durex ultra-safe для души, пожалуйста

Хастур упоминает об этом вскользь, в конце разговора об очередном собрании. И о том, что слишком быстро понял, что это не ангел, и о том, что какие-то демонята подкараулили его. Герцога Кроули удерживает от желания врезать только очередные комментарии Хастура о том, что он слишком быстро из мазохиста садистом стал. И что не вскрыл перед Советом по старой дружбе. Да и кожа у него такая рыхлая, что кулак весь в гное будет. Хастур швырнул Азирафаэля куда-то наверх, и Кроули ищет его по всему Лондону. Даже заглядывает в район с заброшенным книжным. В палате на краю города оказывается отвратительно душно и грязно. Возможно, Хастур всё-таки целился. Или заметил, что Фелл на кое-кого похож. И носит кое-что ужасно чужое. — Я не удивлён. Фелл хрипит раскромсанным горлом и дёргается на вздутом матрасе. Семьдесят процентов поражённой кожи. Химические ожоги — так записано в его карте, только это не похоже ни на одно вещество ни в лабораториях, ни на производствах. — Замолчи, тебе нельзя разговаривать. — О, да какая тебе разница. Ты вышвырнул меня, а сейчас делаешь вид, что заботишься? Вторичное поражение органов ползёт по слабому телу, и Кроули садится так близко, что чувствует жар от разлагающейся кожи. — Во-первых, тебе бы не дали жить в этом статусе. Знаешь, сколько королев меняют герцоги за год? А тебя и без этого тут же покромсать решили. А во-вторых, — Кроули говорит тихо, так, что его легко перебить. Даже если голос едва лезет через губы. — А во-вторых, ты сделал это для себя, это очевидно. Хотел избавиться от слабости, да? Как же ты жалок, герцог Кроули. Кроули понятия не имеет, как у отказывающих лёгких хватает воздуха для такого дерьма. Это ведь ужасно затратно. Столько энергии выделяется, что герцог вспыхивает даже без кислорода уже через пару слов. — Да какое ты вообще право имеешь меня в этом обвинять? Это ты издевался надо мной столько времени в подвале и хотел мои силы. Я мог уничтожить тебя ещё там, в твоём чертовом магазине. Или сдать Вельзевул на опыты. Но я зачем-то решил сохранить твою жалкую жизнь. Эти ожоги не нейтрализуются ни гидрокарбонатом, ни сахаром, ни керосином. Они выжирают это тело так, как Кроули выжирал всё живое, чтобы снова вернуться в ад. — И зачем же это великому и ужасному герцогу-единоличнику? Азирафаэль смотрит на него одним оставшимся глазом. Второй раздавили демонята прямо в глазнице, и нефункционирующий белок гниет под ресницами. И даже этого хватает Кроули, чтобы снова узнать. — Ты кое-кого мне напоминаешь. В палате так грязно, что каждое слово тут же покрывается пылью. — Из-за кого я вообще решил гнаться за этой должностью и работать на ад. Он был ужасно похож на тебя. Такой же треклятый садист. О, или это снова льётся грязь из-под его ногтей и дёсен. — Твоей первой любовью был кто-то из Совета? Фелл так легко усмехается, что Кроули хочется, чтобы каждое его слово забило кровяное русло этого человечишки и сердце снова начало кашлять. Чтобы тот задыхался, осознавая. — Ангел. Мы с ним сорвали первый Апокалипсис, а сейчас я готовлю второй, но мне так называть его запрещено. Все делают вид, что той неудачной попытки не было. Фелл ни черта не знает о том ангеле, которого видел в нём Кроули каждую секунду. Каждый толчок в это тело, каждое касание рук. Каждый удар и ожог, чтобы захлебнуться. Прошло больше века. — И они тебе доверяют после такого? — Я долго восстанавливал репутацию. Смотря, как Азирафаэль с трудом не начинает метаться на кровати от боли под тонкой горелой оболочкой, Кроули думает, что всё это было бесполезно. И ад, который ненавидел до первого рекорда в количестве душ, и Хастур, который спрашивал про исчезнувшего союзника-ангела, и герцогство, которое только сильнее разнесло по грудной клетке грязь. Фелл был первым человеком, с которым Кроули спал после его Азирафаэля. Таких совпадений не бывает, и Кроули точно знает, кто помог родителям выбрать имя и кто полвека шептал человечишке про любовь к оккультной литературе и ужасное одиночество. Кроули и сам толкал людей на мерзкие поступки, иногда всего лишь подкладывая должность с большей властью или подсовывая зависимую душу в нужных обстоятельствах. Только не передавал приветы старым знакомым через исковерканные судьбы. — То есть ты привязался даже не ко мне. Надеюсь, хоть Хастур не размазывает меня по стенке не из-за влюблённости в другого ангелочка. Этот Азирафаэль — слишком настоящий человек. Для его половины века куда важнее выяснить, из-за чего же Кроули таскал его за собой и почему его сразу же не уничтожили. Герцог понятия не имеет, что делал бы с такой короткой жизнью, ведь он забывал ангела вдвое дольше, чем Фелл живет. Неуспешно правда, но в такой ситуации Кроули бы точно боялся смерти. Особенно учитывая, что Азирафаэль сам видел, какие очереди из душ в аду и как там ведётся учет. — Ты не восстановишься. — Так убей меня, — и его голос, пережатый, почти мёртвый, оказывается таким лёгким, что липнет к потолку. — Я ужасно устал возиться с бухгалтерией, всех вас надо сжечь в адском пламени за такое ведение дел. И мне ужасно одиноко. Меня развлекают только газеты. Читал сегодня о том, как в какой-то тюрьме в потасовке убили заключённого, а он оказался педофилом. Там такое длинное дело было, сержант интервью давал, говорил, что новую методику раскрытия преступлений разработал. Кроули смотрит, как шевелятся чернеющие губы, как сухо вращается единственный глаз, и не слышит ни слова. Наверное, стоит найти барьерную контрацепцию для его чертовой души, такой же обгорелой, как это мертвое тело перед ним. Держать всё под строгим плотным контролем, чтобы даже самому не добраться. — Как его хоть звали? Ангела твоего. Ответ стынет между касанием губ, и Кроули в последний раз чувствует, как эта душа тянется к нему. Так и оставшаяся одинокой и выпачканной в чужой грязи. Герцог Кроули долго-долго водит пальцами по расслабляющемуся телу, расщепляя душу, чтобы даже до ада нечего было нести. Он не говорит «прощай, Азирафаэль» только потому, что это никогда не выветрится из палаты и придётся сносить всё здание. Кроули не закрывает дверь палаты и напивается так, что едва помнит своё имя. Но так идеально — чужое. Ему требуется больше двух дней, чтобы найти церковь, набрать пару литров святой воды и замуровать себя в своём кабинете на нижних этажах. Перед тем как опрокинуть освещённое ведро на себя, Кроули проклинает каждый сантиметр вокруг. Так, чтобы от любого пернатого, вломившегося в его склеп, ни осталось ни единой молекулы. Он знает, что его ангел придёт за ним.