Хождение по лезвию.

Саша помнит, как всё начиналось. Как в сказке. В очень красивой сказке, у которой обязательно должен быть хороший конец. И никак иначе. Всё началось со съёмок очередного проекта. Снимали на Рублёвке. Саше было очень лень каждый раз мотаться рано утром из центра Москвы за город, а поздно вечером обратно. И он решил пожить на время съёмок у дяди, благо Сергей жил на Рублёвке. Сначала это просто «Можно, я у тебя поживу немного?», потом поцелуй в губы в гостиной, секс перед зеркалом и робкий шёпот Саши: — Можно, я к тебе насовсем перееду? Безруков тогда просто кивнул в знак согласия, мягко улыбнулся, поцеловал в лоб и ушёл к себе. Всё было просто прекрасно. Жить с любимым человеком в шикарном доме на Рублёвке — Сашина давняя мечта. Золотая жизнь. Но потом, в какой-то момент, золотая жизнь превратилась в клетку. Золотую, но всё же не лишённую своих основных функций. Клетка оставалась клеткой. Полное отсутствие свободы, вечный контроль и великое множество запретов. А ещё вечные истерики, которые окончательно сломали психику Петрова, и, как вишенка на торте, домашнее насилие. Саша знал, чем обычно заканчиваются такие истории. Смертью жертвы. И каждый, раз после побоев, очень хотел умереть. Но каждый раз не получалось. Петров давно уже запомнил, что дядя его никогда и никуда от себя не отпустит. Даже на тот свет.

***

Саша снова валялся на холодном кафельном полу, скрючившись от боли. Он не плакал и не скулил. Лежал молча, уставившись в одну точку. Кровь стекала в горло или растекалась алой рекой по белоснежному кафелю. Интересно, какого труда стоит отмыть его. Не сводя ледяного взгляда с племянника, Сергей вытер руку бумажным полотенцем и, бросив его в пепельницу, поджёг. Сел в кресло так, чтобы Саша его видел. И Петров видел. Очень хорошо всё видел. Например, как огонь бросает на лицо мужчины блики. Как Безруков самодовольно ухмыляется. Чуть склоняет голову набок, закидывает ногу на ногу. И смотрит так страшно. Пронзает взглядом насквозь. Сжигает, не оставляя пепла. Саша ощущает себя в Аду. В своём личном Аду. Вот пламя, вот Сатана в кресле сидит, сам Саша в роли грешника. Только чертей не хватает. — Когда же ты сдохнешь наконец? — спрашивает Петров, заранее зная ответ. Юноша прекрасно видит, как мужчина раскатисто смеётся, откинув голову. — Никогда, Сашур, никогда. И ты это прекрасно знаешь. Но всё равно спрашиваешь. Зачем? — Голос твой нравится, — откровенно врёт актер. — Как лестно, — язвит в ответ Сергей, подходя к молодому человеку и садясь рядом с ним. — Как только придёшь в себя, возьмёшь в аптечке обезболивающее и пойдёшь в душ. — Зачем? — задавлено спрашивает Саша, затравленно глядя в холодные серо-голубые глаза дяди. — Приведёшь себя в порядок. Хочу видеть тебя невредимым. Петров прикрывает глаза и смеётся, по-прежнему захлёбываясь кровью. Ну разумеется. С ним по-другому не бывает. На самого Сашу всем глубоко поебать, всем важна только его симпатичная внешность. — Тебе важна только моя внешность. — Не неси ерунды, — Безруков псевдо-ласково погладил племянника по щеке, выпрямился и ушёл к себе в кабинет. Через двадцать минут Саша кое-как поднялся на ноги и, пошатываясь, еле дошёл до ванной. Включив воду, он умылся и посмотрел на себя в зеркало. Кровь теперь тонкими запёкшимися полосками очерчивает все линии на его лице. — Блять, — вздыхает он, упираясь лбом в зеркальную поверхность. Холодную, как дядин взгляд. Сергей почти каждую секунду всплывает в памяти. Потому что с ним сложно, а без него невозможно. — Если бы ты только знал, во что я с тобой превратился. Каким был и каким стал. Петров отстранился от зеркала и закрыл глаза. Если бы было сейчас хоть какое-то средство. Хоть какое-то средство забыться, отвлечься. Не думать о нём. Саша со всей силы ударил кулаком зеркало, и оно со стеклянным визгом разлетелось в разные стороны. Как же бесит этот звук. Невозможно просто. Бесит так же сильно, как он. Только через пятнадцать минут Петров наконец открыл глаза и с удивлением обнаружил, что его руки буквально по локоть в крови. И эта кровь везде. На том, что осталось от зеркала. На стенах. На полу. В раковине. Стекает с рук на те самые осколки. Шипя от боли, Саша подставил руки под струю ледяной воды. Кровь стекала с рук в раковину, на половину задерживаясь на амальгамных кусках. Больно, но уже намного легче. Хотя бы так. Надо будет убрать это всё и повесить новое зеркало. Потом перебинтовать руки и оттереть кровь с кафеля. Не только здесь, но и в гостиной. И выкинуть рубашку, она вся в крови. А жалко, красивая была. И очень дорогая. Но её уже всё равно не отстирать. Интересно, кстати, а Сергей слышал всё это? Наверняка же слышал. Ванная на одном этаже с его кабинетом. — Нет, ни черта ты не слышал. А если и слышал хоть что-то, то, наверняка, сделал вид, что ничего не было, — сам себе ответил Петров, мысленно обращаясь к дяде. — Тебе ведь всегда было на меня похер. Даже если ты говоришь, что это не так.