Санкт-Петербург. Восемь месяцев спустя. Конец октября
— Я переезжаю, — авторитетно заявляет Глеб, плюхнувшись на стул в кухне напротив Радмира. — Мы с Даном будем снимать квартиру. Радмир застывает с ложкой супа у рта и кладет ее обратно в тарелку. Молчит, ждёт разъяснений. — Не хочу вам с Матвеем мешать, — поясняет Глеб, ногтем ковыряя уголок стола. А когда от Радмира так и не прилетает ответа, насупливается и переходит к явно заранее спрятанным козырям: — Я же не глухой. Слышал, как вы на днях спорили, когда Матвей в экспедицию снова собрался, а ты говорил, что не отпустишь… — А это не секрет, — вставляет замечание Радмир и зачерпывает суп обратно. Ругаться они тогда, естественно, не планировали, но он резко вспылил, только представив, что нужно отпускать Матвея в тьму-таракань какую-то, где нет нормальной связи, на несколько месяцев. Последствия прошлой такой поездки вряд ли забудутся хоть одним из них, даже если Матвею стало гораздо лучше после курса пройденной терапии. В итоге Матвей не принимал возражений, объяснял, как неотъемлемо его присутствие на каких-то архиважных раскопках, и приводил прочие доводы, Радмиру категорически непонятные. У Матвея глаза блестели в предвкушении новой работы — Радмир видел, но у самого сердце жгутом скручивало от тревоги. В итоге, оставшись каждый при своем мнении, вопрос отложили. — Ага, как вы потом мирились, тоже секретом для моих ушей не осталось, — зардевшись, выпаливает Глеб. Радмир давится не проглоченным бульоном. — Во-во, — поддакивает племянник, подавая салфетку, которой Рад тут же утирает рот. — Так что мы с Даном поживем, я с родителями сам поговорю. Радмир понимает: надо бы… извиниться? Хотя вряд ли они травмировали неокрепшую детскую психику: сейчас подростки про секс порой знают побольше, чем взрослые. С другой стороны, наверное, для Глеба это было равносильно, как застать в постели родителей, с той лишь разницей, что здесь — дядя и друг, который, считай, стал Глебу кем-то вроде старшего брата. В кухне толстым слоем зависает неловкость, и оба молчат. — Ты лучше родителям расскажи, что там именно между вами с Даном, — вместо оправданий идет в наступление Радмир. В голове саркастично звучит голос Лии, мол, браво, Славин, тактика перевода стрелок в действии, молодец, поступок взрослого мужика. Рад откашливается. — Вы там тоже не шибко скрываетесь. — В смысле?! — искренне изумляется Глеб. — В коромысле. — «Славин, повзрослей, господи ты боже мой». — Дверь надо прикрывать до конца. Глеб в замешательстве зависает, явно сканируя события последних дней, но Радмир продолжает контратаку: — Дан твой что-то тебе так активно нашептывал прямо в ухо, что ты аж млел и улыбался во весь оскал. Уж явно не материал по лекции повторяли. — Блин, ну… это… — запинается Глеб, осознавая, а потом дуется. — Да мы просто прикалывались! И вообще, при чем тут мы? — Притом, что за своей личной жизнью следи сначала, а не на чужую уши распускай, — парирует Радмир. А потом нарочно вдогонку: — Если так надо уединиться, могли бы намекнуть, мы бы погулять ушли. — Дядя Рад, аааа! — вопит Глеб и шлепает ладони на покрасневшее лицо. Радмир довольно хмыкает. — Я тебе не батя и не мамка, чтобы нотации читать. Да и в подоле, слава богу, нам подарочек от ваших с Даном приколов не принесешь… — А чего сразу я-то? — сквозь ладони глухо возмущается Глеб. Радмир кривится. — Шкет, блин, только избавь меня от подробностей, лады? Вы там между собой решайте. И вообще, хотите — съезжайтесь. Я против, что ли? Если Полинка с Севой дадут добро, я тебе сам вещи помогу собрать, — обещает Радмир, возвращаясь к почти остывшему супу. — Ну спасибо, любимый дядя, — иронично фыркает Глеб, глядя с упреком, даже стыд резко отступает. Радмир усмехается. — Главное, не в соседнюю с вами квартиру, а то стены недостаточно толстые, — подкалывает Глеб в отместку. — Мало тебя батя порол, — цыкнув, сетует Радмир. «И я слишком разбаловал, засранца», — про себя продолжает он, но вслух, конечно, не признается. — Но ты же не против Дана? — через паузу с осторожностью интересуется Глеб. — Так вы ж просто прикалываетесь, — хитро напоминает Радмир. Промакивает хлебом остатки бульона и бросает в рот. — Он мне нравится, — признается Глеб весьма серьезно. — И я Дану тоже. — Ну это как раз не новость, — замечает Радмир, ставя пустую тарелку в мойку. Глеб оставляет его реплику без комментария — видимо, и сам понимает, теперь-то уж точно, что очевидно. И, подозревает Радмир, все началось гораздо раньше прошлогоднего дня середины осени. Терпеливый Богдан, однако, дождался взаимности. Конечно, даже волки могут влюбиться не в пару, но — кто знает, — может, это только начало. По крайней мере Радмир ни за что не пожелал бы племяннику повторить свой путь и познать боль от осколков разбитого сердца. Да и насколько Радмиру представилось Богдана узнать с тех пор, как они вместе с Глебом поступили и переехали в Петербург, парень он надежный и добрый. — Да нормальный твой Дан, не ссы, никто не будет против, — успокаивает Радмир, когда встречается глазами со все еще ждущим его реакции Глебом. В двери прихожей шуршит ключ, отвлекая от разговора. — Я дома! — с порога кричит Матвей. — Мы не глухие! Особенно Глеб, он всё слышит! — отзывается Радмир и ухмыляется, когда нахохлившийся племянник кидает в него скомканную салфетку. Шагнув ближе, Рад треплет его по волосам. Глеб юлит, но многолетняя сноровка не подводит Радмира. — Опять дурака валяете, — констатирует появившийся на кухне Матвей. И, прежде чем буднично чмокнуть Рада в щеку, словно нарочно тоже пробегается в знак приветствия пальцами по макушке Глеба, освобожденного из захвата. Глеб обреченно вздыхает. Еще один пункт в копилку причин переезда, мысленно смеется Радмир.* * * Канун нового года. Община
— Ты прирожденный отец, — умиляется Лия, когда ее волчонок мирно засыпает в крепких руках дяди Радмира. — Час уложить не могла, думала, до прихода Яшки капризничать будет. Но, видимо, какая-то слабость у него к укачивающим его мужским рукам, ей-богу. Я его, значит, рожала двенадцать часов, а как спать, так подайте папины или дядькины руки, — жалуется Лия, однако явно довольна тем, что сын наконец уснул. — На Глебе натренировался, — отшучивается Радмир, продолжая плавно баюкать крестника. — Ну вот и нянчись на здоровье. Лия закидывает ноги на ручку дивана и укладывается на спину, расслабленно выдохнув. — Жаль, Матвей приехать не смог. Год не виделись. — Обещал после окончания экспедиции явиться, — тихо поясняет Радмир, чтобы ненароком не разбудить спящего на руках Дёму. — Рад, ну ты знал, кого в пару брал, — напоминает Лия. Перекатывается набок и подпирает рукой голову. — Конечно, два месяца долгий срок, но всё будет в порядке, не накручивайся зря. Он любит свою работу. И вообще, радоваться надо, что Матвей не закрылся и не остался травмированным на всю жизнь, боясь из квартиры выйти. Радмиру и возразить нечего. Он наклоняется, зарывается носом в мягкий пушок