Один бокал Regina Rosie

      Микаса чувствует — сейчас рухнет. Ей нестерпимо горячо от дыхания, разливающегося по бёдрам: Леви настолько близко, что она почти ощущает его касание. Смотрит вниз и понимает — ошиблась — ещё не касался. Его взгляд выбивает почву из-под ног: глаза потемнели, сквозят желанием, раздевают и распинают. Микаса сжимает внутренние мышцы, вздрагивает и теряет дыхание.       Как мучительно, и как же сладко. Обнажая сокровенное, видеть в глазах напротив бездну желания. Шумно выдохнув, приоткрыв губы в несдержанном вдохе, она даёт ответ.       Кивок.       Леви медленно моргает, а Микаса заворожено наблюдает за секундной дрожью его ресниц. Глаза, жадные, голодные, вновь распахнувшись — гипнотизируют её. Колени содрогаются, грудь покалывает в горячке. Аккерман не боится упасть, уже даже не думает о своём остром каблуке, что может поранить профессорскую грудь. Только копошится на подкорке крошечный страх, что он отпрянет, передумает, не захочет такого.       До мелкого стука зубов её перетряхивает от тихого «Спасибо». Час назад это слово уже сожгло ключицу, стекло мурашками вниз по коже, упало в лиф, дразня и бесстыдно поднимая сосок. А сейчас это же слово, нет, не услышанное — прочувствованное по движению его губ, ложится талым воском в самом сокровенном месте.       Горячий мазок языка — Микаса всхлипывает, неловко подаёт бёдрами вперед. Безвольные колени спешат стеснительно сомкнуться.       Она гасит в себе стыдливый порыв: довольно смущения! Леви никогда не журил и не отвергал её попытки быть раскованной. Наоборот, поощрял и всячески провоцировал на откровения и откровенности. Смешными кажутся теперь все глупые наивные страхи. Леви, поживший дольше ее на этом свете и повидавший гораздо больше; Леви, имевший опыт, кажется во всех сферах жизни; Леви — в простоте и одновременно сложности своей — такой притягательный; ее Леви — никогда ее не оттолкнет!       Микаса прыгает в пропасть. Ныряет без оглядки в бурлящую темную синеву. Ах! Выгнать бы прочь из головы странную мысль: а так ли чувствуют другие женщины подобный вид ласки? Она окончательно отпускает поводья, поднимает глаза, скользит взглядом по их общей тени, что упала на стену. Не понимает, ощущала ли когда нибудь своё тело так-же остро, как сейчас. Не решила ещë для себя, наберётся ли смелости ответить тем же. Не знает, бьётся ли сейчас сердце в груди у Леви так же оглушающе шумно и до опасного часто. Знает лишь одно: если он сейчас остановится — она обязательно умрёт. Вселенная схлопнется, обрушится потолок, подломятся острые каблуки на босоножках. Всё разумное, правильное, приличное и моралистское покидает её дрожащую грудь вместе с хриплым гортанным стоном блаженства.       Мягкость ладоней, что притягивают ближе, горит на ягодицах. Каждой пылающей складкой, каждым сантиметром тонкой влажной кожи Микаса чувствует его. Движения теплого языка плавные, мягкие, нежные. Если бы она не знала этого мужчину — назвала бы их робкими. Он дразнит и скользит, невесомо порхает поцелуями и дыханием, прикусывает и вбирает трепещущую плоть. Не держи он еë так крепко за бедро и лодыжку — Микаса давно б улетела прямиком в открытый космос.       В очередной раз покачнувшись — ловит ощущение прохлады там, где секунду назад разливался огонь. — Мешают… — Леви отстраняется и проворно расстегивает её обувь, снимает и откидывает прочь. Каблуки гулко ударяют о паркет, а Микаса тает от мимолетного массажа стоп. Она счастлива избавиться от неудобных босоножек.       Бросив беглый взгляд вниз — смущается: губы Леви блестят. Он невозмутимо притягивает её снова, бесцеремонно задирает подол, тянет выше и вкрадчиво проговаривает на выдохе: — Снимай.       Руки не слушаются, но Аккерман упорствует и побеждает непокорную молнию на боковом шве. Выбравшись из облегающих рукавов, даёт платью упасть и растечься кремовой лужицей вокруг её ног. Ткань ложится на одно колено Леви, и тот ощупывает материю, задумчиво фокусируется на ней, трет меж пальцев, словно пытаясь понять шёлк то, или атлас.       