Инктобер 2022 (по тайским лакорнам)

Когда он добрался до там кухасаван, уже стемнело и Чану пришлось наскоро соорудить себе подобие навеса, чтобы защититься от мелкого моросящего дождя. Он расположился чуть поодаль от пещеры, надеясь, что божества не разгневаются за такое соседство. Вознёс короткую молитву и положил скудное подношение к порогу пещеры. Завтра утром он воздаст им должное щедрыми дарами. Он будет усерден в своих молитвах, и может быть учителя снизойдут до бестолкового ученика и подарят крупицу своих знаний. Чан улегся на подстилку под навесом и прикрыл глаза. Дорога вымотала его. Он седьмицу добирался сюда, сбивая ноги по горным тропам, чтобы испросить милости у учителей. Он думал, что рухнет замертво и уснет, едва голова коснется земли. Но сон не шел. Чан лежал, разглядывая темное небо в переплетении ветвей, мириады сияющих звезд на нем, и думал о том, правильно ли он поступил, сорвавшись сюда перед самым испытанием. Все остальные готовились: навещали родных, испрашивали сил у старейшин, благословение у родителей, амулеты на удачу у жен и любимых. И только он поднялся сюда, чтобы выпросить удачи и толику мастерства у пяти учителей. Чан не знал родни, его нашли в море; у него не было жены или детей, потому что на ложе он предпочитал юношей; ему не у кого было испрашивать благословения. Вся его жизнь, сколько он себя помнил, проходила в ежедневных тренировках и совершенствовании умений. И не было для него награды почетней, чем стать лучшим в своем ремесле. Именно поэтому он пришел сюда, к небесной пещере, где, по легенде, пять великих мастеров оставались до полного просветления. И где до сих пор остались их пхи. В глубине души он надеялся, что достоин знаний, которые могли бы передать ему учителя. – Ждешь, что тебе все поднесут на тарелочке? – раздался вдруг насмешливый голос из темноты. Чан подскочил на своей лежанке и тут же выскочил вперед, принимая оборонительную позу. Он оглянулся по сторонам, стремясь оценить количество соперников, но не нашел никого, кроме молодого господина в богатой одежде, что вольготно восседал на близлежащем валуне. Дождь уже иссяк, и в темноте можно было разглядеть неяркий блеск его украшений. Жизнь научила Чана не недооценивать соперников, поэтому он мгновенно обнажил меч даб и встал в защитную стойку. Лезвие меча тускло сверкнуло в свете луны. Тот оглядел готового к поединку Чана и… рассмеялся. Если бы Чан имел хотя бы зачатки поэтического таланта, он бы сказал, что смех его подобен перезвону колокольчиков на свадебной повозке. Но поскольку Чан был солдатом, он лишь крепче ухватился за гарду. Молодой парень разглядывал его, склонив голову набок. Бесцеремонно и нагло скользил взглядом по телу Чана, прикрытому лишь набедренной повязкой. Затем соскользнул с валуна и приблизился, встав так близко, что вскинутые в защитной стойке локти почти касались его лица. – Ты красив, воин, – мечтательно произнес парень, скользя взглядом по лицу Чана, мгновенно вспыхнувшему румянцем. – Очень красив. И силен. Чан научился безошибочно распознавать брошенные вскользь взгляды юношей, если они были заинтересованы в его теле. Но с таким откровенным любованием он никогда не сталкивался. Парень был невероятно, просто божественно красив. Теперь, когда он подошел ближе, Чан смог рассмотреть и ладную, стройную фигуру, и нежную кожу, и идеальную симметрию черт. Талия мальчишки была столь тонкой, что он мог бы обхватить ее двумя ладонями. Руки зачесались схватить его, повалить на подстилку и вылизать хорошенько эту гладкую карамельную кожу, расцветить ее поцелуями и румянцем. Чан еще пытался держаться подальше от него, но глаза юноши смотрели с такой тоской, словно он вечность мечтал о нем. Глаза эти с тонкой поволокой вожделения разжигали в нем огонь не хуже, чем меха в горниле. Предательски задрожали ноги. Чан и не заметил, как лязгнуло о камни лезвие меча, как руки сами сомкнулись на талии, поверх тонких шелковых одежд. Стоило только коснуться его, вдохнуть тонкий запах его одежд, как Чана повело и он совершенно не помнил, как оказался под иллюзорной защитой своего навеса на старом, видавшим виды плаще, служившем ему подстилкой. Если бы он мог еще соображать, то, наверняка, озаботился бы местом поудобнее, но стоило ему