***
Небольшая двухкомнатная квартира в пятиэтажном доме на улице Горького всегда встречала его, точно также, как каждый день после школы. Не в родительский — в неё он спешил с уроков, на ходу снимая шапку и варежки. После окончания начальной школы, отец, будучи москвичом, перевёз их с мамой в столицу, и в пятый класс он уже пришёл учеником московского лицея. Но здесь были запахи и вкус сахарного вишневого теста на языке. Здесь было тепло. Свист чайника предупредил о скором тёплом чаепитии. Несмотря на попытки родителей сделать во владимирской квартире ремонт, установить современную кухню, бабушка и дедушка упорно не желали расставаться даже с посудой: их семейный сервиз, с гжелью по каёмке блюдец. — … и кусочек масла, — женщина щедро отрезала кубик, который тут же начал плавиться в горячей пшённой каше. Этот детский аромат не мог не вызывать восторг, Лёша с нетерпением сжал ложку, перемешивая любимое блюдо. Довольно промычав, Лёшин взгляд старательно запоминал и подмечал каждую деталь. Белая накрахмаленная тюль. Подаренная мамой несколько лет назад чаша под фрукты. Их широкие ложки — у каждого свои — салфетница под цвет сервиза. Бабушкины очки с тоненькими дужками. Эти очки она сурово снимала, если они с Игорем убегали на улицу, не доделав математику. Лёша усмехнулся. — Ты совсем не меняешься, ба. Бабушка махнула на него рукой, улыбаясь и нарезая хлеб, который он купил в их местной пекарне по дороге. — С лета-то, конечно, Алёш, хорошо, если так. — Нет, правда, — он положил сыр на горячий кусок хлеба, не отрывая взгляда от женщины. — В детстве, помнишь, я говорил, что ты для меня вечно молодая и даже в сто лет будешь такой? Я говорил правду, ба. — Льстец, Агапов Алексей! Какой ты льстец. — Чистую правду говорил, — улыбался парень. На её щеках и глазах рассыпались милые морщинки, и тогда Лёша немного с грустью подумал, что в детстве он всё-таки не так много знал. Бабушка старела, как бы им не хотелось навсегда запечатлеть её в летнем халате у грядок с клубникой, ещё такой быстрой и готовой если что пригрозить своим внукам-сорванцам местной крапивой — время было беспощадно. Недавно она лечила колени и с конца весны гуляла не дальше их городского двора и дорожки на даче. Волосы, некогда вороного цвета с неизменной химией, она покороче отстригла, их покрыла седина. Одно оставалось неизменным — её маленькие добрые лазурные глаза, такие, которые он знал с детства. Они, они не менялись. — Дед уже за прилавком? — С шести на ногах, Глеб Борисович, наш сменщик, уехал с семьей отдыхать. Вот мы с дедом и на подхвате. — За давлением следите. — Следим, товарищ доктор, — смеялась она, заливая кипяток в чайник. — Тебе чёрный или с ромашкой? — Чёрный. Еще не менялся дедушка и его верная служба их с бабушкой овощному магазину. Мама говорила, что работящий ген у них в него. Самый худший человек для деда — это ленивый. Лёша помнил, как он сообщил всем о поступлении в первый мед: дедушка был очень рад и в первый раз в жизни пропустил работу, чтобы приехать в Москву поздравить внука. Ещё с полчаса они разговаривали с бабушкой ни о чём и обо всём сразу, плавно переместившись за их чешский диван в гостиной, в руках — семейный альбом. Их с дедом фотографии в молодости, знакомство, свадьба, маленькая мама и тётя. С тётей Ирой они не виделись уже года два, в последний раз на юбилее отца. — Ира недавно с мужем приезжали, хотят переехать обратно во Владимир сюда, — говорила бабушка, поражённо качая головой. — Игорь тоже поддержал родителей. Хотели давно. Подальше от суеты и прочего… она выглядела очень счастливой. — Не знал. Вероятно к лучшему. Лёша чувствовал на себе внимательный взгляд бабушки. Она сняла очки, и тогда парень точно знал, что она определённо хочет чего-то большего, чем его неоднозначные пожимания плечами. Он механически просматривал фотографии из Ейска, где две сестры отдыхали в окружении своих мужчин — его отец и отец Игоря — выписка из роддома старшего, а на следующий год из того же роддома младшего, его, Лёши. Общее детство братьев. Общие дворовые друзья. Дачные приключения. Первый класс третьей Владимирской гимназии. Кучерявый «чертёнок» и его серьёзный, но заботливый младший брат Алёша. Единицы фотографий, где они не были вместе. Потому что это казалось чем-то про «всегда». Чем-то необсуждаемым и очевидным. Разные отцы и матери, но ближе друга детства, отрочества и