Writober-2022

Про Лаик, конечно, ходили слухи, но Северин не очень им доверял. Люди любят преувеличивать, любят сплетничать, обсуждать чужие грешки, а если грешков нет — их можно придумать. Он сам всегда так делал — додумывал, преувеличивал, и вот самое привычное безобидное дело превращается в сомнительное, можно многозначительно поигрывать бровями и намекать. Человек здравомыслящий намеки и поигрывания бровями за чистую монету не примет. Ну, допустим, среди унаров всегда были Люди Чести, эти все как один, наверняка, тайные эсператисты, а у эсператистов некоторые вещи зазорными не считаются, вспомнить хоть все эти слухи про Первого маршала, не на пустом же месте они появились. Но то Первый маршал, а то безусые мальчишки, некоторые первый раз из своих замков на свет повылезли, ну какая там запретная любовь? Северин посмотрел на застёгнутого на все пуговицы замороженного Спрута, на наивного бычка из Надора, который, небось, штаны-то первый раз надел в Олларии, и решил, что нет, эти точно про гайифскую любовь не знают ничего. Вот южане другое дело — быстроглазый насмешливый Берто и неразлучный с ним Арно — эти могли бы, там на юге нравы другие, опять же кэналлийцы души не чают в своем соберано, может и подражают ему. Чем Леворукий не шутит? Северин краем глаза поглядывал в сторону Берто и Арно, но не заметил ничего подозрительного, обычные глупости и шалости, никаких касаний или жарких взглядов в купальне. Северину этого не хватало. Хотелось чего-то поострее, чтобы пах наливался тяжестью, чтобы было что смаковать перед сном, гоняя руку по напряжённому стволу. Отмычка, которую он нашёл в спальне, пришлась как нельзя кстати. На ночную вылазку он решился не сразу, но как только появился Суза-Муза, стало ясно — не у него одного был тайник в спальне. В поместье было множество укромных уголков, куда прислужники не забредали ни днём, ни ночью — стены там были изрисованы углём ещё десятилетия назад, из выбитых окон дуло, а пол покрывал слой пыли и каменной крошки. Северин отправился в заброшенное крыло первым делом. Свечу он потушил, как только заметил впереди отсветы от чужого огня и услышал приглушённые голоса. — Глубже, берите глубже, маркиз, и покажите, на что ещё, кроме оскорблений способен ваш язык, — говорил ровный холодный голос, и Северин узнал Спрута. Он прижался к стене и осторожно заглянул за угол — и замер, поражённый увиденным. Эстебан стоял перед Валентином на коленях, уткнувшись носом в его пах, а тот придерживал его за затылок, притягивая его к себе ближе, потом позволяя отстраниться. Северин сначала не понял, что происходит, но потом услышал звуки… хлюпающие, чмокающие, совершенно непристойные. Глаза Эстебана были закрыты, руки вцепились в стройные бёдра Спрута, и он определённо стонал. Разрубленный Змей! Северин позорно сбежал — после того, как Валентин севшим голосом, но всё ещё непререкаемым тоном сказал: «Я запрещаю вам изливаться, Эстебан». Эти слова звучали в голове эхом, и Северин не дотерпел до своей кельи, он забился в тёмный угол и несколько раз дёрнул рукой, даже не смочив её слюной, — этого оказалось достаточно. Утром Эстебан как ни в чем не бывало гонял Валентина по всему фехтовальному залу и сыпал издёвками, так что Северин решил, что ему померещилось. Могли же призраки Лаик сыграть с ним злую шутку? Но потом Эстебан стянул перчатки, и Северин заметил на запястье приятеля под манжетом синие округлые следы — словно кто-то с силой удерживал его руки. Воображение немедленно предложило картинку — что могло происходить после того, как Северин ушёл. Разумеется, ночью он не удержался и снова отправился в заброшенное крыло. На прежнем месте никого не было, но Северин рискнул углубиться дальше — и эхо принесло ему чьи-то стоны. Близнецы Катершванц принесли с собой одеяло. На этом одеяле, расстеленном прямо на полу, стоял обнажённый Ричард, прогнувшись в пояснице, один из бергеров пристроился сзади, а второй спереди, и кто из них стонал, было непонятно. Северин зажмурился, но и перед закрытыми глазами маячила обнажённая надорская задница — слегка покрасневшая от шлепков, такая красивая. Плохо соображая, что делает, Северин запустил руку в собственные штаны и обхватил свою плоть рукой. — Ты есть такой хороший, Риха-ард, — сказал один из близнецов, и Северин спустил в собственную ладонь. Он не помнил, как добрался до кельи, как стянул испачканную одежду, как забрался под одеяло — точно такое же, как то, на котором… Северин даже в мыслях не мог найти подходящее слово. Он вообще думать об этом не хотел, и не мог перестать, и тело снова возбудилось, и хуже всего, что он не мог решить, на чьём месте хотел бы оказаться сам. Сжимать ладонями чужую задницу, вколачиваясь в тугое? Стоять на коленях, покорно принимая чужую плоть внутрь? Северин почти решился поговорить с Эстебаном после урока танцев, но Константин подошёл к нему первым и увлёк в закуток под лестницей. — Послушай, — зашептал он жарко над ухом. — Не мог бы ты меня выручить? Я знаю, что у тебя тоже есть, я свою потерял, но мне очень надо, сегодня, проси что хочешь взамен. — Потерял что? — недоуменно спросил Северин, пытаясь отодвинуться, чужая близость слишком смущала. — Отмычку, — Константин придвинулся, почти вжимая его в стену. — Пожалуйста, Северин. — Хорошо, — Северин посмотрел на его закушенную губу, на веснушки, рассыпанные по щекам и длинной шее. — Но ты возьмёшь меня с собой. Это цена. — Я не могу, — Константин смутился, но не отодвинулся. — Это не шалость, это… личное. Проси что-то другое. — Тогда не получишь отмычку. Я не торгуюсь, Манро. Константин покусал губу ещё, а потом с отчаянием уточнил: — Но ты ведь никому не скажешь? — Это стоит отдельно. — Северин, ты… Северин поднял руку, зажимая ему рот. — Я хочу поучаствовать. И ты можешь сначала узнать мнение своего… личного интереса. Константин под его ладонью вздохнул, и Северин почувствовал, как ему в бедро упирается что-то твёрдое.