Микасе неловко. Руки инстинктивно прикрывают обнажённую грудь. Косточки вшитые в плотный корсаж сегодня заменили ей бюстгальтер. В комнате тепло, но от возбуждения волоски на теле встают дыбом. Микаса облизывает пересохшие губы, переступает босыми ногами и ловит пронзительный гипнотический взгляд Леви. Он осторожно отбрасывает платье прочь и ленивым жестом манит к себе. Микаса вздрагивает. Она окончательно запуталась. Казалось бы: сегодня у неё ведущая роль, но Леви умудряется каким-то ненавязчивым, но настойчивым образом заявить свои права и обозначить некую власть. Она подходит совсем близко, снова дразнит недоступностью. Леви лишь качает головой и с мягкой, еле заметной улыбкой цокает языком пару-тройку раз.       Сухие горячие ладони скользят по дрожащему животу, цепляются за кружевной пояс, бережно, но уверенно тянут за локти. — Не прячься. Хочу тебя видеть.       В который раз за вечер она сдается. Пусть. Разве важно сейчас, кто главнее? Ей — не важно. Единственное, чего жаждет — вернуть всё обратно, как было пять минут назад: его безудержный язык в её самом сокровенном месте. Микаса раскрывается, увлекаемая любимыми руками, отдаётся, прогибается, покоряется.       Проворные пальцы исследуют копчик и ямочку над левой ягодицей. Сжимают, тянут ближе. Другая ладонь невесомо касается напряжённого соска. Жадные глаза любуются налитой крупной грудью, пальцы сдавливают, сминают, словно ищут сердцебиение. Микаса тихо стонет, а следом охает от неожиданности, когда Леви притягивает её к себе окончательно. Теперь её колени, равно как и его затылок опираются на край матраса. Отчего-то ей опять неловко: очень хочется и очень стыдно посмотреть вниз.       А внизу — лютый пожар. Искусные губы и сбитое дыхание сводят с ума. Бесстыдные руки вновь исследуют округлости и изгибы девичьей фигуры. Микаса пытается отвлечь себя. Думает о том, как эти самые руки ещё вчера мелом вырисовывали формулы на доске, поправляли очки и непокорные пряди у лба, проставляли оценки в ведомостях… — Оглянись, Микаса.       Хриплый выдох в зацелованный озябший лобок заставляет её выгнуться и вынырнуть из посторонних дум. Микаса резко вздрагивает, смотрит в глаза Леви и кожей чувствует — он улыбается. Вернее ухмыляется. Повторив приказное: «Оглянись» — возвращается к ласкам. Не остаётся ничего, кроме как выполнять. Микаса медленно оглядывается и снова наполняется трепетом. Мягкий свет торшера, невидимого в узком зеркальном полотне, освещает откровенную картину. Леви точно знал и наверняка рассчитывал, куда правильнее сесть, чтобы сполна раскрыть этот будоражащий ракурс.       Аккерман следит, сгорая от смущения и нарастающего волнами возбуждения, за острым кадыком на горле своего профессора, за линией упрямого поблескивающего влагой подбородка и краем губ, что показываются то и дело меж розовых складок. Из груди непроизвольно рвется судорожный вздох. Внутри и внизу, там, где скользит и давит горячий юркий язык, пылает не плоть, но само раскалённое железо. Возбуждение от одного вида развязных ласк и собственной наготы накрывает, простреливает электрическим разрядом к соскам и клитору. Смотреть дольше невозможно: ощутив и увидев хищную пятерню на своей ягодице, Микаса тихонько скулит, спину сгибает в судорожном предвкушении оргазма. Колени снова дрожат, шея подзатекла, она жмурится от накатывающих ощущений, но тут же возвращается и смотрит не отрываясь. Секунды тянутся вечно, минуты пролетают как мгновение. Она вязнет в ощущениях, растворяется и снова выкристаллизовывается вокруг единственной точки концентрации.       