юности Лёша на мог себе представить. В груди совершился холодный кульбит. Глаза бабушки, теперь не веселые, а сочувственно-обеспокоенные внимательно глядели на него, пока он всё продолжал листать альбом и травмировать больное сердце. Тихо. Сосредоточенно. Как если бы рассматривал рентген. Даже сладкие воспоминания, даже такие сладкие, как бабушкина каша с маслом или вишнёвые пироги — всё было с привкусом горечи от понимания того, что как в детстве больше никогда не будет. Бабушка мягко остановила его руку, сжимая её морщинистой своей. — Алёша, ты знаешь, Игорь тоже приехал. Ещё вчера, он сейчас с дедом в магазине, они будут к вечеру. — Я знаю. — Если ты не занят, мог бы остаться, я и пирожки ваши любимые приготовлю, вишнёвые… Глухо. Было глухо. Лёша так же мягко сжал бабушкину руку, целуя. Он не хотел делать им с дедом больно, но знал, что делал. Ссора братьев потрясла их больше всех, с пеленок видевших их рука об руку. Но если бы что-то можно было изменить. Если бы не было того декабря, может и этот вечер прошёл с пирожками и разговорами. А пока он не мог остаться на вечер. — Я приду к вам утром, сегодня хочу погулять по городу, — он знал, что не успокоил волнующее сердце бабушки этой слабой тенью улыбки, но оба сделали вид, что пока было так. С грузом и недосказанными словами о больном. Она улыбнулась в ответ. — Конечно, будем ждать.***
Неподалёку от гостиницы, которую на эти два дня снял молодой человек, а также от бывшего родительского дома расположилась большая лесопарковая зона, с раскидистыми дубами и высокими березами. Он накинул капюшон толстовки поверх шапки и растер ладони. Изо рта шел пар, и он продолжил бег, в мышцах приятное чувство жжения. Холод, режущий горло до металического привкуса. Дедушка уже закончил работу и вернулся с внуком домой на Горького, а он приехал на автобусе сюда, где уже было темно и прохладно. Пробежка в лесу, без роя мыслей… было почти комфортно. Враньё. Мысли были. Они резали грудь похлеще холодного воздуха, но он методически верно лавировал между ними, как лавировал по дорожкам между деревьев. Здесь в шесть лет он зарыл тайник и потом очень расстроился, что не мог найти. Брат два дня пробыл здесь, с игрушечной лопатой и граблями. — Не зря у меня тройка по рисованию, никто больше так по-дурацки не нарисует карту. Спасибо, Игорь! — мальчик кинулся на шею брата под его хохот. Тот обнял его в ответ. — Почему ты смеёшься? — Это всего лишь твои нелюбимые конфеты. «Мишка на юге». — Это мой тайник, и ты его нашёл, — с гордостью посмотрел на брата Алёша, и у того вдруг стали очень серьёзные глаза. Тогда он был очень рад пропаже, но хорошо запомнил, как у Игоря заслезились глаза, и он снова крепко обнял его. — Ты плачешь? Мальчики не плачут! — Чепуха, — он потрепал младшего брата по голове. — Чепуха какая. Люблю тебя, Лёшка. — И я. И я люблю. Поворот. Он чуть закашлялся, сбавляя темп и проверяя телефон. Ребята переписывались о чём-то в чате, кажется о вселенских страданиях. Захар: я устал как собака, мои глаза — песок Виолетта: закапай «визин», программист Кирилл: сделай агаповский ход и езжай к родственникам на незапланированный отпуск:) Ксюша: держу пари вернётся с парой лишних килограмм, сидит там пирожки точит 💯 Виолетта: да! Лёша: @mironovaaa поделюсь с тобой, тростиночка) Лёша: для общего сведения, я предпочел бег в лесу этим вечером Ксюша: @agapov я тебя услышала, спортсмен 🙄 Не подколоть Миронову было сродни перестройке мира. Лёша видел подробную картину изменений эмоций на её лице с обязательной частью, где она закатывает глаза и беззвучно шлёт его к чёрту. Это было до ужаса забавно. Такая визуализация лица подруги заставила мужчину отвлечься от мрачных мыслей. Завибрировало уведомление с личных сообщений. Ксюша: у тебя всё в порядке? Лёша нахмурился. Лёша: да Ксюша: можем созвониться Как его пробежка в парке могла намекнуть на что-то неладное он не знал, но вопрос девушки застал его врасплох. Всё было более чем скверно. Если настроение передавалось даже в смс, это было скверно. Он чертовски хотел быть от этого дальше. И не мог. Мироновой не составит труда уловить всё в голосе. Они не могли созвониться. Её шоколадные большие глаза, смотрящие на него снизу вверх, так точно это он был ниже её. Она могла смотреть долго. Ожидающе и хмуро. Он не знал, почему был уверен, что именно перед Ксюшей Мироновой он не сможет держать