Люби меня

Гилфорду стоит запретить носить официальный костюм, думает Корнелия. Он рыцарь — вот пусть и надевает военную форму, как ему положено по званию. Даже на светских приемах, даже там, где он в первую очередь лорд Гилфорд, аристократ, дворянин, а не военный. Потому что, когда Вторая принцесса Империи на том же светском приеме не может сосредоточиться на беседах с представителями высшего общества, мыслями уносясь только к своему рыцарю и чувствуя такое возбуждение, что внизу живота горячо и влажно — это неправильно. Это мешает. Черт побери, как же ему идет — и как хорошо, что он надел линзы вместо очков, иначе выглядел бы еще лучше. Черный пиджак идеально подходит под его цвет лица, лиловый галстук явно выбран не просто так, а с намерением подчеркнуть его принадлежность к гластонским рыцарям, белая рубашка расстегнута на одну пуговицу сверху, но и этого хватает, чтобы открыть шею. Пояс и брюки… Корнелия старается не думать о его поясе и не смотреть на Гилфорда лишний раз. Она сделала Юфемии выговор за публичное выражение чувств к своему рыцарю, а сама не лучше — она ведь буквально раздевает собственного взглядом. Корнелия думает, что Юфи бы хватило такта не пялиться на Сузаку в такой же ситуации. У Юфи, в отличие от Корнелии, больший опыт в светских раутах, балах и прочих мероприятиях, где не нужно никого убивать и носить платье вместо формы. Краем глаза Корнелия все равно смотрит. Гилфорд не рядом с ней — она во главе стола, как подобает, он — чуть поодаль, развлекает беседой старого графа Солсбери. За целый вечер Гилберт не подошел поговорить и тем более пригласить на танец ни одну даму — кроме женщин, старше пятидесяти, и Корнелия не может этого не заметить и не оценить. И не может не заметить, как воротник рубашки открывает сильную шею, когда Гилфорд наклоняется к графу. Как свисает при этом его галстук — и если бы на месте графа сидела Корнелия, она могла бы схватить этот галстук, притянуть Гилберта за него ближе, впиться в губы поцелуем… черт. Галстуки точно нужно запретить! Пусть он носит бабочку или шейный платок! Корнелия отпивает глоток шампанского, чтобы занять руки и не забарабанить пальцами по столу, выдавая волнение, но зря она это делает. От спиртного, даже от глотка, становится еще хуже. Может, именно поэтому Корнелия теряет голову.

***

Зачем ей нужно срочно покинуть зал и вызвать с собой Гилфорда, Корнелия предоставляет придумывать Далтону. Старый генерал прекрасно все понимал и никогда не стал бы выдавать тайны своей принцессы, за что она ценила его вдвойне, и сейчас тоже не сомневается, что ему удастся сочинить достаточно правдоподобное оправдание, которое не обидит и не напугает гостей. Как хорошо, что на выбранной для праздника вилле были маленькие комнаты, где — Корнелия знает — есть звукоизоляция. Звукоизоляция им пригодится. И никаких камер. В отсутствии камер она тоже уверена. — Гилфорд, — начинает Корнелия, закрыв дверь. — Да, ваше высочество? Это «ваше высочество» сейчас, когда он в таком виде, звучит иначе. Интимно. Сексуально. Горячо. Черт, у него слишком сексуальный голос. — Подойди ко мне, — требует Корнелия, усевшись на диван. Он послушно подходит. И, как она рассчитывает, наклоняется так же — край рубашки открывает шею, галстук отклоняется ниже. Корнелия делает то, о чем думала весь вечер — хватает Гилберта за галстук, тянет вниз, к себе, и требовательно целует в губы. У его губ нет привкуса спиртного. Весь вечер он пил только воду и безалкогольный пунш — как рыцарь и военный, не имел права терять холодный рассудок. Корнелия такое право имела, как и целовать его в отдаленной от бального зала комнате. Но также он мог отстраниться и вежливо сказать ей «нет». Расставить грань между ними, дать ей понять, что его безграничная преданность касается ее, как принцессы и военачальника, а не как женщины. Сказать, что он готов умереть по ее приказу, но