волос Дёмы и с удовольствием втягивает сладко-молочный запах волчонка. — Вы два взрослых мужика, — продолжает Лия, попутно улыбаясь, заметив манипуляции Рада, — у каждого своя полноценная жизнь до встречи была, так что скажи спасибо, что вы в целом адекватный баланс нашли в отношениях. А то могли бы жить на два города и пару раз в год видеться. — Да просто переживаю. И скучаю, — честно признается Радмир. — Ну… как ни крути, ты — волк, и связь сильнее чувствуешь. Но бабушка сказала, что даже если один в предназначенной паре — человек, то он тоже любит раз и до конца, — будто желая подсластить пилюлю, делится Лия. Легче ли? Возможно… отчасти. Знает: сам Матвея до последнего вздоха будет любить, даже если расстанутся. — О-ой, загрузился, насквозь вижу. Прекращай, — журит Лия. Поднимается и зовет: — Пойдем-ка, там бабушка новую настойку на пробу дала. Укладывай Дёмку в кроватку, и пошли. — Тебе ж нельзя, — удивляется Радмир, осторожно вставая. — Пф, ну так тебе ж можно, — довольно хмыкает она. — Или я о чем-то не в курсе, и ты у нас тоже на грудном вскармливании? — И откуда вы все такие юмористы вокруг меня собрались, — бурчит Радмир. Накрывает Дёму одеялком, ждет, пока Лия, не сдержав порыва, целует его в пухлую щечку, и лишь затем оба, едва не на цыпочках, выходят из комнаты.* * *
Запущенные огни фейерверка разлетаются яркими цветными искрами над площадью под крики сельчан ровно в полночь. Радмир делает вид, что не заметил, как стоящий по диагонали от него Глеб быстро клюнул Богдана в губы, отчего последний засиял хлеще салюта. Молодежь... Радмир задумывается: сколько там сейчас у Матвея? Пошел третий час ночи, если он не путает разницу в поясах. — Держи. — В нос ударяет насыщенный аромат сдобренной специями медовухи, и Лия пихает в ладони Рада стакан, от которого еще густо парит. — Пей, пока горячая, как раз новую партию разлили. С новым годом, Славин! Не кисни. Радмир ударяется бумажными боками стаканов с подругой и отпивает — в медовухе в общине знают толк. Несмотря на общее праздничное настроение и веселье, Радмир едва дотягивает на площади до часа и, попрощавшись, возвращается домой. Постепенно звуки гаснут, а возле избы и вовсе почти осязаемая тишина. Высоко над крышей висит луна, лениво падает редкий снег, крупными хлопьями оседая на плечах. На улице ни ветринки, комфортно. Не будь Радмир здесь один — пошел бы гулять вдоль опушки. А Матвей, наверное, уже спит — кажется, их должны были поселить в ближайшей к зоне раскопок гостинице. По крайней мере Радмир надеется, что на место исследования они будут выезжать днём, а не спать в полевых условиях прямо в палатках: в прогнозе погоды после выпуска новостей передавали, что в его областях погода злее. Умывшись и закинув в печь полено для поддержания ночью тепла, Радмир, не зажигая свет, плетется в спальню и в темноте сразу замечает огонек сотового телефона, лежащего на комоде. Матвей: 2 пропущенных и 1 сообщение. В городе Радмир вроде привык таскать при себе трубку, когда выходил из дома, а тут даже не думал: от вышки в ближайшем крупном ПГТ сигнал доходит с частыми перебоями. И вот сюрприз. Радмир открывает полученное смс, жмет на кнопку, листая текст ниже и улыбается. «С Новым годом вас! Мы уже встретили, но я ждал, не ложился, чтобы тебя поздравить. Прости, что не рядом, в следующем году точно отпразднуем вместе, обещаю, Радь. Передай ребятам привет, а в марте приеду — обниму всех лично. Уже скучаю по тебе, волче. И люблю. Очень-очень сильно».*** [метка: эротический сон]
