the (ink)writober au collection of dead poets

      Глупости.       В жизни они так часто встречаются и так, до боли часто, не происходят.       Вспомним хотя бы о том, что сегодня Микс в час ночи объяснял мальчикам, как решать 57-ю задачку по тригонометрии. Весело, не так ли?       Вот и Тодду нет.       Его глаза слипаются, и голова уже как час болит, она раскалывается, рвётся на части, но никак не работает.       Но он продолжает корячиться над задачей, вырисовывая на полях тетради каракули, за которые его потом, возможно, будут ругать.       Он рисует фигуры и сонно записывает решение под диктовку Микса. Тот же, в свою очередь, не только не устал, но и, кажется, полон сил больше, чем когда-либо до этого. Он с упоением, почти с влюблённостью болтал о том, как могла образоваться такая задача, как она могла прийти в голову, болтал и о физике, отдаляясь от темы тригонометрии и приплетал ещё и механику, что откровенно бесило Чарли.       Он поминутно возвращал Микса в нужное им русло, но Питтс. Ох, Питтс, он поддерживал разговор рыжеволосого парнишки в очках и тот, чувствуя, что его слушают, ещё больше вдохновлялся и уходил в крайние степи своих познаний.       Нил сидел ровно и дёргал ногой. Ботинки они уже как два часа назад сняли, тогда они занимались латынью и историей, что ещё как-то можно было понять.       Но тригонометрия…       О-о-о.       Её понимал, кажется, только Бог, учитель и Микс. За его речами подростки забывались и проваливались в короткий сон, но быстро приходили в себя, ведь Микс, являясь сейчас для них учителем, был очень строг к дисциплине в «классе» и не пренебрегал тем, чтобы нехило так шлёпнуть задремавшего по затылку.       Чарли на это его действие поднимался и чуть ли не душил парня или начинал говорить ему о том, что писать за Микса сочинения больше никто не будет. Микс же на это лишь фыркал и советовал не отвлекаться.       Перед глазами как будто был туман, и Тодд потирал глаза, чуть ли не воя от усталости. Он был готов сам влепить Миксу оплеуху за то, что тот только что прошёлся учебником ему по голове.       Вдруг Нил встал, поднимая руку с тетрадью над головой и чуть ли не крича. На его лице сияла сумасшедшая улыбка.       Тодд дернулся и с упоением уставился на Нила, который уже встал на стол:       — Он решил! — воскликнул Микс после минуты проверки тетради Нила, — и, чёрт побери, я даже не договорил! — все ребята всполошились, и на их лицах пропала последняя пелена сна, всё были счастливы. И не только из-за того, что Нил решил: теперь Нил объяснит им всё более понятно и быстро; по крайней мере, быстрее, чем Микс.       Тодд хлопал в ладоши, и на лице его выступал пот от волнения и радости за друга. Когда Нил сел, все столпились около него и Нил начал быстро, без единой запинки и отклонения от темы, объяснять, как решить задачу.       Когда до Тодда дошло, он был удивлен, как всё было просто и банально. Другие тоже хватались за головы и судорожно перебирали волосы, которые и так уже были растрёпаны.       Смотреть на Нила, его радостную улыбку было так… неожиданно приятно.       Тодд уходит раньше других.       Нил замечает это лишь когда все начали расходиться по комнатам, не пытаясь прикрывать ладонью рты; каждый первый ловил зевоту.       Лишь когда Нил, наконец, приходит в свою комнату, он замечает на своей кровати три цветка бархатцев.       Тодд лежал к нему спиной, укутавшись в одеяло.       Ботинки стояли тут же.       Грязные.