эмоции, и его будет легко прочитать. Он не хотел говорить об этом. Они не могли созвониться. И ему это не нравилось. Лёша: не очень удобно пока, окей? Она ответила не сразу. Он успел добежать до восточного выхода. Несколько раз проверил письма с работы, написал одному клиенту. И ещё лишние несколько раз проверял телефон по пути в гостиницу на автобусе, пока не увидел новое сообщение на экране. Только издав облегченный шумный вздох, он понял, что все минуты её молчания задерживал дыхание. Эта девчонка… Лёша прочитал короткое «окей». Начав печатать, тут же отложил. Он знал, что это было странно. Он знал, что избегал разговоров. Но едва ли он сам с собой мог честно поговорить о том дне. А Ксюша… она бы посмотрела так. И он бы не смог держать оборону больше. Он бы сам подвел себя к черте, где обида того года стала бы чем-то большим. Его личной трагедией. Она ей была, но когда рисуешь её сухими фактами было точно проще. Нихера. Нихера не проще. Июль. Парк Горького. К вечеру купить хорошее едва ли не из самой Баварии пиво хотели все студенты, ларьки забились очередями. Лёша не был в числе ждущих своего светлого, за него пошёл Игорь, невероятно ободрённый перспективой душевного вечера слёта студентов. Судя по тому, как он весь день настраивал гитару, его брат-недоюрист, затащит их местный бар играть Игоря Корнелюка. А Лёша не мог перестать смотреть на ту, что сейчас смеялась со своими подругами у фонтана, студентку МГИМО, собранные в косу длинные вороные волосы и синее летнее платье в горошек. Поэтому он и остался один как дурак стоять поодаль от очереди за пивом, но дураком он чувствовал себя не по этому. Девушка несколько раз посмотрела на него в тот вечер. Он должен был подойти. — Понравилась, да? — понимающе кивнул в сторону девушки подоспевший с напитками и гитарой наперевес Игорь. — Красивая. — И не думай. — И не думал, — возразил брат, толкнув его несильно в плечо. — Мне вообще её белокурая подружка понравилась. Кучерявая. Позовём их на Мясницкую? Хорошая музыка им обеспечена. Лёша сделал большой глоток. В тот вечер он-таки подошел к Тане Абросимовой, но вместо паба и гитарного перезвона гитары они допоздна гуляли по летней Москве. А в час ночи, проводив девушку до её квартиры на Таганке, он до раннего утра просидел во дворе, окутанный запахом тополя, девичей молодости и своей первой влюбленности. На следующий день Лёша проснулся рано и заказал себе в номер чёрный бодрящий кофе. После московской суеты и быстроходности, Владимирская тишина казалась чем-то почти эфемерным. То, что нужно, когда пробуждаешься. Сегодня ему снилось что-то очень странное и размытое. Лёша пытался ухватиться за что-то, но не мог. Тёмные подъезды и отголоски песен, и потом почему-то белые-белые простыни в его квартире. Легкий неоновый свет и чьи-то нежные касания к лицу. Он знал чьи. Оленьи глаза и почти такой же как у него упрямый взгляд, которым она целовала его всё. От неё пахло яблоком, и он не мог понять, почему ждал её следующего касания, как не ждал ничего раньше. Она исчезла с утренним полусумраком. А он остался только с вчерашним расстроенным чувством в груди после лесной прогулки и едва ощутимым запахом яблок в носу. Лёша позвонил в квартиру к бабушке с дедушкой не раньше двенадцати дня, потому что знал, что ни с кем не столкнётся. Позвонил и просчитался. — Лёша. Привет. За этот год он вырос в плечах и коротко подстригся, чёрных кудрей как ни бывало. Он смотрел на него с хорошо скрываемой надеждой и ожиданием, и Лёша не мог ответить ему тем же. Черта с два. Нет. Он коротко кивнул, сжав плотно челюсти, прошел в квартиру, передавая родным продукты и обещая зайти чуть позже. Бабушка разочаровано покачала головой, а дед лишь с опаской смотрел улетевшему из Владимирской квартиры внуку. За ним вылетел и второй.***