Ещё самую малость…       Два пальца проникают внутрь, язык в неистовом темпе кружит зигзагом и Микаса проваливается в оглушающий оргазм. Неспособная больше удерживать себя вертикально, опирается на кровать вытянутыми руками, выгибается в спине так сильно, что низом живота чувствует разгоряченный взмокший лоб Леви и жёсткие волосы челки. Левую ногу прошибает лёгкой судорогой, но сладкая пытка всё продолжается. Иначе, чем обычно, по-новому…       Пальцы скользят внутри, а язык снаружи, но для Аккерман все уже смешалось воедино. Она ощущает себя огромным пульсирующим комком, неспособным ни на что, кроме бесконечной сладкой конвульсии. В ушах гулко ухает кровоток, гиперчувствительность заставляет громко стонать в кулак и молить: — Леви, ах… Пожалуйста!       Он останавливается тут же. Больше ни секунды не мучает её, отстраняется. Микаса тихо бормочет, покачиваясь на утихающих волнах оргазма. Уткнувшись лицом в покрывало и провалившись в поток ощущений, совершенно упускает звуки расстегивающейся молнии и шорохи ткани и фольги за спиной. Лёгкий шлепок отрезвляет. Микаса обескураженно всхлипывает и подмахивает задом, когда пульсирующий член протискивается меж сведенных бедер. Плавно, с оттяжкой, давит в горячую влажность набухших истерзанных половых губ, скользит туда-обратно и дразнит, не проникая. Каждое движение отдаётся острой пульсацией внизу живота.       Дрожь охватывает всё тело. Она жмётся и выгибается навстречу, при том шепча мольбы остановиться. Леви снова замирает. С губ срывается стон разочарования. — Так мне прекратить?       Его тихий вкрадчивый шёпот огнем растекается меж лопаток. Микасу почти выламывает новой волной острого возбуждения. Из груди рвётся первобытный необузданный вой: — Н-нет! Пожалуйста… — Микаса… — Леви замирает.       Залюбовавшись изгибом спины, подзолоченой тусклым светом — он выдыхает шумно и медленно. Сложно удержать инстинкты в узде, когда под тобой такая девушка. Приходится думать о посторонних вещах. — Госпожа желает остановиться? — Нет! — Что «нет»? — Держит голос ровным, но на последнем слове в голос прокрадывается предательница-дрожь. — Не хочу… Останавливаться… — Я тоже не собирался, честно говоря. — Бормочет неразборчиво.       Микаса всё слышит и улыбается в сгиб локтя. Он частенько вот так хитрит, но в то же время бесконечно чуток к ее желаниям. От размышлений отвлекает горячая кожа, льнущая к спине и сбитое дыхание у шеи. Он входит плавно, не спешит, давит пальцами в мякоть бедер, от чего Микаса рефлекторно сжимается внутри. Тесно, скользко, горячо — ей не терпится ощутить наполненность, и Леви не заставляет долго себя ждать. Близость на грани полного слияния подхлестывает. Микаса стонет. Развязно и максимально пошло, как в самой дешевой порнушке. Знает, что Леви от такого обычно кривится и ворчит, но не может себе отказать в удовольствии попровоцировать.       Леви вжимается рваными толчками, тычется то лбом то носом в загривок млеющей Аккерман. Она дьявольски хороша. А он полнится сомнениями, но решает довольно быстро, что в данный момент это не плохо — продержится достаточно долго. Мысли рвутся галопом, вслед за сбитым дыханием — одна тупее другой:       Это белье она для меня купила? Ей нравится то, во что мы играем? Не слишком ли для нее все это?       Стон режет уши, Леви хмыкает и несдержанно шлепает и без того румяный зад. Удивительным образом, оказывается очень удобно держать Микасу за пояс для чулок. Потерявшись в ощущениях и прикрыв глаза, Леви слишком поздно спохватывается. Его проворная любовница внезапно перехватывает инициативу и опрокидывает его на постель. Разгоряченная, тяжело дышащая, она хитро щурится и вдавливает его в простыни всем весом. Леви вроде бы и не против еще поиграть, но в то же время слегка жалеет, что не успел кончить.       — Что-то я не припомню, чтобы позволяла себя трахать… — Тянет с притворной строгостью Микаса.       По спине пробегает холодок, а внутри всё начинает трепетать. Леви откидывается на спинку кровати и выжидает. Сглатывает и задерживает дыхание, слышит грохот в груди и остро чувствует каждой клеточкой её кожу. Аккерманы гипнотизируют друг друга, смотрят не моргая. Наконец, Микаса чуть кренится вбок и вытягивает правую ногу вперёд. Задевает пальцами в тонких чулках рёбра Леви, и тот сразу же проигрывает в гляделки. Она легонько щекочет кожу совсем близко к профессорской подмышке, а он судорожно выдыхает. Микаса едва заметно улыбается: видит, как жадно глаза любимого мечутся от лодыжки к колену, от колена к кружевной полоске на бедре. Потом выше, туда, где совсем недавно прижимался лицом.       — Снимай. — Грудным голосом приказывает она, будто подражая его словам, и спина Леви неумолимо покрывается мурашками.       Не медля, он принимается исполнять приказ: снова скользит ладонями вверх, поглаживает колено, медленно отстегивает подвязки по одной, и, наконец, плавно снимает чулок с ноги. Микаса довольно улыбается, кивает, забирает. Толкает его, потянувшегося было за поцелуем, и давит шёлком перчаток в грудь. — Лежать!       Она соединяет его кисти над головой, наседает, завязывая на них чулок несколькими узлами. Леви притворно пытается выкрутиться, брыкается под ее весом и совершенно неожиданно получает легкую, даже робкую пощечину. Низ живота пронзает острой сладостью. Микаса замирает, краснеет, смотрит на него сердито и сосредоточенно. Зрачки мечутся, считывают реакцию на непроницаемом лице. Леви молится про себя всем богам и духам разом.       «Только не стушуйся! Играй до конца, молю» — Пульсирует в висках и, кажется, в самой головке стоящего колом члена.       Она напряжена, Леви все же на секунду кажется, что сейчас бросится извиняться и разрушит всю атмосферу, но нет.       — Я же приказала не двигаться. — Цедит надменно, возвращаясь к привязыванию, и Леви ликует внутри.       Что-то озорное в голове взрывается черно-белым конфетти, и он до ужаса загорается идеей дразнить ее снова и снова. Зыркнув исподлобья, рывком подается вперед и впивается грубым поцелуем в острый сосок. Микаса ахает, вздрагивает и за волосы оттягивает его обратно на подушку.       — Еще одно движение и я уйду. Будешь полночи выпутываться из чулков, а потом еще полночи грустно и одиноко дрочить, профессор Аккерман.       Леви старается держать лицо из последних сил. Не ожидал, что она войдет во вкус и начнет раскрепощаться больше. Не надеялся, а теперь счастлив до безумия. Смотрит пристально и запечатлевает мимолетное, прекрасное, настоящее. — Виноват. — Не слышу. — Виноват, госпожа. — Придется поучить тебя манерам. — Микаса строгая до ужаса, но уголки губ дрожат.       Она тянет к его лицу кисть, ëрзает тазом, окончательно размазывая влажное и горячее по животу. Леви готов — толкается навстречу бедрами пару раз, но в ответ получает только суровый взгляд. Черный шелк скользит по выбритой скуле, выше, к уху, обратно к рту. Микаса поправляет налипшую челку, облизывает губу и хитро щурится. Грудным вибрирующим голосом приказывает:       — Зажми.       Леви хмурится, но покорно сжимает зубами край ткани на среднем пальце, не отрывая глаз от Микасы. Она любовно смотрит в ответ и тянет кисть на себя, освобождаясь от перчатки — та остаётся свисать. Микаса мягким движением сминает её и заталкивает Леви в рот. Глаза угрожающе расширяются, однако он не спешит сплюнуть импровизированный кляп. Микаса гладит его лицо, целует в разведённые губы и отстраняется.       — Обет молчания. Ни звука. — Ее поцелуи скользят дальше, по шее, и ниже, казня каждый сантиметр.       Звуки рвутся из глотки сквозь кляп и обещания. Леви сдавленно мычит и подгибает пальцы на ногах — так ему еще в жизни не сосали. До звона в ушах и зуда в деснах. Пусть не слишком умело, но ему плевать. Пыл и решительность возлюбленной в его глазах сейчас имеют больший вес, чем любые изысканные техники.       Микаса останавливается и отстраняется, ощутив, что Леви вот-вот кончит. Лукаво поглядывает исподлобья, лениво водит кончиком языка по бедру. Леви выдыхает разочарование. Аккерман на коротком поводке ведёт его, как пса, к обрыву, но прыгнуть не разрешает.       Забравшись верхом, она прижимается, трётся, извивается. Леви бы многое отдал, чтобы освободить прямо сейчас руки из пут. Схватить её покрепче за мягкие бедра и насаживать, насаживать, насаживать до изнеможения.       