durex ultra-safe для души, пожалуйста

Он улыбается, и Фелла тошнит. Новая должность — новая падаль. Неудачный день. — Фамилия. — Кроули. — По какому поводу задержан? — Подозрение в изнасиловании одной юной дамы. — Насколько юной? — Младше, чем была Дева Мария. Я был её лучшим другом. Азирафаэль хватает Кроули за воротник и с замахом дергает на себя. Тридцать один зуб впечатывается в прутья. Подарок от прошлого задержания — увы, улик не нашли. Работает чисто — улыбается каждому. Феллу сказали, чтобы он разобрался сам, мол, надо опыта набраться на новом месте. Надавали советов, как обращаться с падалью. Как будто ему, доброму-доброму офицеру, и без звания сержанта плохо жилось. — Кажется, это не слишком законно, мистер коп. Кроули откидывает голову с располосованными щеками и пытается стряхнуть чужие пальцы с себя. Удивительно чистый, всего один синяк на скуле — Фелл достаточно наработался с пьяницами и неплохо составлял отчеты, ни одного, вернувшегося назад. Он отшвыривает Кроули, вытряхивая его из рук. Может, стоит попробовать. — Если ты позволил себе такое, значит, и я могу позволить себе что угодно с тобой. На пробу, на ощупь. Как учили и советовали. Прутья, окисляющийся металл, расползаются, и Азирафаэль шагает внутрь, тут же доставая пистолет и проверяя предохранитель. Здесь не убираются тщательно и быстро. Так себе день, так себе назначение, так себе с выбором друзей у той девочки. Если набор опыта состоит в том, чтобы увидеть перед собой шваль, которая падает на колени, то он уже прошёл почти этот этап. Фелл дёргает носком ботинка, чтобы не промахнуться около распластанных пальцев. — Станешь лучше, если сделаешь плохому мне хуже? Фелл проворачивает ботинки и не слышит крика. Возможно, в нем всегда видели эту тонковатую дохлую мерзость и знали, куда его нужно пристроить. Новая падаль — новые принципы. Возможно, удачный день. Кроули ползёт ближе и впечатывается губами в ствол. Обхватывает его, насаживает себя. Мир расчерчен прутьями и вымочен в слюне. Настолько вязкой, что Фелл липнет широкой тяжеловатой обувью к полу. Если он дёрнет рукой, дуло проскребет по дырке и дёснам. Если толкнуть — Кроули обязательно откроет рот шире и возьмёт до горла. Вытянет шею, расслабит мышцы, намочит ресницы. Будет активно работать головой, чтобы взять больше, больше, больше. До тошноты и вялого взгляда. А если убрать, то обязательно вывалит язык и будет совать в обожженное жерло. Вылизывать, толкаться, крутить язык по прямоугольнику. Чтобы выжрать пулю, жадная отчаянная тварь, которая улыбается и задабривает состав департамента, а не работает слишком чисто. Может, он и до пальцев дотянется, чтобы вычистить их, вылизать и пропитать рот железной кислятиной. При небольшом наклоне ствол упрется в мягкую щеку и будет выпирать, рельефно, натянуто. Если медленно вести, выпуклость будет перемещаться под кожей, растягивать сильнее. Как тот заслужил, предлагая себя. Ему. Только ему. Бывшему доброму-доброму офицеру. У Фелла язык скребёт по сухому горлу от осознания. Мерзость кашляет внутри него и не раскрывает глаз. Это на сегодня слишком — у него ещё завтра смена, а Кроули здесь как обычно надолго со всеми нюансами дружбы. Фелл выдирает из мягких тонких губ пистолет и никак не может вспомнить ту добрую низкую девочку, с который так и не смог переспать. Был не с той стороны доброты. Ствол остаётся блестящим в его руках. — Не заслужил, — сплёвывает Азирафаэль, вытирая пистолет о вздернутые плечи и смятую уродливую улыбку. Когда прутья скрипят во второй раз, сержант Фелл думает о том, как будет растягиваться опухшая дрожащая дырка вокруг ствола. Как туго и тяжело при движении. Удачный день, удачная должность и новая падаль на завтра, раздвинувшая ноги Мадонне.