коснуться нежных губ, как Чан уже ни о чем не мог помыслить, только целовать парня снова и снова. Парень оказался искусен в постельных битвах и яростно отвечал на поцелуи, с тихими стонами встречая каждое движение языка своего любовника. Он так ерзал под ним, выгибаясь и прижимаясь, что член Чана моментально окреп и грозил прорвать тонкие преграды одежды. Чан вначале старался сдерживаться, целовал и нежил губы парня, но тот отпрянул и, задыхаясь произнес: - Сильнее, воин! - Я Чан, - ответ получился невнятным, потому что в этот момент Чан добрался до смуглой груди и, как мечтал, тщательно вылизывал ее. - А-ах! Я Ким, - представился парень, выгибаясь в его объятиях. Чан не стал отвечать, лишь сильнее прикусил маленькую горошину соска, наслаждаясь вскриком своего молодого любовника. Тот поддался вперед, раскинув ноги и потираясь пахом об окрепший член Чана. Чан поцелуями спустился ниже, выцеловывая крепкий пресс Кима, скользнул языком во впадину пупка. Тот издал хриплый выдох и поддался бедрами вперед. Чан стянул с него штаны, член Кима вызывающе торчал из темной поросли волос. Обласкав его взглядом, Чан лизнул навершие с капелькой выступившей смазки и насадился ртом, взяв сразу глубоко в горло. Ким вскрикнул и задвигал бедрами, вгоняя член все глубже в мягкий рот своего любовника. Чан, привычный к нетерпеливости юнцов, обычно согревавших его ложе, не навязывал свой ритм, лишь шире открывал рот, позволяя Киму вбиваться, скользя по узкому горлу. Ким неожиданно сильно ухватил его за загривок, склоняя ниже к своим бедрам, и стал двигаться более размашисто, загоняя член глубоко, до основания. Он хрипел и стонал, двигаясь все быстрее, пока наконец густая пряная жидкость не ударила в горло Чана, а Ким изогнулся в финальной судороге. Опустошенный, Ким раскинулся на подстилке. Его ноги были раскинуты в стороны, и соблазнительное отверстие темнело меж ними. Чан приподнял стройные ноги Кима и закинул их себе на плечи. Плюнув на руку, он потянулся смазать дырку Кима, когда встретился с его довольным сияющим взглядом. Пройдясь по его торсу, этот взгляд остановился на его возбужденном члене, и глаза Кима удивленно округлились. Чан растянул губы в жесткой улыбке и, придвинувшись, вогнал свой член в дырку. Ким задохнулся от неожиданности, но скоро приспособился к размеру и стал подмахивать, наслаждаясь таранящим его членом. Его крики эхом отдавались в горах, и Чан надеялся только, что его завтрашние дары умаслят потревоженных божеств. Пока же его единственным богом был разметавшийся перед ним на подстилке парень. Его волосы завились крупными кольцами и прилипли ко лбу, одежда была в беспорядке, а украшения раскиданы вокруг. Но он так сладко стонал, подаваясь вперед, на член Чана, так цепко сжимал его сильными руками, что все мысли о благочестии тут же вылетели у Чана из головы. Остались лишь сладкие толчки взад-вперед да ярко блестевшие глаза и алые губы Кима. Чан толкался в гостеприимную дырку, не в силах оторваться от этого зрелища, пока вновь напрягшийся член Кима не выстрелил мутной струей, расцветив живот каплями, словно жемчугом. Чан сорвался вслед за ним, наполняя Кима своим семенем и рыча, как зверь. Излившись, он рухнул на тонкое тело под ним, жадно вдыхая их общий запах – мускуса, пота, запах недавнего соития. За эту ночь Чан брал Кима еще трижды, не в силах насытиться им, и каждый раз чудесным образом лишь придавал ему сил. Будто и не было за плечами утомительной дороги и ночей без сна. Лишь под утро смогли они забыться сном. А когда Чан проснулся, рядом с ним никого не было. Что ж, он был готов, подобные ночи случаются лишь раз в жизни. Он потянулся, раскинув руки, и задел пальцами что-то металлическое. Вытащив предмет из складок плаща, он понял, что это один из многочисленных браслетов его прекрасного любовника. Чан уже понял, что провел ночь не с обычным смертным, потому что… ну где это видано, чтоб богатые утонченные юноши снисходили до оборванцев вроде него. А раз божество решило провести с ним ночь да еще приняло такой прекрасный облик, значит, Чан не безнадежен. И пусть нет у него родных или любимых, что могли бы благословить и подарить удачу, зато есть подарок, что убережет его гораздо лучше. И удачи у него теперь – всем миром не вычерпаешь.