не более — и знать, что никакого наказания за это не последует. Корнелия ценила искренность, и не раз повторяла это гластонцам: будьте со мной честны. Она тоже была с ними честна. Гилберт не отвечает на поцелуй, наверное, несколько секунд, и за эти несколько секунд Корнелия успевает мысленно отругать себя за неподобающее поведение, возненавидеть и себя, и Гилфорда (а заодно почему-то Далтона), позавидовать Юфемии, которая пусть и делает глупости, но точно будучи при этом уверена, что ее рыцарь на ее глупости ответит взаимностью, подумать, что же в ней может быть не так, чтобы ее, Богиню Победы, имперскую принцессу, мог отвергнуть простой дворянин и ее подчиненный… а потом руки Гилфорда ложатся на ее плечи, но не чтобы отстранить. Он целует Корнелию в ответ — нет, он не отвечает, он перенимает инициативу. Углубляет поцелуй, скользнув языком в ее рот, ласкает ее язык, и больше не позволяет себе ничего — даже его руки так и остаются на ее плечах. Так вот оно что, это вежливость? Корнелия, не прекращая поцелуя, отпускает его галстук и расстегивает пуговицу на рубашке. Верхнюю. Ее пальцы подрагивают, но она намеренно медлит перед тем, как перейти к следующей пуговице. Давай, думает Корнелия. Сорвись. Ты не железный, Гилфорд. Ты мужчина. Ты не можешь не хотеть меня. Она чувствует, как он напряжен — как натянутая тетива лука. Ей достаточно коснуться его паха, там, где брюки уже тесны, но это будет слишком просто, а Корнелия не хочет искать легких путей. И не хочет облегчать ему задачу. Он был всегда храбрым на поле боя, так пусть проявит решимость не только в найтмере. Корнелия расстегивает вторую пуговицу. Поцелуй длится, Гилфорд все так же держит руки на ее плечах, но она стаскивает пиджак с его плеч ниже. Рубашку — тоже, чтобы обнажить шею и ключицы. Галстук не трогает. Галстук она бы оставила даже на голом теле. Гилфорд разрывает поцелуй и рывком опускается перед сидящей принцессой на одно колено. Корнелия готова закатить глаза — если он скажет что-то вроде «ваше высочество, нам нельзя», то она будет разочарована. Но он берет ее руку и целует запястье. Не ладонь, не пальцы — почему-то именно запястье. И то, как он выглядит, с наполовину стянутым пиджаком, расстегнутой рубашкой, собранными в хвост волосами, с этим проклятым галстуком… Это попросту незаконно. Корнелия снова тянет Гилберта за галстук — на себя. У нее появляется ощущение, что этот галстук похож на поводок, и от этого внизу живота сжимается горячий тугой комок. Гилфорд послушно поднимается, но, конечно, от рывка теряет равновесие, и падает на принцессу, а принцесса падает спиной на диван — достаточно широкий, мягкий и удобный. Как будто непонятно, зачем в вилле нужны такие уединенные комнаты со звукоизоляцией и без камер. Его руки теперь — по сторонам от ее плеч. Его лицо очень близко. Колено Корнелии оказывается совсем рядом с его бедром. — Ваше высочество, — стонет Гилфорд, опуская голову и прижимаясь лицом к ее плечу. — Скажешь, что это неправильно, да? — спрашивает Корнелия, не двигаясь. Замирая. — Это… нет, не неправильно. Но ваша репутация… — Гилберт, кто рискнет пускать обо мне слухи? Он вздрагивает, услышав из ее уст свое имя, и наконец поднимает на нее глаза. — Не знаю, кто. Но каждого, кто рискнет опорочить ваше имя — я вызову на дуэль. А как я вызову на дуэль себя? Дурак самоотверженный, думает Корнелия. Интересно, Юфемия с Сузаку так же поначалу маялась? Там же, наверняка, ситуация куда запущенней, Гилфорд хотя бы британец и аристократ… — Хочешь, я потом отдам тебе самоубийственный приказ, — предлагает она. — И все. Все счастливы. Гил, прекрати меня раздражать и сделай хоть что-то, а потом можешь сгореть в найтмере, у тебя будет миллиард шансов. Корнелия шутит, естественно, но боится, что Гилберт поймет это всерьез. Боится ровно до тех пор, пока его губы не накрывают ее, и он целует — первым, по-настоящему, без