durex ultra-safe для души, пожалуйста

Когда Кроули уходит в первый раз, Азирафаэль ставит на три дня и проигрывает. Демон возвращается через двадцать восемь часов. Не то чтобы ангел считал — скорее, заметил, что семь раз споласкивал чашку после чаепития раз в четыре часа. Кроули просит сделать ему больно. Не упоминает стоп-слово, не напоминает об этом Азирафаэлю и хватает его за руки, тут же отрывая пальцы от кожи, когда ангел тащит демона в спальню. Кроули становится больно между низким застекленным столиком и продавленным креслом. Синяки без оргазма и чей-то стояк. Азирафаэль моет руки дважды, прежде чем коснуться своей чашки. Один на один. Он считает это наказанием ещё за то неповиновение. За каждый пункт, тщательно и медленно. Второй раз Кроули не появляется почти четыре дня, и Азирафаэль вышвыривает белье, на котором лечил его раны. Оно слишком чистое и ужасно бесполезное. Демон не плачет, когда Азирафаэль разрезает ему кожу между лопаток. Почти не шевелится, пока ангел меняет угол наклона лезвия и силу нажатия. Не оборачивается, когда натягивает на недрожащие плечи водолазку. Азирафаэль дезинфицирует клинок больше недели, каждый раз думая о том, оставит ли демон слово «жалость» на спине. Это мало что значит — ангел не верит в проекции и вымещение. Если Кроули захотел перестроить их отношения таким образом, это не его зона отвественности и смысла в разговорах с демоном нет. Пусть хоть до Апокалипсиса таскается к нему. Азирафаэль его любил, но Кроули в его чувствах увидел совершенно другое. Ангел не станет по сотне раз объяснять, как может выглядеть любовь. В третий раз Кроули приходит пьяным, и от него несёт человеческой падалью. Такой, которая раз в пару дней заглядывает в его магазин. — Я не могу, — он валится перед креслом, бьется лбом о подлокотники и выворачивает посиневшие кисти. — Ты же знаешь, что я не смогу найти тебе замену. Мне плохо, когда мне делают больно другие, а не ты. Но когда я вижу тебя, мне ещё паршивее. Азирафаэль позволяет Кроули выпачкивать его мебель словесной тошнотой, зная, что на следующей неделе отправится на аукцион винтажного интерьера. Голос Кроули как стынущий на пальцах воск. Азирафаэль легко его стряхивает, как только демон запинается для слез, вдохов и прочистки носа. — Ты ещё хуже, чем они. Я не знаю, зачем ты продолжаешь пускать меня. Дьявол, я ведь знаю зачем, но я не могу это признать. Мне надо избавляться от этого. Просто забить следующие пару веков каким-нибудь дерьмом по типу должности. Ты можешь мне сделать больно, не касаясь меня? И Азирафаэль душит его, прижимая чисто-ангельской силой к полу, до первого обморока. А потом, пока Кроули не приходит в себя, стирает все следы. Пальцами, долго и тщательно. Он забывает эту шею, как правильно давить и вести от подбородка до надкостничной выемки, чтобы задержаться руками на коже чуть дольше. Это забавное развлечение. Как секс по старой дружбе, если переводить на человеческий. Ведь Кроули теперь так любит этих людей, которыми Хастур пол протирает. Ангел знает, что он вернётся. Один, десять, сто раз. Будет вымогать боль для себя, будет оправдываться низким качеством обслуживания у других, захочет новые следы от его силы и выставит границы, которые сам же сломает. Через один, два, десять раз. Азирафаэль в этом уверен — Кроули всегда был слаб, когда дело касалось его личных неудач. Касаясь губами холодноватого фарфора, Азирафаэль обдумывает, как сделать каждую минуту, секунду Кроули в его магазине самой концентрированной и легко вызывающей зависимость мукой. Кажется, тратит на это слишком много времени и холодный чай приходится выливать. Проходит месяц и чуть больше ста пятидесяти обожженных чашек. Ангел всегда чувствует присутствие Кроули в Лондоне. Его окисляющуюся буреющую ауру. Она исчезает утром в понедельник, ровно пять недель с той вонючей встречи, и Азирафаэль покупает билеты до Тадфилда. Потом до Парижа и Барселоны. Пекина и Берлина. В его утреннем чае ни разу не оказывается кислого желания бесконтактной боли — только гибискус. В этом нет ничего удивительного — Кроули просто решил, что то, откуда родом его мерзость, ему смогут сделать больнее. И свято верит, что ему это поможет. Кроули спускается в ад, не оставляя записок и предупреждений, а Азирафаэль придумывает освятить ручку на входе в магазин. Чтобы в следующий раз демону стало больно с первой же секунды, этому чертовому идиоту, который не сможет протянуть без того, кто выучил его жалкую сущность. Только почему-то никто не касается ручки ни через день, ни через век, и чай в новом винтажном фарфоре снова приходится выливать.