Будто прочитав его мысли, Микаса опускается на член. С тихим всхлипом вжимается в его торс, обхватывает ногами. Леви неспешно толкается внутрь, раз, другой, третий. Внутри у нее то ли адово пекло, толи благословенный эдем — он даже не пытается понять. Теряя рассудок и последние крупицы самообладания, ускоряет темп. Микаса плавно подпрыгивает, в такт подпрыгивает и ее красивая раскрасневшаяся грудь. По расширившимся зрачкам и дрожащим губам Леви понимает — ей хорошо. С ним. Здесь и сейчас.       Почти доведя себя до оргазма, Леви сбавляет темп. Микаса запрокинув голову постанывает с хрипотцой, дрожит и судорожно сводит бедра — тоже близка. Капрон трещит, а кожа запястий болезненно горит. Леви умудряется таки выдернуть руки из перевязи, и уже сам валит на лопатки обескураженную Микасу. Она пищит тихонько и вяло пытается взбрыкнуть, но он быстро вжимает ее в простыни, обездвиживая. Они снова играют в гляделки, и Леви на этот раз побеждает. Совершенно без помощи рук. — Попалась, госпожа! — Сплюнув перчатку в сторону, рычит на ухо, и Микаса тихонько скулит.       Отрывистые толчки сливаются для нее в один бесконечный горячечный галоп. Внутри все сжимается, снаружи мокро и пошло хлюпает. Низ живота сводит сладкими волнами предвкушения. Вдруг, без предупреждения, Леви лихо закидывает обе ее ноги себе на плечи и, полюбовавшись пару мгновений, кладет ладонь на лобок. Большой палец медленно обводит клитор. Микаса тут же выгибается и зажимает дрожащей ладонью рот. Дышит шумно, подмахивает, как может в ответ на каждый толчок и на каждое круговое скольжение пальца. Мычит что-то и смотрит умоляюще. — Простите, госпожа… Но я ни слова не могу разобрать!       Леви ловит ее руку, убирает ото рта, тянет на себя и горячо целует в раскрытую ладонь. Прикусывает кожу и глухо рычит. Врезаясь бёдрами плавно и протяжно, синхронизирует с движением каждое слово, уходящее в шепот:       — Дай. Услышать. Тебя. Не прячься… Прошу…       Микаса внемлет, ловит его толчки, обжигающий взгляд, сплетает в смятенье пальцы с его. Подается вперед и не может больше сдержать отчаянный крик. Отпускает себя и падает. Бесконечно долго и до глупой обиды быстротечно. Лишь краешком восприятия улавливает — падает не одна — Леви летит с ней рядом.

***

      Воскресное утро будит Микасу тонкими солнечными лучами катастрофически поздно. Она клялась себе вернуться в кампус к шести утра и притвориться, что там и ночевала. Но клятвы сломались ещё где-то у стены, к которой её вчера припечатал Леви. Аккерман трет глаза, отводит с лица смятые пряди и чувствует движение под боком. Оборачивается и наполняется щемящей нежностью до самых краев — как и сейчас, Леви частенько спит в позе эмбриона.       Микаса любуется его профилем, хочет дотронуться, сжать в крепких объятиях, поцеловать. Но смущается собственных воспоминаний о вчерашнем и просто жмется щекой к спине. Ведет кончиком носа по коже, вдыхает его запах, слушает ровные удары сердца и мерное дыхание. — Доброе утро. — Шепчет она в выпирающие позвонки в порыве.       Леви вздрагивает и потягиваясь медленно выпрямляет ноги. — Привет. — Не оборачивается, лишь тянет руку назад и кладет ей на бедро. — Я сделаю завтрак. — Микаса пытается встать, но Леви цепко удерживает ее на месте. Сжимает и гладит. — Нет. Ты моя гостья. И накормить тебя — моя обязанность. — Акцент на «моя» отдается в груди Микасы приятной щекоткой.        