прежней чрезмерной осторожности. Его ладони ложатся на ее грудь, массируют сквозь ткань платья, пока соски не напрягаются, становясь твердыми. Корнелия расстегивает третью его пуговицу, тянет рукава пиджака с локтей ниже, чтобы снять. Гилфорд отстраняется, сам расстегивает оставшиеся пуговицы, снимает рубашку, обнажая крепкий мускулистый торс. Тянется к галстуку, но Корнелия ловит его за руку. — Оставь. — Есть, ваше высочество, — говорит он, и у Корнелии вырывается полустон-полусмех — значит, знает, как на нее это действует! — Лучше платье мое сними. Гилфорд снимает, не путаясь в завязках. Его пальцы дрожат, как дрожали у нее, но он ловко развязывает и расстегивает, будто знает, как — Корнелия предпочитает не думать, откуда. Кто был у него до нее. С какими женщинами в красивых пышных платьях он уединялся в комнатах вилл со звукоизоляцией. В конце концов, она не теряла невинность только потому, что принцессе нельзя — Корнелия это понимала. Даже Юфемия, и та это понимала. Они не просто женщины, неважно, воительницы или политики, и их девственность куда ценнее девственности простых женщин. Поэтому, как бы сильно ей ни хотелось ощутить в себе Гилфорда, как бы сильно ни хотелось ему овладеть ею — нельзя. Под платьем у Корнелии комплект черного нижнего белья. Гилберт ахает от восхищения, когда наконец избавляет ее от платья и его взору предстает тело принцессы. — Ваше высочество, вы… Она шумно вздыхает. — Гил, ты одним голосом можешь заставить меня кончать, особенно, когда ты в таком виде, а нам обоим еще провожать этих проклятых гостей, так что… В застежках ее бюстгальтера Гилберт тоже не путается. И трусики стягивает очень умелым движением. Корнелия остается обнаженной, лежа на спине и наблюдая, как раздевается он, снимая брюки и трусы, но оставляя галстук — она именно того и хотела. Он невероятно сексуален, когда на нем один галстук. Гилфорд нависает над Корнелией, но только затем, чтобы позволить ей потянуть за завязку на его волосах. Черные пряди, всегда связанные в хвост, рассыпаются по широким плечам, и лишь тогда Гилберт скользит ниже. Корнелия думает, что она так не хочет. Ей понравился вид его члена, она хотела бы прикоснуться к нему, а что в итоге? Он доставит ей удовольствие, а потом у них может попросту не хватить времени, чтобы она сделала то же самое. — Давай иначе, — говорит Корнелия. — Разве можно иначе?.. — Можно. Не переживай, это не то, что ты думаешь. Он снова садится и тянется поправить очки — по привычке, но очков нет. Корнелия улыбается. — Извините, — смущенно говорит Гилфорд. — Но я бы не хотел так. Я понимаю, что это нормально, и что вы, возможно, хотите, но вы принцесса, и я не могу допустить, чтобы вы… это не для королевских персон. — Какой ты искушенный, оказывается. И какой вежливый. Нет, я имела в виду не минет, — усмехается Корнелия, отчего у рыцаря краснеют уши — видимо, для него ее высочество — истинная богиня, чьи уста не могут даже произнести столь неподобающее слово. — А что?.. — судя по выражению лица Гилфорда, он вновь подумал что-то совсем не то, и теперь Корнелия тоже краснеет. — Пальцы, Гил! Пальцы! Это можно делать пальцами! — раздраженно говорит она. — Не ртом, и не… сзади… Они оба почти все испортили. Корнелия думает — может, правда не стоит никак? Гилфорд, кажется, думает так же. Но его эрекция не исчезает, как и ее тягучий горячий жар внизу живота. Гилфорд выдыхает. Решается. — Тогда, пожалуйста, раздвиньте ноги, — просит он. Это он точно делает впервые. Корнелия — тем более. Сначала им немного сложно устроиться так, чтобы удобно было обоим, мешает смущение, Гилберт все еще боится касаться принцессы лишний раз, словно совершит тем самым святотатство, но в результате она закидывает одну ногу на его колено, открывая лоно его взгляду и рукам, и сама может легко коснуться его возбужденного члена. Но не делает этого первая — и Гилберт тоже