Автобус как по заказу приехал раньше. Но удача покинула Агапова, когда в последний момент в автобус забежал запыхавшийся мужчина в шерстяном шарфе и накинутой сверху куртке. Не решившись сесть рядом, он услышал, как позади него скрипнуло сиденье. Идиотизм. Бегал от собственного брата, но он, к чёрту, устал всё это чувствовать. — Я хочу сделать Тане предложение. До того момента игравшие перебои тут же сбились, и на него уставилась пара удивлённых чёрных глаза. — Ты… хм, неожиданно. — Я долго думал об этом, знаешь, — Лёша уселся на подоконнике звукозаписи на Таганке, где сегодня занимался брат. Игорь уже год готовил выход своих каверов, и с момента выпуска из юридического института ни разу не воспользовался дипломом. И не жалел, как можно было понять. — Здесь мы тогда в первый раз погуляли. Съезд студентов в июле, помнишь? — Помню. — Думаешь, это глупо, ну, знаешь, прямо в Новый год? — спросил Лёша притихшего отчего-то брата. — Да, твоё лицо говорит само за себя. Я на самом деле хочу выехать на выходные куда-нибудь в романтичное место. Может на неделе перед праздником. — Она знает, что ты хочешь.? — Ты дурак? Конечно, нет. И ты не скажешь, Панкратов. Ты понял? Он натянуто рассмеялся, поражённо подняв руки вверх. — Не вопрос. — Ты собираешься до конечной со мной ехать? — Если нужно будет, да, — ответил сзади парень. — Я ждал тебя, брат, я… Я хочу проговорить. Лёша повернулся к нему, смиряя неживым взглядом, заставляя Игоря отступить и потупить эмоции. Он… не мог так говорить. Он, не имел, блядь, права. — Не брат. Не смей называть меня так. Это было больно говорить. Об этот лёд разбились последние искры надежды в знакомых глазах, он не нашелся, что сказать в ответ. Лёша вышел на первой попавшейся остановке, ему в лицо мокрый снег, а позади — быстрые шаги. — Лёх, погоди! Пожалуйста. Ну, пожалуйста, я так больше не могу. Не говори больше таких слов. Мы братья. Всегда были. Лёша заставил себя остановиться и горько усмехнулся на его слова. Братья, твою мать. Братья не врут в глаза. Братья не выслушивают молча о планах о предложении любимой девушке и потом также молча кладут её в свою кровать. Братья не играют на гитаре девушке песни, которые она пела по утрам своему парню. А он всё смотрел своим вороным взглядом. Они стояли на какой-то Богом заброшенной остановке. Какая ирония — в том самом лесу. Не выдержав, он взял его за грудки, встряхивая и судорожно выдыхая холодный воздух. А тот точно только и ждал этого, спокойный, принимая мучительные порывы больного сердца. — Буду говорить. Потому что не братья. Я тебе, блядь, доверял! Ты всё знал. Это было чертовски важно, всё это. У тебя не хватило смелости признаться, что ты трахал её, когда я приехал из этого сучьего отеля с кольцом и с её «я к тебе давно ничего не чувствую». А к кому чувствовала? К моему брату. Мы не братья, понял, Игорь Панкратов? Это тебе следует помнить об этом. — Мы с Таней не были вместе ни дня, пока вы были вместе. Я клянусь. Я бы никогда так не сделал. — Сделал. Нет, ты не понял, ты, чёрт возьми, так и не понял что тем вечером было предательством, ничего ты так и не понял. Люблю правду, но эту, — он с силой оттянул на себе футболку под курткой. — эту я ненавижу, я не хочу быть в этой клетке, где постоянно играет эта грёбанная мелодия. Она играет, ты слышишь. Она, блядь, играет. Лёша понимал одно: боль от предательства девушки была сильной. Но она и рядом не стояла с тем, что он почувствовал на том квартирнике, на который он попал случайно, по чёртовой ошибке. Когда вокруг чьи-то знакомые, она у него на коленях, и он поёт ей те самые строки. Алексей Глызин. Что-то про грёбанное счастье. То, что она где-то с месяц начала напевать ему тихо во время завтрака по утрам. Или в походах по магазинах. Она любила эту песню. Она любила Игоря. И он любил. И думал, что такой братский союз нерушим. — Врут только слабые, да? Игорь прикрыл глаза, качая головой. Да, это было. Боль. Но он не готов простить. Не когда всё снова горело. — Счастья вам, и надеюсь не скоро встретимся.***
Он шёл по той же дороге, что и вчерашним вечером. В груди горело. Чёрт, неужели года мало? Всё насмарку. Одна встреча и всё насмарку. Он, твою мать, не знал, как это возможно. Просто похер. Он смял в руках холодный снег, растирая им лицо. Звонок. Кто-то долго пытался дозвониться. — Да? Я в порядке. Мой голос нормальный, да. Я просто… не хочу об этом сейчас, Ксюш. Нет. Блядь, все решили, что мне нужны чёртовы разговоры. Мне не о чем с ним говорить, и советы мне не нужны. Ничего не нужно сейчас, просто можно оставить это? Да, хочу, чтобы меня оставили в покое. Они одновременно сбросили трубку, и Лёша со силой треснул кулаком по дереву. Ещё раз. Пока не запахло кровью. Это была злость, и она его разрушала. И всё вокруг него. Уже успокоившись, замерзнув, сидя под деревом, он получил последнее сообщение от той самой девушки из снов за ближайшие дни. Ксюша: оставляю тебя в покое, Лёша Агапов, как ты и просил.