе становится легче? — Что? — Грейнджер нахмурилась. — Нет. После общения с ним я хочу убить его. — Нет, я не об этом, ты начала есть, тебя не мучают кошмары. Может он твоя судьба? Поэтому вас сталкивают? Поэтому тебе легче? Гермиона не ответила. Они с Малфоем по сути видели то, чего не видели их самые близкие. Их отношения были странными, но можно ли их назвать близкими? Гермиона не знала. Он, Годрик, держал её за руку. Гермиона вздохнула и абстрагировалась. Кажется подсознание потихоньку вытаскивало Гермиону из стресса. Она сжала руку Джинни и глядела в балдахин без одной мысли в голове. Сандал пах так назойливо, что Гермиона изредка задерживала дыхание. Или нет. Она улыбнулась сама себе. — Джинни, — внезапно позвала Гермиона подругу. — мне тяжело. Я про войну. Уизли постаралась аккуратно не выдавая нервозности сжать руку подруги. С Гермионой никто о войне не разговаривал. — Я знаю, что у меня есть вы, но родители, — язык будто обожгло. — мне так больно от осознания, что в моей жизни ничего не будет как раньше. Я пыталась слепить то, чего уже давно нет. Малфой добил меня. Почему просто нельзя оставить все как есть? Все мои моральные устои, убеждения рушатся как карточный домик. Мне иногда кажется, что я не в себе. Тема заходила в русло причиняющее боль всем. Уизли почувствовала, как заныла нога в новом приступе боли, но в страхе, что Гермиона не выговорит то, что все уже давно обсудили, то что разлагалось в ней и гнило проигнорировала ее. — Гермиона, пройдёт время и раны затянутся, реальность неизбежно меняется, мы меняемся. — Я знаю, но мне так тяжело. Я почти полгода провела в одиночестве, отстранилась от вас, а когда появился Малфой я почти вспомнила, как жить. От этого ещё отвратительнее. Это… Странно. Было мерзко от того, что сейчас она не говорила то, что было самым важным, то что случилось в заброшенном кабинете. Это должно остаться тайной. Гермиона неизбежно летела в пропасть, она сближалась с «вражеским» факультетом. Но так будет безопаснее. Все события этого года смешались в один ком, а центр сосредоточения был слизерин. Нет. Центром был Малфой. И уже кажется не совсем вынужденно. Джинни устроилась на животе Гермионы и взглянула ей в глаза. — Почему? Один простой вопрос вводящий в ступор, причиняющий боль, загнанный дальний ящик. — Когда меня пытали… Он стоял и смотрел. Ничего не сделал. Даже если…он ничего не мог сделать…я не знаю, да даже не в этом дело, Джинни, вы делали для меня все, а помог он, — голос стал ниже. — Я выяснила, что подобного рода проклятия вызывают лишь физическое влечение, немного перевернутая амортенция, любовь создать даже самыми темными заклинаниями и зельями нельзя, как известно. Я научилась игнорировать реакции своего тела, но эмоционально… Даже самые идиотские его поступки не вызывают отторжения, я чувствую, что хочу его понять, узнать. Думаю о нем каждый чертов день. Я успокаивала себя мыслью, что все пройдёт, это действие проклятия, зелья или еще чего-то, но эмоции создать нельзя. Я не хочу страдать еще и из-за безответных чувств к тому, к кому не имею права их испытывать. Еще чувств никаких нет, Джинни, клянусь, но желание понять… Слова лились беспрерывным потоком, но спокойным, в одном темпе, будто Грейнджер сбрасывала булыжники. На душе почти легко. Действительно наболевшее, правда. Загадку с Пожирателем она обязательно разгадает, а вот Малфой был тайной покрытой мраком. Её чувства к нему. — Гермиона, глупая вражда в прошлом, ты не виновата в том, что причиной того, что тебе стало лучше оказался именно он. Пожалуйста, пойми, мы все так много потеряли на этой войне, — в радужках Уизли засквозила непомерная тоска. — Придаваться глупым сожалениям нет смысла, запрещать себе что-то. Ты столько раз чуть не умерла, убила вместе с Гарри и Роном Воландеморта, но боишься попробовать что-то с кем-то из другого факультета? Гермиона, ты заслуживаешь счастья, даже если оно в Малфое. Джинни была чертовски права. До ужаса права. Но было ли счастье в Малфое? С чего это вообще? Ты заслуживаешь. Она очень давно задавалась вопросом заслуживала ли она что-то в этой жизни. Почему счастье в Малфое? Может это научный интерес, давно изученный вид, что резко поменял поведение? Она не была влюблена, но он ей был до жути интересен. Она чувствовала безопасность с ним, и отчаянно в нём нуждалась. Сомнения одолевали Грейнджер, противоречия. Один вопрос оставался открытым. Нужно ли это все Малфою?

***

Утро наступило скоропостижно и неумолимо отчего Гермиона почти не спавшая хотела просто закончить этот день. Всю ночь она думала о Пожирателе. Что он может замышлять? Зачем ему её сознание? Может это вообще не Пожиратель? Как он спрыгнул с такой высоты и остался жив? К единому выводу волшебница не пришла. На весах показывало сорок семь. Цифра не вызвала никаких эмоций. Джинни же свернулась калачиком на кровати Гермионы. Даже улыбнуться этому не хватило сил, в глаза будто насыпали песка. Зеркало в ванной комнате отражало Гермиону пару месяцев назад, будто та она въелась в поверхность и теперь не вывести. Уставшая, печальная, сонная. Синяк на щеке был уже фиолетового цвета и Гермиона мастерски скрыла его чарами красоты, потом стала остервенело расчесывать спутанные кудри, что лишь пушились, но не распутывались. Кое как справившись с помощью палочки Гермиона устало заколола волосы большим крабиком. Вода ни капли не помогла, но переборов себя Грейнджер все же умылась и стала одеваться на завтрак. Все еще спали, но чтобы еще раз попытаться уснуть и хоть как-то набраться сил времени не хватало, а идти на завтрак еще было рано. Ситуация безвыходная. Гермиона села на кровать, потёрла глаза. Физическое состояние оставляет желать лучшего, но психологически после разговора с Джинни, хоть немного ей стало легче. Она умела отвлекаться, даже сейчас, закрыв лицо ладонями и согнувшись она складывала кусочки пазла, забывая о травмирующей ситуации. Вдруг тихонько постучалась незнакомая сова, Гермиона лениво кувыркнулась через кровать, стараясь не задеть Джинни и на мысочках прошла через проход меж постелями однокурсниц к окну. С тихим скрипом окно отворилось, Грейнджер взяла письмо, дала лакомство сове, та довольно урча улетела. Гермиона закрыла окно и посмотрела на имя адресата. «Гермиона Грейнджер.» Она удивленно вскинула брови и медленно прошла к постели, снова садясь на край, лицом к окну. Развернула конверт и извлекла пергамент. Красивый почерк с кучей завитушек. Кажется она видела такой, когда помогала Минерве проверять сочинения. «Встречаемся сегодня в библиотеке после ужина. Надеюсь ты не откажешься под предлогом скорой сдачи эссе, я уверена, что гриффиндорская заучка уже все сделала. Нам есть, что обсудить.» А внизу подпись. Пенси Паркинсон. Мерлин, за что мне это?