медлит. Корнелия тянет его за галстук — этот жест становится почти отработанным. Тянет не для поцелуя, просто дергает — будто вправду поводок. Гилфорд медленно облизывает свои пальцы перед тем, как коснуться ее лона. Корнелия и так уже горячая, влажная и ей кажется, что она готова, но смазка действительно нужна — так его пальцы скользят лучше, когда он ласкает ее. Она издает стон, но прерывает его движения, поймав за запястье, и подносит свободную руку к его губам. — Оближи. Гилфорд берет в рот ее пальцы, смачивая их слюной, и тогда Корнелия позволяет ему продолжать прикосновения к ее лону, сама обхватывая его член. Он вздрагивает всем телом, толкается ей в руку, и она лишь сейчас понимает, насколько сильно рыцарь все это время ее хотел — он даже стона не сдерживает. — Если хочешь, можешь кричать, — сдавленно говорит Корнелия. — Нас не услышат. — Кричать должны вы, — отвечает Гилфорд. — О, и ты собираешься все-таки довести меня до криков?.. — говорить ей становится сложнее. Его пальцы не останавливаются, и хочется не говорить — стонать. Может, даже кричать. — Собираюсь… ваше высочество. Одновременно он чуть сильнее сжимает пальцы. Корнелия вскрикивает — о да, да, да! Этот голос, эти руки, и она ни за что не закроет глаза, чтобы видеть его напряженное лицо, галстук-поводок на шее, широкую вздымающуюся грудь и член в ее ладони. Почему она раньше ни разу не выбирала к себе в постель его? Ей ведь тоже не впервые доставляли удовольствие мужчины у ее ног. Мужчины, которые не сказали бы ни слова о ночи с принцессой — потому что все они были аристократами, а не военными, и втайне каждый из них надеялся, что однажды Корнелия выберет его не только в постель, но и как мужа. Никто из них не волновал ее так. Никого из них Корнелия не хотела так. Гилфорд ускоряет движения, одновременно прижимаясь губами к шее принцессы. Он не оставляет следов, ничего, из-за чего бы ей потребовалось надевать шейный платок или бархотку, но ей достаточно его горячего языка на чувствительной коже, чтобы чувственно застонать. — Говорите, где приятнее, — шепчет Гилберт ей на ухо, и по телу бегут мурашки. — Я должен знать, где. — Ниже… еще чуть-чуть… теперь выше… — хрипло командует Корнелия. Она забывает, что собиралась делать это взаимно — цепляется за галстук Гилфорда, другой рукой опирается на диван, подставляясь его ласкам. — Можно еще один палец… и еще выше… Ох, Гил… Я… Черт, я сейчас… Он движется быстрее, и именно там, где она хочет. Целует ее шею, потом — прикусывает мочку уха, от чего по спине принцессы пробегают уже не мурашки — скорее удар электрического тока, и шепчет в такт движениям, с каждым словом опаляя ее ухо дыханием: — Я… же… говорил… что… вы… будете… кричать… ваше высочество. — Ах! Она вскрикивает — вправду громко, и если бы не звукоизоляция, то это привлекло бы внимание. Все тело сжимается в тугой комок, что-то внутри словно разрывается… — Гил! Переведя дыхание, Корнелия смотрит на него, на его все еще напряженный член, и виновато улыбается. — Это ничего, — говорит Гилфорд. — У нас еще есть время, — возражает Корнелия. Она никогда не делала это с теми аристократами. Ни с кем она такого не делала. Те мужчины уединялись с ней, чтобы удовлетворять ее, и никого из них Корнелия не хотела удовлетворить в ответ больше, чем одобрительными стонами. А Гилфорд… он заслужил награду. — Но я могу случайно причинить тебе боль, — на всякий случай предупреждает она. — У меня длинные ногти, и я… не то чтобы очень опытна. — Пусть, — коротко говорит Гилберт. На более длинную фразу его не хватает. Корнелия почти слышит, как бьется его сердце, и проводит пальцем по его сжатым губам. — Я Богиня Победы, а не целомудрия. Оближи снова, — говорит она, и он повинуется, вновь щедро смачивая слюной ее тонкие пальцы. Корнелия обхватывает его член у основания и движет рукой выше. — Ты тоже говори, как, — просит она. — И говори, если