Совершенно не смущаясь собственной наготы, Леви вгоняет в румянец Микасу одним лишь жестом. Всего лишь проходя мимо, подмигивает ей в ростовое зеркало шкафа. Микаса бессовестно и с наслаждением пялится на профессорский зад, а когда тот исчезает в дверном проеме — падает лицом в подушку. Обхватывает ее руками и легонько сучит ногами. В животе роятся бабочки. Кажется, откроет рот — выпорхнут наружу и разлетятся, оповещая весь мир о ее неуемных чувствах. Прохладный ветерок колышет тюль и ласкает голую спину, Микаса ежится, чувствует, как проступают мурашки на коже. Закрывает глаза и смакует отголоски вчерашних ощущений. Перевернувшись и потянувшись, оглядывается — бокалов, тарелок и одежды Леви нигде не видно. Ее же платье аккуратно висит на плечиках, шляпа и перчатки лежат на письменном столе. Босоножки нахально стоят рядом, правда на предусмотрительно постеленном листке бумаги. А поверх босоножек что-то кружевное. Трусы — понимает Микаса и хихикает: этот вид ей очень даже нравится. Припоминает смутно, как сладко уплывала вчера в царство Морфея, едва очнувшись от оргазма. А Леви суетился где-то рядом, ходил туда-сюда, но потом быстро присоединился к ней. Видимо и порядки успел навести, и непристойный натюрморт составить.       Понежившись еще пять минут, Микаса голышом крадется к ванной. Слышен приглушенный шум посуды — Леви действительно готовит. Вдохнув аппетитный запах поджаренных тостов, она нехотя закрывается в душе. Теплая вода приятно расслабляет, Микаса теряется в ощущениях и времени. Обратно в реальность возвращается от стука в дверь и беспокойного голоса Леви: — Ты там утонула? — Иду! Секунду! — Она наспех смывает пену с кожи, чистит зубы и заворачивается в его махровый халат. Длина не прикрывает колен, но Микасе все равно приятно надеть прямиком на голое разгоряченное тело его вещь.       Леви уже одет и снова гладко выбрит. По-джентельменски садит ее за стол, подает блюдо и приборы, сам садится напротив. Завтракают молча. Аккерман в принципе всегда придерживается правила: «Когда я ем, я глух и нем». Микаса знает об этом и правил не нарушает. Только обстреливает его загадочными взглядами и робко вздыхает. Леви не выдерживает такой молчаливой атаки. Разлив чай по кружкам, подвигает одну к Микасе. — Говори. Я внимательно тебя слушаю.       Она долго смотрит в чашку. Собравшись наконец с мыслями рубит с недоверием: — Почему мы вчера делали это так? — Как «так»? — Ну… Наоборот. Я доминировала, хоть и не до конца… — Немного тушуется, заметив как нахмурился Леви от ее вопроса. — Тебе не зашло?       Микаса сдерживает смешок ладонью. Профессор Аккерман с недавних пор пропускает в своей речи «молодежные словечки», и сам того не замечает. Ему не идет, но Микасе до колик в животе смешно в такие моменты. — Зашло. Но… — Что? Если тебе такое не по нраву — больше не будем. — Я не могу сказать, что мне не понравилось. Но это немного странно… Я думала, что мужчины… Хм… — Мнется, отводит глаза. — Очень интересно, продолжай. И что там мужчины у тебя? — Боятся растерять мужественность под каблуком… Ох!.. Ну нет, не так!.. Неправильная формулировка…       Микаса окончательно тушуется, а Леви прикрыв глаза улыбается и вздыхает со смешком. — Я тебе сейчас пришлю кое-что. Проверь мессенджер. — Леви быстро набирает что-то в смартфоне. — Что, что там? — Микаса хватается за свой телефон, тыкает пальцем и удивленно таращится в экран. — Мем? И причем тут Иствуд? Стоп! — Ее глаза округляются, а смех так и рвется из груди. — Ты прислал мне мем?! Ты ведь сам говорил, что их не перевариваешь! — Читай давай.       Микаса вытирает уголки глаз от смешливых слезинок и вглядывается в экран. Читает, проговаривая шепотом некоторые слова: «Не обязан никому ничего доказывать… Уверен в своем выборе… Так нужно… Юнца от настоящего мужчины…» — Эм… Ла-а-дно… — Закончив, поднимает растерянный взгляд на Леви и дважды моргает.       Аккерман почти слышит как скрипят шестеренки в голове у его возлюбленной. Кивает: — Убери мерзкие словечки, и смело можешь перефразировать под наш случай. — Он тостует ей кружкой с чаем и довольно откидывается на спинку стула.       Осознание медленно проступает на лице Микасы, она вновь смеется — заливисто и легко. Успокоившись, облокачивается на стол и с озорством, фиглярски чеканя каждое слово, выдает: — Вы, как самый что ни на есть настоящий мужчина, теперь мне должны. — Жениться? — Леви чуть ведет бровью. — Новые чулки, профессор. — Парирует Микаса, и добавляет скромно, но искренне: — Но ваш старомодный вариант мне нравится даже больше.