Матвей понимает сразу: в избе кто-то есть. Вынув нож — тот самый, ручной работы, подаренный Радом еще перед прошлой экспедицией, — Матвей медленно отворяет дверь. Изнутри обдает теплом растопленной печи — явный признак, что в дом кто-то забрался, да еще и хозяйничает. В остальном в избе тихо, разве что из спальни доносится шорох, возможно, из-за сквозняка или пробежавшей мыши. На цыпочках Матвей подкрадывается к незапертой двери, резко распахивает, выставляя перед собой нож… и замирает. Вальяжно растянувшись поверх одеяла, на постели лежит черный волк. Едва учуяв, сверкает янтарным огнем в глазах, а пасть словно растягивается в ухмылке. — Радмир? — несмело зовет Матвей. — Соскучился? — звучит отчетливым человеческим языком. — Напугал, дурак, — расслабляясь, журит Матвей. Кладет нож на комод и шагает к кровати. — Откуда ты здесь? Руки крепко оплетают покрытую густой мягкой шерстью шею и прижимают волка к себе. Запах леса, влажности и нотки пробивающегося даже сквозь звериный облик запаха Радмира мгновенно окутывают Матвея уютом. Только вместо ответа — рычание, а затем — Матвей не успевает опомниться — волчья туша, на ходу оборачиваясь мужским телом, прижимает Матвея к матрасу. Горячие губы с жадностью и пылом впиваются в рот, терзая голодными поцелуями, почти переходящими в укусы. Ласка быстро перетекает на шею, где Радмир оставляет чуть болезненную метку, как бы твердя и в сотый раз демонстрируя: ты мой. Ты моя пара. Странно, но Матвей, как и Рад, абсолютно обнажен — и когда он успел избавиться от одежды? Только ненасытные, требовательные касания губ и влажного языка к животу заставляют Матвея забыть и отбросить любые неважные мысли. Он цепляется за спину Радмира — обжигающе горячую, сильную, где под кожей отчетливо обозначены тренированные бегом и физической работой мышцы. Матвей впивается ногтями и проводит линии царапин от разлета лопаток к бокам. Резко поднявшись и оставив Матвея в замешательстве, Рад хватает его за лодыжки и закидывает ноги себе на плечи, без церемоний пристраиваясь уже сочащимся смазкой членом к заднице. И толкается, вырывая из горла Матвея стон. Он теряется в ощущениях, проваливается в воздушные ямы. Толчки Рада внутри него быстрые, резкие, даже грубые, но боли не чувствуется. Невыносимо приятно, жарко. Хочется объять всё тело Радмира руками, чувствовать его каждой клеткой. Пальцы Матвея впиваются в крепкие ягодицы, пытаясь подгонять Рада, не позволить ему отдалиться. Он вбивается яростно, входит до основания, бедра шлепаются о кожу, создавая до сладости пошлые звуки. Зубы Радмира аккуратно, но властно кусают за горло, присваивают, снова метят. Матвей поддается ему без сожаления. — Твой… — хрипло шепчет он, обнимая широкие плечи. — Только твой… Новый рык сопровождается ощущением ставшего словно еще тверже и горячее члена, стимулирующего даже крошечные точки. Еще толчок — и теплое семя разливается, заполняя Матвея внутри. Тела слипаются от испарины — Матвей только рад, жаждя вплавиться в человека, которого до безумия любит. — Моть! Алё? У тебя всё хорошо? Кошмар, что ли? — чужим голосом словно из ниоткуда. Стук… Матвей продирает глаза: почти рассвело. Черт! Неужели лишь сон? Он быстро оглядывается и наперво даже не верит, что в комнате — что логично — один. Сердце еще трепещет, а тело в сладкой истоме. Боже, как он скучает. Впервые настолько хочет поскорее вернуться домой. Три недели… Осталось продержаться еще три недели.