больно. Рыцарь молчит. — Я же тебя не пытаю, — вздыхает Корнелия. — Я хочу, чтобы тебе было приятно, ясно? — Тогда… не могли бы вы… быстрее, — выдавливает Гилфорд. Корнелия довольно хмыкает и ускоряет движения рукой, жалея, что камер в комнате нет, и что она не сможет после снова увидеть это напряженное от смущения и желания лицо, красные щеки, распущенные волосы и полностью обнаженное тело. Хотя… кто сказал, что не сможет? Он же всегда рядом с ней. И уединенных мест при желании можно найти множество. Гилберт снова толкается бедрами в ее ладонь. Знала бы она, как он хочет позволить себе потерять контроль, как хочет опрокинуть ее на спину, как хочет доводить до криков совсем иными ласками, как хочет взять ее на всю длину, чтобы она вонзилась ногтями в его плечи, чтобы кричала его имя, чтобы он двигался в ней по-настоящему, чтобы она была его, а он — ее… но он прекрасно все понимает. Нельзя. Только так. И то, за это он заслуживает гореть в найтмере. Уже раз пятьсот. Корнелия использует запрещенный прием — склоняется к его уху, так же, как он к ее, и шепчет: — Гилфорд… мой рыцарь. Он не сдерживается больше — это мгновенно доводит его до пика. «Мой рыцарь» в ее устах заводит его так же, как ее заводит от его слов «ваше высочество». На журнальном столике у дивана лежат салфетки. Наверное, тоже не просто так. Корнелия протягивает их Гилфорду, наблюдая, как он вытирает следы спермы. — Душевая тут тоже должна быть, — говорит принцесса. — Лучше две разные, — подмечает Гилфорд. — Две тоже есть… стой, ты что, настолько меня не хочешь? — возмущается Корнелия. — Ты же хотел! Я видела! — В том и проблема, — ну как же она не понимает? — Я так вас хочу, что я могу… позволить себе больше, чем должен. Чего ни мне, ни вам нельзя допускать. А я мужчина, и если мне сорвет крышу… — Гилфорд утирает салфеткой взмокший лоб. — Но с другими же ты регулярно… расслабляешься, — не сдержавшись, язвит Корнелия. — И как они тебе? Те женщины? У тебя их было много? — Вы ревнуете? — он снова тянется поправить отсутствующие очки, чем портит весь свой якобы насмешливый тон. — Интересуюсь. — Много, — Гилфорд смотрит не на Корнелию. — Я не считал. Мне жаль этих женщин, если они на что-то рассчитывали. Это ведь не были продажные девки. Но они были не против, а я… я так хотел вас… и на месте каждой представлял вас. Корнелия молча начинает надевать белье и платье. Гилфорд остается обнаженным и смотрит с несчастным видом. — Можете сжечь меня в найтмере… — Одевайся, Гилфорд. Не будем заставлять Далтона долго мучиться с гостями. — Ваше… — он осекся. — Принцесса, но… — Одевайся, — повторяет Корнелия. — Ты обязательно сгоришь в найтмере, не сомневайся. Но пока ты жив, и пока я этого хочу — тебе больше не придется морочить голову несчастным дворянкам. Более того, если я узнаю, что ты уединился с кем-то, кроме меня — тебя ждет участь похуже гибели в бою. — Вы хотите сказать, что… Одевается он моментально — не зря военный. Пару минут, и невозможно сказать, что еще недавно Гилфорд был почти не в себе от возбуждения. Быстрый душ — и они оба смогут появиться перед гостями. — Именно это я и хочу сказать. Боги, Гилберт, моя сестра — Третья принцесса Империи, и она призналась своему рыцарю в любви по громкой связи! Одиннадцатому! И ничего, все остались живы, — Корнелия поправила волосы. Внезапно ей в голову пришла идея. — Гилберт Гилфорд, рыцарь Второй принцессы Священной Британской Империи, своим именем, как Вторая Принцесса Империи, Корнелия ли Британия, я приказываю тебе… Он выпрямляется, прижав согнутую правую руку к сердцу. — …люби меня, — говорит Корнелия. Так же просто, как выкрикнула в рацию Юфемия. Так же просто, как могла сказать раньше. Гилберт опускается на одно колено. — Слушаюсь! — А на следующий светский раут, все-таки, пожалуйста, надень военную форму, — ворчит Корнелия. — Иначе Далтону так и придется за всех отдуваться.